Текст книги "Я – Товарищ Сталин 4 (СИ)"

Автор книги: Андрей Цуцаев

сообщить о нарушении

Текущая страница: 3 (всего у книги 15 страниц)

Итальянский лагерь, укреплённый окопами, мешками с песком и колючей проволокой, погрузился в хаос. Солдаты, спотыкаясь, бежали к пулемётам, их дрожащие руки поспешно заряжали ленты, звенящие от напряжения. Офицеры, размахивая руками, выкрикивали приказы, их голоса тонули в грохоте боя. Абиссинские воины, вооружённые старыми винтовками и кривыми саблями, хлынули с холмов, их тёмные туники развевались на ветру, а глаза горели яростью. Тридцать самолётов И-15, выстроившись в три клина, пикировали на лагерь, их пулемёты ШКАС выпускали смертоносные очереди, а 50-килограммовые бомбы, падая с визгом, поднимали столбы земли, камней и обломков. Итальянцы, ошеломлённые скоростью атаки, следили за тенями самолётов, мелькавшими в небе, словно хищные птицы. Пыль и чёрный дым застилали лагерь, а крики раненых разрывали воздух.

Генерал Родольфо Грациани, командующий итальянскими войсками, стоял у штабной палатки, его пальцы сжимали бинокль, а лицо, покрытое потом, выражало смесь гнева и отчаяния. Его взгляд следил за самолётами, чьи крылья мелькали в облаках. Абиссинский вождь рас Деста Дамтев, высокий и статный, вёл воинов с холмов, его голос, мощный и властный, гремел над плато, призывая к атаке. Советский пилот, капитан Алексей Козлов, управлял одним из И-15, его сосредоточенный взгляд был прикован к прицелу, а руки крепко держали штурвал. В его голове мелькнула мысль: «Итальянцы не готовы. Ещё один точный удар, и их оборона рухнет».

В 8:00 утра плато содрогнулось от рёва. Тридцать И-15, выстроившись в три клина, обрушились на лагерь, их пулемёты ШКАС косили окопы, а бомбы, падая, разносили укрепления. Первый удар пришёлся по складу боеприпасов: мощный взрыв разнёс деревянные ящики, и столб пламени взметнулся к небу, отбрасывая тени на камни. Итальянцы в окопах кричали от паники, их руки судорожно сжимали винтовки. Грациани, стоя у палатки, рявкнул:

– Витале, где зенитки? Эти проклятые самолёты уничтожат нас! Открывайте огонь, немедленно!

Полковник Витале, его лицо побледнело от страха, ответил:

– Господин генерал, пушки Fiat не успевают! Самолёты слишком быстрые, нам нужны истребители, срочно!

Капитан Бона, стоявщий у пушки Fiat-Revelli, кричал артиллеристам:

– Наводка выше! Бейте по крыльям, не дайте им уйти!

И-15, пилотируемый Козловым, пикировал на пулемётное гнездо. Его пулемёты разнесли позицию, а упавшая рядом бомба подняла фонтан земли, сбив двух итальянских солдат, чьи тела остались неподвижны в пыли. Козлов, стиснув зубы, подумал: «Ещё один заход, и их линия дрогнет». Его самолёт, накренившись, пошёл на второй круг. Взрыв топливного грузовика охватил палатки пламенем, чёрный дым поднялся над лагерем, а крики итальянцев становились всё отчаяннее. Лейтенант Ферро, стоя у пулемёта Maxim, кричал, его голос дрожал от ярости:

– Огонь, чёрт возьми! Сбейте их, или мы покойники!

Пули, с визгом, ушли в небо, но И-15, маневрируя, уклонились. Ещё одна бомба разнесла окопы, разбрасывая мешки с песком, и крики раненых заполнили воздух. Зенитная пушка, дымя, продолжала стрелять, её ствол дрожал от перегрева, но снаряды, разрываясь в небе, не задевали самолёты. Козлов, сжимая штурвал, скомандовал по рации:

– Второй эскадрон, заходите слева! Уничтожьте их артиллерию!

Три И-15, гудя, пикировали на итальянскую батарею. Снаряд разнёс одну из пушек, и наводчик, в зелёной шинели, упал, его кровь растеклась по камням. Абиссинцы, в лёгких сандалиях и туниках, хлынули к окопам. Некоторые, вооружённые лишь саблями, кричали, их глаза пылали яростью. Итальянский солдат, дрожа, выстрелил из винтовки, пуля задела абиссинца, чья туника окрасилась кровью, но атака не остановилась. Сабли и штыки мелькали в дыму, вонзаясь в противников.

К 10:30 утра бой стал хаотичным. Итальянцы, потеряв треть лагеря, держали внутренние окопы, но их пулемёты, перегревшись, замолкали. Абиссинцы, воодушевлённые успехом, лезли через баррикады, их крики заглушали треск выстрелов. Бона, стоя у последней пушки, кричал:

– Последний снаряд! Бейте, не жалейте!

Снаряд разнёс группу абиссинцев, их тела рухнули на землю. Но Деста, гарцуя на коне, вёл новых воинов, его копьё, мелькнув, пронзило итальянского солдата. Грациани, сжимая кулаки, кричал о подкреплениях, но подкреплений не было. Итальянцы, измотанные, отступали, их силы таяли под натиском врага. К полудню бой затих, лагерь лежал в руинах, сотни итальянцев были убиты, а дым застилал плато, скрывая следы поражения.

Москва, кабинет Сталина, 12 марта 1936 года

Сергей, в сером кителе, застёгнутом на все пуговицы, сидел за массивным столом, его глаза внимательно изучали доклад. Его лицо, суровое и сосредоточенное, выражало сдержанную гордость, но пальцы, постукивая по полированной поверхности, выдавали нетерпение. Напротив, стоял нарком обороны Борис Шапошников, его мундир был безупречно выглажен, а в руках он держал папку с отчётами. За окном кабинета медленно падал снег, покрывая площадь белым покрывалом, а свет лампы отражался в тёмных стёклах, создавая ощущение уединённости.

Шапошников, выпрямившись, начал доклад, его голос был твёрд и уверен:

– Товарищ Сталин, наши силы в Абиссинии нанесли сокрушительный удар. 12 марта тридцать самолётов И-15 атаковали итальянский лагерь на плато Тигре. Склады боеприпасов, топливные резервуары и укрепления уничтожены. Абиссинцы под командованием рас Деста Дамтева ударили одновременно с авианалётом. Бой был яростным: итальянцы потеряли около шестисот человек убитыми и тысячу ранеными. Двести пленных говорят о панике – они не ожидали наших самолётов. Генерал Грациани пытался организовать оборону, но его войска разбежались, бросив позиции.

Сергей, отложив папку, кивнул, его низкий голос был полон одобрения:

– Молодцы, Борис Михайлович. Наши лётчики и абиссинцы бьют фашистов как мух. Муссолини, должно быть, рвёт и мечет. Сколько ещё врагов полегло? Что говорят пленные о настроениях в их армии?

Шапошников, листая доклад, ответил:

– Пленные сообщают, что их моральный дух подорван. Они не ждали такого удара, а Грациани потерял контроль над войсками. Итальянцы в ужасе от наших самолётов и ярости абиссинцев. Их потери – это не только люди, но и техника: десятки грузовиков, артиллерийские батареи и склады уничтожены.

Сергей, слегка улыбнувшись, постучал пальцами по столу:

– Шестьсот фашистов в могиле – это хороший урок для Муссолини. Но этого мало. Надо устроить ему такой сюрприз, чтобы вся Европа вздрогнула. Что предлагаете дальше, Борис Михайлович?

Шапошников, поправив мундир, ответил:

– Товарищ Сталин, предлагаю отправить ещё двадцать самолётов И-15 и эскадрилью бомбардировщиков СБ-2. Мы ударим по итальянским тылам в Эритрее: портам, складам, дорогам. Поставим абиссинцам пулемёты Дегтярёва, обучим их бойцов тактике партизанской войны. Усилим диверсии: ночные поджоги складов, перехват радиограмм, ложные сообщения о наступлении с севера. Грациани будет метаться, не зная, где ждать удара.

Сергей, задумчиво кивнув, ответил:

– Отлично. Диверсии должны быть такими, чтобы Муссолини потерял сон. Фашисты должны чувствовать, что их время истекает. Это не просто Абиссиния, Борис Михайлович, это война с фашизмом. Каждый взорванный склад, каждый сбитый самолёт – это удар по их «Римской империи». Что ещё можете предложить?

Шапошников, открыв другую страницу, продолжил:

– Мы можем отправить инструкторов для абиссинских партизан. Они будут резать итальянские конвои, взрывать железные дороги, мосты. Усилим авиацию ещё десятью бомбардировщиками СБ-2, чтобы бить по портам и дорогам. Абиссинцы могут имитировать наступление на Асмэру, отвлекая силы итальянцев, пока мы наносим удары с воздуха. Это посеет панику в их рядах.

Сергей, встав из-за стола, прошёлся по кабинету, его тяжёлые шаги отдавались эхом по деревянному полу.

– Хорошо. Так и сделайте. Но это не всё. Что с Испанией? Как дела у республиканцев?

Шапошников, открыв ещё одну папку, ответил:

– Товарищ Сталин, республиканцы готовят наступление под Мадридом. Наши советники под командованием товарища Григорьева работают с их бригадами. Мы поставили двадцать танков Т-26, десять истребителей И-15 и готовим пять бомбардировщиков СБ-2. Через неделю они ударят по националистам Франко, цель – отбить Толедо. Разведка выявила склады боеприпасов врага, наши пилоты готовы их уничтожить.

Сергей, остановившись у окна, посмотрел на падающий снег.

– Отбить Толедо – это серьёзный удар по Франко. Он должен почувствовать, что его ждёт судьба Грациани. Работайте, Борис Михайлович. Наши лётчики, абиссинцы, республиканцы – все должны иметь всё необходимое. Если чего-то не хватает, докладывайте немедленно. Бейте фашистов так, чтобы они не могли поднять голову.

Шапошников, собрав папки, кивнул и вышел, его шаги гулко отдавались в коридоре. Сергей остался один, глядя на снег, который медленно покрывал площадь за окном, словно укрывая мир от бурь войны.

Глава 5

Берлин, вечер 15 марта 1936 года

Холодная дымка ранней весны окутала Берлин. Улицы Тиргартена пропитались запахом угольного дыма и сырости. В центре района возвышался монументальный особняк из серого гранита, его готические арки, стрельчатые окна и резные карнизы четко вырисовывались на фоне закатного неба, где багровые облака плыли над городом. Чугунные фонари, покрытые зеленоватой патиной, тускло освещали мощеную дорожку, их свет дрожал в лужах, отражая блики. В саду голые ветви старых лип, узловатые и темные, покачивались на ветру.

Внутри просторного зала, озаренного тремя хрустальными люстрами, переливались радужные блики, создавая иллюзию звездного неба. Полированный паркет источал аромат воска, а воздух был пропитан запахами кубинского табака, свежесваренного кофе, кожаной обивки кресел и старинных книг. Стены, обшитые темным дубом, украшали полотна, изображающие прусские триумфы: кавалерия в атаке, пушки в клубах дыма, рваные знамена. Портреты кайзеров, с их суровыми, предостерегающими взглядами, словно предчувствовали надвигающуюся бурю. На длинном столе, покрытом льняной скатертью с вышитыми узорами, стояли серебряные кофейники и фарфоровые чашки с золотыми ободками. Высокие окна, задрапированные бордовыми бархатными шторами, пропускали слабый свет уличных фонарей, а за ними сад, погруженный в сумерки, казался таинственным лабиринтом. Шум Берлина не проникал сквозь толстые стены, и тишину нарушали лишь звон посуды, шелест бумаг и скрип паркета под тяжелыми шагами.

Мария Лебедева, известная как Хельга Шварц, сидела за столом. Ее серое платье с высоким воротом и тонким черным поясом подчеркивало строгую элегантность фигуры. Волосы, собранные в аккуратный пучок, были заколоты серебряной шпилькой с тонкой гравировкой.

Рядом расположились три генерала Вермахта: Эрих фон Манштейн, Гюнтер фон Клюге и Эрвин фон Вицлебен. Манштейн, в безупречном мундире с начищенными пуговицами, курил сигару, выпуская голубоватый дым, который поднимался к потолку. Его мысли блуждали вокруг недавних событий: истеричных речей Гитлера в Канцелярии, его требований невозможного. Клюге, слегка помятый в своем мундире, листал папку с документами, хмурясь при чтении. Его короткие пальцы нервно теребили края бумаг. Вицлебен, устроившись у окна, постукивал пальцами по столу, а его взгляд скользил по саду, где черные ветви лип качались, словно маятники часов.

Манштейн, затянувшись сигарой, нарушил молчание:

– Господа, мы на пороге кризиса. Советский Союз наносит удары по нашим союзникам, и Гитлер это видит. Война в Абиссинии – не просто неудача Муссолини. 12 марта советские самолеты уничтожили лагерь Грациани на плато Тигре: шестьсот итальянцев убиты, тысяча ранены, склады, грузовики, орудия – все потеряно. Сталин демонстрирует, что может нанести удар где угодно, а мы не готовы ответить.

Клюге, отложив папку, ответил с легким раздражением:

– Эрих, ты прав, но не драматизируй. Это пока провал итальянцев, а не наш, хотя мы и союзники. Вчера в Канцелярии фюрер кричал на Бломберга, требуя ускорить производство техники. Он опасается, что Советы опередят нас. Если Гитлер сорвется раньше времени, мы окажемся втянуты в войну без должной подготовки. Вот что меня тревожит.

Вицлебен, оторвав взгляд от окна, добавил:

– Гитлер не просто опасается, Гюнтер, он в смятении. Абиссиния – это одно, но Испания – совсем другое. Разведка доносит: Советы поставляют республиканцам танки Т-26, самолеты И-15, инструкторов и солдат. Если Франко потеряет Толедо, республиканцы захватят юг. Сталин бьет по Муссолини в Африке, по Франко в Испании, а Гитлер видит в этом угрозу для нас.

Манштейн, затушив сигару, продолжил, его голос стал тверже:

– Испания затягивает нас в трясину. Разведка подтверждает: Советы готовят наступление под Мадридом. Если республиканцы возьмут Толедо, Франко потребует усиления «Кондора». Но это ослабит наши позиции на Рейне. Как нам поступить?

Клюге, нахмурившись, заметил:

– Сталин хочет, чтобы мы увязли, спасая слабых союзников. Гитлер кричал на Геринга, требуя больше Bf 109, но заводы не поспевают. Нам нужно время.

Вицлебен, постучав по столу, добавил с сомнением:

– Время уходит. Ремилитаризация Рейна была смелым шагом Гитлера, но Советы отвечают Абиссинией и Испанией. Если Франко и Муссолини падут, Гитлер бросится в бой раньше, чем мы будем готовы.

Мария, слушая их, подумала: «Гитлер в панике, генералы в замешательстве. Москва должна знать».

Манштейн, налив себе кофе, продолжил:

– Советы опережают нас. Их Т-26 превосходят наши машины, их И-15 сбивают CR.32. Сталин играет на опережение. Нам нужны данные разведки: сколько у них танков, самолетов, солдат?

Клюге, фыркнув, перебил:

– Канарис не справляется! Гитлер кричит, а мы расплачиваемся за промахи разведки. Советы громят Муссолини, а мы лишь наблюдаем. И это не говоря о Франции и Британии, которые ждут момента, чтобы ударить по нам.

Вицлебен, все еще глядя в сад, добавил:

– Сталин знает наши слабости. Он бьет по Муссолини и Франко, чтобы изолировать Гитлера.

Манштейн прошелся по залу, его шаги отдавались эхом:

– Гитлер теряет контроль. Он кричал, что Сталин стремится к «мировой революции». Абиссиния и Испания – его шаги, чтобы лишить нас поддержки союзников. Если мы не предложим фюреру четкий план, он начнет войну раньше времени, и мы проиграем.

Мария, до этого молчавшая, слегка наклонилась вперед, ее серебряная шпилька блеснула в свете люстры. Она взяла чашку, сделала глоток кофе и, выдержав паузу, заговорила:

– Господа, вы говорите о Сталине, как о гениальном стратеге, который просчитывает все наперед. Но не забывайте, он действует в условиях неопределенности. Его успехи в Абиссинии и Испании – это не только демонстрация силы, но и риск. Поставки оружия и людей истощают его ресурсы. Москва не всесильна, и, возможно, мы переоцениваем ее возможности.

Манштейн остановился, взглянув на нее с интересом:

– Фройляйн Шварц, вы намекаете, что Советы блефуют? Они наносят удары по нашим союзникам – это факт.

Мария сдержанно улыбнулась:

– Я не говорю о блефе, генерал. Я говорю о балансе. Сталин растягивает свои силы в Испании и Абиссинии, но его тыл уязвим. Если мы будем действовать быстро и точно, мы сможем перехватить инициативу. Но, как вы верно заметили, для этого нужна разведка – не только о танках и самолетах, но и о планах Кремля, о настроениях в его окружении.

Клюге, откинувшись в кресле, посмотрел на нее:

– Фройляйн Шварц, вы говорите так, будто у нас есть доступ к Кремлю. Канарис не справляется, это очевидно. Если бы у нас были точные данные, мы бы не сидели здесь, гадая о численности советских дивизий. Он постучал пальцами по папке. – Мы слепы, и это наша главная слабость.

Вицлебен, повернувшись от окна, добавил:

– Хельга права в одном: Сталин идет на риск. Но он играет на нервах Гитлера, и это работает. Фюрер готов бросить все силы в Испанию, чтобы спасти Франко. А что дальше? Если мы отправим больше «Кондора», Рейн останется беззащитным. Франция и Британия только этого и ждут.

Манштейн, закурив новую сигару, выдохнул облако дыма:

– Господа, и фройляйн Шварц, давайте будем откровенны. Мы не можем просто ждать, пока Канарис начнет работать. Нам нужен план, и нужен сейчас. Если Сталин хочет растянуть наши силы по Испании и Абиссинии, мы должны ударить там, где он не ожидает. Может, Польша? Или Прибалтика? Это отвлечет его.

Мария покачала головой, ее голос стал чуть резче:

– Польша – это ловушка, генерал. Она спровоцирует немедленный союз Британии и Франции против нас. Вы знаете, как они нервничают из-за Рейна. Удар по Прибалтике тоже опасен – Советы ответят, и мы окажемся в войне на два фронта раньше, чем будем готовы.

Клюге, бросив папку на стол, фыркнул:

– Тогда что вы предлагаете, фройляйн Шварц? Смотреть, как Франко теряет Толедо, а Муссолини – Абиссинию? Гитлер не будет ждать. Он уже кричит в Канцелярии, требуя действий. Если мы не предложим план, он придумает свой, и это будет катастрофа.

Мария выдержала его взгляд:

– Я предлагаю сосредоточиться на разведке и укреплении наших позиций. Ускорить выпуск Bf 109, как требует фюрер, но не бросать все силы в Испанию. Мы должны показать Сталину, что не боимся, но и не позволим спровоцировать нас на преждевременный бой. Укрепите Рейн, окажите Франко минимальную поддержку, чтобы он продержался, и добейтесь от Канариса точных данных о советских силах.

Вицлебен, наконец повернувшись к столу, перестал постукивать пальцами: – Хельга, вы рассуждаете здраво, но Гитлер не слушает доводов. Он жаждет действий, громких побед. Если мы предложим ему «укреплять Рейн» и «ждать разведданных», он взорвется. Нам нужно что-то конкретное, чтобы успокоить его.

Манштейн кивнул, его лицо стало мрачнее:

– Вицлебен прав. Гитлер жаждет крови. Если мы не дадим ему план, он отправит «Кондор» в Испанию, а нас – на Восток, без нужного числа танков и самолетов. Фройляйн Шварц, вы, я вижу, разбираетесь в политике и военном деле. Есть ли идеи, где мы можем нанести удар, чтобы выиграть время?

Мария задумалась, ее пальцы слегка коснулись чашки. Ее мысли метались: «Они напуганы, но амбициозны. Если я подтолкну их к неверному шагу, Сталин получит преимущество».

– Господа, – сказала она наконец, – я не стратег, но знаю, что Сталин боится окружения. Если мы укрепим позиции на Западе и продемонстрируем силу, он будет вынужден разделить ресурсы. Ударьте по нему через дипломатию – убедите Британию и Францию, что Сталин опаснее Гитлера. Это даст нам время.

Клюге хмыкнул, но в его глазах мелькнуло уважение:

– Дипломатия, фройляйн Шварц? Это слишком тонко для фюрера. Но мысль интересная. Если мы настроим Британию против Сталина, это ослабит Советы.

Разговор затянулся, голоса становились громче. Наконец, Манштейн взглянул на часы:

– Пора заканчивать, господа. Сегодня мы ничего не решим. Я доложу фюреру, что мы разрабатываем план. Фройляйн Шварц, ваши идеи учтем. Но нам нужны факты, а не предположения. Клюге, займись Канарисом. Вицлебен, подумай, как успокоить Гитлера, чтобы он не бросился в Испанию.

Все поднялись. Паркет скрипел под их шагами, пока они собирали бумаги и пальто. Мария поправила платье, ее лицо оставалось непроницаемым. Она знала, что напишет в донесении в Москву: генералы в растерянности, Гитлер на грани, а время работает на нас.

За окном сад погрузился в темноту, фонари едва пробивали дымку. У ворот ждали черные машины с гербами Вермахта. Манштейн, закутанный в шинель, кивнул Марии и открыл перед ней дверь автомобиля. Клюге, все еще хмурый, бросил короткое «до встречи». Вицлебен задержался, посмотрев на нее долгим взглядом, словно пытаясь разгадать ее мысли, но промолчал.

Шум моторов разорвал тишину. Мартовский ветер качал ветви лип, а Берлин погружался в сон.

* * *

Рим, 16 марта 1936 года, поздний вечер

Весна мягко дышала на город, в воздухе, пропитанном теплом, чувствовался тонкий аромат цветущих апельсиновых деревьев, высаженных вдоль улиц. Палаццо Венеция, величественное здание с массивными колоннами и широкими окнами, господствовало над площадью. Его фасад, освещённый фонарями, отбрасывал длинные тени на брусчатку. Внутри, в Sala del Mappamondo, огромном зале с высоким потолком, украшенным фресками римских триумфов, царила напряжённая атмосфера. Мраморный пол блестел, отражая свет бронзовой люстры, чьи завитки сверкали, словно доспехи. Стены, обитые алым бархатом, украшали карты древних и новых империй – от Рима до амбициозных планов Муссолини. Длинный стол из чёрного дерева, отполированный до зеркального блеска, был завален телеграммами, картами Абиссинии и схемами с красными и синими линиями, отмечавшими фронты и неудачи. В воздухе висел запах чернил, табака и кофе. За высокими окнами, задёрнутыми зелёным бархатом, мерцал слабый свет уличных фонарей, а за ними Рим гудел голосами прохожих и звоном колоколов. Тишина в зале, нарушаемая лишь шорохом бумаг и скрипом стульев, была обманчивой, словно затишье перед грозой.

Бенито Муссолини стоял у дальнего конца стола. Его коренастая фигура в чёрной форме с золотыми пуговицами излучала ярость. Широкое лицо с квадратной челюстью пылало, тёмные глаза сверкали гневом, а сжатые кулаки били по столу, заставляя чернильницы дрожать. Его голос, хриплый и мощный, гремел, как раскаты грома. Напротив, сидели генералы и политики: Пьетро Бадольо, главнокомандующий в Абиссинии; Родольфо Грациани, заместитель командующего, нервно теребивший карту; Галеаццо Чиано, министр иностранных дел и зять Муссолини, в элегантном костюме, с гладко зачёсанными волосами и надменной улыбкой, скрывавшей тревогу; генерал Альфредо Гуццони, низкорослый, с морщинистым лицом, чьи бегающие глаза избегали взгляда дуче.

Муссолини, ударив по столу, начал говорить, его мощный голос заглушил шорохи зала:

– Вы – позор Италии! Моя мечта о новой империи гибнет в песках Абиссинии, а вы, генералы, сидите здесь, как трусы! 12 марта русские уничтожили наш лагерь на плато Тигре. Абиссинцы, эти партизаны, режут наших людей, а вы бессильны! Я дал вам армию, танки, самолёты, а вы приносите мне поражения! Кто ответит за это?

Бадольо, поправив очки, ответил спокойно, но твёрдо, стараясь сдержать бурю:

– Дуче, ситуация сложная. Наши линии снабжения рвутся, дороги заминированы. Мы делаем всё возможное, но враг хитёр и хорошо подготовлен.

Муссолини, прервав его, рявкнул, его кулак вновь ударил по столу, сминая карту Абиссинии:

– Хитёр? Это вы беспомощны, Пьетро! Я дал вам пулемёты, самолёты, химическое оружие, а вы не можете справиться с партизанами и русскими! Сталин смеётся над Римом, над моей империей! Европа шепчется за спиной, Гитлер ухмыляется, а вы позорите меня! Если вы не исправите это, я заменю вас всех!

Грациани, встав, ответил, его низкий голос дрожал от сдерживаемого гнева:

– Дуче, мы сражаемся. Мои люди держали плато Тигре, пока русские не ударили. Их И-15 быстрее наших CR.32, их пилоты лучше обучены. Абиссинцы – не просто партизаны, они вооружены советскими пулемётами Дегтярёва, используют наши трофейные винтовки Carcano. Они быстро уходят и скрываются в горах. Нам нужны новые самолёты, больше танков CV-33, больше солдат.

Муссолини, фыркнув, зашагал по залу, его тяжёлые шаги отдавались эхом:

– Больше? Я дал вам всё! Ты, Родольфо, обещал мне Эритрею, Аддис-Абебу, триумф! А теперь? Лагеря горят, солдаты бегут, а Сталин шлёт свои самолёты! Я мог бы позвонить Гитлеру, попросить его «Кондор», но я не унижу Рим! Вы справитесь сами, или я найду тех, кто сможет это сделать без вас!

Чиано, откинувшись в кресле, вмешался, его голос, мягкий и дипломатичный, скрывал тревогу:

– Дуче, Родольфо прав. Советы действуют умно. Сталин хочет сломать вашу империю, показать Европе нашу слабость. Гитлер наблюдает, но его Рейнская область занимает его больше. Нам нужно показать силу, но без суеты. Мощный удар по абиссинцам, новые поставки солдат и оружия, умелая пропаганда, и постепенно мы восстановим престиж.

Муссолини, остановившись, посмотрел на Чиано, его хриплый голос был полон сарказма:

– Пропаганда, Галеаццо? Ты думаешь, газеты спасут нас, когда лагеря в огне? Европа смеётся над нами, а вы, мои генералы, спите! Мне нужны действия, а не слова! Пьетро, Родольфо, Альфредо – дайте мне план, или я найду новых командиров!

Бадольо, перелистывая телеграмму, ответил:

– Дуче, мы можем нанести удар. У нас есть двести двадцать CR.32 в Эритрее и сто сорок танков CV-33. Предлагаю сосредоточить силы на севере, у Адвы. Мы атакуем позиции абиссинцев, перережем их пути снабжения. Советы сильны в воздухе, но на земле мы можем их задавить. Нужна дополнительная артиллерия и подкрепления.

Муссолини, фыркнув, ответил резко, его голос пылал гневом:

– Подкрепления? Вы потеряли шестьсот человек на плато Тигре! Ваши солдаты бегут, Пьетро, а вы просите больше! Где ваши победы? Сталин смеётся, а вы даёте ему повод!

Грациани, сжав кулаки, добавил:

– Дуче, мы можем контратаковать. Мои разведчики обнаружили абиссинский лагерь у Гондэра. Мы нанесем удар и заставим их отступить. Но нам нужны самолёты, превосходящие CR.32, и больше боеприпасов. И более лучшая радиосвязь. Советы перехватывают наши радиограммы, сбивают наши машины. Мы теряем связь.

Муссолини, ударив по столу, крикнул:

– Связь? Вы теряете не связь, а честь! Я создал империю, а вы ее топите! Сталин шлёт свои самолеты, а вы не можете сбить ни одного! Дайте мне победу, или я найду новых командиров!

Гуццони, молчавший до сих пор, поднял голову, его тихий голос дрожал от волнения, а глаза избегали взгляда дуче:

– Дуче, мы можем укрепить Эритрею. У нас есть резервы в Массауа. Если перебросить их к Асмэре, мы удержим фронт. Советских солдат мало, мы можем измотать их, перерезав их поставки.

Муссолини, посмотрев на Гуццони, ответил с сарказмом, его голос был полон презрения:

– Измотать, Альфредо? Вы измотали моё терпение! Абиссинцы и русские бьют вас, как мальчишек! Я дал вам армию, а вы приносите оправдания! Дайте мне план, или вы все уйдёте в отставку!

Чиано, поправив галстук, добавил:

– Дуче, мы можем обернуть это в нашу пользу. Нужен удар по Гондэру, как предлагает Родольфо, и грамотная пропаганда. Напишем, что Советы нарушают международное право. Лига Наций промолчит. Гитлера можно будет убедить помочь нам позже, когда мы покажем силу.

Муссолини, остановившись, посмотрел на Чиано:

– Одной пропагандой не выиграть войну, Галеаццо, но ты прав – Европа должна видеть нашу силу. Пьетро, Родольфо, Альфредо – я даю вам неделю. Ударьте по Гондэру, перережьте их пути, уничтожьте их самолёты! Если не справитесь, то пеняйте на себя!

Муссолини шагал по залу, его тяжёлые шаги отдавались эхом. Он думал о своей мечте – новой Римской империи, о славе и триумфах. Но теперь, глядя на карты и телеграммы, он видел лишь неудачи. Его сердце пылало гневом. Он вспоминал 1922 год, марш на Рим, обещания величия, но теперь это величие тонуло в песках Абиссинии.

Муссолини, остановившись у карты Абиссинии, ткнул пальцем в Гондэр, его голос был полон решимости:

– Гондэр – это ваш последний шанс. Ударьте как следует. Я хочу, чтобы абиссинцы бежали, а эти самолеты горели!

Генералы, кивнув, начали собирать бумаги. За окном Рим жил своей жизнью, но в Палаццо Венеция рождались планы, которые могли определить судьбу всей Италии.