Текст книги "Фальдийская восьмерка (СИ)"

Автор книги: Андрей Андросов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 17 (всего у книги 37 страниц)

– Говорим тише. Полчаса у нас есть, потом затыкаем щели и сидим тихо, как дохлый визжик.

Механики кивнули. Брак помялся, но любопытство взяло верх, и он задал лесовику все тот же вопрос:

– Везим, чего мы ждем?

– Фелинтов.

Видя, что ответ Брака не удовлетворил, охотник тяжело вздохнул и принялся объяснять.

– Фелинты это коты. Знаешь, что для кота самое важное?

– Быть умным и красивым?

– Гадить всем вокруг?

– Кретины. Для кошек самое важное в жизни, чтобы сегодняшний день был похож на вчерашний. До мелочей, до распорядка, до погоды и еды. Пожрать, поспать в привычном, знакомом и уютном месте. А больше всего коты ненавидят перемены. Не те перемены, которые они сами решили провести, навроде обустройства новой лежки или изучения новых мест для охоты. Нет, больше всего коты ненавидят, когда кто-то вторгается в их уютный мирок, ломает привычный, изо дня в день повторяющийся распорядок.

– Люди такое тоже не любят, – заметил Кандар, на мгновение опередив собиравшегося сказать то же самое Брака.

– Только кретины, – злобно прошептал Везим. – А еще коты трусливы. Некоторые скажут – осторожны, но это дурацкое жонглирование словами. Напасть со спины – да. Разъяриться и встретить мордой к морде знакомого противника – трижды да. Защитить детенышей – пять, десять раз да. Но встреть фелинт что-то настолько незнакомое, чуждое и опасное, от чего трясутся поджилки и стынет кровь в жилах – он побежит. Побежит, на первый взгляд, сломя голову, не разбирая дороги, лишь бы убраться куда подальше. Но лишь на первый взгляд.

– Коты возвращаются назад? К привычному? – спросил Брак, впечатленный внезапной говорливостью охотника. А еще не на шутку задетый поднятой темой про ход мыслей лесных хищников. Глупо, конечно, отождествлять клан степных бандитов и усатых обитателей сельских амбаров, но что-то в этом ходе мыслей было. Что-то несомненно важное. Кандар тоже навострил уши, хотя явно слушал откровения Везима не в первый раз.

– Возвращаются. Не сразу. Сперва петля. Большая, огромная, чтобы сбить со следу, вымотать, узнать врага получше. Фелинт будет юлить, прятаться, запугивать… Но против своей природы не пойдет, вернется к логову. Не в само логово, конечно, не сразу. Кот пробежится по окрестностям, все изучит, убедится, что враг отстал. И лишь после этого, со всеми возможными предосторожностями, вернется в лежку.

Брак хмыкнул. После подобных объяснений становилось понятно, зачем Жерданы с утра устраивали весь этот балаган. Сбить хищников с толку, напугать, заставить бежать сломя голову. Гиены подобным образом выгоняли из воды гребневых медуз, правда, там использовались шугалки, подвешенные на флирах. А в лесу роль шугалок преотлично сыграли обвешанные хламом братья в разноцветных хламидах.

– А потом? Если враг не отстал?

– Коты тупые. Если в первый раз не сработал трюк, они пойдут на вторую петлю. Сил у фелинтов уже поменьше, да и враг наверняка тоже устал… Поэтому вторая петля короче, иногда в два, три раза. И если враг отстал, к логову они придут куда более усталыми, и обследовать окрестности будут менее тщательно. И вот там их уже буду ждать я.

– Мы, – поправил Кандар. – Я, ты, Брак, и с десяток острых, смазанных дрянью кольев понатыканных где попало. Не считая прочих сюрпризов.

– Угу. Где попало, точно. Еще пару таких фраз, и в следующий раз я понатыкаю кольев в твою задницу и оставлю приманкой.

– А если враг не отстает? – уточнил Брак. – Продолжает идти по следу, несмотря на все уловки?

Кандар хмыкнул и демонстративно взвел пружину на тяжелом жахателе, невесть как оказавшемся в его клешне. Но под злым взглядом охотника посмурнел и аккуратно снял оружие с боевого взвода.

– Если враг не отстает, то фелинт либо продолжает бежать, либо дает бой. Причем там, где ему знаком каждый куст и каждое дерево. Хотя, для кота на этом, скорее всего, все кончено. Если преследователь и вымотался, то уж точно не настолько сильно, как котяра. Они плохо переносят долгие усилия. Порвать за минуту стадо скота – легко. Пересечь лес за час – запросто. Но полдня путать следы и бежать от преследователя – тут любой фелинт превратится в валящуюся с ног от усталости развалину, не видящую дальше собственного рыла. Здесь мы его и возьмем.

– Практично, – заметил Брак. – Это всегда срабатывает?

– Если за дело берутся не криворукие кретины – всегда. У нас есть опыт, хорошие, выносливые загонщики, удобная местность, вид на лежку и вы двое, на всякий случай. Главное, чтобы фелинты не подвели. А они никогда не подводят. Крутят восьмерку как миленькие, каждый шаргов раз. И никогда ничему не учатся.

– Ну, не все так просто, – добавил Кандар. – Подохнуть при охоте на фелинта можно запросто, особенно если попадется матерый, который уже однажды пережил загон. Такие на цветастые тряпки и шум не ведутся, сразу атакуют. Для этого Жерданы и тащат с собой целый арсенал, чтобы в случае чего просто забить тварь на месте. Им за такое полагаются лишние кри и бочонок пива, если выживут.

– Эти выживут, – проворчал Везим. В хриплом шепоте сквозило затаенное уважение.

До означенного охотником срока еще было порядком времени, но разговор сам собой затих. Везим возился с длинным двуствольным жахателем, к которому было намертво сведено лезвие топора, Кандар дремал, откинувшись на стуле, где-то в лесу троица братьев гоняла по болотам ошалевших фелинтов, а Брак размышлял. Благо, пищи для размышлений хватало.

Впервые за долгое время он оказался в роли ученика. Причем не так, как это происходило с тем же Часовщиком, где старший механик делился мудростью пусть и с младшим, но тоже механиком. В лесу все было по-другому, и Брак на собственной шкуре почувствовал то, что наверняка неоднократно испытывал Логи – ошеломление от количества свалившейся на него информации и чувство собственной бесполезности. Даже Кандар, который всю жизнь провел в степи и был старше всего на пару лет, – и тот знал о местных реалиях настолько больше, что на фоне Брака казался умудренным опытом лесовиком, с пеленок не вылезавшим из под замшелых коряг и добывшим свой первый эйнос года этак в три.

Странное было ощущение. Не сказать, что неприятное, скорее непривычное. И даже, пожалуй, немного притягательное.

Брак снова вытащил фигурку и принялся править сидящего на стуле человечка. Везим не обратил на это внимания, а вот Кандар встрепенулся и заинтересованно спросил:

– Это для забойки? На продажу делаешь?

Калека пожал плечами, выпрямляя фигурке руку. Та походила на причудливо изогнутую соплю и никак не желала становиться похожей на нормальную конечность.

– Скорее, для себя. Раньше я часто играл.

– Не садись за стол с Расконом, особенно со ставками. Рыжий сожрет тебя с потрохами и выплюнет в ближайший омут.

– Я и не собирался, – ответил Брак. – Если только сам предложит. Из меня не сильно хороший игрок.

– Предложит, – пробормотал Везим, правя лезвие топора. – Он всем предлагает.

– Никто не играет?

– Скорее, никто не соглашается, – пояснил Кандар. – Ты бы стал играть с противником, который заведомо сильнее тебя? Причем не просто сильнее, а сильнее настолько, что даже при победе ты будешь знать, что тебе попросту поддались.

Везим оторвался от своего занятия, хмуро посмотрел на сероглазого и проворчал:

– Детские игры.

– Напомни, мудрый лесной человек, кто владелец “Карги”? Под чьей толстой задницей ходят “Сирень”, “Архулас” и “Лесная Гнида”? – насмешливо спросил Кандар. – Может и тебе стоит начать играть, глядишь – разжился бы уже чем-нибудь. Хотя бы запасными штанами.

– Если бы я захотел, давно скупил бы половину вольных земель, а на сдачу еще какой-нибудь доминион из мелких. Кретины бегут на запад в поисках богатства, славы и прочей херни. Умные здесь живут для себя, для души. И никакие игры это не изменят.

– Забойка – это просто игра, – вмешался в назревающую перепалку Брак. – Она никак не связана с тем, насколько человек успешен или умен. Если кто-то хорошо играет – значит он долго учился и знает, как это делать правильно. А не потому, что впервые увидев фигурки он силой своего разума познал всю суть игры и с тех пор ни разу не проигрывал.

– Во! – поднял палец Везим. – Каждый мнит себя охотником, пока кушварка в жопу не клюнет.

– Брак, это самая занудная и скучная вещь, которую я слышал за последние недели. Как и сама Забойка. Ты поразил меня в самое сердце.

– Скучная она лишь для тех, кто кроме деревьев ни шарга в этой жизни не видел, – возразил калека, – Забойка является примитивным, но отражением жизни, дает возможность поработать мозгами тогда, когда нечем больше занять себя.

– И как же эта игра отражает вот это все? – показал руками вокруг себя сероглазый. – Грязь, червяков, вонючего Везима и твое занудство?

– Фелинты крутят восьмерку, да? – невпопад спросил Брак.

– Не только фелинты. Еще даргаши, выволки… – начал перечислять охотник.

– Восьмерка – это прием в Забойке, – перебил его калека. – Сложный, но эффективный. Берется одна фигурка, желательно помельче, и отправляется в петлю на вражескую половину поля. И там эта фигурка гадит противнику: уводит добычу, припасы, ломает строй и мешает охотиться. В идеале – вообще удачно уничтожает ключевую фигуру противника, пусть и ценой своей жизни. А потом возвращается на свою половину и, если надо, отправляется на второй круг.

– А разве игрок не будет тратить на это половину своего хода? – спросил Кандар, – Ну, то есть, движения на ход всего два, и тратить одно из них на бесполезную возню…

– Прием сложный. Я так не умею, – развел руками Брак. – Но я видел, как один флир за партию нанес противнику больше урона, чем весь остальной клан. Даже, если его уничтожат – соперник потратит на это свое время и силы, будет вынужден сломать и пересмотреть планы. Самое ценное в игре – не действовать по плану самому, а не дать этого сделать противнику.

– И причем здесь фелинты?

– Дай угадаю, тот самый флир играл против тебя?

В недрах накидки Везима едва слышно тренькнуло, словно крохотный колокольчик единственный раз ударил язычком по юбке. Брак дернулся.

– Ти-ха! – прошипел охотник.

Все в землянке замерло. Даже спертый воздух, казалось, сгустился еще больше. Единственными звуками, нарушавшими тишину, оставался шум леса над головой и едва заметная возня червяков.

Время текло медленно, вязко, с трудом отсчитывая проползающие мимо минуты. Потянувшийся было смахнуть крупную каплю пота с носа, Кандар был остановлен бешеным взглядом охотника, да так и замер на стуле с потешно поднятой рукой. Брак сидел неподвижно, чувствуя, как по спине стекает мокрое, насквозь пропитывая рубашку.

Ждали по ощущениям долго, целую вечность, хотя навряд ли прошло больше получаса. В какой-то момент Везим, до того напоминавший грязную кучу, сваленную в углу, вдруг подобрался, потянулся за жахателем…

И в этот момент в лесу заревело. Истошный, на два голоса вопль, захлебывающийся, бешеный и полный боли. Даже в надежном укрытии, которое давали стены землянки, этот звук пробирал до костей, заставлял вибрировать мышцы, о существовании которых Брак даже не подозревал. Схожий эффект производило рычанье одного знакомого отшельника, но в сравнении с лесной какофонией оно терялось, как теряется писк скиммера под колесами пробуждающегося гигатрака.

Везим испарился из землянки мгновенно, оставив после себя лишь дыру в сорванной крыше и осыпающиеся по стенам комья земли вперемешку с хвоей. Брак попытался вскочить за ним, но не рассчитал, занемевшие от долгого сидения мышцы подвели и он упал на пол, едва успев выставить вперед руки. Опытный Кандар столь глупых ошибок не совершал – поднялся неторопливо, не забыв смачно потянуться всем телом. Он помог Браку подняться, подхватил жахатель и полез наружу, цепляясь клешней за корни. Калека, ругаясь сквозь зубы и растирая колено, последовал за ним.

Лесная прогалина, еще утром представлявшая из себя запечатленное кистью неизвестного, но несомненно гениального художника полотно под названием “Безмятежная Умиротворенность”, утратила всякий намек на эту самую умиротворенность. Да и безмятежностью там не пахло.

Крохотный ручеек, огибавший густо усыпанный кустами пятачок земли под засохшей, наискось растущей плакальщицей, окрасился красным. Взрывая когтями почву, с корнем выдирая низкорослые заросли малины, на полянке бился в судорогах фелинт. Бился истово, исступленно, пытался найти опору для переставших вдруг слушаться конечностей… И не мог. Гигантский зеленошкурый кот, бессменный владыка и повелитель окрестных лесов, кричал от боли, навзрыд, сотрясая ревом приникшие к земле ветви плакальщиц.

И было от чего. Грудь и передние лапы пробили глубоко вонзившиеся деревянные колья, искусно закрепленные на стволе молодого орешника. Простейшая, примитивнейшая ловушка, в которую усталый фелинт влетел всей своей массой. Изогнутый луком ствол, лишенный удерживающей его растяжки, распрямился, глубоко вбив гигантскую, заточенную расческу в тело хищника. Неизвестно, какой ядреной отравой ушлый Везим смазал свою ловушку, но на кота она подействовало безотказно – мощные лапы подкосились, а свистящие в воздухе усы поникли, впустую сотрясая синими разрядами землю. Хотя и без яда фелинт был не жилец – один из кольев глубоко вошел в подмышку передней лапы и оттуда хлестала густая, багряная струя крови, заливавшая уютную полянку и смешивавшаяся с водой ручья.

Сжимая вспотевшими ладонями капитанский жахатель, Брак осторожно поковылял в сторону прогалины. Кандар давно убежал куда-то вперед, сходу вломившись в заросли колючего кустарника и оставив за собой ясно различимый след из каких-то серых тряпочек, в которых смутно угадывались обрывки драного плаща. Задерживаться у подыхающего фелинта калека не стал – тот уже даже не скулил, а изжелта-зеленые глаза успели подернуться мутной пленкой.

Зато за кустами, через которые Браку удалось продраться ценою пары длинных, мгновенно начавших кровоточить царапин, предстала совсем другая картина. Куда более драматичная.

Второй фелинт, чуть меньше первого в размерах и со светло-зеленой, лоснящейся шкурой, бился в силке. Тонкая, бледная паутинка дрожала, вибрировала, но крепко держала заднюю ногу, глубоко прорезав толстую кожу. На землю срывались редкие красные капли, а мощная лапа с матово-блестящими когтями потемнела от крови. Зверь пытался извернуться, чтобы разгрызть коварную ловушку, усы воинственно топорщились и искрили разрядами, а из пасти вырывался тот самый, пробирающий до печенок рев…

Но напротив фелинта невозмутимо стоял Везим. Стоял спокойно, будто праздный зевака на площади, высматривающий кабак на побухать. В руке охотника плавно раскачивался короткий дротик с зазубренным острием, при виде которого хищник прижимался к земле и оставлял попытки дотянуться до силка. Глаза его, огромные, немигающие, с разноцветными радужками, неотрывно следили за охотником.

Везим резко взмахнул рукой, но дротик не кинул. Фелинт дернулся влево, припал к земле, взрыкнув от боли. В этот момент рука лесовика пошла на второй замах, и оружие, прошуршав по воздуху оперением и блеснув наконечником, глубоко вонзилось в холку. Кот взвыл, всплеснул лапами, перекатился, подняв в воздух облако сухой хвои и раскидав вокруг крупные, колючие шишки. Охотник неторопливо потянулся за следующим дротиком, целая охапка которых торчала из ближайшей кочки.

Прислонившийся спиной к плакальщице Кандар смотрел куда угодно, только не в сторону расправы над зверем. В руке его была зажата дымящаяся трубка, которой сероглазый глубоко, до саднящего горла и слезящихся глаз, затягивался, поминутно откашливаясь и сплевывая на землю. Выбравшемуся из кустов Браку он вяло махнул рукой, предлагая занять место рядом с собой, после чего в очередной раз присосался к трубке.

Фелинт рычал и плакал, Везим методично и расчетливо кидал дротики, хвоя постепенно сменяла цвет с желтого на красный, а Браку тоже захотелось закурить.

Развязка наступила неожиданно. Притихший было хищник вдруг подобрался, съежился в комок и затих. Охотник отложил в сторону очередной дротик и потянул из-за спины жахатель.

Рывок был великолепен. Если бы где-то в мире раздавали награды за самое прекрасное и одновременно ужасающее зрелище, прыжок смертельно уставшего фелинта наверняка бы занял одно из первых мест. Сжавшаяся, словно огромная, живая пружина, тварь резко распрямилась, бросаясь на докучающего ей двуногого всей своей массой, нимало не заботясь о сохранности задней лапы.

Паутинка натянулась и с тонким, мелодичным звоном порвалась, успев напоследок до костей ошкурить часть лапы. Торжествующий рев фелинта, получившего, наконец, шанс достать обидчика, волнами прокатился по лесу. Взмыли в воздух трещащие синим усы, вытянувшиеся на длину человеческого роста, передние лапы метнулись вперед…

Везим плавно шагнул в сторону, пропуская летящего зверя мимо себя, после чего хладнокровно разрядил жахатель в мягкое подбрюшье. Дождался, пока отброшенный в сторону фелинт попытается подняться, после чего подошел ближе и жахнул во второй раз. В то же самое место. Огромный кот издал напоследок едва слышный, сиплый стон и затих, раскинув усы по поляне и заливая землю кровью из разорванного синей вспышкой живота.

Брака скрутило. Кандар отвернулся и до хруста сжал зубами трубку. Везим высморкался.

На краю прогалины из леса вышла нелепая троица гремящих накидками Жерданов. Старший снял с головы гогглы, прищурился, окинув взглядом происходящее, после чего разочарованно выдохнул. Потянулся в карман, не глядя достал горстку мелочи и высыпал ее в требовательно протянутую руку Жердана-младшего. Братья пошушукались, прыснули усталым смехом, после чего откупорили по бутылке с пивом и потопали к мертвым фелинтам.

С верхушки плакальщицы им вслед заорал осмелевший визжик.

Глава 17

– Вот это я понимаю, охота! – важно поднял палец Шаркендар, зачерпывая ложкой белесую, рассыпчатую массу прямиком из ракушки, – Страсть, азарт, вскипающая в крови ярость при виде готового к прыжку зверя! Благородная усталость и заслуженный отдых, приправленные свежей, сразу с огня, дичью. Это не кочевники с их варварством, когда обленившиеся ублюдки даже жопы с сидений не удосуживаются поднять, жахают на ходу. Здесь все настоящее, дышащее дикой природой, которую могут обуздать лишь сильные телом и духом!

– Ты когда в лесу в последний раз был, суровый…

– Вояка.

– Убивака грозный, а улиток жрет, – подытожил Жердан Младший, придирчиво выбирающий из двух топоров менее замызганный.

– Сами жуйте свою вонючую кошатину, мальцы. Вас еще на свете не было, когда я своего первого шатуна взял. И не глушилом поганым, а честной рогатиной…

– Дед дело говорит, – почмокал губами довольный Везим, прихлебывая пиво. – Глаза в глаза, да.

На лице охотника впервые за долгое время играла улыбка, на удивление приятная глазу и даже ласковая. Выданный ему бочонок с замысловатым штампом на пузатом боку добавлял улыбке искренности, а пара зеленых кристаллов, доставшихся лесовику от довольного Раскона, так и вовсе норовили растянуть уголки губ куда-то к ушам.

Брак в обсуждении участия не принимал, отмалчивался. Никакой разницы между охотой кочевников и лесовиков он не заметил – что там грязь, кровища и жестокость, что здесь. Эффективность забоя, поставленная во главу всего, никаких лишних телодвижений или сантиментов. Разве что масштаб происходящего в клане был куда больше, и добычу они собирали всю, вплоть до самой мелкой. Лесовики в этом плане щепетильностью не отличались – распотрошили и ободрали фелинтов прямо на прогалине, после чего в три захода перетаскали трофеи на плот, не забыв по пути опустошить облюбованную улитками скалу, примеченную глазастыми Жерданами во время загона.

Куда более привычный Кандар уже отошел от произошедшего и почти вернул себе привычную многословность, но даже он нет-нет, да и застывал не окончив движения, а серые глаза слепо смотрели в никуда.

Да и некогда им было обсуждать – Раскон поручил механикам на скорую руку расширить и настроить холодильный ящик “Карги”, чтобы туда смогли влезть отрубленные кошачьи головы. И даже сподобился объяснить, зачем это нужно – в Подречье, крохотной, домов на пятнадцать, промысловой деревушке еще две недели назад разместили заказ на пару фелинтов, кошмаривших местных лесорубов. Добыча богатая, как и награда, но делать недельный крюк в такую глушь никто из солидных горжеводов не собирался. А несолидным за такой заказ браться боязно – далеко не на каждом плоту был охотник, не уступающий талантами Везиму. К тому же, распробовавшие человечину хищники – противник куда более осторожный и опасный, чем вчерашняя парочка. Именно после стычек с такими на реке остаются гнить пустые горжи, терпеливо поджидая наткнувшихся на бесхозное сокровище счастливчиков.

“Вислая Карга” в Подречье тоже не собиралась, но после вчерашнего изменила маршрут. Благо, на пути подвернулось тихое лесное озерцо, где на ремонте якорилась мелкая, насквозь проржавевшая горжа с помпезным названием “Душитель Пяти Тысяч”. Когда суда сплотились, бравый, но слегка потасканный капитан Легван, неумело скрывая радость, перекупил у Раскона контракт на доставку флотилии плотов выше по течению, после чего “Душитель”, надсадно завывая единственным толкателем, пополз дальше на запад. А Шаркендар резко вывернул рули и повел плот на юг, в направлении Подречья.

– Сдадим эти головы, заодно возьмем что-нибудь на доставку, – пояснил Раскон, провожая взглядом удаляющуюся горжу. – Главное, чтобы выглядели свежими, никто не будет разбираться, те ли это фелинты.

Спорить никто не стал, да и зачем? На западе каждый вертится как может, никто в здравом уме не откажется заполучить награду, ровным счетом ничего не делая. К тому же, фелинтов они действительно убили, а чем меньше хищников, тем легче живется местным артельным. Так ведь? Брак собирался спросить про то, что произойдет, если обман раскроется, но Раскон его опередил веским:

– Зима все спишет.

Брак не в первый раз слышал это выражение. Его употребляли все: от почти всемогущего Пунтара до самого распоследнего плотовика, клянчащего ремонт движка в долг. На жаргоне лесовиков это означало примерно “не забивай голову, все утрясется само собой” и зачастую являлось последним, самым убойным аргументом в любом споре.

– Синие этого так не оставят. Меня будут искать! – вопил незадачливый должник, ведомый крепкими парнями куда-то за стену.

– Зима все спишет, – ласково улыбался ему кредитор, кивая проходящему мимо стражнику и демонстративно хрустя костяшками пальцев.

Поэтому спорить с таким весомым доводом Брак не стал, сосредоточившись на сведении морозильного ящика. Кандар, несмотря на обширнейшие знания и браваду, неумело управлялся с мелкими деталями, да и греть у него выходило плохо. Что для однорукого было простительно. Зато для Котобоя привычная работа стала отличной отдушиной, позволявшей отвлечься от навязчиво лезущих в голову картин вчерашней бойни.

Лежащая рядом голова фелинта укоризненно наблюдала за их возней засиженными мухами глазами.

Вдали от поселений Брак сполна оценил слова сероглазого о том, что они двое – механики, а не охотники. За исключением загона фелинтов и болтания на флире, с плота им выходить практически не приходилось. Зато Везим и Жерданы проявили себя во всей красе, доказывая делом, что Раскон не зря платит им кри.

Эти четверо чистили реку и окрестные берега с поистине шарговой эффективностью, прерываясь лишь на то, чтобы пожрать, выпить и похвастаться. На палубу летела рыба, улитки, дохлые кушварки со свернутыми шеями, какие-то редкие лохматые кусты с красными листьями, грибы, мертвые визжики, молодой выволк с широким гребнем мягких, еще не успевших набрать яда иголок… Один раз Жерданы даже приволокли шевелящийся мешок, полный крупных, с ладонь, пауков ярко-сиреневой расцветки. Мешок спустили на кране за борт, предварительно подвесив снаружи пару увесистых ракушек, а братья долго чистили одежду от липкой, полупрозрачной паутины и влажно поблескивающих пятнышек ядовитой слюны.

Пользуясь изгибами русла реки, которое в некоторых местах едва позволяло протиснуться широкому корпусу горжи, добытчики срезали путь едва ли не на каждой петле, выныривая из прибрежных кустов с очередной порцией трофеев. Везим даже не стал спускать на воду лодку, чтобы не толкаться бортами с массивным плотом.

Да и горжа не отставала. Освободившись от гнета связки плотов, “Карга” раскинула за кормой настоящую паутину – сложную ажурную конструкцию из металла, трубок и веревок, защищающую нежные медузьи сетки от рыбин, коряг и изгибов речного дна. Сосредоточенно пыхтящий на своем возвышении Шаркендар, ради такого случая даже притормозивший с традиционным полуденным пьянством, при малейших признаках опасности поднимал всю конструкцию из воды длинным, тугим рычагом, отчего скрытый в недрах подсобки движок надрывно стонал и скрипел. Зато в баках горжи, сперва неохотно, но с каждой минутой все сильнее начинала стучать капель эйра из гибких, ребристых трубок.

Со все увеличивающейся грудой дохлого мяса пришлось разбираться механикам. Брак было запротестовал, но усмехающийся Кандар предложил еще раз внимательнее изучить договор, и калеке пришлось браться за торденовский нож. Наблюдавший за этой сценой Раскон хмыкнул, посоветовал воспользоваться рукавицами, после чего утопал к себе.

– Раньше разделкой занимался младший Жердан, ну и Шарк помогал, – пояснил Кандар, потроша отливающую красным рыбину, длинную и мясистую, как колбаса северян. – Так что можешь смело требовать с него сатисфакцию.

– Что требовать? – буркнул Брак, с отвращением ковыряясь в мокрых паучьих тушках. Волосатые лапы подергивались и осыпались на палубу дождем сиреневых шерстинок. – Где тут вообще эйнос? В заднице?

– В заднице. Там еще два пупырышка, маленьких, надо подцепить сбоку.

– Это отвратительно. Надо было подольше с морозильником провозиться. Этак, до послезавтра.

Из надрезанного паучьего брюшка брызнуло густым и желтым. Брак отшатнулся, выронив нож и принялся грязно ругаться.

Несмотря на обилие добычи, после разделки от нее мало что оставалось. Костяшки эйносов – от крохотных, с ноготь паутинников до широких колец кушварковых ветродуек, которые без особых сложностей можно было надеть на руку как браслеты – все они ссыпались в общий таз. Изредка, по указке Кандара, из мертвых тел извлекались и другие ценности, вроде крохотной овальной губки, сидевшей глубоко под жабрами серебристой саляки – такие отлично фильтровали речную воду и много где использовались. Все остальное без жалости отправлялось в реку.

За “Каргой” тянулся длинный, скрывающийся за ближайшим поворотом, след бледно-розового: по расходящимся от горжи волнам весело скакали ошметки шкур, паучьих лапок и распотрошенных неумелой рукой рыбин. В воде безостановочно плескало, мелькали темные, влажные спины.

– Это отвратительно, – в который раз пробормотал Брак, выковыривая из раковины очередную улитку.

– Куда отвратительнее тебе станет, когда ты поймешь, что все вот это, – Кандар указал рукой на заваленный костяшками тазик. – Все вот это не стоит даже одного фелинтовского разрядника. Точнее, стоить оно столько может, но продавать ты будешь до зимы. Либо придется сдавать на вес, либо везти куда-нибудь далеко, где тебе дадут полную цену. А разрядник даже в самой засранной визжиками деревне у тебя купят еще вчера, солидно при этом переплатив.

– И за каким шаргом мы этим занимаемся?

Злобствовал Брак больше для порядка. Даже самому тупому джорку понятно, что фелинты – разовая удача. Как и подвернувшийся выгодный контракт. Горже нужен металл, эйр, эйносы, а команде нужно пиво, жрачка и кри. Раскон подходил к делу практично, не упуская своей маленькой, но постоянной выгоды. Даже, если ради этого приходилось каждый вечер отмывать палубу от всякой дряни и выслушивать нудеж тех, кому не посчастливилось заниматься разделкой.

– Стоило нанять сюда не механика, а мясника. С полным набором конечностей.

– Ты слишком много общался с Везимом, Четырехпалый. Встань, выдохни, взгляни по сторонам. Красиво ведь?

Брак с трудом распрямился и выразительно посмотрел за корму. Тушку выволка отнесло к прибрежным кустам и оттуда доносился смачный хруст, прерываемый тихим, утробным рычаньем.

– Смотри на это, как на некую лесную справедливость. Река кормит нас, а мы кормим реку. В итоге все возвращается туда, откуда пришло.

– Давай потроши, любитель справедливости.

– Я не могу, у меня лапка, – помахал в воздухе клешней Кандар. – На сегодня ты – повелитель ножа и рыбьих потрохов, крутись как джорк, но сделай. Считай это очередной проверкой.

– Говно. – пробормотал Брак.

Сероглазый просиял, словно услышал откровение самого Тогвия, и пошел облегчаться в нависшую над кормой кабинку.

– Наша жизнь, она как эта река, малец, – донесся сверху хриплый голос.

“Карга” вышла на широкий участок, и старик сполна этим воспользовался, жадно присосавшись к фляге. Сморщенный, острый кадык ходил взад-вперед как поршень компрессора. Залившись, Шаркендар прокашлялся, упихал под десну кусок красноватой смолы и развил свою мысль:

– В нее ссут, сваливают мусор, а на поверхности болтаются куски выпотрошенных трупов. О, еще гадят!

– Катись к шаргу, дед! – донеслось из кабинки.

– В конце ты, в облаке ссанины, приплываешь к огромной горе из тех, с кем был знаком в жизни. И прежде, чем успеваешь опомниться, – сам оказываешься ее частью. А река услужливо прибивает к твоему трепыхающемуся телу очередную порцию мусора.

По гладкой поверхности воды застучали редкие, крупные капли начинающегося дождя. Ветер налетел, рванул навес, по воздуху заполоскал незакрепленный конец растянутой на огромной раме зеленой шкуры.

Из леса показались недовольные братья, сгибавшиеся под тяжестью чего-то увесистого.

Брак мысленно застонал, перехватил нож и воткнул его в задницу очередного паука.

Дорога до Подречья заняла три дня, за которые Брак узнал о работе сборщика больше, чем за всю свою жизнь в клане. Руки болели, спину ломило, а плотная ткань каучуковых перчаток, казалось, намертво приросла к коже. К счастью, безумная охота первого дня вдали от поселений быстро сошла на нет, насытившиеся Жерданы покидали плот все реже, предпочитая ленивое таскание тяжестей, и лишь Везим неустанно пополнял горку добычи. Впрочем, делал он это за троих, так что работы у Брака по-прежнему оставалось много.

Отвлечься помогало разное. Все же, повседневных занятий на плоту куда больше, чем в душной мастерской или кузове трака. Мелкий ремонт горжи, сортировка эйносов, заправка банок, безуспешные попытки заставить шевелиться железную ногу… Кандар помогал как мог, но толку от этого не было – сил у Брака попросту не хватало, да и навык отсутствовал. Все равно, что пытаться связать свитер языком – противоестественно и противно, хотя, теоретически, возможно. Надо было либо полностью менять протез, чего Брак делать категорически не хотел, либо продолжать пыжиться. Этим он и занимался по вечерам, залившись эйром и вполуха слушая пьяные побасенки Шаркендара.