Текст книги "Я – Товарищ Сталин 4 (СИ)"

Автор книги: Андрей Цуцаев

сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 15 страниц)

Я – Товарищ Сталин 4

Глава 1

Москва, Кремль, 1 марта 1936 года

Кабинет в Кремле 1 марта 1936 года был погружён в плотную тишину, нарушаемую лишь ритмичным стуком пальцев по столу. Утренний свет, холодный и бледный, пробивался сквозь тяжёлые бархатные шторы тёмно-зелёного цвета с золотистой каймой, ложась узкими полосами на полированную поверхность стола красного дерева. Блики от хрустальной чернильницы отражались на дереве, создавая мерцающие узоры. Трубка, лежащая рядом, тлела, выпуская тонкий шлейф дыма, который растворялся в воздухе, наполняя кабинет резким ароматом табака. На стенах, обитых тёмным деревом, висели карты Европы и Африки, усеянные красными флажками, отмечавшими Испанию, Абиссинию и Красное море. За окном, за плотными шторами, доносился гулкий бой кремлёвских курантов, растворявшийся в морозном воздухе Москвы.

За столом сидел Сергей, человек из XXI века, оказавшийся в теле Иосифа Сталина. Его лицо, покрытое следами оспы, с густыми бровями и усталыми глазами, оставалось неподвижным, но взгляд, острый и цепкий, скользил по лицам собравшихся, будто бы выискивая малейшие признаки слабости. Тёмно-серый пиджак с высоким воротником был застёгнут наглухо, а пальцы, постукивая по столу, выдавали внутреннее напряжение. Перед ним стояли трое: председатель Совета народных комиссаров Вячеслав Молотов, нарком обороны Борис Шапошников и начальник иностранного отдела ОГПУ Павел Судоплатов.

Накануне, в полночь, Сергей получил шифровку от агента Рябинина из Парижа. Документ, заполненный цифрами и кодами, лежал перед ним, рядом с картой, где линии маршрутов пересекали Средиземное море. Рябинин сообщал о готовящейся блокаде: порты Марселя, Тулона и Барселоны под угрозой, британский флот у Гибралтара, французские манёвры в Средиземном море, Красное море под контролем. Сергей, чья память из будущего переплеталась с опытом в теле Сталина, размышлял: «Французы и британцы хотят задушить нас, как удав добычу. Испания и Абиссиния – для них это шахматная партия, где мы должны истощиться, пока они наблюдают. Я видел, как их „невмешательство“ обрекло республиканцев, как Муссолини разгромил Хайле Селассие, потравив людей газами. У нас есть шанс переломить игру, но время – вот наш главный враг». Он знал, как нейтралитет Франции и Британии укреплял Гитлера и Муссолини, как Испания пала из-за нехватки оружия, как Абиссиния задохнулась под химическими атаками. Отогнав воспоминания, он посмотрел на собравшихся и заговорил:

– Товарищи, положение прояснилось. Французы и британцы готовят блокаду, чтобы перекрыть наши поставки в Испанию и Абиссинию. Они хотят, чтобы мы и немцы истощили друг друга, пока они ждут. У нас меньше месяца – блокада начнётся в марте или апреле. Нужно отправить максимум грузов за две недели. Используем дипломатию, разведку, обходные пути. Товарищ Шапошников, начнём с вас. Сколько оружия, танков, продовольствия можем отправить? И как замаскировать грузы?

Шапошников, поправив очки, раскрыл папку, его пальцы пробежались по строчкам. Он думал: «Две недели – почти невыполнимо. Арсеналы в Одессе и Туле истощены, порты переполнены, люди измотаны. Если не успеем, Испания падёт, а Абиссиния лишится надежды на победу». Он ответил, его голос был сдержанным:

– Товарищ Сталин, за две недели можем снарядить 25–30 кораблей. Винтовки – до 200 тысяч, в основном Мосина, плюс есть две тысячи трофейных Mauser. Танки – около 100: 60 Т-26, 40 БТ-5, но 20% нуждаются в ремонте, а запчастей мало. Продовольствие – 10 тысяч тонн: консервы, мука, сухари, немного сахара и масла. Проблема в портах: Одесса, Новороссийск, Батуми перегружены, экипажи на пределе, топлива для судов не хватает. Касательно маскировки. Мы можем использовать нейтральные флаги – Турции, Норвегии, – но это риск. Британцы и французы проверяют суда у Гибралтара. Нужно подкупить капитанов, чтобы они молчали. Для Абиссинии сложнее: Красное море под надзором, но можем отправить грузы через Судан, если договоримся с местными властями. Вчера я отдал приказ проверить склады в Туле и ускорить погрузку в Одессе.

Сергей кивнул, размышляя: «200 тысяч винтовок, 100 танков, 10 тысяч тонн продовольствия – этого хватит, чтобы держать фронт в Испании месяц, в Абиссинии – два, если потери будут умеренными. Нейтральные флаги – риск, но без них грузы не дойдут. Подкуп капитанов – это мелочь, но всё должно быть безупречно и просчитано наперёд». Он повернулся к Молотову: – Вячеслав Михайлович, французы – наше главное слабое звено. Можно ли надавить на Блюма через Народный фронт? Усилить митинги, антифашистскую риторику в прессе, угрожать выходом из Лиги Наций? Что из этого реально и как быстро можно осуществить?

Молотов, задумавшись, поправил папку. Он вспомнил телеграмму из Парижа о забастовках на заводах Renault, где рабочие требовали поддержки Испании. Он думал: «Блюм – социалист, но слабый, боится как коммунистов, так и правых. Митинги могут его раскачать, но британцы – вот главная преграда. Угроза выхода из Лиги Наций рискованна, но попробовать стоит». Он ответил:

– Товарищ Сталин, Народный фронт – это наш рычаг во французской политике. Они критикуют правительство за слабость перед Гитлером, но их влияние ограничено. Блюм под давлением коммунистов и профсоюзов, особенно в Париже и Марселе. Через Коминтерн можем вывести на улицы 10–15 тысяч человек с лозунгами против фашизма и «невмешательства». «L’Humanité» готова печатать наши материалы, связывая борьбу рабочих Испании с их протестами. Угроза выхода из Лиги Наций может напугать французов – они цепляются за Лигу, боясь, что мы обвиним их в пособничестве Муссолини. Я могу немедленно отправить телеграммы в Париж, связаться с посольством и профсоюзами. Вчера наши люди в Марселе передали деньги для забастовок. Но британцы, особенно их посол Клерк, давят на Блюма, чтобы он держался твёрдо. Если Клерк усилит давление, Блюм может закрыть порты.

Сергей, прищурившись, подумал: «Блюм податлив, митинги и угрозы могут его сломать. Клерк – глаза Лондона, за ним нужен контроль. Забастовки в Марселе могут отвлечь французов». Он посмотрел на Судоплатова:

– Товарищ Судоплатов, что с портами? Можем ли подкупить чиновников в Марселе и Джибути? Дезинформация о «фашистском заговоре» – как её запустить, чтобы задеть британцев и французов? И что с нашей агентурой там?

Судоплатов открыл папку, его взгляд пробежался по шифровкам. Он думал: «Рябинин на грани провала, подкуп в портах дорого обойдётся, но без этого грузы не пройдут. Слухи могут задержать флот». Он ответил:

– Товарищ Сталин, в Марселе и Джибути у нас есть агенты. За миллион долларов можно подкупить таможенников в Марселе – инспекторов и администратора порта. В Джибути – французского чиновника, отвечающего за пропуск судов. Они могут закрыть глаза на наши корабли, но только до первой проверки – при блокаде их заменят. Вчера наш человек в Марселе сообщил, что администратор порта согласился за 200 тысяч, но требует гарантий. Дезинформация: через наших людей в Париже и Лондоне можем распространить слухи о «фашистском заговоре» в их флотах. У нас есть связи в «L’Humanité», «Daily Worker», левых изданиях. Если намекнуть, что офицеры их флота связаны с Муссолини или Франко, начнутся проверки, задержки, паника. Нужно 5–7 дней, чтобы слухи дошли через газеты и профсоюзы. Рябинин на пределе: вчера сообщил о телеграмме Дельбоса, но без копий. Он хочет добыть планы флота, списки кораблей, маршруты. Он работает под носом у французской контрразведки, и если его поймают, мы потеряем ключевого агента в Париже.

Сергей, откинувшись в кресле, посмотрел на карту, где красные флажки, словно капли крови, отмечали Испанию, Абиссинию, Красное море. Он сказал:

– Подкуп одобряю. Выделим миллион долларов на весь срок операции, но каждый цент должен работать. Дезинформацию запускайте без следов, чтобы ничего не указывало на Москву. Рябинину прикажите копать глубже – нужны телеграммы, списки кораблей, всё.

Он повернулся к Молотову:

– Вячеслав Михайлович, что с обходными путями? Турция, Португалия – сколько хотят Ататюрк и Салазар?

Молотов ответил:

– Турция – это лучший вариант. Ататюрк нейтрален, за 10 миллионов долларов в нефти откроет порт Мерсин для грузов в Абиссинию. Наш контакт, Февзи Чакмак, ждёт сигнала. Вчера мы отправили ему шифровку, он готов встретиться в Анкаре. Португалия уже сложнее: Салазар поддерживает Франко, но его люди любят деньги. За 5 миллионов долларов порты Лиссабона и Порту пропустят грузы в Испанию. Проблема в британской разведке – она следит за Лиссабоном. Наш агент в Лиссабоне сообщил, что таможенники уже брали взятки, но Салазар может предать. Нужно три дня, чтобы отправить эмиссаров в Анкару и Лиссабон, но риск конфискации грузов остаётся.

Сергей подумал: «10 миллионов за Турцию, 5 за Португалию – огромные деньги, но без них Испания и Абиссиния обречены. Ататюрк надёжнее Салазара, но доверять нельзя никому». Он обвёл взглядом собравшихся и сказал: – Начинайте переговоры с турками и португальцами. Усиливайте митинги во Франции, запускайте дезинформацию в прессе. Задействуйте Марсель, Джибути, ускорьте поставки. Сделайте всё, о чём мы сейчас говорили. Всё ясно?

Все кивнули. Сергей, встав, прошёлся по кабинету, его сапоги стучали по паркету, звук отдавался эхом. Он остановился у карты, его пальцы коснулись красного флажка у Барселоны, и он произнёс:

– Они хотят играть? Мы сыграем, но по нашим правилам.

Мадрид, 2 марта 1936 года

Мадрид 2 марта 1936 года был окутан предрассветной мглой. Узкие улицы, вымощенные булыжником, блестели от дождя, отражая жёлтые лучи фонарей, дрожавшие на облупленных стенах домов, хранивших следы недавних боёв – вмятины от пуль и трещины от гранат. В районе Саламанка, где жил генерал, царила тишина, нарушаемая лишь шорохом ветра, гнавшего мусор по мостовой, и редкими шагами прохожих.

Особняк генерала, двухэтажный, с белёными стенами и красной черепичной крышей, стоял на улице Серрано, окружённый высоким кованым забором, чьи пики блестели под бледной луной. У ворот, освещённых одиноким фонарём, стояли двое охранников в тёмно-синих мундирах, с винтовками Mauser на плечах. Их лица, напряжённые, следили за улицей, а дыхание вырывалось паром. Внутри дома, за бархатными шторами, горел свет в кабинете на втором этаже. Генерал, мужчина лет пятидесяти, с сединой на висках и глубоко посаженными глазами, работал за дубовым столом. Его пальцы листали планы наступления на реке Харама, взгляд пробегал по строчкам. Расстёгнутый мундир висел на стуле, револьвер Astra лежал рядом с чернильницей. В холле первого этажа двое охранников стояли у лестницы, их тени дрожали на мраморном полу, а винтовки поблёскивали в полумраке.

За день до операции, в заброшенной квартире на окраине Мадрида, четыре агента ОГПУ готовили план. Комната, пропахшая сыростью и плесенью, освещалась слабым светом, отбрасывавшим тени на потрескавшиеся стены. На столе лежала карта Мадрида, помеченная красным карандашом: особняк, маршруты патрулей, переулки, мост Толедо. Главный агент, мужчина лет тридцати, с короткой бородкой, изучал карту, его пальцы теребили карандаш. Он думал: «Генерал – ключ к их наступлению. Его смерть парализует фалангистов на месяцы. Но в доме охрана, а на улице патрули. Малейшая ошибка будет стоить нам жизни». Он знал из шифровки Москвы: генерал готовит атаку у Харамы, его устранение сорвёт планы. Рядом стояли трое: первый, коренастый, с широкими плечами; второй, худой, с цепкими глазами, сжимавший нож; третий, с усталым лицом и морщинами, державший руку на кобуре с ТТ.

В 3:00 утра 2 марта, в подвале заброшенного склада на улице Алькала, агенты собрались вновь. Сырое помещение с низким потолком, покрытым плесенью, освещалось слабым светом, отбрасывавшим тени на земляной пол, усыпанный обрывками газет и битым стеклом. Запах сырости, смешанный с прогорклым маслом и угольной пылью, заставлял агентов дышать через платки. Главный агент, постучав по карте, заговорил, его голос был низким:

– Товарищи, генерал должен быть ликвидирован до его выезда в штаб в 7 утра. Он ездит с тремя охранниками: двое в машине, один едет рядом. В доме – четверо: двое у ворот, двое в холле. План такой: устраняем охрану у ворот, проникаем в дом, ликвидируем цель, отходим к реке Мансанарес. Первый, ты со мной – берем ворота и холл. Второй – прикрытие на улице, следишь за патрулями. Третий – второй этаж, проверяешь, если генерала нет в кабинете. Вопросы?

Первый агент, поправив ТТ на поясе, кивнул. Он думал: «Охрана у ворот – опытные бойцы. Если они поднимут тревогу, патрули окружат нас за минуту». Он спросил:

– Как мы нейтрализуем охрану у ворот? Они с винтовками, стоят близко друг к другу. Один вскрик и нас окружат.

Главный агент, указав на переулок за особняком, ответил:

– Ножи. Подходим через переулок. Ты берёшь левого, а я правого. Два удара, быстро и без шума. Если промахнёмся, второй агент открывает огонь. Что с холлом?

Третий агент, сжав кобуру, ответил, его лицо было напряжено:

– В холле двое с пистолетами. Если ворвёмся быстро, глушители справятся. Но если генерал услышит, он уйдёт через чёрный ход.

Главный агент, взглянув на часы (3:20 утра), сказал:

– В холле используем глушители. Третий, берёшь одного, а я второго. Второй агент, если патрули близко, даешь сигнал – два свистка. Отвлечение такое: в 4:00 поджигаем мусорный бак в переулке, дым на время уведёт патрули. Ясно?

Второй агент, сжимая нож, кивнул, изучая карту. Он думал: «Улица открытая, патрули каждые 15 минут. Если заметят, я первый окажусь под огнём». Он уточнил:

– Ясно. Слежу за улицей. Если патрули приблизятся, дам сигнал. Сколько у нас времени после выстрела?

Главный агент ответил:

– Полторы минуты максимум, после выстрела все бегом к реке. Машина будет у моста Толедо. Ещё вопросы?

Все покачали головами. Главный агент сказал:

– В 3:45 выходим. За дело.

В 3:45 группа покинула склад, их шаги тонули в шорохе дождя, барабанившего по булыжникам. Главный и первый агенты двинулись к переулку за особняком, их дыхание вырывалось паром. Второй агент, с револьвером, занял позицию в тени дома напротив, следя за улицей, где фонари отбрасывали круги света. Третий, с ТТ, шёл за ними, сжимая рукоять.

В 4:00 второй агент поджёг мусорный бак, пламя подняло густой дым с запахом горелой резины, поползший по улице. Возгласы патрулей раздались вдали, их шаги загрохотали, уводя внимание. Охранники у ворот, вздрогнув, повернулись к дыму, их винтовки задрожали в руках. Главный агент метнулся к левому, его нож вошёл в шею, тело осело без звука. Первый агент ударил правого в грудь, лезвие оборвало вскрик, винтовка звякнула о землю. Тела были оттащены к забору, руки агентов, липкие от крови, дрожали от адреналина.

Главный агент повёл группу к двери особняка. Первый, с отмычкой, открыл замок, его пальцы работали ловко несмотря на усиливающийся дождь. Дверь скрипнула, открывая холл, освещённый слабым светом. Двое охранников вскинули винтовки, но главный агент выстрелил из ТТ с глушителем, пуля пробила грудь первому, тот рухнул. Третий агент выстрелил второму в голову, тело осело, оставив алый след на мраморе. Тела оттащили в угол, лужи крови заблестели на полу.

Узкая лестница вела на второй этаж, где свет из кабинета пробивался из-под двери. Главный агент, прижавшись к стене, думал: «Он там. Один выстрел – и всё. Но если он ушёл, мы можем оказаться в ловушке». Первый агент держал коридор на прицеле, третий следовал за главным. В коридоре мягкий ковёр заглушал шаги. У двери кабинета раздался шорох бумаг. Главный агент, ворвавшись, нацелил револьвер на генерала, который вскочил, хватая Astra. Выстрел с глушителем отбросил его к стене, пуля пробила грудь, тело рухнуло, сбивая чернильницу. Третий агент, проверив пульс, кивнул: «Мёртв».

Второй агент заметил патруль – пять человек с фонарями, бегущих к особняку. Он свистнул дважды. Главный агент, махнув рукой, повёл группу через чёрный ход. Патруль перекрыл переулок, их крики «¡Para! ¡Alto!» эхом разнеслись на улице. Пули ударили по стенам, осколки штукатурки посыпались на землю. Второй агент, укрывшись, открыл огонь, уложив двоих. Главный агент ранил третьего в плечо, тот упал, выронив винтовку. Первый и третий агенты бежали к реке. Оставшиеся патрульные стреляли в темноту, но пули ушли в стены, никого не задев.

Группа добралась до моста Толедо, прыгнула в машину, мотор взревел. Шины, визжа, оставили следы на асфальте, и машина исчезла в ночи, оставив лишь дым и запах бензина. На рассвете шифровка ушла в Москву: «Цель устранена. Группа цела. Ждём указаний».

Глава 2

Джибути, 3 марта 1936 года

Джибути 3 марта 1936 года задыхался под беспощадным солнцем, чьи лучи, словно расплавленное железо, опаляли всё, что не находило укрытия в тени. Город, прильнувший к заливу Таджура, был лабиринтом узких улочек, где глинобитные дома с выцветшими, потрескавшимися стенами теснились рядом с колониальными зданиями, чьи белёные фасады ослепляли. Порт, бьющееся сердце Джибути, раскинулся вдоль побережья, где волны Аденского залива лениво бились о пирсы, покрытые сверкающей коркой соли. Воздух, густой от влаги, пропитался ароматами йода от морских водорослей, шафрана, корицы и кардамона с оживлённого рынка, а также резким запахом пота, смешанным с пылью. Песок, поднятый порывами ветра, хрустел под ногами, оседал на коже, забивал дыхание. Пальмы с пожухлыми кронами шелестели над причалами, отбрасывая редкие тени, а чайки с пронзительными криками ныряли к воде, выхватывая рыбу из сетей. Вдалеке высились выжженные горы, их очертания дрожали в знойном мареве, словно мираж пустыни.

Порт жил своей суетой: старые краны скрипели, поднимая ящики с судов, чьи мачты покачивались на горизонте. Французские матросы в измятых рубахах, с лицами, багровыми от жары, перетаскивали грузы, их хриплые голоса тонули в рокоте двигателей и скрипе канатов. Местные грузчики, худощавые, с блестящей кожей, в лёгких повязках, двигались слаженно, напрягая мышцы под тяжестью мешков с зерном и ящиков с тканями. У причала стоял администратор порта, мужчина лет сорока пяти, лысеющий, с влажными прядями, прилипшими к вискам. Его белый костюм, мятый и влажный, лип к телу, пиджак был расстёгнут, обнажая мокрую рубашку. Очки сползали с носа, а пальцы теребили папку с бумагами. Он размышлял: «Французы следят за каждым ящиком. Один промах – и меня снимут, а то и хуже». Его взгляд, полный тревоги, блуждал по судам, выискивая угрозу. У таможенного поста инспектор, мужчина лет тридцати с тёмной кожей и аккуратной бородой, проверял грузы. Его форма была выцветшая и пыльная, походка выдавала усталость, а рука, державшая карандаш, дрожала. Он отдавал команды грузчикам на смеси французского и сомали, вытирая пот платком, и думал: «Если пропущу запрещённое, меня ждёт тюрьма или каторга в пустыне».

За день до операции, в тёмной комнате на окраине Джибути, Алексей и Борис готовили план. Комната, пропахшая табаком и сыростью, освещалась тусклой лампой, отбрасывавшей тени на потрескавшиеся стены. На столе лежала карта порта, испещрённая пометками: причалы, склады, таможня, пути отступления. Алексей, высокий, лет тридцати пяти, с резкими чертами лица, изучал документы, его пальцы сжимали пачку долларов, спрятанную в серой куртке. Его глаза выдавали опыт: провал в Стамбуле, где патруль едва не сорвал операцию, научил его не доверять никому. Борис, коренастый, около сорока, с густыми бровями, проверял оружие – револьвер, спрятанный под рубашкой. Он думал: «Москва требует результат, но французы здесь везде. Один неверный шаг – и мы в кандалах». Алексей, ткнув в карту, сказал:

– Администратор жаден, но труслив. За 10 тысяч долларов пропустит три судна. Инспектор хитёр, запросит больше, но без него груз не пройдёт.

Вечером 3 марта, в тени склада, укрытого шуршащими пальмовыми листьями, они встретились вновь. Алексей стоял у стены, следя за портом, выискивая патрули. Борис, сидя на ящике, повторял план, его пальцы теребили карту. Алексей заговорил тихо, но уверенно:

– Борис, действуем в 19:00, во время смены, когда патрули пьют кофе. Я беру инспектора, ты – администратора. Если заметят – уходим через рынок к лодке. Вопросы?

Борис, сжав пачку долларов, кивнул:

– Администратор под надзором французов. Если он предаст, то суда задержат. Как передать деньги незаметно? Что, если патрули будут у склада?

Алексей, указав на причал 3, ответил:

– Деньги отдаём там. Там нет фонарей. Если патрули рядом, ждём. Если инспектор запросит больше 5 тысяч, дашь 7, но не выше. Понял?

Борис, нахмурившись, уточнил:

– А если администратор потребует больше? Что, если патрули появятся раньше?

Алексей, прищурившись, ответил:

– Дай 12 тысяч, но торгуйся. Если патрули заметят, у нас минута, чтобы уйти через рынок к лодке. Нельзя медлить.

В 19:00, когда багровое солнце скрывалось за горами, а тени накрыли порт, они приступили к делу. Алексей, пригнувшись, приблизился к таможенному посту. Инспектор, вытирая пот, проверял ящики. Алексей передал 5 тысяч долларов, завёрнутых в газету. Инспектор, сверкнув глазами, потребовал больше, его голос дрожал от алчности и страха. Алексей, сохраняя спокойствие, добавил 2 тысячи. Инспектор, кивнув, махнул грузчикам, пропуская 200 ящиков с винтовками и патронами без досмотра. Ящики исчезли в трюме, чей силуэт таял в сумерках.

Борис, в тени склада, подошёл к администратору, который курил у причала, нервно сжимая сигарету. Борис, шепнув пароль, передал 10 тысяч долларов в платке. Администратор, поправив очки, хрипло запросил 12 тысяч. Борис отказал, покачав головой. Администратор, буркнув, спрятал деньги и подписал бумаги, пропуская три судна.

Алексей и Борис, обменявшись взглядами, скрылись в переулках. Алексей думал: «Операция удалась, но французы могут проверить грузы в море. Нельзя расслабляться». У лодки, спрятанной у берега, их ждал связной – молодой парень в рыбацкой робе. Он передал записку: «Корабли вышли. Следующий груз через неделю». Алексей кивнул, но тревога не отпускала: «Если администратор передумает, патрули будут ждать у рынка». Они сели в лодку, весла тихо ударили по воде, и агенты исчезли в темноте. На рассвете телеграмма ушла в Москву: «Груз в Абиссинии. Администратор и инспектор под контролем. Ждём указаний». Алексей, глядя на горизонт, думал о следующем задании, зная, что французы усиливают патрули.

Париж, 4 марта 1936 года

Париж 4 марта 1936 года пылал протестами. Утренний туман, плотный, как пепельная завеса, окутывал набережные Сены, скрывая шпили Нотр-Дама. Булыжники улиц блестели от дождя, отражая тусклый свет фонарей. Воздух, сырой и холодный, нёс ароматы кофе из бистро, свежего хлеба из булочных и едкой гари от костров в рабочих кварталах – Бельвиле, Менильмонтане, Бастилии. Фабрики молчали, их трубы застыли. Рабочие в комбинезонах и кепках собирались у ворот, их плакаты, испещрённые красной краской, гласили: «Нет сговору с Гитлером!», «Хлеб и свободу!», «Блюм, где твой фронт?». На площади Бастилии, где колонна Жюлье сверкала в тумане, тысячи людей скандировали, их шаги гремели, кулаки взлетали вверх, словно знамёна. Женщины в платках, с измождёнными лицами, держали детей, их возгласы вторили: «За Испанию!». Дети сновали между баррикадами из ящиков и телег, подбирая обломки, их глаза горели азартом. Над Нотр-Дамом облака отражали блики пожаров, а колокола собора, звеня, словно оплакивали город.

Накануне, в редакциях «L’Humanité» и «Le Populaire», журналисты перебирали слухи о тайных переговорах в Лиге Наций. Слухи, подогреваемые агентами, сеяли панику: Франция и Британия, якобы, сговаривались с Гитлером, предавая республиканцев Испании. Утром 4 марта газеты пестрели заголовками. «L’Humanité» заявляла: «Париж и Лондон предают Испанию фашистам!» «Le Populaire» вторил: «Блюм, где Народный фронт? Останови предательство!» Даже «Le Temps» намекал на «тёмные интриги». Редакции на Сен-Жермен и Сен-Мишель гудели, журналисты в мятых пиджаках стучали по машинкам, сигареты тлели в их пальцах. На углу Сен-Жермен мальчишка-газетчик, лет пятнадцати, с растрёпанной шевелюрой, выкрикивал:

– Вся правда о сговоре! Покупайте газеты!

К 9:00 на заводе Renault в Булонь-Бийанкуре, где цеха пахли машинным маслом, 4 тысячи рабочих бастовали. Лидер профсоюза Жан, мужчина лет сорока двух, в мятом пиджаке, стоя на ящике, восклицал:

– Товарищи! Франция продаёт Испанию Гитлеру! Блюм молчит, пока фашисты душат Мадрид! Все к Бастилии!

Рабочий Поль, лет тридцати, с руками, чёрными от масла, добавил:

– Блюм с буржуазией! Покажем силу трудящихся!

Мари, женщина лет тридцати пяти, держа сына за руку, кричала:

– За наших детей! За Испанию!

Её сын, мальчик лет десяти, сжимал её ладонь, его щёки блестели от слёз. На заводе Citroën в Жавеле, где станки покрылись пылью, 3 тысячи рабочих перекрыли ворота. Лидер Анри, мужчина лет сорока, с хриплым голосом, призывал:

– К площади Республики! Долой предательство!

Молодой рабочий Луи, с растрёпанными волосами, выкрикивал:

– Прочь Лигу Наций! Блюм, ответь!

Женщина Софи, лет сорока, в платке, восклицала:

– За рабочих! За свободу!

Забастовки охватили Peugeot в Сошо, текстильные цеха в Лилле, верфи в Марселе. Рабочие тысячами покидали станки, их возгласы гремели: «Долой сговор!» У ворот, заваленных ящиками, пылали костры, их отсветы плясали в лужах. Профсоюзные лидеры, размахивая газетами, призывали: «К Парижу! К Бастилии!» Студенты, с горящими глазами, присоединялись, их плакаты гласили: «Смерть фашизму!» В Латинском квартале, где кафе гудели от споров, молодёжь готовила новые лозунги, а художники рисовали карикатуры на Блюма, изображающие его в обнимку с Гитлером.

К 11:00 площадь Республики заполнили 10 тысяч человек. Рабочие, студенты, женщины стояли плечом к плечу, их плакаты – красные, чёрные, белые – реяли, как флаги. Полицейские в синих мундирах, с дубинками, выстроились по краям, их лица выдавали напряжение. Командир Пьер выкрикнул:

– Разойтись! Это незаконно!

Толпа, не слушая, скандировала: «Долой сговор! Долой фашизм!» Жан, взобравшись на телегу, восклицал:

– Товарищи! Блюм предаёт рабочих, пока Гитлер душит Испанию! Все к Сене!

К 13:00 на Бастилии собралось 15 тысяч. Поль, сжимая булыжник, крикнул: – Долой буржуев!

Он швырнул камень, попав в полицейский щит. Полицейский Жак, лет тридцати, с покрасневшим лицом, ударил дубинкой рабочего, тот упал, вскрикнув. Толпа, взревев, бросилась вперёд, ящики летели в полицейских, треща при ударе. Мари, уведя сына в переулок, шептала:

– Бегите к Сене!

К 15:00 толпа выросла до 20 тысяч. Полиция, перегруппировавшись, получила приказ: «Гранаты!» Слезоточивый газ, шипя, разлетелся в толпе, его едкий запах забивал лёгкие. Рабочие, кашляя, отступили, их глаза слезились. Жан, махнув рукой, крикнул:

– К баржам! Не отступайте!

В переулке у Бастилии два агента координировали действия. Первый, передавая Жану пачку франков, шепнул:

– Ещё 5 тысяч рабочих к ночи. Держи их в кулаке.

Второй вручил Андре, помощнику редактора «L’Humanité», телеграмму:

– Слухи о Гитлере – правда. Усиливайте давление.

В редакции «L’Humanité» царила суета. Редактор Леон листал гранки, его пальцы, испачканные чернилами, дрожали. Андре вбежал с телеграммой:

– Леон, слухи из Лиги Наций! Франция и Британия договариваются с Гитлером! Печатаем?

Леон, поправив очки, кивнул:

– Печатаем. Заголовок такой: «Сговор с фашизмом: Блюм предаёт Испанию». Зови Жана, пусть собирает больше людей!

К 19:00, когда туман поглотил Париж, свежие газеты разлетались по улицам. «L’Humanité» кричала: «Сговор с Гитлером: Блюм предаёт рабочих!» «Le Populaire» вторил: «Рабочие против фашизма!» В кафе на бульваре Вольтера два агента пили кофе. Первый, поправив шляпу, шепнул:

– Жан держит рабочих. Газеты бьют по Блюму. Завтра ждем новые протесты.

Второй, затушив сигарету, кивнул:

– Полиция уже на грани. Если Блюм уступит, мы победили.

В Елисейском дворце, в зале совета, воздух был густым от запаха полированного дерева, чернил и табака. Стол был завален телеграммами из Лондона, докладами полиции и газетами с кричащими заголовками. Хрустальная люстра отбрасывала тени на стены с портретами Наполеона и Людовика XIV. За окнами гул толпы у Сены смешивался с треском костров и звоном разбитых стёкол. Леон Блюм, шестидесяти трёх лет, с седыми волосами и усталыми глазами за очками, сидел во главе. Его лицо, бледное, изборождённое морщинами, выражало тревогу, пальцы теребили перо, пиджак был мят, а галстук сбился. Роже Салангро, министр внутренних дел, листал доклад полиции, его скулы напряглись. Пьер-Этьен Фланден, министр иностранных дел, постукивал пальцами по столу. Жан Зей, министр труда, курил, дым от его сигары поднимался к потолку.

Блюм, откашлявшись, начал, говорить дрожащим голосом:

– Господа, Париж в смятении. 20 тысяч на улицах, фабрики остановились. «L’Humanité» и «Le Populaire» обвиняют нас в сговоре с Гитлером, слухи разжигают гнев. Полиция на пределе. Что делать?

Салангро, поправив папку, ответил резко:

– Это провокация, возможно из Москвы. Полиция не справляется. Газ не останавливает толпу, она идёт к Сене. Надо говорить с профсоюзами, иначе начнётся бойня.

Фланден, откинувшись на стуле, возразил:

– Сговора нет. Лондон молчит, Лига Наций обсуждает Испанию. Это точно игра коммунистов. Леон, выступи, опровергни слухи в «Le Temps».

Зей, затушив сигарету, добавил:

– Renault и Citroën парализованы. Жан и Анри подогревают рабочих. Они требуют твоего слова, Леон. Обещай зарплаты, иначе бунт дойдёт до Лиона и Марселя.

Блюм, теребя перо, размышлял: «Опровержение без доказательств не поможет. Сила разожжёт хаос. Профсоюзы нам не доверяют. Если Париж падёт, правые захватят власть, и Франция скатится к фашизму». Он вспомнил недавние выборы, когда Народный фронт обещал рабочим защиту от фашизма и бедности. Теперь эти обещания трещали по швам. Он сказал:

– Я выступлю завтра в 10 утра. Салангро, держи полицию. Пусть действуют без газа – только сдерживание. Жан, встреться с профсоюзами, обещай переговоры о зарплатах. Фланден, добейся ответа от Лондона.

Салангро кивнул, но его глаза выдавали сомнение. Он думал: «Если толпа прорвётся к дворцу, мы потеряем контроль». Он спросил:

– Если они пойдут на дворец, что тогда? Аресты? Или отступаем?

Фланден ответил:

– Тяни время, Леон. Выступление успокоит их. Но без ответа от Лондона слухи не утихнут.

Зей, закурив, добавил:

– Жан из Renault требует твоего слова. Обещай повышенную зарплату и защиту от фашизма.