Текст книги "Роскошь нечеловеческого общения"

Автор книги: Андрей Белозеров

сообщить о нарушении

Текущая страница: 6 (всего у книги 23 страниц)

Журковский собрался что-то ответить, но Люсин перебил его:

– Мы последнее время стали для зарубежных гастролей делать другие миниатюры. Они не понимают того, что здесь вызывает смех! Все эти "быки", все эти красные пиджаки – ну, слава Богу, этот период прошел, а то я уж не знал, честное слово, куда глаза прятать, как видел красный пиджак, так у меня едва судороги не начинались, – но все эти наши "разборки", все эти "терки", весь этот наш уголовный фольклор... "Крутые", "лохи", "тусовки", "базары"... Вы подумайте только, и это ведь наш язык! А язык – он не просто средство общения, не правда ли?

– Ну конечно, – согласно наклонил голову Журковский. – Конечно, не только средство... Все гораздо глубже...

– Приехали, – Виктор Васильевич притормозил. – Корабельная. Куда вам нужно?

– Вот здесь остановите, пожалуйста...

Журковский открыл дверцу машины и неловко потащил на себя тяжелую коробку.

– Спасибо вам... Очень приятно было познакомиться.

– Взаимно.

Люсин пожал протянутую профессором руку.

– Приходите на концерт.

– А когда? – спросил Журковский.

– Послезавтра, в Центральном. Один концерт у меня в Городе. Один. Раньше по четыре делал. Да. Но вы приходите. На служебный вход. Назовете фамилию, вас пропустят.

– А фамилия...

– Мне Греч даст список, я сам внесу.

– Журковский моя фамилия.

– Отлично. Моя – Люсин, – улыбнулся Люсин. – Всего доброго вам, Анатолий Карлович. Вы Гречу сегодня очень помогли.

– Да что уж там...

Суханов не любил Сергея Сергеевича Лукина, как, впрочем, и всех, кто имел какое-либо отношение к всесильному Комитету. И то, что Греч сам пригласил Лукина на работу к себе в аппарат, вызывало у Суханова раздражение, смешанное с недоумением.

Он считал Павла Романовича безусловно умным, практичным и расчетливым человеком. При всем идеализме Греча, при всей его широкой, даже слишком широкой для политика фантазии (Суханов считал фантазию скорее недостатком, чем достоинством государственного деятеля), трезвости и ясности ума Гречу было не занимать. Именно поэтому Андрей Ильич никак не мог понять, зачем мэру нужен Лукин.

Греч был человеком "шестидесятнической закваски", он всегда – и на словах, и на деле – доказывал свою верность либеральным традициям и принципам и потому, казалось, должен был всячески избегать сотрудничества с комитетчиками в любой форме. Понятно, что мэру без такого сотрудничества работать невозможно, но чтобы приближать к себе, чтобы сознательно, без давления со стороны, делать комитетчика своим заместителем, вводить в ближний круг Суханов не мог этого ни понять, ни принять.

Не дружба же, в самом деле, их связывала! Значит, был у Греча какой-то практический интерес к тесному общению с бывшим работником КГБ Сергеем Сергеевичем Лукиным, какой-то тонкий расчет. Наибольшее же раздражение Андрей Ильич испытывал от того, что Греч не делился с ним секретом этого расчета, хотя Суханов не раз и не два, беседуя с мэром, задавал наводящие вопросы.

Лукин приехал, как всегда, быстро. И как всегда, со своей охраной.

Оставив незаметных, не запоминающихся ребятишек во дворе, он быстро прошел в холл, крепко пожал руку сначала Гречу, затем Суханову и вопросительно посмотрел на хозяина дачи.

– Что случилось, Павел Романович?

Суханов отошел к дивану и сел, положив ногу на ногу.

Греч покосился на него и, пожав плечами, сказал:

– История просто дикая. Как в плохом детективе. Мне нужен ваш совет, Сергей Сергеевич. Вы в подобных делах должны лучше меня разбираться.

– Я вас слушаю.

– Вы знаете такого... Михаила Иванова? – спросил Суханов.

– Кого? – Лукин посмотрел в сторону дивана.

– Михаила Иванова. Молодой человек, в прошлом – студент нашего Института. В настоящее время, если не врет, конечно, работает в ФСБ.

– Нет, я не знаю такого, – спокойно ответил Лукин.

Напоминания о том, что он прежде работал в органах, Лукин воспринимал без всякой видимой реакции, словно речь шла вовсе не о нем. Не демонстрировал ни гордости, ни смущения. Он был единственным из всех, с кем общался Суханов, – а число этих людей было столь велико, что не хватало никаких записных книжек и огромную долю информации Суханов сбрасывал на секретарей, – про кого Андрей Ильич мог с полным основанием сказать: "Этот человек для меня – закрытая книга".

Все остальные в той или иной степени "прочитывались". Кто-то "читался" больше, кто-то меньше. Про Лукина Суханов не мог сказать ровным счетом ничего.

Сергей Сергеевич перевел взгляд на Греча и улыбнулся.

– Нет, к сожалению... И потом, Михаил Иванов – это, конечно, сильная конструкция, но не слишком оригинальная. Я не поручусь, что Иванов – его настоящая фамилия. Если, конечно, этот ваш бывший студент действительно из органов.

– Андрей, будь любезен, расскажи Сергею все сначала и до конца, – сказал Греч, взглянув на Суханова.

Андрей Ильич тяжело вздохнул.

– Хорошо. В общем, дело было так...

Когда он закончил рассказ, Лукин уже сидел в мягком кресле у камина.

– Вот такая история, – нарушил повисшее молчание Греч. – Хочу с тобой посоветоваться, Сергей. Как из этого выпутываться?

– Если честно, то выпутываться из этого сложно. Скажите, Павел Романович, кто вообще знал об этом ружье? Не считая, конечно, президента?

– Это очень просто, – ответил Греч. – Знали в Москве и знали у нас. В Москве – самые что ни на есть верхи. Здесь – не низы, конечно, но очень ограниченный круг людей. Моя семья, скажем, и еще несколько человек... Люсин вот знал, я ему показывал... Да, пожалуй, и все. Я же не хвастался этим ружьем – мол, вот что мне Президент отвалил с барского плеча, вы же понимаете.

– Даже я не знал, – подал голос Суханов.

– Так. Люсин и ваша семья – исключаются.

– Спасибо и на этом, – слегка поклонился Греч.

Не заметив иронии, Лукин покачал головой.

– А значит, – продолжил он, – дело плохо. Конечно, это привет оттуда. Сверху. Иначе бы вопрос стоял не так. Не так серьезно, – уточнил он. – Так что выпутываться из этого... сложновато, честно скажу.

– Но как-то ведь надо! – почти вскрикнул Суханов.

– Да. Надо. – Лукин снова улыбнулся.

"Вот черт, что же он все время смеется?! – Суханов начал нервничать, а это ему не нравилось. Бизнесмен должен быть холоден и расчетлив. Вернее, он только тогда может быть расчетлив, когда спокоен. А если бизнесмен теряет расчетливость, то что же это за бизнесмен?.. – Фу ты, дьявол, он что, гипнотизирует меня, что ли? Всякая чушь в голову лезет!"

– У вас в квартире ремонт? – спросил Лукин.

– Ремонт. Я уже об этом думал. Квартира записана на жену, на Наташу, а она ведь депутат Государственной Думы. В ее квартиру не сунутся.

– Сунуться-то, может, и сунутся. Но это для них уже значительно сложнее. Впрочем, там ремонт, – снова уточнил Сергей Сергеевич. – Они прут напролом, это очевидно. Считают, что их главный козырь – неожиданность. Но они уже лишены этого козыря и сами того не знают. Как говорили древние, предупрежден значит, защищен. Нужно связаться с Натальей Георгиевной, пусть она идет прямо к Веретенову и просит документ, подтверждающий законность этого ружья. То есть законность его принадлежности вам, Павел Романович. Пусть дает справку какую хочет, пусть выдумывает форму сам. Вот, кстати, задачка для него будет. Это же абсурд – справку о том, что президент подарил ружье. Я могу голову дать на отсечение – таких справок никогда никто никому не давал.

– А президент-то наш хорош, – заметил Суханов. – Такую подставу устроил. Своими руками, можно сказать, компромат вручил, да какой! Сразу готовая статья УК. И не откажешься ведь. И справку не попросишь. Как вы это себе представляете? Спасибо, дескать, господин президент, только вы еще справочку подмахните, что, мол, так-то и так-то, выдали ружье такого-то числа, с такой-то целью и всю ответственность за его хранение берете на себя. Лихо.

– Ладно. Не будем строить догадок – хотел президент вас подставить или не хотел. Думаю, не хотел. Он, насколько я представляю, не делает перспективных шагов. То есть не планирует ничего больше чем на месяц вперед. Конечно, в том, что касается его личного окружения. Хотя... Память у него хорошая.

– Ничего себе – "позднее обычного"! – Галя стояла в прихожей, скрестив руки на груди. – Это у тебя называется всего лишь "позднее обычного"?

– Ну Галя, дела ведь... Работа серьезная...

– А это что? – спросила жена, показывая на коробку.

– Это? Это так... Попросили, чтобы у нас полежало пока.

– А что полежало-то?

– Да, понимаешь, у Греча дома ремонт, – начал импровизировать Журковский. – Вот он и попросил, чтобы полежало. Вещь ценная...

– Что за вещь, можно посмотреть?

– Конечно. – Журковский решил демонстрировать полное спокойствие и уверенность в незначительности, а главное, абсолютной безопасности услуги, оказанной мэру. – Смотри.

Он с готовностью положил коробку на пол, открыл ее и достал ружье.

– Смотри, какая вещь! С дарственной надписью. Президент подарил. Он боится, как бы не стащили из квартиры. Там же маляр, штукатуры. Много всякого народу болтается. А вещь-то редкостная. Даже не то что редкостная, а сама понимаешь, историческая.

– Да... Так ты и с Гречем встречался?

– У Суханова, – зачем-то соврал Журковский. – Они же, оказывается, друзья. Я и не знал.

– У него все друзья, пока нужны для дела. А когда надобности нет, тут же всех забывает. С тобой вот был – не разлей вода. А как пошел во власть, словно и незнаком...

– Да что ты говоришь, Галя! Мы же вчера встречались, и сегодня тоже.

– Конечно. Понадобилось ему ружьишко пристроить, вот и встретились. А если бы не это, я тебя уверяю – еще лет десять не виделись бы.

– Да перестань ты говорить о том, чего не знаешь. Лучше скажи – Вовка не звонил больше?

– Звонил.

– И что? Когда уезжают?

– Завтра, сказал, пойдут билеты менять. Или вообще сдавать. Денег нет.

Журковский поставил ружье в угол и стащил с ног ботинки, не развязывая шнурков. Он вдруг почувствовал смертельную усталость и голод.

– Деньги есть. Суханов дал аванс. У нас в доме еда какая-нибудь осталась?

– Осталась, конечно. Ужин давным-давно готов...

– Отлично, Галочка! Отлично. Ты просто устала. Все устали. Я тоже с ног валюсь. Пойдем ужинать. Деньги есть. Работа есть. Все хорошо.

Глава 5

Сергей Сергеевич привычно нажал на кнопочку, и стекло, отделяющее пассажиров от водителя, поднялось.

– Павел Романович, как дела в Москве? – спросил Лукин, сидевший рядом с шефом на заднем сиденье. Машина ехала в аэропорт.

– В Москве? Плохо, Сергей. Если честно, то плохо.

– У Самого были?

– Нет. Не принял. После того разговора – все. Связи нет.

– После какого разговора?

– Ну когда он спросил меня, что я думаю по поводу его выборов.

– А-а... Да. Кстати, я выяснил по своим каналам, что там происходило.

– И что же?

– Поголовный опрос самых популярных в народе политиков. То есть потенциальных соперников. Пусть даже они не выставляют сейчас свои кандидатуры. Если Сам предполагает, что могут, этого уже достаточно.

– И что же?

– Что... Все признались в горячей и искренней любви.

– Ага. Кроме меня, выходит.

– Выходит, кроме вас.

– И ты думаешь, эта история с ружьем устроена по прямому приказу Самого? Он, что же, так обиделся, получается, что решил меня в холодную засадить?

– Очень не хотелось бы мне так думать, Павел Романович. Очень. Однако вся эта суета... Все эти газетные публикации... Мне кажется, здесь не тот случай, когда можно отмахнуться: мол, собака лает – ветер носит.

– И что же вы предлагаете? – Греч и Лукин тоже переходили с "ты" на "вы" в зависимости от важности обсуждаемого вопроса и обстановки, в которой это обсуждение проходило. – Отменить поездку? Оставаться здесь и разгребать все это чужое дерьмо?

– Я бы остался, – сказал Лукин. – И вплотную занялся бы организацией штаба. До выборов уже... В общем, нужно работать.

– Работать... Конечно...

Греч хотел сказать, что он-то как раз и работает. Павел Романович был глубоко убежден в том, что работа политика – это не заседания предвыборного штаба, не возня с "имиджмейкерами" (как же он ненавидел это слово, да, впрочем, и многие другие словечки из недавно народившегося, модного "новояза"!), не утверждение или доработка плакатов с изображением себя, любимого, а нечто совсем другое.

Первая предвыборная кампания, судя по всему, доказала его правоту.

Тогда все деньги, предназначенные для проведения предвыборной агитации, были отданы детским домам, а сам Греч уехал помогать первому Президенту России. Дела, дела, тогда люди еще следили за тем, что он делает, следили, верили ему, одобряли его поступки и шли за ним.

– Работать, – повторил Греч. – Вот я и думаю, Сергей, что ты преувеличиваешь. Именно – нужно работать. И не забивать себе голову этими гадостями. Работы что ни день, то больше. А все это... – Греч положил руку на стопку свежих газет. – Все это частности. Обычное предвыборное поливание грязью.

Он говорил и сам себе не верил. Слишком уж это было непохоже на "обычную" грызню, на ставшие уже привычными мелкие гадости, подленькие слухи и грязные сплетни, распускаемые по Городу его врагами. Все то, что происходило последнее время, все эти газетные публикации, телепередачи, теперь вот история с хранением оружия – все это носило централизованный характер, было похоже на серьезное давление, которое оказывал кто-то, задействовав все фронты, все направления атаки. И проявляя при этом хоть и грязную, но недюжинную фантазию.

В девяносто первом он прилетел из Риги в Москву за день до путча.

С утра – разрывающийся телефон, непривычно серые, каменные лица ведущих программы новостей, звонок в приемную Ельцина, фантастическое путешествие в Архангельское на депутатской машине по Рублевскому шоссе. Как во сне, как в остросюжетном, цветном и стереоскопическом фильме: навстречу, в сторону центра, – танки, оставляющие на асфальте рубчатые следы, покачивающие длинными стволами пушек. Сколько же их? Для чего? Зачем так много? Что же будет? Бронетранспортеры, набитые пехотой, "Волги" с мигалками и снова – танки, танки...

Что-то сработало у постовых – депутатскую машину не остановили...

Двухэтажный коттедж президента в Архангельском, а в нем – все, фигурально выражаясь, способные держать оружие. Политическое, конечно. Это было самое важное. Одного снаряда хватило бы, чтобы лишить страну способности к сопротивлению, – все собрались в этом маленьком двухэтажном домике, все лидеры-демократы первой волны. Президент с семьей, Бурбулис, Попцов, Хасбулатов... Все, способные держать оружие...

И несколько ребят – он не успел подсчитать, пять или шесть – с пистолетиками и автоматиками: личная охрана Президента.

Одно снаряда хватило бы... Или – тихо и быстро – небольшой группы захвата...

Все, способные держать оружие... Несколько пожилых мужчин, демонстрирующих спортивные достижения только на специально оборудованных, удобных кортах перед телекамерами, – с одышкой, хрипами, кто с аритмией, кто с гипертонией, кто без всех этих прелестей, но просто не годный к физическому сопротивлению... Все, способные держать оружие и сохранить страну... Все были в двухэтажном домике.

Они писали обращение к гражданам России, а по Рублевке шли танки. Они ползли уже по Кутузовскому. Они были уже в центре города.

Под "Лебединое озеро" решали, что делать в первую очередь. И к первой очереди готовились, быть может, пулеметчики в Москве.

Колонной к Белому дому, один бронежилет на всех, машина с президентом впереди, флажок трепещет, требует пропустить, и – пропускают... Пока. Пока еще пропускают. Опоздай они, может быть, на час, на полчаса – спас бы их президентский флажок?..

Греч – на своей депутатской "Волге" – в "Шереметьево". Звонок в Город, чтобы встретили. Через какие-то служебные выходы, узкими темными коридорами из аэровокзала на улицу, к машинам, к своим...

Потом ему скажут, что группа задержания уже была в аэропорту – так, на всякий случай... Как бы чего не вышло... Лучше задержать до выяснения общей политической ситуации...

Не заезжая домой – в штаб военного округа...

И откуда же исходит теперь эта волна террора, направленного против него лично? Кто инициировал травлю – те, из штаба, мстя за то, что наорал на них, разогнал совещание и заставил генералов отказаться от немедленного ввода в город войск? Или тот, другой, из двухэтажного коттеджа, за просьбу, нет, за прилюдное требование Греча, чтобы он, хозяин коттеджа, ни под каким видом не пил до вечера? Чтобы ни грамма алкоголя не было даже рядом с ним в роковой августовский жаркий день – ни в Белом доме, ни на улицах Москвы?

– Как бы там ни было, пора начинать организацию штаба. Сейчас времена не те. И соперники ваши, Павел Романович, посерьезней будут, чем в девяносто первом. И методы у них другие.

– Методы у них всегда одни, – ответил Греч. – Что тогда, что нынче. Ложь, грязь и предательство.

– Тем не менее противостоят нам именно они. И нужно быть во всеоружии.

– Да, а ружье-то забрали у Толи? – спохватился Греч.

– Конечно. Я и забрал.

– Наташа в Москве творит чудеса, – сказал Греч. – Вы знаете, Сережа, что было, когда она пробилась в кабинет к Веретенову?

– Нет, конечно. Откуда?

– Там была просто паника. Наташа пришла и так прямо говорит: дайте, мол, Игорь Вадимыч, справку, что президент подарил моему мужу ружье. А то, говорит, пришла информация, будто наши городские власти считают, что у нас дома склад незарегистрированного оружия. В момент начала предвыборной кампании это очень некстати.

– Хм. Сильно. А что Веретенов?

– Наташа сказала, что он сначала побледнел, потом покраснел. В конце концов, когда он стал уже зеленеть, Наташа ему снова напомнила, зачем пришла. А то получалось какое-то цветное немое кино – цвет меняет, но при этом молчит.

– И что же?

– Знаете, поразительная история. Он так ни слова ей и не сказал. Вызвал какого-то адъютанта, сказал, чтобы поднял реестр дарственного оружия. Адъютант, видимо, был в курсе, вышел, через пять минут вернулся и принес разрешение. Какое-то, Наташа сказала, специальное, не для простых смертных. Но я его, правда, еще не видел.

– Повезло вам с женой, Павел Романович, – улыбнулся Лукин.

– Да. Я знаю, – ответил Греч.

Машина подъехала к зданию аэропорта.

– Когда возвращаетесь, Павел Романович?

– Послезавтра, – вздохнул Греч. – А так хотелось бы отдохнуть... Но – не получится. Заседание, бизнес-завтрак, встреча на заводе, встреча с банкирами, сон и – назад, на родину.

– Счастливого вам полета. – Лукин крепко пожал протянутую ему руку. – И мягкой посадки.

На обратном пути в Город Лукин позвонил в офис Суханова.

– Андрей Ильич? Не могли бы вы ко мне приехать? Часа через два. У меня сейчас встреча в банке, а потом я буду у себя в кабинете. Договорились?

Суханов бывал в мэрии часто, но в кабинете Лукина оказался впервые.

– Добрый день, Андрей Ильич, – сказал заместитель мэра, протягивая Суханову руку. – Рад вас видеть.

– Добрый день, – ответил гость. – Я тоже рад. Да...

– Ну, присаживайтесь. – Лукин показал ему на кресло, стоящее перед письменным столом, почти таким же скромным, как и в кабинете Андрея Ильича.

– Спасибо.

Суханов устроился в кресле и быстро оглядел кабинет.

Портрет президента на стене, шкафы, полки которых забиты папками и книгами, дверцы заперты. Несколько кресел, диван, столик перед ним – все стандартное, ничто не говорит ни о вкусах, ни о пристрастиях хозяина кабинета.

– Андрей Ильич, я вот о чем хотел с вами поговорить... – Лукин сцепил кисти рук перед собой на столе и пристально, исподлобья посмотрел на Суханова. – Что бы вы сказали о своем участии в работе предвыборного штаба Греча?

– Если это предложение, то я могу его принять, – сказал Суханов. – А если это вопрос в чистом виде сослагательного характера, то скажу, что работа предстоит, как принято сейчас выражаться, очень непростая.

– Да? Можете конкретизировать?

– Сергей Сергеевич, скажите мне, пожалуйста, для чего вы меня пригласили? Так, чтобы я сразу понял.

– Чтобы сразу? Я, собственно, как вы выразились, и делаю вам предложение принять участие в работе штаба...

– Ну, это не вопрос. Конечно, я буду работать. Меня с Гречем очень многое связывает.

– И, кроме всего прочего, ваш бизнес.

– Да, безусловно. И бизнес тоже. Только не он меня с Павлом Романовичем связывает, а благодаря Паше я этот бизнес и поднял. Если бы не он, вообще неизвестно, что с Городом было бы. И я не один такой, кстати. Многие должны быть ему благодарны. Только почему-то не все об этом помнят. Или не хотят помнить?

– Политиков вообще не интересует прошлое. Ни в какой форме. Напротив, они хотят побыстрее от него избавиться.

– Ага, – кивнул Суханов. – Вот я и боюсь, что с Гречем все так просто не кончится.

– Что именно не кончится?

Суханов поднялся с кресла и прошелся по кабинету, словно вживаясь в него, привыкая к новой обстановке.

– Вы читали сегодняшние газеты?

– Вы имеете в виду дело "Рассвета"? – Лукин положил руку на пачку газет, лежащих на столе.

– Да. Конечно. Только это не дело "Рассвета", это уже дело Греча. Вы в курсе, что Ратникова арестована?

– Ратникова? Это кто?

– Президент фирмы "Рассвет". Ирина Владимировна Ратникова.

– Ну... Нет, не в курсе. Я с ней не знаком, – Лукин взял газету, лежащую сверху, развернул, пробежал глазами по статье, занимающей всю полосу.

– "Квартирные махинации мэра", – пробормотал он. – Здесь ни про какую Ратникову ничего не сказано.

– Не сказано – значит, она еще не дала показаний. Или журналисты еще не успели получить свежую информацию. Думаю, через два-три дня эту Ратникову будут склонять во всех газетах.

– Так. А вы с ней знакомы? С Ратниковой?

– Немного, – ответил Суханов снова опускаясь в кресло. – Можно сказать, шапочно. Но про фирму ее кое-что знаю.

– Да? И что, криминал есть?

– Вы же взрослый, умный человек, Сергей Сергеевич. Тем более с прошлым. Он сделал паузу, вглядываясь в лицо Лукина, пытаясь понять, как отреагирует заместитель мэра на упоминание о его службе в органах. Ни одна морщинка на лице Лукина не дернулась, ни один мускул не дрогнул, руки его по-прежнему спокойно лежали на столе. – Криминал. Смотря что понимать под криминалом. Вы же наши законы знаете не хуже меня. Любую коммерческую структуру возьмите – у всех есть криминал. У всех! Исключений нет. Не одно, так другое. Иначе они просто не смогли бы работать. А доказать это порой достаточно трудно. Бывает, что и невозможно. Это, собственно говоря, обратная сторона правовой незащищенности предпринимателей. Всегда можно при желании найти дырку в любом законе и через нее пролезть, миновать угрозу суда. Так что криминал, конечно, у нее есть, но я уверен, что взяли Ратникову не из-за этого. "Рассвет" предприятие солидное. Занимается недвижимостью. На фоне других подобных контор, которые орудуют в нашем Городе, фирма чистая. А если посмотреть на те, что в Москве работают, "Рассвет" – это просто святая невинность. Ангелы господни, а не люди там работают. Но, повторяю, прицепиться можно к любой конторе, даже к "Рассвету". На вполне законных основаниях. Тем более что фирма эта представляет особый интерес. Ее клиенты – люди, как правило, богатые, известные и влиятельные.

– И Греч был в их числе?

– Нет. Греч не был клиентом "Рассвета". Вы же его знаете, Сергей Сергеевич, Гречу не до этого. Он квартирными вопросами не занимается. У него с этим делом все в порядке, а расширяться, коттеджи себе строить или еще чего по-моему, о таких вещах он даже и не думает. Не в нем лично дело. Там ведь как закручивается? Намекают на то, что Греч раздает квартиры в виде взяток нужным людям. Поощряет, так сказать, инициативу, проявленную в нужном ему направлении. Самовольно распоряжается муниципальной собственностью. Вот в чем дело. Это уже совсем другая статья. Взятки, злоупотребление служебным положением – неизвестно, чего еще они туда пришьют. Хищение, скажем, государственной собственности в особо крупных размерах. Используя, опять же, служебное положение. Это все очень серьезно.

– Более чем, – кивнул Лукин. – И тем не менее штаб должен работать.

– Да, разумеется, я приму участие. Подозреваю, что я буду задействован по финансовой линии?

– Да. В какой-то части.

– А другие части куда предполагаете направить?

Лукин снова аккуратно положил газету на стопку других, выровнял края, отодвинул всю пачку в сторону.

– Скажите, Андрей Ильич... Если говорить откровенно, у вас есть уверенность в победе Греча на этих выборах? Точнее, какова, на ваш взгляд, вероятность его победы?

Суханов задумался.

– Я так вижу, – сказал он, помолчав с минуту. – Пятьдесят на пятьдесят.

– И что это значит?

– Это значит, что Греч может победить только в одном случае. Если на выборы придет максимальное количество избирателей. Нужен средний класс. Нужна творческая, скажем так, интеллигенция. Нужны технари. Хотя с технарями дело обстоит несколько хуже. Но тем не менее. Среди технической интеллигенции очень много здравомыслящих людей. А весь пролетариат, все пенсионеры, весь, так сказать, люмпенский контингент, если вообще явится к урнам, – все они будут против. За кого – не знаю. Кто им, условно выражаясь, пиво проставит, за того и проголосуют. Кроме того, нужна молодежь. Студенты. Молодые специалисты. Бизнесмены. То есть те, кому жизненно важна победа Греча. Жизненно. От этого зависит их будущее, их бизнес, их карьера, их заработок, в конце концов.

– На первых выборах за Греча было подано семьдесят шесть процентов голосов, – напомнил Лукин.

– Да. То была, что называется, чистая победа. А как его поддерживали в августе! Самый настоящий звездный час! Греч был среди победителей. Он стал народным кумиром. Такой энтузиазм... Такая поддержка народа... Это же что-то неслыханное и невиданное!

Тогда Суханов провел в мэрии три ночи. И, конечно, три дня. Он не различал их: часы, дни, сутки – все слилось в единое целое, время причудливо меняло форму. "Момент истины, – думал тогда Суханов. – Вот так, наверное, и выглядит этот самый "момент истины"".

Вполне вероятно, он был прав, и момент истины действительно наступил – по крайней мере, для тех, кто находился внутри здания мэрии в Городе и за стенами Белого дома в столице.

Суханов был просто очарован Гречем. Как ему удалось разогнать совещание в военном штабе округа? Почему его не арестовали прямо там, когда он один один! – пришел в штаб и прервал заседание, запретил направлять в Город войска, вводить военное положение? Видимо, военные были просто потрясены его уверенностью и убежденностью в собственной правоте. Так ведут себя только тогда, когда за спиной стоит какая-то невероятная сила, когда человек знает, что на его стороне власть, закон, армия, народ, спецслужбы, Бог, черт и дьявол.

В тот знаменательный день штабные пребывали в смятении. Не было у них полной уверенности в том, кто возьмет верх. Янаев ли будет командовать парадом или все это ненадолго, оставалось неясным. Замаячило, повисло в воздухе, оставшись до поры непроизнесенным, страшное слово "проверка". А вдруг все происходящее – лишь блеф, лишь выявление неблагонадежных, хитрый ход президента для окончательного утверждения своей власти и устранения сомнительных элементов?

Страна затаилась. Казалось, никто не предпринимал никаких шагов, никто открыто не заявлял о безоговорочной поддержке – ни о поддержке таинственным образом изолированного Президента, ни о поддержке новоявленного и очень мрачного, хотя вроде бы не очень уверенного в себе Комитета, представители которого, дрожа руками и губами, излагали странно-размытые планы своих действий по спасению Родины.

Взоры всех власть имущих были устремлены к Москве, где решалась судьба страны. Привыкшие к подчинению и выполнению чужих приказов, не научившиеся за годы перестройки брать на себя какую бы то ни было ответственность, местные начальники выжидали.

На этом общем ступорном фоне фигура Греча разрушала все представления штабистов о субординации и для некоторых из них, кажется, была даже желанна Греч брал ответственность на себя, отдавал приказы, которые по своему статусу отдавать не мог, но их принимали к сведению и исполняли. Пусть не сразу, пусть не щелкая каблуками, пусть с оглядочкой, но исполняли. Исполнять приказ всегда легче, чем принимать решения самому.

А Греч, как видели штабисты, был абсолютно уверен и в себе, и в своей позиции.

"Он же только что из Москвы... Вероятно, знает, что делает... Не самоубийца же он – взрослый человек, образованный, депутат, в курсе событий..."

Войска в Город не вошли.

Ночью выяснилось, что в пригороде обнаружилась неизвестная танковая дивизия. Немедленно были высланы эмиссары, дабы любой ценой остановить ее движение, не пустить на улицы, не включить цепную реакцию среди военных – и танки тоже не вошли в Город. Посланцы Греча и он сам, разрываясь на части между беспрерывно звонящими телефонами, убедили военных остановиться.

Беспрерывно печатались листовки, которые добровольцы выносили из здания мэрии и раздавали в толпе, окружившей здание. Ползли слухи, что среди этих добровольцев уже снуют переодетые спецназовцы, готовые по приказу из Москвы начать захват мэрии, но и к такому возможному повороту событий люди относились трезво и сознательно. Не было ни страха, ни каких бы ни было намеков на панику. Никто не покидал здания мэрии, напротив, люди прибывали и прибывали.

Сколько раз мэр выступал с балкона второго этажа, Суханов не считал, мог только сказать, что много. Сутки были размыты, никто не хотел спать, биочасы человеческого организма замедлили свой ход. В другой ситуации трое суток без сна и отдыха сломали бы многих, тогда же, в те роковые и счастливые дни, люди не думали об усталости, отдыхе, сне. Вообще – меньше всего думали о себе.

Суханов звонил в свой офис каждые полчаса. Ему постоянно казалось, что следующий звонок окажется последним – вдруг местные власти возьмут да арестуют всех сотрудников? Хотя на самом деле большинство его сотрудников были в мэрии или рядом с ней. В офисе Суханов оставил сторожей, военизированную охрану с полулегальными лицензиями на ношение оружия и несколько дежурных администраторов для поддержания связи с обезумевшими партнерами – те тоже названивали каждые пятнадцать минут и спрашивали, не прикрыли ли фирму Суханова.

Закрытие конторы было чревато для партнеров серьезными финансовыми потерями, и они, конечно, беспокоились. Беспокоились о деньгах, что было для Суханова просто смешным. Что – деньги? Деньги всегда можно заработать, если у тебя есть голова на плечах, а главное – если за одно желание заработать деньги тебя не сажают в тюрьму.

Павел Романович жестко надавил на руководство местного телевидения, и те прервали-таки бесконечную трансляцию ритуального "Лебединого озера". Под охраной вооруженных бойцов из "Города", как называлась тогда фирма Андрея Ильича, Греч вместе с Сухановым приехал в телецентр и выступил в прямом эфире с обращением к горожанам. Зачитав обращение президента, он призвал их на митинг, который решили провести на центральной площади.