Текст книги "Лед (СИ)"

Автор книги: Андрей Панченко

сообщить о нарушении

Текущая страница: 2 (всего у книги 13 страниц)

Водка ухнула в горло как в сухую землю, разливая по жилам приятное тепло, и расслабляя тело. Холодная, даже вкуса я не почувствовал. Арсений и Тимоха повторили мой маневр. Впервые за несколько месяцев я почувствовал себя под защитой и в безопасности. Может это чувство и обманчиво, но сейчас мне было на это глубоко плевать. Рядом мои друзья, и я знаю, что за меня они пойдут в огонь и в воду!

Глава 3

Я сижу на деревянной скамейке в душном зале муниципального суда. Здание суда стоит на Манхэттене, оно построенного в греко-римском стиле, с высокими потолками, сквозняками и тяжелыми шторами. Воздух пахнет смесью старого дерева, чернил и табака. Сейчас курить можно везде, даже прямо во время судебного процесса, и все этим пользуются, и мои адвокаты, и прокурор дымят без перерыва, под потолком клубы смока, хоть топор вешай. Передо мной – толстый судья в черной мантии, строгий и молчаливый, с печатью закона над головой. Лицо судьи покрыто испариной и выглядит нездоровым, очевидно с давлением у этого любителя пожрать не всё в порядке, сразу видно – долго не протянет, ходячая холестериновая бляшка. Сбоку – двенадцать присяжных, мужчин, все поголовно белых. Смит сказал мне, что в составе присяжных в основном мелкие буржуа: лавочники, мелкие чиновники, отставные солдаты, собственники небольших мастерских. Уважаемые люди, с безупречной репутацией, которым позволено вершить судьбы других. Женщин и чернокожих среди них естественно нет – в Нью-Йорке женщины и афроамериканцы сейчас не имеют права быть присяжными.

Я не знаю их. Их лица скупы на эмоции. Кто-то сдержанно следит за ходом дела, кто-то, кажется, уже решил мою судьбу. Объективно ли вынесут они свой вердикт? Возможно. Хотя тут, в Америке конца девятнадцатого века, от личности подсудимого тоже много чего зависит. Если вы – бедняк, иммигрант, чернокожий или ирландец – шансы на снисхождение гораздо ниже, чем у белого англосакса или еврея, а конкретно моё положение для них спорное. Я конечно знаменитый полярный исследователь, первым побывавший на Северном полюсе, доктор, ученый, но вместе с тем я русский! Я не имею американского гражданства, что приравнивает меня в их глазах к иммигрантам, к тому же обвиняюсь я в убийстве их соотечественника, который был моим прямыми конкурентом. Возможно, если бы не я, Волков позорный, то первыми на полюсе были бы американцы!

Прокурор и частный обвинитель говорят громко, обращаются к присяжным с пафосом и риторикой, как будто играют роль. Мои адвокаты от них не отстают, они тоже ведут себя уверенно, харизматично, но при этом, в отличии от оппонентов, стараются опираться на факты и доказательства. Не речи толкают, а серенады наперегонки поют! Умеют же, подлецы! Это у них талант, или такому специально учат где-то в юридическом университете? И самое главное все торопиться, как на пожар… Суд идет быстро, это первое и последнее заседание, никто не собирается затягивать его на годы, как в тех фильмах, что я когда-то видел! Суды переполнены делами, и заседания поставлены на поток, за дверью буквально очередь стоит из подсудимых и их защитников!

Присяжные не задают вопросов. Они смотрят, слушают, впитывают. Когда закончится суд, они уйдут в совещательную комнату, а нам останется только ждать. Час, два, ночь. Они вернутся и скажут всего два слова: «виновен» или «невиновен». Если скажут «виновен» – меня сразу уведут, а суд возьмет перерыв, для определения мне меры наказания, если прозвучит «невиновен», суд закончится сразу, и я выйду из него свободным человеком.

– Что оставалось делать мистеру Волкову, когда он увидел, как двое черномазых пытаются убить многоуважаемого Ричарда Гросса⁈ Американского гражданина, знаменитого полярника, нашу национальную гордость⁈ Что он должен был сделать, как поступить? – Смит прохаживается перед трибуной с присяжными, стараясь каждому заглянуть в лицо – Да то же самое, что сделал бы любой из вас господа, любой честный, храбрый и порядочный человек! Он немедленно оказал ему всю посильную помощь, рискнув своей жизнью! В поединке с этими грязными неграми он вышел победителем, при этом мистер Рон Соверс, о причастности которого к нападению своих слуг на уважаемого мистера Гросса мы тут говорить не будем, никак не пострадал. Он был предательски убить эскимосом по имени Тупун, в то время, как мистер Волков, исполняя свой долг врача, оказывал раненому мистеру Гроссу необходимую помощь! Он не в силах был помешать преступнику, он даже не знал о преступлении! Когда мистер Волков, обеспокоился тем, что мистер Соверс куда-то пропал, преступление уже было совершено, а доктор Волков увидел уже только круги на воде, в том месте куда упало тело. Он и подумать не мог, что его проводник ослушается его приказа, и хладнокровно совершит убийство, он считал произошедшее несчастным случаем! По показаниям эскимосов, которым убийца признался в содеянном, мистер Волков не знал о намерениях Тупуна, не проявлял никакой агрессии к уважаемому Рону Соверсу, что и возмутило дикаря, заставив пойти на убийство. Да, у них был спор, они были конкурентами, мистер Соверс даже пытался арестовать доктора Волкова, и причины не любить друг друга у них были, но вместе с тем мистер Волков кристально честный, интеллигентный человек с безупречной репутацией, который готов решать свои разногласия со своими оппонентами исключительно цивилизованно!

Смит отошел от трибуны, подошел к своему столу и взял с него какую-то бумагу.

– Это решение федерального окружного суда Южного округа Нью-Йорка. Вынесено оно по иску мистера Волкова, о защите своей чести и достоинства. Судом было установлено, что мистер Волков необоснованно был обвинен рядом частных лиц, называть я их тут не буду, и журналистами в мошенничестве, воровстве, покушении на убийство и присвоении себе чужих заслуг! Судом иск был удовлетворён полностью, ордер полицейского суда Нью-Йорка об аресте мистера Волкова был отозван, в связи с его полной невиновностью! Как вы можете видеть, мистер Волков решает и всегда решал свои проблемы только в правовом поле, и не в его правилах опускаться до банальной поножовщины! Прошу приобщить это решение федерального окружного суда по Южному округу Нью-Йорка к материалам дела, в качестве доказательства со стороны защиты! У меня всё, уважаемый суд!

Да, повезло нам, что нанятые год назад Тимохой адвокаты всё-таки выиграли дело, которое длилось так долго. Толчком в судебной волоките послужило возвращение в штаты Чарли Гросса, который дал показания суду, полностью опровергнув обвинения Соверса старшего в мой адрес. Это решение мы получили только сегодня утром, как нельзя вовремя, повезло нам, нечего сказать…

– Господа присяжные – Тут же подскочил прокурор, как только судья дал ему разрешение говорить – Перед вами не просто человек. Перед вами – преступник. Перед вами – выбор между порядком и хаосом. Обвиняемый, сидящий на той скамье, не случайно оказался в этом зале. Это не ошибка. Он обманул и пролил кровь. Может и не своими руками, но совершено было это подлое преступление по его указанию! В этом нет сомнений! Дикарь, который состоял на службе у Волкова, ничего не делал без его указания и был его личным доверенным лицом! О чем вообще можно говорить, если убийца и Волков, после совершения преступления совершенно свободно продолжили путешествовать вместе? О чем говорить, если Волков сам принял все меры, чтобы эскимос не предстал перед судом и не дал показания? Он отправил его со своим личным поручением, не разрешив ему подняться на американский корабль, где правда без сомнений бы обнаружилась! Отправил с личным письмом убийцу! Соучастие Волкова в этом гнусном преступлении без сомнений доказано! Не дайте словам защиты затуманить очевидное. Не позволяйте жалости заслонить справедливость. За каждым преступлением стоит жертва, и эта жертва – не абстракция. Это честный и уважаемый всеми нами ученый-исследователь, полярник, ветеран, который пострадал от действий подсудимого. Вы – не просто присяжные. Вы – голос общества. И если вы сегодня скажете «невиновен», знайте: вы отпустите на улицу человека, который нарушил закон. Но если вы скажете «виновен», вы восстановите справедливость. Вы скажете: «Мы больше не потерпим!». Господа, пусть ваше решение будет не продиктовано страхом или сомнением, а только истиной и честью. Я прошу вас – во имя закона, во имя порядка, во имя жертвы – признать обвиняемого виновным!

Скотина этот прокурор, да и частный обвинитель тоже падла ещё та. Фактов у них нет никаких, но давят сволочи на нервы присяжным своим авторитетом и красноречием! Умеют же жути нагнать гады, аж я в свою виновность почти поверил, чего уж про присяжных говорить… Я бы им многое мог сказать, но не могу, мне не положено! После слов прокурора уже выступать никому нельзя, даже я, подсудимый, лишен последнего слова! Такое право у меня появиться только если вердикт будет «виновен», и выступить я смогу только перед судьей, прося о снисхождении, раскаиваясь или оправдываясь. Эти двенадцать типов, что решают сейчас мою судьбу, меня слушать не будут. Моё сердце предательски сжалось в ожидании неприятностей.

– Присяжные удаляются в совещательную комнату! – Судья только что закончил читать присяжным инструкции от суда, ещё раз объясняя их обязанности и законы применимые к делу.

– И чего теперь? Может сдрыснуть отсюда пока не поздно? – Обеспокоенно обернулся я к Смиту – Мой корабль под парами, успеем выйти в нейтральные воды пока они тут чухаются!

– Не успеете – Даже не попытался меня отговорить адвокат – С момента окончания слушаний вы под полицейским надзором. Попытаетесь сбежать, и вас арестуют, и к прочим обвинениям добавиться новое, я уже про залог не говорю, который вы не вернёте. Надо ждать.

– Судя по рожам присяжных, они не очень-то и поверили нашей истории – Я ткнул пальцем в пустую трибуну – Кто их набирал вообще?

– Шестерых выбрал я, а остальных прокурор – Смит снял свои очки и начал их протирать платком – В тех что я выбрал, я уверен, а учитывая то, что вердикт должен быть вынесен единогласно…

– Как вы можете быть в них уверенны? Вы же их в первый раз в жизни видите⁈ – Удивился я.

– Их я вижу впервые, вы правы – Усмехнулся Смит – Но все они имеют ремесленные мастерские или лавки, в которых трудятся рабочие. А я, между прочем, известен в узких кругах как адвокат Американской федерации труда. Самуэл Гомперс мой клиент.

– Ну тогда другое дело! – Сделал я вид, что обрадовался – Это всё меняет! А теперь нормально объясните, я нифига не понял! Не забывайте, что я не местный. Что такое АФТ

– АФТ – это профсоюз. Никто не хочет забастовок – Смит пристально посмотрел мне в глаза – Только крупные заводы и фабрики могут себе позволить простой, ожидая пока с рабочими разберется местная милиция, или частные агенты. На небольшой бунт рабочих в мелкой мастерской, власти могут не обращать внимание очень долго. Да и к тому же, обычно подавление беспорядков, которыми обычно сопровождаются забастовки, не обходится без порчи имущества и даже его полного уничтожения. Так что для мелкой мастерской забастовки могут окончится закрытием бизнеса, и даже долговой тюрьмой для владельца. Слышали про стальную забастовку в Хомстеде? Тогда погибло много людей, но и завод Карнеги потерпел почти миллионный убыток. Эту забастовку как раз АФТ и организовало…

– Мафия короче, так бы и сказали, а не ходили кругами вокруг – Улыбка на моем лице растянулась до ушей – А это… ну вы поняли, в цену ваших услуг входит?

– Какая мафия⁈ Что вы мистер Волков, с итальянцами мы никак не связаны, боже упаси! – Отмахнулся Смит – У нас всё законно! А выиграть ваше дело в моих же интересах, так как оно имеет большой общественный резонанс и делает мне рекламу, с вас я не возьму и цента сверх того, что мне уже заплатили!

– Ну да, забастовки по заказу, членские взносы рабочих и забастовочные фонды, которые никто не контролирует, и через которые легко отмыть серые деньги, подставные выборы профсоюзных лидеров… а так да, ни каких признаков организованной приступной группы – Я другими глазами посмотрел на скромного адвоката – Смит, а вы опасный человек!

– А вы слишком умны, мистер Волков, слишком – Смит говорил без угрозы, но читалось в его глазах что-то такое, что заставило меня поежиться. – Хотите совет вашего адвоката? Иногда надо промолчать, даже если вы и правы!

– Не примите мои слова за угрозу, я просто чертовски рад, что вы на моей стороне мистер Смит! – Примеряющее поднял я руки – Каждый зарабатывает как может, я не в праве никого осуждать! А борьба за права рабочих вообще дело благородное, как по мне. Давайте дружить? Я думаю наша дружба может быть даже взаимовыгодной. Я знаете ли для своих экспедиций закупаюсь на приличные суммы, а вы наверняка знаете много честных подрядчиков, которые не угнетают своих работников… У таких качество товаров как правило выше среднего, за что и переплатить иногда не грех, а то знаете ли, частенько обмануть бедного путешественника пытаются, всякий неликвид подсунуть…

– Я вас понял мистер Волков – Улыбка снова появилась на лице Смита – Мне нравится иметь умных друзей, ваше предложение принимается, и вы без сомнений можете обратится ко мне за помощью в любой момент, как к другу…

– Ну вот и славненько! – Я облегченно выдохнул – Значить мне не за что переживать, как я понял?

– Думаю да – Смит кивнул головой – Обычно в присяжные не берут полных идиотов.

Поговорили… Я задумался. Похоже, что Арсений знал, кого нанимал в мою защиту! Разведчик хренов, мог бы и сказать об этом, а то я едва в бега не кинулся!

Сижу на скамье, затекшей спиной прислонившись к деревянной спинке. Руки дрожат – не от холода. Пот стекает по виску, хотя в зале душно, а не жарко. Присяжные ушли уже два часа назад, но мне кажется, что прошло полжизни. Не смотря на разговор со Смитом, я нервничаю, и чем больше проходит времени, тем больше. Значить совещаются, значить есть сомнения! Каждый их шаг там, за дверью, в совещательной комнате, – как гвоздь в мою грудь.

Судья что-то бубнит секретарю, прокурор с каменным лицом листает бумаги, будто ему всё равно. Смит читает какую-то книгу, мой второй адвокат – мистер Лоури, – сидит, сцепив пальцы, будто в церкви.

И вот – щелчок двери. Присяжные возвращаются. Двенадцать лиц, каменные, серые, как мостовая после дождя. Старшина выходит вперёд. В отличии от остальных вершителей моей судьбы, на его щеках румянец, взгляд злой и недовольный. Он подаёт бумагу судье, и мне кажется, что у меня подкашиваются ноги – хоть я и сижу.

Судья разворачивает лист. Молчит. Читает про себя, хмуриться, перечитывает ещё раз, потом скрипнув зубами он не внятно, быстро бурчит:

– В связи с представленными доказательствами и согласно инструкции суда, присяжные постановили… Невиновен.

Последнее слово я не расслышал, и мир застыл. Что? Что ты сказал козлина толстая⁈ Неужели нельзя сказать громко, внятно и чётко⁈ Виновен⁈ Не виновен⁈ Мне сейчас на рывок уходить, или радоваться⁈

Только когда адвокат ткнул меня локтем, когда я увидел, улыбающегося Арсения, когда понял, что стоявшие раньше по бокам скамьи приставы куда-то исчезли, я понял: живой. Свободный!

Сука! Перенервничал напоследок. А ведь я едва не рванул в бега, готовясь силой прорываться на свободу! Ну нельзя же так над людьми издеваться! Я встал. Вокруг снова засверкали вспышки фотоаппаратов, ранее тихий судебный зал взорвался гулом множества голосов. Процесс был открытым, и журналисты заняли все свободные места на скамьях за моей спиной. Они молчали весь процесс, и вот теперь лавину из их вопросов как будто прорвало… Домой хочу!

На ватных ногах, не обращая внимания на окружающих, сквозь взгляды, шепот, тяжёлый скрип пола, я шёл не по залу суда – я шёл по тонкому льду, который вот-вот должен был треснуть. Как будто снова я в Арктике, и мною преодолена очередная опасная полынья. Лед должен был треснуть, но я вновь нашел способ его обойти. Я снова обманул костлявую, хотя она за мной и приходила, арестовать снова я бы себя не дал, а значить наверняка бы погиб при попытке побега, но обошлось, я не умер. Не в этот раз.

Глава 4

Я стоял на палубе парохода, и смотрел как за кормой исчезют огни Манхэттена. Был май 1893 года. Огромное судно, угольно-черное, с высокими трубами, дрожало от гула машины. Мы уходили в океан – в сторону Европы, домой, в Россию, к Петербургу. Пароход «Augusta Victoria» немецкой компании Hamburg-Amerikanische Packetfahrt плывет в Атлантический океан, сверкая лакированным деревом комфортабельных салонов и медью поручней. Я – пассажир первого класса, мой билет стоит больше, чем годовая зарплата рабочего, но взамен я получаю – ковровые дорожки в коридорах, шампанское по вечерам, обходительный персонал и вальсы Штрауса из оркестра, скрытого за пальмами в салоне.

Путь длинный: около двух недель до Гамбурга, затем поезд через Берлин и Кёнигсберг, еще день-два – и я в Петербурге. Впрочем, это не точно, в транспортной компании сказали, что из-за штормов иногда вместо Гамбурга судно швартуется в Бремене, но это не меняет общего маршрута.

Всю зиму я провел в Нью-Йорке, заканчивая судебные дела, читая лекции и давая интервью. Без ложной скромности можно сказать, что теперь я очень состоятельный человек. И дело не в платных лекциях и интервью, которые тоже приносили хороший доход, за денежный поток, что внезапно обрушился на мою голову, я должен благодарить банду своих адвокатов, во главе со Смитом. Хорошо иметь друзей среди мафиози… Акулы юриспруденции работали не покладая рук и не спя ночами, перевели десятки литров чернил, чтобы завалить исками американские суды. Не за бесплатно конечно, а за фиксированный процент от взысканной суммы.

Жертвами Смита помимо Соверса старшего, мошну которого мы основательно растрясли, поставив его на грань банкротства, стали и полицейский департамент Нью-Йорка, и газетчики, и даже Американское географическое общество, а так же ряд его членов. Большинство судов ещё не завершились, парочку мы проиграли, но и тех, что мы выиграли, хватило на то, чтобы основательно пополнить мой карман. Смит продолжает работать, и я надеюсь, что поток денежных средств из этого источника иссякнет ещё нескоро.

Я один, вся команда покорившая полюс уже давно убыла на родину, или к новым местам службы, и только я завис в Америке, со своими проблемами. Даже Тимоха, мой верный приказчик, занимающийся вместо меня раздолбая семейным бизнесом Волковых, ушел на «Единороге» в новое плавание, найдя в порту Манхеттена какой-то выгодный контракт. Кинули меня все, кроме Смита короче, бросили одного на чужом берегу! Эх… Ладно, зато я теперь путешествую первым классом на огромном пароходе, а не страдаю от качки в маленькой каюте зверобоя!

Рождество и новый, 1893 год я встретил в поместье Чарли Гросса, в компании Ричарда и их семьи. Принимали меня там как особу королевских кровей. Такое отношение со стороны прислуги и даже родственников братьев Гросс было мне понятно, ведь обоим я по несколько раз жизнь спас, о чем они растрепали каждому встречному. Понятно то мне это было, но и неудобно было очень сильно. Все пытались поблагодарить меня, общались подчёркнуто уважительно и даже с подобострастием, что меня сильно бесило. И только с Чарли и Ричардом, я себя там чувствовал расковано и свободно. От прочищения этого дома у меня в общем остались противоречивые чувства: с одной стороны – я был рад провести время в компании друзей, а с другой – больше я туда ни нагой!

Кстати Ричарда тоже оправдали по всем пунктам обвинения, так что мы теперь оба чисты перед Американским законом. А вот Тупун, бедолага, объявлен в федеральный розыск. Впрочем, эскимос об этом не знает, и вряд ли узнает до конца своей жизни, которую он, я надеюсь, проживет долго и счастливо.

– Мистер Волков! – Я обернулся, и увидел улыбающегося во все девятнадцать прокуренных зуба нашего капитана, Ганса Беккера. Он был одет в белоснежный китель и крутую фуражку. Говорил капитан на английском почти без акцента – Приглашаю вас составить компанию за обедом! Я познакомлю вас с достойными джентльменами, что сделали честь нашей компании путешествовать на этом пароходе! Все они просто жаждут пожать вашу руку!

Начинается… Я тяжело вздохнул, и не говоря не слова потопал за капитаном. Вот они, медные трубы, привыкнуть к которым мне еще предстоит. Каждая сволочь считает своим долгом подержать мою мозолистую руку каюра в своих потных ладошках! Достало! А ведь я когда-то хотел славы, из-за этого и начал снимать блоги про путешествия… Сбылась мечта идиота!

Первую неделю нас сильно качало – в Атлантике стоял ветер, и вода была серо-зелёной, холодной, безжалостной. Всю эту неделю я практически не вылезал из каюты, ссылаясь на морскую болезнь. Общения с толстосумами, моими попутчиками по первому классу, мне хватило за глаза и в первый день знакомства. Все их разговоры рано или поздно сводились к себе любимому, к бизнесу и мерянью письками, у кого длиннее и толще. Точнее, у кого больше связей, активов, бабла и недвижимости. А я для них был просто очередной экзотической зверушкой, знакомством с которой можно потом похвастаться друзьям и родственникам. Так что всю эту неделю я тупо спал, читал книги и жрал всякие деликатесы в гордом одиночестве, наслаждаясь покоем.

На вторую неделю шторма прекратились, и для меня плавание превратилось в ад. Отмазка про морскую болезнь больше не проканывала, мне пришлось выползти из своей берлоги. И я тут же снова попал в центр всеобщего внимания! Даже на прогулочную палубу было не выйти! Даже ночью! Волны утихли, и на палубу стали выходить женщины и дети. И все эти мерзкие дамочки, считающие себя центром вселенной, надув от обиды губы полезли ко мне, упрекая меня в том, что я не уделяю им внимание! Кто вы все, мать вашу⁈ Мне хотелось послать их всех туда, куда всем им давно была дорога! На х… к мужу в постель короче! Но приходилось натягивать на морду лица вежливую улыбку, оправдываться, извиняться за то чего я не делал, трепать за щеки отожравшихся до состояния розовых поросят младенцев и выдавливать из себя комплементы.

Когда плавание подошло к концу, я прям выдохнул от облегчения. Схватив свой чемодан и саквояж с бумагами, не дожидаясь грузчиков, я буквально первым спустился по трапу на причал порта Гамбурга. Через несколько минут, я уже был в зале прибытия порта, и подавал свой паспорт для контроля сержанту пограничной полиции, в то время как таможенники с интересом копались в моих вещах. Закончив формальности, я поймал пролетку и смотался к чертям собачим!

Сбежав, я снял не очень дорогую, но приличную гостиницу не далеко от вокзала, и до прибытия поезда, которому предстояло отвезти меня в Петербург, я тупо провалялся на диване, с бокалом пива в руках. Слава богу, что меня никто из вездесущих журналистов за это время не нашел! Впереди ждала родина – не та, с которой я уезжал, но всё же родная.

Я прибыл на Варшавский вокзал Петербурга рано утром. Еще только светает, но город уже не спит. После долгой дороги из Варшавы поезд наконец замедляет ход, и за запотевшими стеклами вагона показались знакомые силуэты – купола, телеграфные столбы, черепичные крыши рабочих предместий. Я раньше в Питере жил, и богом клянусь, если нанести на стены старинных домов граффити из баллончиков, мы тут же перенесёмся в мой двадцать первый век, настолько ничего не поменялось больше чем за столетие! У меня аж сердце в груди защемило…

Я сижу в купе первого класса. Стены обиты зелёным сукном, в углу – латунная лампа, чуть покачивающаяся от движения, позвякивает ложечка по стеклу стакана. Проводник, пол часа назад принес мне чай в серебряном подстаканнике. Поезд подаёт долгий гудок и останавливается с глухим скрипом. Проводник в форменном сюртуке открывает дверь моего купе и кланяется:

– С приездом, вашбродие!

Я спустился на перрон. Первая мысль: люди. Шум. Тепло. Запахи. Запах дыма, жареного лука от буфета, запах мокрой шинели. На мгновение закружилась голова.

Передо мной выросла толпа: военные, чиновники, фоторепортёры с треногами, разномастно одетые горожане. Я слышал выкрики:

– Вот он!

– Где он⁈ Где Волков?

– А молоденький то какой!

– Это сопля что ли и есть Волков⁈ Не может быть! Тот же и повыше, и побольше быть должен, и борода у того!

Подошёл человек в мундире флота, с медалями. Он протянул руку:

– Позвольте представиться, Решетников Константин Ильич! От имени Императорского Географического общества, поздравляю с возвращением, доктор. Россия гордится вами!

Снова вспышки, но я к ним уже привык, и только непроизвольно морщусь. Издержки профессии полярника, которые тут почитаются как в моё время космонавты. Чиновнику я жму руку, и киваю головой, чувствуя, как дрожат пальцы. Не от холода – от волнения. Какая-то молодая девка шустро сует мне в руки букет из полевых цветов и тут же растворяется в куче народа, что меня окружили. Повернув голову, я вижу флаг – наш, российский, с двуглавым орлом, над толпой. Среди встречающих я замечаю и часть моих товарищей по экспедиции – они держались вместе, смотрели на меня и улыбались. Мы переглянулись и коротко кивнули друг другу. И я и они знали – встреча будет долгой, в гостиницу меня никто не отпустит. Из толпы вдруг выбирается носильщик в синей жилетке с латунным номером. Он бежит ко мне:

– Багаж ваш? Разрешите, сударь?

– Да, бери, только далеко не отходи, я не знаю на чем и куда я поеду – Киваю я головой.

– Не извольте беспокоиться! Подождем и проводим в лучшем виде! Мы же понятие имеем, херой вы как никак!

Грузчик ловко хватает мой саквояж и чемодан, аккуратно принимает из моих рук длинное суконное пальто, и исчезает за моей спиной. Я вдыхаю влажный петербургский воздух с примесью дыма, навоза и пряников из вокзального буфета. Черт, хорошо то как!

– Пройдемте Иссидор Константинович, не ровен час дождь опять ливанёт! Крышу починяют, как вы могли заметить, а сегодня в столице дожди-с – Решетников хватает меня под руку – В здании вокзала накрыт фуршет, там будет удобнее!

Я взглянул наверх. И точно, как раз над нами часть крыши отсутствует, а по балкам перекрытия снуют рабочие, с интересом посматривая вниз. В просвете чернеют налившиеся влагой облака, готовые лопнуть в любой момент. Питер, он и есть Питер…

Топаем всей толпой в здание вокзала. В зале ожидания всё выглядит знакомо: зеркала в золочёной раме, колонны. Над кассами висят расписания поездов. Тут тоже людно, люди из других вагонов в основном третьего класса, толпятся у выхода.

Как только я вхожу в распахнутую дверь, как, оркестр, стоящий у входа в вокзал, поднимает медные трубы. Взвивается звук литавр, и на весь зал, на весь Петербург, словно с самого неба, звучит:

Боже, Царя храни!

Сильный, державный,

Царствуй на славу, на славу нам!

Царствуй на страх врагам,

Царь православный!

Боже, Царя храни!

Звук торжественный, величавый. Он заполняет пространство под высоким сводом вокзала, сливаясь с эхом шагов, скрипом сапог, и лёгким звоном медалей на груди офицеров. Пассажиры замирают. Мужчины снимают шляпы, солдаты – отдают честь, женщины крестятся. Среди встречающих – кадеты, сжимают фуражки в руках, смотря на меня с щенячьим восторгом.

После последнего аккорда наступает короткая тишина. И вдруг – всплеск аплодисментов, крики «Урааа!», и под это исконно русский боевой крик толпа идет в атаку! Я и глазом моргнуть не успеваю, как лечу к потолку, а затем падаю вниз. Меня подхватываю десятки рук, и снова вверх!

– Ура Волкову!

– Мать вашу! Всю душу вытрясите! На землю поставьте ироды! – Протестую я, но за гулом восторженной толпы меня никто не слышит.

Наконец меня, всего растрепанного и помятого опускают на землю, и в мою руку кто-то вкладывает бокал, полный шампанского. Да, выпить бы мне сейчас не помешало. Видал я в гробу, такую народную любовь! Сейчас бы кому-нибудь в зубы дать! Вот организатор этого мероприятия, Решетников который, как раз подойдёт! После подбрасываний адски болит ребро, шляпа моя где-то под ногами толпы, а рубашка видимо треснула под мышкой, хорошо, что на мне ещё и пиджак! Я поворачиваюсь, ища благодетеля глазами, и встречаюсь взглядом с Егором Корнеевым. Он в парадной форме, на груди полно наград, на поясе кортик, а звезд на погонах как будто больше стало…

– Терпи командир! – Орет он мне на ухо, перекрикивая адский шум, что стоит вокруг – Тебе сейчас только благодарственную речь сказать надо, и мы тебя заберём! Не повезло тебе, что ты один, все шишки твои, нам проще было, мы на всех эти лавры поделили.

– Какая к чертям речь⁈ – Меня уже трясти начинает от злости – А не пошли бы они все в пень⁈

– Ха-ха-ха! – Смеётся Егор – А что, пошли их, будет интересно завтра во всех газетах прочитать, как Волков своих восторженных поклонников и официальных лиц матом крыл!

– Да иди ты! – Мне было не до шуток. Носильщик с вещами и пальто где-то потерялся, шмоки мне попортили, по торсу настучали, и за это я их всех ещё и благодарить должен⁈

– Ага, и правда, пошел я, а то мне второй раз достанется, а оно мне надо? – Заржал довольный Корнеев, и тут же исчез в толпе.

– Вот же собака сутулая… – Процедил я сквозь зубы. Похоже говорить всё же придётся.

Я залпом выпил шампанское, и оглянулся в поисках броневика, с которого можно толкнуть речь. Раньше сядешь, раньше выйдешь. – народная мудрость! Надо уже отбиться от всех этих церемоний, и ехать в гостиницу. Так где броневик? Нету что ли? Наверно на Финском все броневики паркуют, и только там их дают на прокат поюзать, чтобы с них выступать перед толпами народа… А это что там в углу? Ящики строителей? На нем фотограф какой-то устроился. Сойдёт!

Я быстро подошел к ящику, улыбнулся фотографу, а затем бесцеремонно схватил фотоаппарат за треногу и снял нафиг со своей будущей трибуны. Не обращая внимание на возмущенный вопль журналюги, который тут же спрыгнул вниз, боясь потерять дорогую аппаратуру, я забрался наверх.

– Господа… Господа! – В первый раз меня не услышали, а после второго, когда я заорал как резанный, в зале мгновенно возникла пауза, толпа замолкла, повернув головы ко мне.

– Мы вернулись! – Начал я торжественно. Чего говорить я знал, речь давно написана и выучена, к тому же я немного сплагиатил… – Вернулись с края земли, оттуда, где кончаются карты, где нет деревьев, где только лёд, ветер и звёзды над белой пустотой. Мы были там не ради славы, не ради наград. Мы были там – ради науки, и ради России. Мы прошли через бури, через лёд, через тьму и голод. Мы хоронили товарищей под снегом, где нет креста и не растёт трава. Но мы не отступили. Мы вели дневники, мы вели замеры, мы несли знамя Империи на полюс холода – и оно не упало. Если вы сегодня встречаете меня как героя – знайте: героями были все те, кто помог мне в осуществлении задуманного! Те, кто мог, но не пошел на полюс, чтобы дать мне шанс, те, кто проложил мне путь! Помните их, ибо они и есть настоящие герои! Я назову их поименно: Корнеев Егор Антонович, Сизов Карл Фадеевич, Галицкий Семён Иванович, и особо хочу отметить Куницкого Фрола Лукича! Без них ничего бы не получилось! И пусть знает Европа и Америка – на Севере имя России звучит громко, как треск льда под ногами. Спасибо вам – за то, что ждали. За то, что верили. Слава Отечеству. И пусть каждый, кто отправится вслед за нами, знает: Россия не знает края!