Текст книги "Роскошь нечеловеческого общения"

Автор книги: Андрей Белозеров

сообщить о нарушении

Текущая страница: 16 (всего у книги 23 страниц)

– Паленка. Где покупаете? В ларьке, что ли?

– Ты о деле хотел говорить, – напомнил Саиду Петля.

– Я о деле и говорю. Вирджинский табак совсем по-другому пахнет. Ты и не нюхал, поди, настоящего вирджинского-то, Петля... Ладно, ладно.

Увидев, что Петля шагнул к нему, крепче перехватив молоток, Саид предостерегающе поднял руку.

– Ты, Петля, знаешь, есть такое животное... Птица, то есть. Альбатрос.

– Ну?

– Вот тебе и "ну". У него размах крыльев – пять метров.

– Складно ты поешь, – заметил Петля и сделал еще шаг. – Как пишешь...

– Подожди, подожди. – Саид смотрел в упор на своего похитителя. – Размах крыльев, говорю, пять метров. Океан может перелететь, планируя.

– И что же? – спросил Петля с деланным интересом.

– А то, что даже он перед полетом разбегается. А ты мне предлагаешь дружков заложить, и вот так сразу. Дай хоть с мыслями собраться.

– Не могу, Саид. Времени нет.

Одной рукой пленник опирался о скамью. Саид Кабуров никогда не жаловался на реакцию, всегда был внимателен и осторожен, особенно в критических ситуациях. Однако он все-таки не успел среагировать на движение Петли. Молоток опустился на мгновение раньше, чем Саид отдернул кисть.

– Что же ты... Что же ты делаешь, падла? – спросил он шепотом, обхватив правой ладонью кисть левой руки с раздробленным мизинцем. – Что же ты творишь, собака ты бешеная...

– Я жду, Саид, – спокойно ответил Петля. – Ты хороших людей обидел. Наших людей. Я жду. Три секунды.

– Все, все, – морщась от боли сказал Саид. – Я все скажу. Слушай.

– Я слушаю, – кивнул Петля.

Саид огляделся. Вот и все. Этот сарай – не то склад, не то мастерская возле одной из дач, принадлежащих Суханову, и будет последним, что он видел в своей жизни. Петля его не выпустит, вытянет из него все, что можно, а потом кончит. Это точно. Саид много слышал про этого отморозка еще на зоне, а вот теперь впервые столкнулся с ним лицом к лицу. Конечно, не выпустит. Уж кто-кто, а Петля знает, что такие номера не прощают. Зачем ему смертельный враг на всю жизнь? Тем более что братва сейчас быстра на разборки, ответа долго ждать не придется. А от пули ни охрана, ни бронированные джипы не спасут. Только жалко пулю на такую падлу, как этот Петля. Наказывать его полагалось бы по-настоящему, так, чтобы смерти ждал, как манны небесной. Как спасения. А она чтобы долго не приходила, очень долго. Китайцы, говорят, мастаки на такие штучки. Да ладно китайцы, и в России есть умельцы, сто очков дадут вперед любому узкоглазому... А помирать-то все-таки не хочется...

Дверь сарая распахнулась, и с улицы вошли двое мужчин в длинных пальто. Впрочем, Саида больше интересовал молоток в руке у Петли, чем новые гости. Молоток опустился, пальцы, сжимающие его рукоятку, ослабли.

– Что здесь происходит? – Суханов быстро подошел к Петле, покосился на молоток, перевел взгляд на пленника, на его искалеченную кисть. – Вересов!

Евгений Иванович приблизился к шефу.

– Что это такое? И это? – Суханов махнул рукой в сторону автоматчиков. Что вы тут устроили? А? – Он наклонился к сидящему на лавке Саиду и кивнул на раздробленный палец: – Как это понимать?

Вересов кашлянул.

– Ты что, Женя? – развернулся к нему Суханов. – Какого черта? Это все с твоего ведома? Пыточный, понимаешь, дом.

– Андрей Ильич, это Саид.

Вересов смотрел Суханову прямо в глаза и словно пытался взглядом передать какую-то невысказанную мысль.

– Саид. Тот, который организовал нападение на квартиру Греча в новогоднюю ночь.

Саид вдруг понял, что опасность миновала. Что этот вшивый интеллигент, этот Суханов, про которого столько было говорено разного, на самом деле слабак, дешевка, он никаких разборок устраивать не будет. Профессор, одно слово. Что там про него рассказывали – доктор наук, что ли? Вот и сидел бы у себя дома, чертил бы свои формулы. А то лезет в дела, которые по плечу только настоящим мужчинам. Таким, как Саид, например... Или Петля. Хоть он и сволочь, но все равно мужчина... И ответит за все как мужчина.

– И что? Ты понимаешь, какая сейчас обстановка?! – Андрей Ильич покосился на Саида. – Понимаешь или нет?

Суханов метнулся к Вересову и перешел на шепот:

– Немедленно прекратить! Что ты тут развел бандитские штучки? Ты за кого меня принимаешь, Женя? Мы с тобой не первый год работаем, я тебе, кажется, говорил, что... А, черт!

Он махнул рукой, не закончив фразы, и повернулся к Саиду.

– А ты что тут расселся? Твои пацаны, которые окна били мэру, они все уже в изоляторе. Понял? И ты у нас туда поедешь, понял? Терроризм – это тебе не шутка. Что молчишь?

– Я не молчу, – ответил Саид. – Я вот хотел ему все рассказать, – он кивнул на Петлю, который стоял в стороне с отсутствующим видом.

– М-да, – вымолвил Суханов. – М-м-да...

Ему казалось, что он утратил почву под ногами, что все вещи, казавшиеся еще вчера простыми и если не очень приятными, то по крайней мере ясными и понятными, теперь либо растворились в густом тумане, утратив свои очертания и став почти невидимыми, либо предстали в совершенно ином виде, словно бы перейдя в другое измерение.

Утром у него была очень тяжелая беседа с Гречем, а потом, в офисе, непонятный и бешеный разговор с Крамским.

– Что ты творишь? – Греч почти кричал.

Суханов давно не видел мэра в таком состоянии. Лицо его раскраснелось, на лбу выступили капельки пота, руки заметно подрагивали.

– Паша, успокойся. Тебе нельзя так нервничать.

– Я сам знаю, что мне можно, а что нельзя. Я разберусь! Но ты, ты... Как ты можешь?

– Да что такое, Паша? Ты имеешь в виду эти теледебаты, что ли?

– А тебе мало этого? Мало?! Как ты можешь, Андрей? Мы с тобой знакомы сто лет! Мы с тобой делаем одно дело. Как ты можешь так... опускаться. Ответь мне!

– Да о чем ты, Паша? Ты же взрослый человек. Ты думаешь, бизнес в шелковых перчатках делается?

– Я не хуже тебя знаю, как делается бизнес. И знаю так же, как и ты, что его можно делать по-разному. Тут существует полная свобода выбора. Ты, Андрей Ильич, можешь хоть банки грабить идти. Пожалуйста. Только руки я тебе после этого уже не подам. И отвечать будешь по всей, как говорится, строгости. Взрослый человек чем отличается от детеныша неразумного? Способностью совершать поступки и отвечать за последствия. И, что важно, осознавать эти последствия при принятии того или иного решения...

– Слушай, что ты мне мораль читаешь? Я что, в самом деле ребенок тут тебе?

– А ты на меня не ори! – крикнул Греч. – Ты всех нас дискредитируешь! Ладно – меня! Я уж как-нибудь разберусь. Мне не привыкать. Вон! – Греч махнул рукой на стопку газет, лежавших на журнальном столике в углу кабинета. – Вон! Любую газету открой. Посмотри, что там обо мне пишут. Я уже привык. Но ты... ты... Я же считал тебя другом... Я считал, что с этой стороны меня достать не смогут. Ты, Андрей, был моей опорой. Был стеной, которая хотя бы с одной стороны, но зато надежная, крепкая... И не в деньгах тут дело, я у тебя денег не брал, ты это знаешь, и не возьму никогда. Но ты – человек, ты интеллигентный человек... И так вляпаться!... Что у тебя с этим, как его?.. С Генделем, черт бы его взял?

– Ничего, – спокойно ответил Суханов.

– Так какого же дьявола ты с ним шашлыки жрешь?!

– А почему бы мне с ним не жрать шашлыки? – взвился Суханов. – Я должен отчитываться в том, с кем и когда я жру шашлыки?! А сколько я шашлыков сожрал – тоже отчетность предоставить?

– Да.

Греч широкими шагами мерил паркетный пол кабинета. Дойдя до стены, он резко разворачивался и шел назад, к столу, чтобы сделать новый поворот.

– Да. Ты – политик.

– Я не политик, – возразил Суханов.

– Нет, Андрюша. Ты политик. Ты влез в это дело с головой. Ты из тех, кого теперь называют, прости господи, олигархами.

– Я?! Ты что, Паша, совсем от реальности ушел?

– Я никуда не ушел. Дело не в том, что у тебя денег меньше, чем у Березовского. Дело в принципе. В подходе к работе и к собственной жизни. Ты занимаешься бизнесом, привязав его к политике. Ты стремишься к тому же, к чему стремлюсь и я, и должен понимать, что развитие твоего бизнеса возможно только в условиях дальнейшей, извини за занудство, демократизации страны. По крайней мере мне так казалось. Мне казалось, что ты занимаешься честным бизнесом.

– Паша...

– Подожди! И ты стараешься, по мере сил, влиять на политический расклад. Да, используя деньги. Деньги – это сила, все правильно, и, используя их определенным образом, конечно, можно влиять на ход политических событий.

– Паша, ну что ты мне лекции тут...

– А как? Как без лекций, если ты не понимаешь простых вещей, если азбучные истины оказываются тебе неизвестны? Я делаю выводы только из твоих поступков, Андрей, только из них. Поступки отражают суть человека, его характер. Не декларации и заявления, не беседы на кухне, а реальные поступки. Или их отсутствие. Ты, Андрей, обязан, обязан вести себя соответственно своему статусу.

– Ничего я никому не обязан, – резко ответил Суханов. – Я делаю свое дело, и не лезьте ко мне! Что вы все лезете? Я тебя подводил когда-нибудь? Я когда-нибудь сделал что-либо противозаконное? Ну и все. Оставьте мои дела мне. Я тоже, как и ты, со своими проблемами сам разберусь.

– Ты не понял. Я в твои дела не лезу. Но разве ты не видишь, что происходит сейчас? – Греч снова кивнул на кипу газет. – Нас обложили со всех сторон. Что у тебя за дела с Генделем? Я должен все знать. Я должен быть в курсе.

– Я сказал тебе, Паша. Никаких дел у меня с ним нет.

– Тогда зачем ты к нему ездил?

– Зачем ездил?

Суханов перевел дух. Нет, не скажет он, никогда не скажет ни про сахарную историю, ни про еще несколько дел, на которых он неплохо заработал, ни про расклад с Генделем. В общем, ничего нет дурного, кажется, в том, что сахар принес ему хорошую прибыль, но как-то, однако, неловко... Греч в те дни метался по городу. Спал по два часа в сутки, еще и с хлебом вышли перебои, встал один из заводов, так он умудрился как-то свести недопоставки хлеба к минимуму, добился помощи, добился того, что ремонт на заводе провели в рекордные сроки...

Вообще, тогда ситуация была, что называется, патовая. Развалился Союз, и Город внезапно оказался лишенным поставок продовольствия из бывших республик. Молдавия, Украина, Прибалтика – все как отрезало в одночасье. А Греч вырулил из этого тупика, вытащил город, не допустил голода. Суханов знал, чего это стоило Павлу Романовичу, знала жена Греча, знали еще несколько близких. Остальные принимали отмену карточек и твердые цены на хлеб и другие основные продукты питания как должное.

Нет, нехорошо Суханову рассказывать о своих прибылях. И тем более об обидах Генделя в связи с этими самыми прибылями.

– Ну, Паша... Как тебе объяснить...

– Да уж как-нибудь. Постараюсь понять. Может быть, моего опыта хватит, чтобы уяснить причину твоей связи с этим бандитом.

– Да, Паша, ерунда, на самом деле. Обыкновенный наезд. Такое бывает сплошь и рядом.

– Что он от тебя хочет?

– Да что хочет, что хочет? Денег хочет, вот и все дела. Не бери ты в голову. Погано, конечно, что все это на пленку сняли... Но ты же сам сказал, все правильно, Гендель не под судом, ничего на нем нет... Свободный человек в свободной стране.

– Ну да. Только когда формируется общественное мнение, неизвестно, в какую сторону может повернуться тот факт, что Гендель на свободе и гуляет, как честный труженик большого бизнеса. Я, вернее, знаю, в какую сторону он повернется. Все будет подано, да что там "будет" – уже подается таким образом, что мы покрываем бандитов, что мы и есть самая главная "крыша"... Вот и Гендель... – про него каждый в Городе знает, что это бандит первостатейный вот и Гендель, мол, на свободе, а почему? А потому что к нему друзья мэра в гости ездят. Что, я не прав?

– Прав. Ты, Паша, всегда прав. Как ни поверни.

– Не ерничай.

– Я же говорю, ты прав. По всем статьям. История поганая, но я, поверь, ничего сделать не мог. Мне нужно было к нему приехать.

Суханов вовремя осекся, едва не сказав, что, мол, это в их общих с Гречем интересах.

– Нужно... Мне тоже много чего нужно. Я повторяю тебе – ты вошел в политику. Ты уже давно человек публичный. Как Пушкин говорил – помнишь? – "Я человек публичный...". И поэтому ты уже не совсем себе принадлежишь. Ты должен за собой следить, Андрей, следить за своими действиями. За своими связями, за своим поведением. Эти шакалы – они только и ждут, чтобы мы где-нибудь, в чем-нибудь прокололись. И раздувают из этого целые романы. У нас одно оружие для борьбы с ними, и оружие очень эффективное – кристальная честность, кристальная, – повторил Греч с нажимом. – Прозрачность всех действий, открытость нашей работы – вот наши принципы. И строжайшее следование закону. Пусть предъявляют претензии – мы ответим. А будь у нас, как говорится, рыльце в пуху, – что тогда? Что до бандитов, я никогда с ними дела не имел и иметь не собираюсь. Повторяю: хочешь работать, как дикий бизнесмен, вожжаться с криминалом – пожалуйста. Только тогда, учти, ты мне не друг, не товарищ и не приятель даже. Тогда ты – мой враг. И разговаривать я с тобой буду, как с врагом. И действия предпринимать соответствующие.

Греч остановился посреди кабинета.

– Пойми, Андрей, пойми, что я хочу тебе сказать. "С волками жить – по волчьи выть" – это не наша установка. У нас она не работает. Я хотя и живу среди волков, как и ты, впрочем, но не хочу выть вместе с ними. Хочу человеком оставаться. В любых условиях. И при любых обстоятельствах. Ты понял меня, Андрей?

Последние слова Греч произнес совсем тихо, глядя Суханову прямо в глаза.

– Понял, – ответил Андрей Ильич. – Я понял тебя, Паша. Только это...

– Что? – быстро спросил мэр.

– Это, Паша, в наше время, знаешь ли, роскошь.

– Я тебе больше скажу, Андрюша. Это непозволительная роскошь. Оставаться независимым, когда все вокруг либо продались, либо норовят тебя купить, запугать, оболгать... Это просто непозволительная роскошь. Не-поз-во-ли-тель-на-я! Но мы должны с этим жить. Мы – это ты, я, это люди, с которыми мы работаем. А иначе я не могу.

– Это сложно, Паша.

– Сложно. А кто говорил, что будет легко? Знаешь, я думаю, что человеческие качества, простые человеческие качества – честность, в первую очередь, перед самим собой, независимость, порядочность, в конце концов, – они важнее всех политических рейтингов и всего остального. Я не говорю уже о жизни человека...

Суханов посмотрел на часы.

– Куда сейчас?

– Куда... Встреча у меня... Деловая.

– А-а, – Греч усмехнулся. – Ну, давай. Постарайся больше не ставить нас в такое положение...

– Проблема снята, – ответил Суханов и, пожав мэру руку, повернулся к двери.

Запикал мобильный телефон. Греч поднес трубку к уху, послушал несколько секунд.

– Да. Я все понял. Скоро буду.

– Что-то случилось? – Суханов замер в дверях, услышав в голосе Павла Романовича знакомые еще по девяносто первому году интонации – они возникали только во время большой беды.

– Случилось. Лукин в больнице.

– Что с ним?

Суханов прикрыл дверь.

– Пожар на даче. Больше ничего не знаю. Он в Первой городской.

– Паша, я там буду через два часа. Сейчас мне обязательно нужно быть в офисе, посмотреть кое-какие платежи, а потом заехать еще в одно место... Короче, я решаю все ту же проблему. Это очень важно. Для всех нас.

Греч кивнул.

– Я тебе верю, Андрей Ильич, – сказал он, снова серьезно взглянув Суханову прямо в глаза. – В любом случае, сегодня еще свяжемся.

Греч взял трубку внутренней связи.

– Я сейчас выезжаю. Машина на месте?.. Все, хорошо, спасибо.

– Андрей Ильич...

Крамской стоял на пороге кабинета и как-то странно мялся. Он вошел следом за Сухановым. Генеральный директор еле-еле успел сесть за стол и раскрыть папку с платежными документами.

– Слушаю тебя. Что еще у нас случилось?

– Случилось... Уезжаю я, Андрей Ильич.

– То есть как? Куда?

– Увольняюсь. И уезжаю. Я ведь вам ничего не должен, да?

– Ты что? Что за шуточки?! Что все это значит?

Крамской сделал глубокий вдох и посмотрел в глаза шефу, который вскочил из-за стола и с побагровевшим лицом шагнул к своему заместителю.

– Андрей Ильич...

– Ну что?! – Суханов схватил Крамского за лацканы пиджака. – Что ты мне тут несешь?!..

– Отпустите... – Юрий Олегович, продолжая смотреть Суханову в лицо, взял его за запястья и крепко сжал. – Отпустите, Андрей Ильич...

– Я тебя отпущу! Я тебя сейчас так отпущу!...

– Да пошел ты!

Крамской с силой толкнул шефа в грудь, и Андрей Ильич отлетел назад, едва не упав спиной на письменный стол.

– Так, – сказал Суханов, тяжело дыша. – Так... Теперь давай-ка, дружок ты мой, поговорим спокойно... Извини, что я так... нервы...

– Ладно вам, – хмуро бросил первый заместитель. – Я сказал – все. Ухожу. Так надо. Кранты мне. А тут вы еще...

– Расскажи-ка, что за "кранты"? Что ты мне гонишь пургу какую-то?.. Скажи толком...

– Толком? Хорошо. Подставили меня. Круто подставили. И вам меня не вытащить. Только я сам смогу это дело как-то развести... Но лишь в том случае, если уеду.

– Да объясни ты, что происходит! Что я тебе, пацан, что ли? Говори все как есть!

– Как есть... – Крамской снова вздохнул. – Все, что я могу вам сказать, Андрей Ильич...

– Ну! Ну не тяни кота за это самое... Давай смелее, Юра, не робей...

– Не робей, – повторил Крамской. – Не робей... Ладно. Все, что я могу сказать, это... Либо вы отойдете от выборов Греча, либо...

– Либо что? – помрачнев спросил Суханов.

– Сами понимаете, Андрей Ильич.

– Значит, так?

Суханов отошел к окну и выглянул на улицу. Бывший первый заместитель Суханов уже решил для себя, что Юра Крамской в любом случае "бывший", как бы ни развернулись дальнейшие события – молчал, поправляя перекошенный галстук.

– Да. Другого варианта не существует. Вы уж мне поверьте. Я вас никогда не подводил. И то, что говорю сейчас, – истинная правда.

– Истинная правда... Непозволительная роскошь, – как бы про себя проговорил Суханов.

– Что-что? – спросил Юрий Олегович.

– Пошел вон, – тихо сказал Суханов.

– Как вы сказали?

– Вон пошел.

– А-а... Ну ладно.

Крамской по-солдатски повернулся на каблуках, шагнул к двери, но, уже приоткрыв ее, замер, повернулся к шефу и задушенным голосом сказал:

– Я вас предупредил, Андрей Ильич... Вы бы мне спасибо сказали...

– Вон!!!

Суханов схватил со стола папку с документами и, не задумываясь о ценности находящихся там бумаг, швырнул ее в бывшего заместителя.

– Вон!!!

"Ах падла! Хоть бы спасибо сказал, что я тебя предупредил, – подумал Крамской, увернувшись от папки. – Другой просто свалил бы без звука, а я, мудак, о нем пекусь, себя подставляю..."

– Вон!! – в третий раз крикнул Суханов.

– Да пошел ты! – пробормотал Крамской и хлопнул дверью.

"Пошли вы все! – повторил он про себя уже на улице. – Вместе с вашим Гречем!"

Андрей Ильич не знал, как бы он поступил с этим Саидом вчера. Но сегодня... сегодня все смешалось. Система отношений с людьми в бизнесе, кропотливо выстроенная им и до сих пор не дававшая сбоев, начала трещать по швам.

– Табурет, – бросил Суханов, не глядя ни на кого из присутствующих.

Чуть помедлив, Петля прошаркал в угол, взял тяжелую табуретку и поставил ее перед Андреем Ильичом. Тот поднял ее за ножку, передвинул поближе к скамье и уселся напротив Саида.

– Ну, что ты мне скажешь, Саид? – спросил Андрей Ильич, вглядываясь в глаза бандита.

Саид взглянул на него так же пристально и вдруг понял, что первое впечатление его было ошибочным. Совсем не был слабаком этот интеллигентик, который сидел сейчас, распахнув дорогое пальто, и смотрел на него, Саида, без намека на страх, без неуверенности, без малейшей тени сомнения в своих действиях. Возможно, этот человек будет даже покрепче и Петли, и Вересова.

– Ты хозяин, – сказал Саид.

– Да. Я хозяин, – согласился Суханов.

– Я вижу, ты мудрый человек...

Андрей Ильич еще секунду смотрел в глаза пленника, потом резко повернулся к Вересову:

– Выйдите отсюда. Все.

– Все? – уточнил начальник службы безопасности.

– Да. Все. Ничего он мне не сделает.

Саид усмехнулся и тут же сморщил лицо – неловкое движение раненой рукой вызвало новый приступ боли.

– Ладно...

Вересов кивнул Петле, тот переадресовал приказание своего начальника автоматчикам.

"Строгая у них субординация, – с неожиданной злостью подумал Суханов, наблюдая за действиями подчиненных. – Прямо как в армии... Ишь, устроили себе военно-спортивный лагерь..."

– Ну что? – спросил он, когда бойцы Вересова и сам начальник службы безопасности вышли из сарая. – Теперь говори.

– А что говорить? – спросил Саид. – Ты мудрый человек. Ты – не эта шобла. – Он кивнул в сторону двери, за которой скрылись охранники Суханова. – Ты умный и сильный. Тебе "крыша" не нужна, ты сам – "крыша"...

Суханов молча слушал, понимая, что задавать вопросы этому человеку уже не нужно, он сам сейчас скажет все, что сочтет необходимым. А что не сочтет – не скажет, как его не допрашивай. И еще Андрей Ильич вдруг понял, что знает, о чем сейчас расскажет ему пленник.

– Но ведь тебе известно и то, что на любую силу найдется другая сила. Я никогда не считал Генделя самым крутым в Городе. Он себя считал – это его дела. Но сейчас... Сейчас и он, и я... – Саид помедлил. – И ты... – Суханов прикрыл глаза. – Да, и ты, начальник, сейчас мы все одинаковые. Тут серьезные люди пришли. Из Москвы. Не буду тебе называть их, потому что ты сам знаешь, о ком речь. А не знаешь еще, так догадаешься. И биться с ними – это надо совсем без мозгов быть. Кто жить хочет, кто хочет работать в Городе – те поперек них не идут. Гендель хочет жить и работать. Даже он, с его понятиями, даже он понял. И ты пойми. Нельзя воевать со стеной. Это не мудро. Даже не умно. Гендель, даже со своей головой, и то понял. А ты и подавно должен понять. Есть вещи, которые надо принимать такими, какие они есть. Что ты хочешь от меня? Чтобы я сказал, кто заплатил за новогоднюю шутку? Я сказал. Пацанов этих, которых взяли твои орлы, отпустят не сегодня-завтра. Если уже не отпустили. На меня у тебя ничего нет. Что ты можешь? Убить меня? И что это изменит? У тебя будут лишние проблемы. Я могу тебе помочь. Не ты мне, а я тебе. Я могу передать Генделю, что ты решил. Вы же говорили с ним, я знаю. И разойдемся миром. Хочешь войны – ее все равно не будет. Будет по-другому. Просто лишние сложности. И тебе, и нам. А так – жили бы в этом городе тихо-спокойно, занимались бы каждый своим делом. Понимаешь меня?

Суханов еще несколько секунд молча смотрел Саиду в глаза. Потом встал, подошел к двери, открыл ее и крикнул:

– Евгений Иваныч!

– Да?

Вересов мгновенно возник в дверях и впился глазами в невозмутимо сидящего на лавке пленника.

– Евгений Иваныч, отвезите его туда, где взяли.

– То есть... Вы, это... В смысле, отпустить?

– Я сказал – отвезите туда, где взяли.

– Не надо. – Саид поднялся с лавки и, морщась, придерживая больную руку здоровой, подошел к Суханову.

– Не надо. Сам доберусь. Пусть мне вернут трубу и все, что взяли. Что Генделю сказать-то?

– Ничего, – ответил Суханов, не глядя на бандита.

– Ну, дело ваше.

Саид тяжело вздохнул и вышел на улицу.

"Мерседес" Суханова катил в город. Андрей Ильич нажал на кнопку, и звуконепроницаемое стекло, бесшумно поднявшись, отделило его и Вересова от водителя.

– Вот что, Евгений Иванович... – начал было Суханов, но начальник службы безопасности поднял руку.

– Андрей Ильич, подождите.. Вы про Петлю хотите мне сказать?

– Про все...

– Вы, должно быть, еще не в курсе, Андрей Ильич.

– Не в курсе чего?

– Вчера ночью в тюремной камере убит Игла. Повешен. Ну, конечно, дело подано как самоубийство...

– Что ты несешь? Какая еще "игла"?

– Это наш человек. Помните историю с Бекетовым? А Игла – он знакомый Петли. Да я вам рассказывал...

– Вот что, Евгений Иванович...

– Андрей Ильич, я понимаю ваше состояние... Я в курсе всего.. И с Лукиным... Мои ребята уже ищут. Это, на девяносто девять процентов, тоже от Генделя идет. Его почерк. Вернее, его гопников. Андрей Ильич, послушайте меня. Я могу снять проблему. Я знаю, что нужно делать. Мы готовы... Все будет в лучшем виде. Я уже все продумал. Только...

– Что – "только"? Что ты надумал, Женя? Что значит – "мы готовы"?! Что вы там на даче устроили? Что за гестапо на выезде? Я сказал – никакого криминала! А что твои уголовники творят?

– Андрей Ильич, я же говорю – убили Иглу, вот они и...

– Ничего знать не хочу ни про какого Иглу! Ясно?! И что вы там еще решили? Ты можешь снять мои проблемы? Как? Замочишь Генделя? И еще половину города перестреляешь?! Так, что ли?

Вересов отвернулся к окну, помолчал.

– Андрей Ильич, – сказал он тихо и очень серьезно, – дело зашло слишком далеко. Иначе нам не вырулить. Ни нам, ни вам. Или мы их, или они нас. Только так будет. Я знаю, что говорю. Они сделали ход, теперь наша очередь. Если пропустим момент, то все. Сожрут нас. Это точно. Я не первый год с такой публикой работаю. Начали с Иглы. Они уже начали, вы видите? Лукин остался цел только по счастливой случайности... Кто следующий? Нужно их остановить. А остановить их можно только силой. Они по-другому не понимают. Это их жизнь, Андрей Ильич, их правила. Не я их придумал, не мне их и отменять. С волками жить, Андрей Ильич...

– Стоп, стоп, стоп, – быстро сказал Суханов. – Не надо, Женя. Я все понял. В общем, слушай меня. Охрану усилить...

– Да куда уж еще...

– Хорошо. И – никаких действий. Без меня – никаких... Да, еще одно. Петля этот...

– Что? Уволить?

– Уволить, – категорично подтвердил Суханов. – Эти, с автоматами, кто такие были?

– Эти из новеньких, – сухо ответил Вересов.

– Их тоже уволить.

– Понял. Так вы один останетесь, Андрей Ильич.

– Не останусь. Ты-то не думаешь уходить, я надеюсь?

Вересов покачал головой.

– Мне, как у нас говорили, в падлу вас бросать.

– Вот и займись тогда этим вопросом. Лучше вообще всю охрану сменить.

– Самое время, – усмехнулся Евгений Иванович.

– Время не время, а делать надо. И, Женя, последнее мое слово... Вот этот наш разговор... Ты ничего мне не говорил, я ничего не слышал. Понял?

– Понял, – хмуро ответил Вересов.

– И все. На этом ставим точку. Я по-волчьи никогда не выл и выть не собираюсь.

Суханов опустил стекло, отделяющее салон от водителя.

– Коля, – сказал он шоферу. – В Первую городскую больницу.

Глава 7

Мобильный телефон Лукина не работал весь день.

"Либо повредил трубку, – думал Суханов, – либо сменил номер. Заеду в штаб, узнаю".

В больнице Сергея Сергеевича Лукина уже не было – дежурный врач сообщил Суханову, что действительно заместителя мэра привезли, но от госпитализации он отказался. Легкий ожог дыхательных путей – в принципе, ничего страшного. Конечно, полечиться стационарно не мешало бы, но Лукин был категоричен и, получив первую помощь, тут же куда-то умчался.

Суханов кивнул и отправился к своей машине. Едва он открыл дверцу, как зазвонил мобильный телефон.

– Андрей Ильич? – спросил незнакомый голос.

– Да. Кто говорит?

– Вас беспокоит старший следователь прокуратуры Смолянинов. У нас есть к вам несколько вопросов. Вы не могли бы к нам приехать?

– В чем дело? – спросил Суханов. Ему требовалось быть в офисе, и ехать куда-либо еще, тем более на встречу с каким-то следователем Смоляниновым, совершенно не хотелось. Настроение после беседы с Вересовым было отвратительным.

– Это касается дела Павла Романовича Греча. Всего несколько вопросов.

– Когда вы хотите встретиться?

– Да хоть прямо сейчас. Если вам удобно, конечно.

– Где вы находитесь?

– РУВД Центрального района. Кабинет тридцать два. Я вас жду.

– Хорошо. Скоро буду...

"Дьявол вас разорви, – подумал Суханов. – Еще не хватало. Что ему надо, этому идиоту?"

Телефон снова запищал.

– Да?! – рявкнул Суханов.

– Это Анатолий, – услышал он в трубе знакомый голос. – Что с тобой, Андрей Ильич?

– А-а, Толя... Привет. Что скажешь?

– Это ты что скажешь? Тебя весь день ищут. Что случилось?

– Дела, Толя, дела... Трубка была отключена, сейчас только... Впрочем, ладно, ты что звонишь-то?

– Андрей, денег бы мне. Мы договаривались на сегодня... Я имею в виду гонорар за последнюю работу... Мне срочно, понимаешь? Семейные трудности.

– Это не проблема, Толя. Поезжай в офис, тебе Израилевич выдаст. Скажешь я дал добро.

– Борис Израилевич без тебя...

– Брось. Тебе он верит. Хотя и буквоед. И правильно, кстати, что буквоед, на деньгах сидит. В общем, он тебе даст. Сколько там? Много?

– Две тысячи.

– Не волнуйся. Получишь. А вообще как дела?

– Неважно. Про Лукина слышал?

– Слышал. Я сейчас у больницы. Сказали, он выписался.

– Да он и не вписывался туда. Ладно. Это потом обсудим. Ты вечером где?

– Вечером? Давай-ка, Толя, вечером я к тебе заскочу. Надо поговорить.

– Проблемы?

– Жизнь, Толя, жизнь. Текущие заботы. Пообщаемся, обсудим... Идет?

– Давай, – сказал Журковский. – Тогда я сейчас поеду к тебе в контору, а потом домой.

– Договорились, – Суханов снова отключил трубку, сел в машину и бросил водителю:

– В РУВД Центрального района.

– Здравствуйте, Андрей Ильич.

Войдя в кабинет, Суханов увидел, что за столом – обыкновенным дешевым, казенным письменным столом – сидит молодой человек в сером костюме, с короткой стрижкой на круглой голове и выпученными оловянными глазами провинциального вундеркинда. Молодой человек молчал. Первым поздоровался другой мужчина, стоявший у окна, – пожилой, вежливый, аккуратный и какой-то обтекаемый, словно покрытый лаком столичной обходительности.

– Моя фамилия Смолянинов. Я старший следователь московской прокуратуры... Вы присаживайтесь, – предложил он.

– Майор Панков, – назвался молодой человек.

– Очень приятно, – ответил Суханов, садясь на стул. – Чем могу?

– Андрей Ильич, – сказал Панков, продолжая таращить глаза, обстоятельства меняются столь стремительно, что, к сожалению...

Суханов молча кивал головой, отмечая каждое сказанное Панковым слово. Ему не терпелось уйти отсюда, теснота кабинета и какая-то затхлость, висевшая в воздухе, стесняли его, мешали сосредоточиться.

– Вы меня слышите? – спросил Панков, повысив голос.

– Слышу, слышу, продолжайте.

– Вы задержаны, Андрей Ильич. Задержаны по подозрению в совершении особо тяжкого преступления... Преступлений, – поправился Панков, быстро взглянув на своего коллегу.

– Что вы сказали?.. – Суханов удивленно поднял брови. – Я не понял... Вы что имеете в виду?

– Я вам говорю уже в третий раз, Андрей Ильич. Вы задержаны по подозрению в совершении преступлений, предусмотренных статьями...

– Подождите, подождите... Что это такое, я хочу поинтересоваться? Вы звоните мне по телефону. Приглашаете для каких-то, как я понял, консультаций... А если бы я не приехал к вам? Что это за произвол? Как это так – "задержан"? Вы что себе позволяете? Что я вам тут, мальчишка?! Что за шуточки?