Текст книги "Роскошь нечеловеческого общения"

Автор книги: Андрей Белозеров

сообщить о нарушении

Текущая страница: 14 (всего у книги 23 страниц)

Место встречи было выбрано Генделем, вероятно, в приступе сентиментальной ностальгии.

Городской район под названием "Пашни" был занят неопрятными заводскими складами, мелкими ремонтными мастерскими, гигантскими пустырями, огороженными покосившимися бетонными или металлическими заборами. В советские времена здесь то начиналось, то замораживалось какое-то большое строительство. Разговоры о реконструкции и "освоении" огромных "Пашен" велись постоянно, однако дальше заборов и штабелей бетонных плит дело так и не пошло.

Дороги к несостоявшемуся строительству тоже были недоасфальтированы, но грунтовые их участки порой были удобнее для езды, чем те, где некогда в порыве непылкого энтузиазма безмятежные работники клали асфальт прямо на жидкую грязь.

"Форды" с молодыми охранниками сопровождали "Мерседес" Суханова до самой мастерской, где его должен был ожидать Гендель. Машина с начальником службы безопасности и его верными бойцами остановилась раньше – Вересов предупредил шефа, что диспозицию он продумал заранее, поскольку география места "стрелки" ему хорошо известна.

Суханов тоже знал автомастерскую, в которой была назначена встреча.

Это была первая точка Генделя, точка отсчета его криминальной биографии, отсюда начинался его долгий и кровавый путь.

Одноэтажное здание из серого кирпича, дощатый, сколоченный лет пятнадцать назад забор с надписью "Развал колес" огромными белыми буквами – все было так же, как и в те годы, когда Гендель обосновал здесь свою первую штаб-квартиру. В этом "Развале колес" у молодого бандита был и офис, и ресторан, и гостиница для заезжих дружков или, как он говорил, партнеров по бизнесу. Баня, публичный дом, камера пыток... – все совмещал в себе таинственный "Развал колес", расположенный на индустриальных задворках большого города, среди вечно серых тополей.

За открытыми воротами, створки которых вросли в землю и, видимо, несколько лет не сдвигались с места, Суханов увидел гору старых автомобильных покрышек. Они лежали здесь ровно столько, сколько стояла мастерская. Ничего похожего на производственный процесс "развала колес" на этой территории не наблюдалось.

Суханов вылез из машины и в сопровождении трех молодцов из охраны вошел в распахнутые ворота.

"Музей устроил, гаденыш, – думал он, перепрыгивая через лужи. Музей-квартира "Гендель в молодости"".

Сразу после новогодних праздников в Городе наступила оттепель, и пейзаж вокруг выглядел черно-белым – жирная антрацитовая грязь, черные покрышки, мышиного цвета небо, грязные островки не стаявшего снега

Хозяин этих мест вышел из здания, распахнув ногой низенькую железную дверцу. Невысокому Генделю пришлось нагнуть голову, чтобы не задеть макушкой стальную раму.

– День добрый, Андрей Ильич. Честно говоря, не ожидал, что сам сюда пожалуешь... Но, смотрю, конкретно все у тебя...

– Да, – согласился Суханов. – Конкретно.

– Ну, заходи. Охрану можешь здесь оставить. Я тебя сам пригласил, все в порядке, – сказал Гендель, мазнув взглядом по парням в кожанках.

– Да, пожалуй, – кивнул Суханов. – Подождите здесь.

Пройдя следом за хозяином по тускло освещенному коридору, Суханов очутился в небольшой комнатке, где размещались вполне приличный кожаный диван, кожаное же кресло, круглый обеденный стол, дорогой, старинной работы шкаф с посудой, несколько стульев и большой телевизор на тумбочке.

– Присаживайся, Андрей Ильич. – Гендель указал гостю на единственное кресло.

Суханов взглянул на стол.

Гендель подготовился к приему гостя. Взору Суханова предстали несколько бутылок водки и коньяка, тарелки с зеленью, сыром, сырокопченой колбасой, ветчиной и холодным мясом, блюда с огурцами и помидорами – всего был много, но сервировка выглядела слишком хаотично, чтобы придать угощению Генделя аппетитный вид. Как-то все было не так нарезано, не так уложено, не так расставлено.

Впрочем, Генделя подобные мелочи не смущали, видимо, это был как раз его стиль.

Суханов опустился в предложенное ему кресло.

– Ну что, со свиданьицем? – спросил Гендель, разливая водку по рюмкам.

– Что, Леша, сегодня у тебя нерабочий день? – в свою очередь спросил Суханов, не в силах спрятать в голосе нотку ехидства.

– Да, – просто сказал Гендель. – Да. Ухожу отсюда. Последний день на своей... как бы это сказать... малой родине.

– Мне кажется, давно пора, – покачал головой Суханов. – Ты вроде вырос уже из всего этого.

Гендель внимательно посмотрел на гостя, но не стал комментировать его замечание.

– Знаешь, Андрей Ильич, тянет меня сюда. Хотя последнее время я здесь редко бываю. Раз в год, может, два... Ностальгия. Сколько тут всякого было, в этих стенах... И хорошего, и плохого... Я ведь тут начинал.

– Да я знаю, – кивнул Суханов и поднял рюмку, не протягивая ее, однако, для того, чтобы чокнуться с хозяином. Тот оценил жест и ответил тем же приподнял рюмку на уровень глаз, потом быстро опрокинул в рот и поставил на стол. Закусывать Гендель пока что не спешил.

– Я до сих пор не представляю, что ты тут делал, Леша. – Суханов осмотрелся. – Колеса менял, что ли?

– Ха, колеса... Были у нас и колеса, – улыбнулся Гендель, явно имея в виду не детали автомобилей. – Были и колеса. Марафетом баловались. А как же? Малина ведь была, не жизнь, а просто молоко с медом. Все в шоколаде... Сейчас бы так, а, Андрей Ильич? Все менты куплены, прокуратура носу не сует, ни тебе налоговой полиции, ни какой другой гадости... Только своя шобла. Перестройка, одно слово. Как вспомню, так вздрогну. Веселое время было, да, Андрей Ильич?

– Не без того. Так что ты хотел мне сказать, Леша?

– Погоди. Давай закусим... Спешить некуда.

Последнюю фразу Гендель произнес с нажимом, подчеркивая какой-то тайный смысл, в ней заложенный.

– Ну это как сказать, – спокойно ответил Суханов.

– Да ладно, Андрей Ильич, видимся-то раз в пять лет... Хотя тебе, поди, и не хочется со мной видеться? А?

– Леша, к чему все эти разговоры? Ты меня пригласил о деле говорить? Я приехал. Чего тянуть?

– О деле, да.

Гендель снова налил водки – себе и гостю. Лицо его посерьезнело, взгляд приобрел обычную, знакомую многим в городе, уверенность. "Отмороженный", говорили одни. "Словно из могилы смотрит", – соглашались другие.

– Ты, Андрей Ильич, бизнесмен правильный. В наши дела не лезешь. Братва тебя уважает...

– Ой ли? – хмыкнул Суханов.

– Да не смейся, я верно говорю. Уважает.

Гендель приподнял свою рюмку, обозначая тост. Суханов ответил тем же жестом и быстро проглотил ледяную жидкость.

– Ты – мужик, Андрей Ильич. Правильный мужик. Сила у тебя, не шугаешься никого. За это и уважают. И другим дышать даешь...

– Спасибо.

– Ты чего, иронизируешь?

– Да господь с тобой. Доброе слово и кошке приятно.

– А-а.. Конечно. Так ты слышал, Андрей Ильич, что твой человечек из порта отъехал?

– Слышал, – равнодушно ответил Суханов.

– А знаешь, кто на его место встал?

– Знаю.

– И что?

Гендель впился взглядом в глаза Суханова.

– А ничего, – спокойно ответил тот и сунул в рот крохотный маринованный огурчик.

– То есть как это – ничего?

– Да так.

– Погоди, погоди... – Гендель вдруг засуетился, стал двигать по столу пустую рюмку, как говорят актеры, захлопотал лицом.

"Как был уркой дешевой, так и остался, – подумал Суханов, наблюдая за собеседником. – Никакой выдержки. Привык только силой решать вопросы. А чтобы блефануть – не умеет. Не тянет Гендель, не тянет. И как только его в городе терпят? Я бы давно такого идиота убрал. А он еще считается в силе... Чудны дела твои, Господи!"

– Что значит – ничего? – снова спросил Гендель.

– Слушай, у тебя ко мне дело было? Давай, Леша. Ей-богу, я тебя уважаю, конфликтов у нас с тобой не было. Ты сказал, что-то серьезное, да? Я приехал, Я трачу время. Только из уважения к тебе, Леша. Мои дела – это мои дела. Ты уж извини. И я не совсем понимаю, почему они тебя так интересуют. С чего это вдруг? Это ведь, ты сам понимаешь, вопрос очень скользкий. Я не понимаю тебя, Леша.

Гендель вдруг как-то смешался.

– Андрей Ильич, я просто ведь хотел...

Суханов отчетливо видел, что сквозь маску респектабельного, "крутого", "серьезного" бандита проступает растерянная физиономия мелкого шкодника. В какой-то момент ему показалось странным, что он вообще приехал сюда и разговаривает о чем-то с этим маленьким пакостником. Но потом Суханов напомнил себе, что Гендель давно уже не маленький пакостник и что его роль в давлении на Греча непонятным образом возрастает день ото дня. Андрей Ильич ни минуты не сомневался в том, что разборки в порту, ночное нападение на квартиру мэра и грязь, ежедневно льющаяся на Греча со страниц газет и экранов телевизоров, звенья одной цепи. Это и заставляло его сидеть, слушать самодовольный треп Генделя и пытаться понять, где конец этой цепи и кто тот мастер, который ее изготовил и опутал своим изделием весь Город.

– Я просто хотел... – продолжал Гендель, – Хотел предложить тебе сотрудничество.

– Ты? Мне? – с нескрываемым удивлением спросил Суханов. – Я не ослышался. Леша? Ты же знаешь, я совсем другими вещами занимаюсь.

– Знаю. Так ведь и я теперь другими... С машинами все налажено, я там уже не нужен. Так, общий контроль...

– Нашел новое дело?

– Ну да. – Гендель встал со стула и прошелся по комнате. – Так что с портом-то, Андрей Ильич? Я конкретно спрашиваю. Условия у нас меняются. Теперь я, как ты понимаешь, в доле. И хотелось бы, чтобы мы с тобой обсуждали наши совместные действия. Теперь эта контора без меня пальцем не пошевелит. Понимаешь, о чем я? Я имею в виду "Мак", контору Максименкова. Растаможку я имею в виду. Что мы, в самом деле, вокруг да около...

Суханов перебил его.

– Я же сказал тебе, Леша. Я больше в порту дел не имею. У меня были дела с Максименковым. С "Маком". Ушел Григорий – это его проблемы. С другими я работать не буду. Сейчас у меня там поставок нет, я уже отзвонил партнерам в Стокгольм, сказал, что мы сворачиваем торгово-закупочную деятельность. Так что, честно признаться, я не вижу, что мы с тобой можем здесь обсуждать. Ты сел в "Мак" – ну и работай там. Без меня. Пожалуйста... Тебе ведь и машины твои растаможивать как-то нужно. А я в это дело не впишусь. Мне есть чем заняться...

Суханов не лгал. Вернее, почти не лгал. Последние годы у него не было постоянных связей с Максименковым. Бизнес в порту носил временный характер Андрей Ильич давно дал себе зарок никогда не отказываться от выгодных сделок, сколь бы их характер ни был далек от основных направлений работы "Города".

Лишние деньги никогда не мешали. У Суханова был свой, особый, закрытый фонд, на счета которого он отправлял деньги с "левых" сделок, не касающихся работы фирмы. Всей информацией об этом фонде, кроме самого Суханова, владел только Борис Израилевич Манкин, бессменный бухгалтер "Города", прошедший вместе с Сухановым все взлеты и падения, все черные дни сухановского бизнеса и все его праздники.

К "черным дням" относились, например, времена сахарного кризиса в девяносто втором. Правда, когда кризис был преодолен, наступил, конечно, праздник, но цена его была велика. Именно тогда Суханову пришлось войти в тесные отношения с фирмой "Мак".

С тех пор Максименков иногда подбрасывал Суханову сделки – по старой, что называется, памяти: то партию водки можно было взять по бросовым ценам, то шоколад, то видеомагнитофоны. Все это были, в общем, мелочи, несравнимые с операциями того же Генделя, которому партнер в виде фирмы "Мак" был жизненно необходим – Леша Гендель уже несколько лет занимался переправкой угнанных в Европе автомобилей в Россию с целью их последующей продажи.

Официально Алексей Гендель занимал пост заместителя директора сети частных автозаправочных станций и в этой ипостаси был весьма заметной, можно даже сказать, "публичной" фигурой. Однако мало кто в Городе не знал об истинном месте Генделя в преступной иерархии. Знать-то, конечно, знали, но поделать с Лешей ничего не могли. Или – не хотели.

Гендель работал с размахом. В схеме его бизнеса были задействованы и представители милиции, и кое-кто из прокуратуры, и неизвестные пока Суханову депутаты Законодательного собрания. Он подозревал двоих не в меру ретивых законодателей города, советовался даже на этот счет с Гречем, но тот, качая головой, словно маленькому ребенку, объяснил Андрею Ильичу, что презумпция невиновности – один из основных демократических принципов и за этот принцип он всегда будет бороться из последних сил. "Будут доказательства причастности этих людей к криминалу – тогда другой разговор, – заключил мэр. – А так любого можно... Не тридцать седьмой год, слава богу... Этого больше в нашем городе не будет".

Суханов еще подумал тогда, что чем беспокоиться о защите чести и достоинства сомнительных депутатов (и, конечно, честь их и достоинство тоже были весьма сомнительного свойства), Павел Романович лучше позаботился бы о собственной личной безопасности.

– Леша, ты же знаешь, – продолжил Андрей Ильич. – По крайней мере должен знать. Я в твои дела не лезу. И, как тебе, конечно, известно, с портом у меня тоже плотной работы не было. У меня совсем другие дела. А сейчас...

– Сейчас? Я в курсе, что у тебя за дела сейчас, – неожиданно резко оборвал Суханова Гендель. – В курсе. Только я ведь тебя позвал для того, чтобы предупредить. Когда изберут губернатора, будет совсем другой расклад. И ты, Андрей Ильич, имей в виду...

– А что, ты уже знаешь, кого изберут?

– Знаю, – с противной улыбочкой ответил Гендель.

– И кого же, позволь полюбопытствовать?

– Да уж всяко не твоего этого... Павла Романовича... Это я тебе говорю, с ударением на "я" веско сказал Гендель.

– Откуда же такие сведения?

– Ну, Андрей Ильич. Ты же не мальчик... Ты ведь знаешь, как у нас выборы проходят... Кого надо, того и выберут.

– Кому – надо?

– О-о, это, Андрей Ильич, ты сам понимать должен. Я, например, и не думал, что меня занесет к таким людям.

– А тебя уже пристегнули?

– Куда?

– Как это – куда? В предвыборную кампанию твоего этого... фаворита. Разве не твои мальчики били мэру стекла под Новый год?

– Какие еще, на хрен, мальчики? Что мне – делать нечего?

– Вот я и думаю – с чего бы это твой дружок Саид нанимает хулиганов, чтобы бить стекла в доме у порядочного человека?

– Слушай, что ты меня паришь?

Гендель начал заводиться. На звук его голоса дверь, ведущая в коридор, приоткрылась, и в образовавшейся щели показалась красная, словно кирпич, и такая же прямоугольная морда охранника.

– Уберись! – крикнул Гендель. Кирпичноликий мордоворот исчез. – Слушай, Суханов!

– Да. Я весь внимание.

– Короче, так, Андрей Ильич. Меня просили вам передать...

Гендель перешел на "вы", и это означало серьезный поворот разговора.

– Меня просили передать, чтобы вы завязывали с Гречем.

– В каком смысле?

– В прямом.

– Я не понял, Леша. Кто просил? Что завязывать?

– И чтобы в порту работали со мной.

– Я же...

– Меня не волнует! – Гендель взвизгнул, стукнул кулаком по столу, сбив свою рюмку, и дико сверкнул глазами. – Не волнует! Я говорю, что меня просили передать! А с "Маком" ты будешь работать! ("Опять на "ты" перешел, – подумал Суханов. – Эк его кидает!") Обязательно будешь! Чтобы все твои компьютеры-хуютеры, чтобы все шло через "Мак"! Тогда мы останемся друзьями, неожиданно мягко, чуть ли не заискивающе взглянув Суханову в глаза, закончил Гендель.

– Друзьями? А мы ими были? Ты мне угрожаешь, что ли, Леша?

Суханов давно уже все понял, он просто тянул время, надеясь, что вынудит Генделя проговориться – может быть, случайно выскочит какое-нибудь имя, должность или название организации. Слишком уж нервничал Гендель. Видимо, те, кто приказали ему поучить бизнесмена Суханова, действительно были людьми большого калибра. Такого, что даже отморозок Гендель струхнул.

– Короче, твои дела с Максименковым... Ну, про сахар в девяносто втором... Когда вы мэру помогли, а братву кинули. Он все рассказал, все написал. На бумаге. И на кассете. Если братва узнает, как ты их тогда обошел, будут проблемы. Это я тебе точно говорю.

– Да брось ты, Леша. Сахар – дело прошлое. Сколько времени уже с тех пор...

– Ни хера! Такие вещи у нас не прощают. Я говорю – будут проблемы. У тебя охрана надежная, люди в авторитете – и Петля, и Петр Петрович... И Вересов не последний человек. Все это так. Только, в натуре, это не поможет. Будет разбор серьезный. Ты знаешь, как это бывает, да?

– Догадываюсь. Это все?

– Все. В общем, короче, ты понял? И не только это. Я тебя предупреждаю если будешь нам поперек дороги становиться, размажем по асфальту, понял, нет? С говном смешаем. Начнем с налоговой, потом просто сами поговорим. Ясно тебе? Все твои дела уже у налоговиков лежат. И гляди – если дальше будешь с Гречем колбаситься, тоже разберемся по полной программе. По той же схеме. Сначала налоговая, потом мы. Ты все понял?

– В общем, понял. Понял, что тебя за шестерку держат, Леша. И ты первый пойдешь у них в расход. Ты бы сам подумал. Может, наоборот, лучше тебе отвалить в сторону от этой беды? Сожрут тебя, Леша. И не подавятся. Ты думаешь, нашел себе крышу навек? Думаешь, нужен ты им?

– А это не твое дело! – снова заорал Гендель. – Понял, нет?

– Хорошо, хорошо. Только не надо нервничать. Ну, я поехал. Тебе больше нечего мне сказать?

Гендель молча отвернулся к окну.

Евгений Вересов подошел к формированию охраны для коммерческих предприятий совершенно нетрадиционным способом.

Он не стал собирать дружину из бывших афганцев, не обзванивал знакомых, служивших некогда во внутренних войсках, не привлекал ребят из спецназа, хотя мог бы – знакомых в этих сферах у него имелось более чем достаточно.

В бытность свою начальником колонии Евгений Иванович Вересов не нажил себе врагов среди тех, кого был поставлен охранять. Скорее, напротив. Заключенные воспринимали его чуть ли не как равного – у каждого своя работа, одни сидят, другие охраняют, третьи бегут...

Вересов принадлежал к типу людей, про которых говорят "строг, но справедлив". Однако, он был вовсе не так прост, как казалось стороннему наблюдателю с первого взгляда. Да и со второго тоже.

Выйдя в отставку, Вересов сразу решил, что пробавляться случайными заработками или, что еще нелепей, государственной пенсией он не будет, и начал сколачивать что-то вроде "боевой дружины" из тех, кто сидел прежде в его колонии, жил под его наблюдением и кого он знал лучше, чем собственных детей.

Петля, Гоша и Петр Петрович составляли ядро маленькой армии Вересова. Все они отсидели приличные сроки, все были выпущены на свободу, как говорят, "с чистой совестью" и в новых противозаконных действиях замечены не были, то есть, являлись, следуя букве Российской Конституции, полноправными гражданами страны.

Гоша отсидел за квартирные кражи в общей сложности двенадцать лет, Петр Петрович оттрубил срок за убийство (непредумышленное, как адвокатам удалось убедить суд), а Петля – за валютные махинации. Эти трое "отцов-основателей" сформировали свои "летучие отряды", тоже весьма немногочисленные, поскольку строго следовали правилам, раз и навсегда установленным Вересовым, – в команде не должно быть ни одного человека, на котором что-то "висит".

"Никаких конфликтов с законом. Их хватит и без нашего непосредственного участия. Это я вам гарантирую, – объявил Вересов своей "гвардии", когда формальности по открытию нового охранного агентства были уже позади. – Вы свое заработаете. И вдвое больше, чем заработали бы, пойди вы своим путем. Это я вам тоже гарантирую. А мое слово вы знаете".

Вскоре после этого охранное агентство Вересова слилось с фирмой "Город XXI век" и стало называться службой безопасности.

– Что скажешь, Женя? – спросил Суханов Вересова, когда они вернулись в офис после встречи с Генделем. – И открой мне, пожалуйста, секрет – где вы все это время были?

– Рядом, Андрей Ильич, – хмуро ответил начальник службы безопасности, и Суханов не стал уточнять. За годы совместной деятельности Женя Вересов еще ни разу не подводил его.

– Так что ты думаешь?

– Ну, я не слушал, о чем вы там разговаривали... – Вересов сказал это с таким видом, словно имел в виду, будто не слушал конфиденциальную беседу В ЭТОТ РАЗ, а мог бы слушать ее запросто. Но раз от шефа команды не поступило, то и не слушал. – Если вы рассказали все, ничего не забыли...

– Все, все.

– Тогда... – Вересов побарабанил пальцами по столу. – Тогда могу сказать, что у них на вас ничего серьезного нет.

– У них – это у кого?

– Ну, у тех, кто командует Генделем. Рука, так сказать, кхе, кхе... Евгений Иванович прокашлялся, как делал всегда, если ему предстояло произнести что-то весьма неприятное. – Рука Москвы, – наконец вымолвил он.

– Москвы, – усмехнулся Суханов. – Я и сам знаю, что Москвы... Все одно к одному. Только – концы! Где концы? С какой стороны к ним подойти-то?

– А не надо к ним подходить. Сами придут, – сказал Вересов. – Мне тут мои ребята кое-что сообщили...

– Что же ты молчишь? Что сообщили?

– Я не молчу. Я говорю. Весточка тут пришла из тюрьмы...

– Какого черта! Из какой тюрьмы?

– Из нашей. Изолятор временного содержания... В народе называется "Углы".

– Ну? И что там?

– Там сейчас сидит... вернее, сидел... некий господин Бекетов.

– Бекетов? Погоди, погоди...

– Ну да, – помог шефу Вересов. – В мэрии работал. По вопросам жилья. Короче, у него выбивали показания на Греча.

– Какие показания?

– Чтобы мэра можно было пристегнуть к делу Ратниковой. Ее крутят по полной программе, в Москву увезли...

– Да в курсе я, – досадливо отмахнулся Суханов. – А что с этим Бекетовым?

– Прессуют его. Пришивают к Ратниковой. Мол, что вместе они... И с Гречем в том числе... Государственное имущество, то, се...

– Что – "то, се"?!

– Ну, квартиры на сторону отправляли государственные... Приватизировали незаконно... Взятки брали-давали туда и сюда... Короче, там шьется спекуляция жилплощадью. Дело серьезное. Ведут люди из Москвы. С ними такой Панков. Следователь. Сам-то не москвич, из Уманска родом. Там и работал. А в Москве создали специальную следственную группу, этого Панкова выдернули... И еще трое там, все из провинции. Но все как бы от Москвы.

– Да... Провинция, значит... Выходит, не хотят свои кадры москвичи подставлять?

– Вот именно. Думаю, нет у них ничего. Потому и кидают в прорыв провинциалов. Обещают им... это не точно, но слух идет... обещают прописку московскую и квартиры.

– Откуда известно?

– Да знаете, мои люди...

– Ладно. Бог с ними, с твоими людьми... А что Бекетов? Раскололся?

– Да не в чем ему колоться. Дело все высосано из пальца. Парятся эти, из Уманска, ничего нарыть не могут... Выдумывают все. Как раньше.

– Когда это – раньше?

– Ну, раньше. При совке. Дело выдавливают, из пальца сосут. Писатели, одно слово. А эти следаки, они же не идиоты, понимают, что пан или пропал. Дело сварганят, доказательства найдут – им и квартиры в Москве, и почет. А нет пиши пропало. На таких людей, как Греч, наезжать – это не шутки. Им туго придется, если пролетят. Так что будут стараться не за страх, а за совесть.

– Какая, в жопу, совесть! – рявкнул Суханов. – Какая же тут совесть?!

– Ну, не совесть. Не на жизнь, а на смерть, я хотел сказать.

– Вот это точнее. Так что Бекетов, что-нибудь сказал?

– Нет...

– Точно знаешь?

– Точно.

– А подробнее?

Вересов помялся.

– Он ничего и не мог сказать, потому как не знал ничего. Да и нет на Грече криминала в этой области, судя по всему. В общем, кинули его в прессуху. Знаете, что это такое?

– Знаем. Художественную литературу почитываем.

– Литературу, – саркастически усмехнулся Вересов. – Литература – это, Андрей Ильич... – Он сделал неопределенный жест рукой. – В общем, прессовали его... Раскручивали, чтобы дал показания.

– И?

– А он сломался. Перестарались хлопцы. Вырубился прямо у следака в кабинете. На допросе. Сейчас Бекетов в больнице.

– В тюрьме?

– Нет, в городской.

Суханов покачал головой.

– Перестарались, значит. Ну и порядочки... Вот так, взять и сломать человека... Ни за что ни про что.

Вересов уставился в пол, пожевал губами и причмокнул.

– Что? Что-то еще?

– Да нет... Только... Представьте себе, разве лучше бы было, если бы этот Бекетов чего-нибудь навыдумывал?

Суханов внимательно посмотрел на Вересова.

– Что ты имеешь в виду?

Евгений Иванович пожал плечами.

– Я полагал... – сказал он, вздохнув. – Я полагал правильным, если мы все это дело будем с самого начала держать на контроле.

– Так-так... Интересно. – Андрей Ильич подошел к Вересову вплотную. Расскажи-ка мне, как было дело.

Начальник службы безопасности отвернулся к окну.

– Ну, что рассказывать, Андрей Ильич? Вы же знаете круг наших связей...

– Нет, Женя, ошибаешься. Если бы знал, я бы не спрашивал.

– В тюрьме у Петли есть свои люди.

– Так... Замечательно. Продолжай.

– Через них и идет вся информация. Между прочим, таких каналов ни у кого больше нет. Разве что у крутых бандитов. У законных...

– Ну-ну. Я внимательно слушаю.

Евгений Иванович покосился на шефа и увидел, как помрачнело его лицо.

– Короче, есть там один такой... По кличке Игла. Могу сказать, это самый ценный наш агент. В определенном смысле. Он-то и сидит в пресс-хате... И как вышибать показания, знает лучше всех.

– Ты хочешь сказать, что именно он прессовал Бекетова?

– Ну...

– И так его отметелил, что мужика в больницу отвезли?

Суханов понял это много раньше и сейчас просто тянул время, размышляя, хвалить ли своего самого надежного и самого исполнительного подчиненного или, наоборот, устроить разгон за излишнюю инициативу. И не только за инициативу. Действия Вересова выходили за рамки неписаного кодекса поведения, которому следовал в своем бизнесе Суханов. Но ведь ситуация и в самом деле была неординарная. Критическая была ситуация, что уж там говорить, действительно вопрос жизни и смерти.

– Игла постарался сделать так, как нам нужно. Его раньше звали на зоне Доктором – он учился когда-то в медицинском. В общем, вырубил мужика. Результат, можно сказать, положительный. А то, что Бекетов пострадал, – так ведь сволочь он, Андрей Ильич, сволочь натуральная. Клейма негде ставить. Как его ваш Греч в мэрии держал – непонятно.

– Ну, мало ли кого там держат...

Суханов отвернулся.

– Знаешь что, Женя... – начал было он, но Евгений Иванович неожиданно положил шефу руку на плечо.

– Знаю, Андрей Ильич. Я все знаю, что вы сейчас скажете. Что мы не бандиты и что действовать такими методами нам не к лицу. Я все это знаю. И готов согласиться. Только с одной поправкой. Если мы хотим остаться на плаву, нам нужно бороться. А с этой публикой... – Вересов махнул рукой в сторону окна. С этой публикой иначе нельзя. Они по-другому не понимают. На них не действует ничего, кроме силы. Уж вы мне поверьте, я сколько лет работал... с людьми, закончил он после короткой паузы, найдя нужное слово. – По-другому не получится, Андрей Ильич. Вы же это лучше меня понимаете...

– Понимать-то понимаю, только... До сих пор мы обходились без разборок.

– Обходились... – Лицо Вересова вдруг заострилось, глаза прищурились. Ишь ты... Обходились...

Он отошел к столу и уселся на стул верхом, облокотившись на спинку.

– Не обходились мы, Андрей Ильич, и вы это прекрасно знаете. Не обходились. Все правильно, крутых разборок не было. А почему не было? Только на авторитете моих мужиков выезжали. А авторитет этот откуда? А оттуда, из прошлого. Из их прошлых дел. Так что были разборки, Андрей Ильич, были. До того, как мы с вами стали вместе работать. И мы за счет этого и жили более или менее спокойно. За счет прежней, давней крови. А теперь, кажется, кредит исчерпан. Так-то вот. Вы же умный человек, должны понимать, что иначе нам нельзя. Сожрут. Такая каша заварилась... Зря вы это...

– Что – зря?

– Зря вы в политику пошли. Работали бы тихо-спокойно... как другие.

– Ты не понимаешь, Женя. Тихо-спокойно – это мелко. Меня это не устраивает. Не интересно. Куски подбирать – не для меня.

– Да. Знаю. Тогда, Андрей Ильич, надо играть по правилам. Иначе не выйдет ничего. И так-то мне, честно говоря, не очень все это приятно...

– Что именно?

– Понимаете... Одно дело – с бандюганами воевать, здесь все ясно. А вот с государством – сложнее... Я же вижу, о чем вы думаете. У вас принципы, у вас воспитание... Мораль, нравственность... Тяжело, я понимаю. Вы очень отличаетесь, Андрей Ильич, от всех этих "новых русских". И слава богу. В противном случае я с вами и не работал бы. Вернее, я-то, может быть, и работал, а мужики мои – нет. Они никогда не пойдут к барыге в услужение. Вы, в общем, тоже, по их понятиям, барыга, но при этом человек правильный. А правильному человеку всегда труднее принимать решения. Потому что он уважение к себе имеет. Да, я понимаю, Андрей Ильич. Только и вы поймите. С волками жить – по-волчьи...

– Ладно, хватит. Давай думать, Женя. Давай думать, как нам выть дальше. В какой тональности.

Глава 5

– ...Мне не хочется сейчас идти по пути моих коллег. – Греч слегка повернулся к соседям по столу – претендентам на пост губернатора города. – Не хочется. Потому что все, что было ими сказано, в принципе, правильно. Кажется, мы все хотим одного и того же – чтобы наш Город рос, развивался, восстанавливался после... после нескольких десятилетий советской власти. После того как был почти совершенно утрачен духовный, культурный потенциал нашего замечательного Города. Мы все хотим, чтобы горожанам жилось лучше – во всех смыслах лучше: и сытнее, и интереснее. А главное, чтобы они чувствовали себя свободными гражданами свободной страны. Какими средствами хочет этого добиться каждый кандидат – другой вопрос. Средства эти, в большинстве случаев, на мой взгляд, чреваты большими неприятностями, в первую очередь, для горожан сказочные обещания могут бумерангом ударить по самым необеспеченным жителям нашего города, но будет уже поздно.

Греч сделал короткую паузу, взял стакан с минеральной водой и пригубил из него – совсем немного, только чтобы смочить горло, по которому словно прошлись грубым наждаком.

Теледебаты все-таки перенесли. После тревожной новогодней ночи мэр заболел и, хотя оставался, как он сам говорил, в рабочем состоянии, то есть не сидел дома, тем не менее для выступлений по телевидению находился не в лучшей форме. Однако прошли две недели, ситуация изменилась, конкуренты вовсю выступали на радио, на страницах газет и на телевидении, и откладывать разговор с оппозицией было уже невозможно.

Это действительно была хорошо организованная, сплоченная оппозиция. Участники ее, в лице четырех конкурентов действующего мэра, принадлежали к разным партиям, различным и даже антагонистическим политическим движениям, но против Греча выступали единым фронтом.