Текст книги "Полукровка. Крест обретенный"

Автор книги: Андрей Константинов

Соавторы: Дмитрий Вересов,Игорь Шушарин
сообщить о нарушении

Текущая страница: 7 (всего у книги 16 страниц)

ГЛАВА ВОСЬМАЯ
ОДНИМ – «О, ШАНЗЕЛИЗЕ», ДРУГИМ – «WHAT IS IT?»

Самолет медленно заходил на посадку, а Самсут всё никак не могла поверить, что с минуты на минуту окажется в Париже. Подобное не могло ей присниться даже в самом отчаянном сне. Когда-то, еще совсем девчонкой она, как и все советские дети, читая «Трех мушкетеров» и «Графиню де Монсоро» ничуть не сомневалась в том, что как только вырастет, обязательно попадет в этот сказочный город. Но время шло, безальтернативная советская действительность брала свое, и ни о каком Париже даже мечтать не приходилось. А потом, когда безапелляционная хватка советской власти сменилась жестокими понятиями меркантильного мира, мечтать об этом стало и вовсе бессмысленно. И Самсут давно уже не мечтала не только о Париже, но и о загранице вообще.

И вот теперь она подлетала к столице Франции, к запретному, в мечтаниях, городу. В сознании это никак не укладывалось, а потому всё существо бывшей воспитанницы целомудренных советских задворок бунтовало и трепетало одновременно. Но вскоре к бушующему смятению медленно, но верно, начал примешиваться страх: а что если ее не встретят, как обещал этот хитрый волчок-горбунок? Куда она, в таком случае, денется? Что будет делать?… Ошеломленная Самсут совершенно забыла, что сейчас у нее в сумочке лежала банковская карта с весьма солидной суммой на счету, плюс чеки на целое, по нынешним ее меркам, состояние, а потому продолжала мыслить как человек, у которого в кармане едва-едва хватает на то, чтобы дожить до завтрашнего дня.

Наконец, самолет благополучно приземлился. Стюардесса на прощание мило улыбнулась, и вот Самсут уже медленно шла вдоль толпы встречающих, всеми силами сдерживая нервную внутреннюю дрожь. С каждым новым шагом страх окутывал ее все сильней и сильней. А вдруг это никакие не встречающие там стоят, а просто такие же пассажиры, как и она? «Ах, если бы и правда – как и она!»

При этой мысли Самсут вдруг поймала себя на ощущении, что она разительно отличается от всех других находящихся здесь людей, и на нее все смотрят, словно на какое-то заморское диво. Ей в данные мгновения было совсем невдомек, что это, разумеется, являлось совершенной ошибкой: на самом деле по аэропорту шла интересная женщина, с загаром, удачно оттенявшим серебро волос, а слегка более, чем необходимо, широковатые бедра эффектно подчеркивали законченность ее женственности. И можно сказать даже более того: ясностью, непосредственностью и открытостью лица она явно выделялась из большинства окружающих ее людей.

Именно по этому-то ее выражению призывного ожидания и неведения и узнала раньше всех других эту неожиданную гостью хохотушка Ануш.

– Смотрите, смотрите, это точно она! – защебетала Ануш, вся так и вытянувшись навстречу Самсут. – Ни у кого из француженок не может быть такого искреннего лица! – рассмеялась она затем, как бы поясняя причины своей уверенности, и потянула двух своих подружек – Габриэль и Берту – за собой.

Все трое заканчивали армянскую школу в Париже и были неразлучны. Все трое не были похожи на француженок ни внешностью, ни темпераментом, а друг от друга отличались лишь разной степенью армянской крови. Ануш, младшая сестра Дарецана, была чистокровной армянкой, Габриэль – квартеронкой, а Берта запуталась в своих армянских родственниках еще где-то в середине девятнадцатого столетия. Впрочем, все это не мешало девушкам дружить, а главное с ума сходить по армянской культуре. И поэтому звонок Дереника из Афин привел Ануш в настоящий восторг. Как же, помочь человеку, который ищет свои армянские корни, да еще и русской армянке, которых они никогда еще не видели. А к тому же – показать Париж тому, кто в нем еще никогда не бывал! Задача выпала на их долю упоительная, и Ануш тут же мобилизовала своих подруг придумывать всевозможные развлечения, благо стояло лето. Брат предлагал прислать по и-мэйлу фотографии приезжающей, но Ануш гордо отказалась: ей ли, армянке, не узнать соплеменницу? Нет, нет и нет! Только чутье и наитие! И она ни за что не ошибется! Тем более, если что, у нее двое помощниц. Дереник хмыкнул, но на всякий случай добавил, что ни французского, ни армянского клиентка не знает, и, вообще, с этими сумасшедшими русскими надо держать ухо востро. Ануш в ответ тоже хмыкнула и заявила, что ключик подобрать можно к каждому.

И вот теперь она сияла от гордости – уверенность в собственных силах не подвела ее, и она сразу же безошибочно угадала гостью. И в следующую секунду на Самсут обрушился плеск летних платьев, мелькание тонких загорелых девичьих рук и море какого-то птичьего языка, в котором смешивались русские, французские, английские и армянские слова. Впрочем, сами девушки в первый момент и вообще показались ей какими-то экзотическими птицами. Одна – черная, как смоль, крошка, – в ней Самсут сразу узнала сестру волчка-горбунка; другая – среднего роста и рыжая; а третья – высокая узкая блондинка. Все они говорили, перебивая друг друга, и все сияли большими черными глазами.

* * *

– …А что, у вас много вещей? Быть может, нам и не заезжать домой, а сразу отправиться в ночной Шанзелизе? – радостно поинтересовалась рыжая, и слова ее для Самсут прозвучали настоящей сладостной песней.

«Шанзелизе, ах, Шанзелизе…» Сладкая песня… Джо Дассен… Конец семидесятых… Только-только начинающаяся юность… В ту пору это слово казалось ей каким-то загадочным заклинанием. Лишь много позже она узнала, что это и не слово вовсе, а название места. Да к тому же еще и состоящее из дух слов – «Champs» и «Elysees» (Елисейские поля). «Но, черт, эти проклятые чемоданы!»

– Ты с ума сошла, Габриэль! – тем временем одернула подругу рассудительная Ануш. – Я всегда говорила, что квартероны – везде самые бешеные. Сначала надо дать человеку привыкнуть. И вообще, может быть человеку сейчас нужно просто элементарно выспаться? Вы не забыли, что на дворе, между прочим, ночь?… Скажите честно, Самсут, вы хотите спать?

– О нет! Ни в коем случае! – решительно запротестовала Самсут. – Я в Париже – вот это для меня самый настоящий сон! И едва ли я смогу когда-нибудь к нему привыкнуть.

– Армянам с их историей надо уметь не привыкать, а мгновенно встраиваться в ситуацию, – вдруг серьезно заметила блондинка. – Так что лучше и вправду отправимся прямо сейчас в «Ля Дюре»…

– Нет уж, лучше сначала в «Фуке»!

– О, нет, туда наша гостья отправится тогда, когда выиграет свое дело!

Блондинка вдруг рассмеялась.

– Этак нам придется ждать слишком долго. Помните Лину Рено? Сколько десятилетий она судилась, чтобы доказать свои наследственные права на девяносто девятый дом? Всю жизнь на это положила – нет, тогда и правда лучше в «Дюре».

Мимолетное замечание о несчастной женщине, потратившей на доказательства своих наследственных прав всю жизнь, весьма не понравилось Самсут. Уж она-то никогда не сделает такую глупость! Да и вообще, она в глубине души очень надеялась – через пару дней опять выяснится, что все это лишь очередное заблуждение, ошибка, розыгрыш, и она, спокойно погуляв по великому городу, уедет с чудесными подарками для мамы, Вана и Каринки в свой родной и до боли знакомый Питер…

– Все вы говорите глупости, – наконец, остановила подруг рассудительная Ануш. – Какие рестораны с нашими деньгами…

– У меня есть деньги. Я могу заплатить… – осторожно предложила Самсут, еще сама не совсем веря тому, что говорит, но прекрасно помня, как ей самой в семнадцать лет страшно хотелось попасть в какой-нибудь ресторан.

– Глупости. Не обращайте внимания, это они просто дурачатся. Им прекрасно известно, что даже не знающему восьмой округ в любое время суток можно найти на Полях место, где можно славно покушать. Надо просто попристальней вглядеться в объявления на переносных раскладушках и на третьей-четвертой непременно найдешь то, что нужно.

– То есть как? – ничего не поняла Самсут.

– А так, что за парадными фасадами, во двориках вполне офисных домов и во чреве пассажей масса кафе, которые пытаются привлечь народ всеми правдами и неправдами.

– Только не надо поддаваться на всякие провокации, – опять важно заметила блондинка. – Они вылавливают простачков при помощи всяких диких предложений, вроде «Съешь столько карпаччо, сколько сможешь, по цене одной порции!» И все клюют, а карпаччо – это сырое мясо, хотя и с соусами. Но вы не покупайтесь, – добавила она Самсут, как старшая младшей.

– Ни за что! – пообещала, рассмеявшись Самсут, которой вдруг стало с этими девчонками хорошо и просто, словно она знала их весь век и словно самой ей тоже теперь было семнадцать, а не вдвое больше. – Только надо сначала получить чемоданы и… – несколько погрустнев, добавила она.

– Чемоданы? Тяжелые? – и, не дожидаясь ответа на свои непосредственные вопросы, Ануш сразу же потащила компанию к месту выдачи багажа. – Решено, мы закинем вещи домой…

– И отправимся на Шанзелизе… в ресторан, – решительно закончила Самсут Матосовна.

Дальнейшее утонуло в общем оживленном смехе и щебете возбужденных неожиданно выпавшим на их долю шикарным событием подружек…

* * *

Гроза пробушевала всю ночь, а поздно утром Сергей, немало помятый после вчерашних бесчинств, явился в контору Ставраки и с удивлением обнаружил, что его кабинет закрыт. Немного поразмышляв о том, что бы это могло означать, Габузов поднялся на второй этаж и толкнул дверь приемной Ангелоса.

– Доброе утро, мистер Габузофф, – приветливо улыбнулась ему миловидная секретарша. – Проходите, вас уже давно ждут.

Еще более озадаченный, Сергей прошел в кабинет, в котором, помимо самого шефа, находился незнакомый ему тощий грек в какой-то полувоенной форме. Выражение лица не оставляло сомнений в том, что незнакомец принадлежит к местной чиновничьей касте.

– Присаживайтесь, кирьос Габус, – даже не поздоровавшись начал чиновник, тем самым дав понять, что сейчас в этом кабинете банкует именно он. – Я пригласил вас сюда, чтобы…

– …сообщить пренеприятное известие, – неожиданно закончил Сергей Эдуардович по-русски, стараясь сдержать улыбку.

– Что такое? – вскинул угольные брови грек, посмотрев на Ангелоса. Тот гортанно затараторил ему в ответ и чиновник удовлетворенно кивнул.

– Вы удивительно догадливы, и это облегчает мою задачу.

Чиновник полез в портфель и выудил из него авиабилет с пришпиленной квитанцией:

– Это ваш билет до Хельсинки. Ведь именно эта страна выдала вам визу на посещение Евросоюза? К тому же, оттуда рукой подать до вашего Петербурга.

– Но позвольте… – начал было Габузов, но толстяк прервал его:

– Простите, кирьос Габус, но нам известно всё, что вы можете сказать по этому поводу… Да, мы в курсе, что на территории Греции вы находитесь совершенно легально. Однако права на работу в нашей стране вам никто не давал. Это серьезное нарушение, кирьос Габус, и если вы не воспользуетесь нашими рекомендациями и не покинете страну в течение двадцати четырех часов, мы будем вынуждены принять меры.

Габузов взял билет, повертел его в руках и вдруг совершенно растерянно, как маленький ребенок, спросил:

– А как же Самсут Матосовна?

Чиновник равнодушно посмотерл на него и пожал плечами.

– Я – свободный человек, и сам волен решать, когда мне уезжать. Кроме того, мы с господином Ангелосом ещё не закончили одно очень важное дело. И как мне кажется, в интересах греческого правосудия…

– Греческое правосудие вполне способно обойтись своими силами. Без привлечения иностранцев, которые так и норовят сунуть свой нос туда, куда их не просят, – с раздражением произнес чиновник.

– Очень сомневаюсь! – с вызовом парировал Габузов.

– Успокойтесь, Сергей, – встрял в их диалог Ставраки, опасаясь как бы разговор на повышенных тонах не перерос в банальный мордобой. – Поверьте, всё хорошо. Считайте, что ваша миссия благополучно исполнена. Вот, смотрите… Если хотите, могу перевести, но по-моему, здесь и так все понятно.

Ангелос протянул ему утренний номер «Ангелиофороса», с первой страницы которого на Габузова глянуло растерянное, но, в общем, счастливое лицо Самсут, стоящей на пороге полицейского управления под вспышками репортерских блицев.

– А Рюпоса?… Вернее, Савву Кристионеса нашли?

– Его задержали вчера вечером. А сегодня утром суд счел возможным избрать для него в качестве меры пресечения домашний арест.

– Подозреваемого в убийстве на подписку? Похоже, у ваших судейских котелок совсем не варит.

– Это я убедил уважаемый суд, что нет особой необходимости изолировать от общества кирьоса Кристионеса. Во-первых, он уже искренне раскаялся…

– Погодите-погодите, так вы?…

– Со вчерашнего вечера я – официальный адвокат Саввы Кристионеса, подозреваемого в непреднамеренном убийстве Самвела Тер-Петросяна.

– М-да… «И как ты только, Борщев, все успеваешь? И в фонтаны нырять и на танцах драться!» – пробормотал Габузов.

– Простите, что? – удивленно переспросил старый лис-адвокат, явно не знакомый с творчеством режиссера Данелии.

– Да так, ничего, проехали… Что ж, как говорится, суду все ясно. Вы нашли себе денежного клиента, после чего решили подстраховаться и выдворить меня из страны, дабы я не путался под ногами… Вот ведь, блин: Россия, Греция – вроде как страны разные, а порядки везде одинаковые.

– Неужели вы такого дурного мнения об эллинском правосудии?

– Наоборот, весьма почитаю законы Драконта, Солона и Перикла. Вот только полагаю, что нынешние гелиэи 21 действуют по другим правилам…

Увы, но эрудиция Сергея Эдуардовича не произвела никакого впечатления ни на Ставраки, ни на чиновника. Последний, напротив, лишь набычился и важным тоном произнес:

– Дело в том, кирьос Габус, что мы нация небольшая, и потому не можем себе позволить разбрасываться своими людьми. От вас требуется всего-навсего молчание, а оно…

– Знаю, знаю, слово – серебро, а молчание золото, – подхватил за ним Сергей.

– Вы удивительно понятливый господин, поэтому считаю дальнейший разговор бессмысленной тратой времени.

С этими словами чиновник кивнул Ангелосу, и тот вынул из ящика стола золотистую папочку, и подал ее Сергею Эдуардовичу.

– Здесь ваш гонорар за участие в деле Головиной.

– В долларах? – нагло осведомился тот.

Чиновник вспыхнул праведным негодованием.

– Мы нация небольшая, но гордая. Потому заокеанская валюта…

– Все ясно, – Габузов церемонно поклонился и направился к выходу.

– Всего доброго, кирьос Габус. И помните, что самолет на Хельсинки вылетает из аэропорта Элефтерия через шесть часов…

Не успел Сергей Эдуардович выйти в коридор и поинтересоваться, во сколько же Эллада оценила его молчание, как вслед за ним выскочил Ангелос Ставраки. Он отвел Габузова в сторону и зашептал ему на ухо:

– Сергей, я хотел бы решить с вами вопрос с единственным свидетелем.

– Каким еще свидетелем?

– Ну, тем самым, который наблюдал всю сцену убийства. Помните, там, в кабинете Харитона, вы рассказывали…

– Ах, этого! – протянул Габузов из-за всех сил сдерживаясь, дабы не расхохотаться в полный голос. Оказывается, не только Рюпос, но и сам Ставраки купился на такую банальную разводку. «Да, батенька, у нас в Питере тебя из адвокатов в два счета поперли бы», – подумал Сергей и, придав своей физиономии интимно-заговорщицкое выражение, также шепотом спросил:

– И как бы вы хотели решить вопрос со свидетелем?

– Так же как и с вами. Полюбовно.

– Насколько я понимаю, вам бы не хотелось, чтобы этот человек фигурировал в деле?

– Вы меня правильно понимаете. Более того, мой клиент готов заплатить некоторую сумму…

– В принципе, он человек нуждающийся, а посему… Хорошо, давайте, я ему всё передам, – в уголках габузовских глаз зажглись хитрые огоньки, однако Ставраки был так взволнован, что просто не обратил на них внимания.

– Но, быть может, лучше мне сделать это лично?

– Этот человек не станет с вами встречаться, – продолжал вдохновенно врать Габузов. – У него прежде были некоторые неприятности с законом… Ну, вы понимаете?… И с тех пор он предпочитает общаться с представителями судопроизводства исключительно через посредников.

Какое-то время Ангелос колебался, но потом все же собрался с духом и, озираясь по сторонам, проворно сунул в карман пиджака Габузова весьма увесистый конвертик.

– Что ж, я надеюсь на вашу порядочность.

– Даю слово чести, что этот человек не появится на вашем горизонте ни до, ни во время, ни после судебного процесса, – пообещал Сергей и, словно невзначай, поинтересовался: – Скажите, Ангелос, а ваш подзащитный, случаем, ничего не говорил о попытках шантажировать его некими нелицеприятными подробностями из своей прошлой жизни?

– Нет. А что, у вас имеются какие-то сведения на этот счет?

– Увы! Просто я всё никак не могу определиться с мотивацией его поступка. Все ж таки старик был его благодетелем, родственником в конце концов…

– В первую очередь Самвел-ага был стариком вздорным, с безумно скверным характером. О чем мною уже собрано немало свидетельств… Вы в курсе, что именно старик первым напал на моего подзащитного, после чего тому ничего не оставалось как защищаться? – обозначил свою немудреную линию защиты Ставраки.

В ответ Сергей лишь равнодушно пожал плечами. Дескать, темна вода во облацех.

Завершив явно неприятную для себя процедуру, Ставраки еще какое-то время рассыпался в велеречивых греческих благодарностях, вертелся ужом, тряс руки и лез целоваться. Странное дело, но никаких угрызений совести Габузов при этом почему-то не испытывал. Полученные не самым честным способом деньги он расценивал как боевой трофей. К тому же это были деньги дурака Рюпоса. А дураков, как известно, надо учить…

Расставшись с Ангелосом, Габузов вышел на площадь Омония. Да, ничего больше сделать здесь ему уже не удастся. Он, увы и ах, вовсе не вездесущий посланец неумолимых богов. Более, того он даже не успеет заехать попрощаться с Евтифроном и остальными – а ведь что бы он делал без них? Кстати, итальянская тачка от портовых грузчиков ему теперь также не светит. Отмажут господина Кристионеса, это уж к гадалке не ходи.

«А, может, плюнуть на все, да и прожить весь век нелегалом в порту? – подумалось вдруг Габузову. – Да куда там! Греческая полиция – это вам не европейская. Разбирается она круто, как уже не раз доводилось слышать от своих соратников по Пирею». И по привычке, забыв, что у него в карманах отныне водятся деньги, Сергей Эдуардович побрел пешком на остановку троллейбуса до аэропорта.

«Стоп, Серега! А как же Самсут?… Нет, ни фига! Настоящая одиссея заканчивается только тогда, когда главный герой все-таки добирается до своей Пенелопы. А уж теперь сам Бог велел повстречаться. Чай, отныне Габузов ей не чужой человек – можно сказать из греческих застенков вытащил… Сколько там у нас до отлета?… Пять с половиной часов?… Так отсюда до Кифисии на тачке минут двадцать, не дольше. Так что успею. А если нет, то и ладно – полечу следующим рейсом. Вполне могу себе позволить, я теперь человек состоятельный. И вообще, как говорит Толян, дайте же человеку раз в жизни спокойно!»

* * *

Первые часы, проведенные в Париже, промелькнули для Самсут, как картинки в калейдоскопе. Толпы народа, бешеные огни реклам, чехарда особняков и дворцов, слепящие струи фонтанов. Про последние она, правда, с торжеством отметила, что Петергофские-то будут явно побогаче.

Прогуляв и прокутив всю ночь и всё утро, они лишь к полудню добрались до дома Габриэль на фешенебельной авеню Ваграм, в двух шагах от площади Звезды.

– Родители где-то в Ираке, в командировке, места много.

– А все-таки правильнее было бы, если бы Самсут поехала ко мне, ведь как-никак это дело Дереника, – вздохнула Ануш.

– А я вообще-то учу русский, – неожиданно ни к тому ни к сему вставила Берта.

– Ваши доказательства ничего не стоят! – победно парировала Габриэль. – Зато у меня никого нет, кроме приходящей горничной, – заключила она, и все признали этот довод неоспоримым, ибо в семнадцать лет он действительно перевешивает все остальные за и против.

Тут раздалась трель телефонного звонка, Габриэль вышла в другую комнату и сняла трубку.

– А на завтра перенести нельзя? – услышала Самсут ее капризный голос и почувствовала некоторую гордость: все-таки не совсем забыла французский язык, бывший у нее в «Герцовнике» вторым после английского…

– …Самсут, дорогая, наши планы на вечер, к сожалению, меняются, – доложилась Габриэль, возвратясь в гостиную. – Сейчас вы примете душ и ляжете отдохнуть. Вам обязательно нужно поспать, хотя бы часика три-четыре. Потом мы попьем чая, а после чая нам предстоит еще одна прогулка – Мэтр Шарен ждет вас в своей конторе на Фобур-Сент-Оноре, пять.

– А кто этот господин?

– О, это известный в Париже адвокат, бывший однокашник Дереника по Сорбонне, он ведет все громкие дела парижской армянской общины… Конечно, лучше бы вами занимался сам Дереник, он просто душка и умница, но почему-то не любит Парижа. Он с самого детства так и бредил Элладой, и сразу по окончании туда и подался. Благо, у нас есть связи по всему миру. Теперь его оттуда и медом не выманишь, приезжает только на дни рождения родителей и своей дорогой сестренки Ануш… Ох, а ведь мы в детстве все в него были безумно влюблены! Правда, девочки?…

* * *

В полдень у ворот виллы Тер-Петросянов остановилось такси, из которого выскочил высокий, худой молодой человек. Он подбежал к воротам, нажал на кнопку звонка и в ответ в коробке динамика зазвучал недовольный голос охранника.

Габузов не понял ни слова, но как можно медленнее и четче произнес:

– Кирья Самсут Головина, параколо…

Динамик разразился совсем уж неразборчивой тирадой.

– Дэн каталавэно… – в отчаянии произнес Сергей. – Speak English, please.

– Дэн каталавэно, – эхом отозвался динамик и заглох.

Габузов в отчаянии забарабанил в ворота, но никакой реакции не последовало.

Сергей Эдуардович постоял минутку-другую, плюнул и понуро направился к терпеливо ожидающему такси.

Но тут в самом центре ворот бесшумно отворилась калитка, и показался низкорослый человек в высокой феске. Коротышку сопровождал, поигрывая желваками и резиновой дубинкой, хмурый амбал в черном. Амбал ткнул дубинкой в направлении Габузова, после чего человек в феске и Сергей сделали по несколько шагов в направлении друг к другу.

– Вы спрашивали про мадам Головину? – поинтересовался коротышка по-английски.

Габузов молча кивнул.

– Вы журналист? Учтите, что никаких сведений для прессы мы не даем.

– Я не журналист. Я адвокат, из Петербурга, и мне надо срочно переговорить с Самсут Головиной.

– Адвокат из Петербурга? – переспросил коротышка и неожиданно улыбнулся. Улыбка его была теплой, лучистой. – Уж не тот ли самый легендарный Макар из порта, неофициальный помощник старины Ангелоса?

Габузов вновь кивнул.

– Наслышан, наслышан… Благодаря вашим усилиям справедливость восторжествовала. Сожалею, что до сих никак не представлялось случая выразить вам глубочайшую благодарность от лица семьи, которую я имею честь представлять… – человечек в феске с важным видом протянул пухлую ладошку. – Дереник Дарецан, ваш коллега. Позвольте засвидетельствовать вам свое глубочайшее профессиональное восхищение. Ради своей клиентки вы проделали невозможное. Поверьте, я говорю это абсолютно искренне, даже несмотря на то, что именно ваше расследование уже спровоцировало немалый скандал вокруг нашего семейства… Впрочем, я всегда недолюбливал Савву – очень уж скользкий тип.

– Благодарю вас, – прервал красноречивого поверенного Габузов. – Но сейчас мне очень нужно увидеть ее.

– Увидеть мадам Головину? К сожалению, это невозможно.

– Это крайне важно! Где она?!

– Она в Париже. Вылетела вчера последним рейсом.

– В Париже?!

Сергей застонал, обхватив руками голову. Опоздал, опять опоздал. И чтобы по этому поводу сказал Джеймс Бонд? Один раз – невезение, два раза – совпадение, а три раза – лох?

– Что с вами? – участливо осведомился Дарецан. – Почему вас так расстроило это известие?

Габузов окинул собеседника изучающим взглядом. Он не знал, может ли доверять этому человеку. А вдруг этот лощеный лилипутик заодно со всей этой кодлой – Саввой, Швербергом, Оливье? Но в таком случае он должен был бы всячески препятствовать тому, чтобы Самсут добралась до Парижа, а тут…

Сергей решил рискнуть и набрал в легкие побольше воздуха.

– У меня есть достоверные сведения, что ей по-прежнему угрожает серьезная опасность.

– Опасность? В Париже? – брови Дарецана взметнулись вверх. – Вот что, дорогой мой, давайте-ка пройдем ко мне в кабинет и всё обсудим.

И бесцеремонно отодвинув одной рукой амбала в черном, другой сделал приглашающий жест в направлении раскрытой калитки.

* * *

Как известно, пробуждение после трех с небольшим часов сна – дело тяжкое и заведомо неблагодарное. Самсут чувствовала себя абсолютно разбитой и сейчас ругала себя за то, что поддалась на уговоры девочек. «Лучше бы и вовсе не ложилась», – мрачно думала она, перетряхивая сумочку в поисках спасительной таблетки «цитрамона». Впрочем, отнюдь не лекарства, а шикарный обеденный «перекус» примирил Самсут с окружающей действительностью и подействовал на нее самым целительным образом. Не то чтобы она была яростным поклонником французской кухни, просто, как вывел еще старик Сократ, самая лучшая приправа к пище – это голод.

– …Ну и вот, а Шарен… – продолжала болтать Габриэль, не забывая тем временем подсовывать Самсут бесконечные разнообразные булочки то с джемом, то с паштетом, то с сырами, то с соусами. Все эти булочки выглядели настолько аппетитно, что отказаться от них не было никакой возможности. «Ах, Париж, Париж, – подумала уписывающая их Самсут. – Ты беда петербургских девочек». И все-таки уже где-то на одиннадцатой булочке Самсут сломалась:

– О, нет, нет, спасибо, не могу больше, – в смятении отказалась она, отодвигая очередной аппетитный калачик.

– Шарена я не очень люблю, – не обратив на эти ее слова никакого внимания, продолжала тем временем щебетать Габриель. – Он, вообще-то не Шарен, а Чаренц, но предпочел сделать из своего имени фамилию на французский лад. Помешан на Франции, хотя родители его – выходцы, кажется, из Сирии. А я все думаю, что это, наверное, непатриотично! Так вот, он, разумеется, согласился представлять тут ваши интересы по просьбе Дереника, а это значит… это значит… – промычала она облизывая баночку из-под джема, – без родителей, конечно, хорошо, но вечно приходится питаться одними полуфабрикатами!

– Так что же это значит? – уточнила Самсут.

– А, вы про Шарена? – вернулась откуда-то из уже далеко унесших ее мыслей легко увлекающаяся квартеронка. – Да только то, что дело это наверняка сулит немалые деньги. За другие он не берется, а нюх у него классный, прямо, как у нашей Ануш.

По правде сказать, это утверждение не очень обрадовало Самсут, которая уже предвкушала свободу, веселую неделю в Париже и, может быть, немного в Нормандии, а затем – отъезд домой. А теперь наверняка не избежать всяких долгих скучных формальностей, добывания каких-то бесконечных справок и свидетельств, очередей у нотариусов, которые всегда наводили на Самсут поистине метафизические тоску и ужас… Брр!

– Может быть, прогуляем? – как заговорщица, подмигнула она Габриэль.

– Ой, что вы, не получится, – вздохнула та. – Ануш не позволит, она ни в чем не отступит от указаний братца.

И Самсут под конвоем Габриель отправилась на улицу Фобур-Сент-Оноре. Как не трудно догадаться, по пути к ним присоединилась неразлучная сладкая парочка…

* * *

На втором этаже напыщенного желтого особняка их встретила полная противоположность Дарецану – высоченный, плотный, если не сказать толстый, плечистый господин лет сорока с уже наметившимся брюшком. Поблагодарив девичью гвардию одним только небрежным жестом, мэтр отпустил их до девяти вечера.

– И это – как минимум! А лучше бы вы и вовсе отправились по своим делам. Мы пообедаем с мадам Головиной в «Ледуайене» и без вас.

– Глупости! – отрезала непреклонная Ануш. – Дереник велел мне всюду сопровождать Самсут, и я не уступлю своего права ни на йоту. Правда, девочки?

– Правда! – хором ответили Габриэль и Берта, и через долю секунды к хору присоединилась и Самсут.

– Брысь! – притопнул сверкающим ботинком Шарен, и девушки исчезли. – Как вы их выдержали почти целые сутки, мадам?

– Ничего страшного, я же учительница по профессии, – скромно потупилась Самсут. – Но я вас слушаю, – сразу же приняла она серьезный деловой тон взрослого человека.

Самсут Матосовна и важный Шарен устроились в низких креслах. Самсут, только что употребившая массу таких вкусных булочек, решительно отказалась даже от кофе и, вздохнув, приготовилась слушать историю своего прошлого, и – как знать? – возможно, и будущего.

Шарен, уже успевший войти во все обстоятельства дела, принялся рассказывать. Делал он это столь обстоятельно и сочно, словно бы сам был участником всех, описываемых им событий…