Текст книги "Фелисия, или Мои проказы. Марго-штопальщица. Фемидор, или История моя и моей любовницы"
Автор книги: Андре де Нерсиа
Соавторы: Клод Годар д'Окур,Луи-Шарль Фужере де Монброн
сообщить о нарушении
Текущая страница: 35 (всего у книги 38 страниц)
У меня были все основания полагать, что девица эта, проживая в доме господина Леду, вряд ли постоянно помнила о своем благоразумии. Есть люди, темперамент которых напоминает механизм, приходящий в движение только после его завода. Нанетта неоднократно подчеркнула в нашем разговоре, что хозяин ее принадлежит к людям, давно позабывшим о природном своем предназначении, отчего единственным занятием их является вмешательство в чужие дела, попечение дам преклонного возраста, отпущение грехов и проводы старушек в последний путь.
Я поехал во Дворец правосудия; там я встретил председателя; когда заседание окончилось, мы отправились к нему и, сняв наши мантии, решили навестить мадемуазель Лоретту. Увидя нас, Лоретта обрадовалась. Будучи осведомленной о несчастиях Розетты, она принялась выспрашивать у меня подробности ее ареста, попеняла мне на неосторожность и снисходительно-жалобным тоном заверила меня, что она чрезвычайно растрогана бедами подруги. Лоретта пригласила нас остаться на обед, мы поблагодарили, но отказались; ее выставленные напоказ прелести соблазняли нас принять предложение, но огонь, снедающий меня, уже нашел выход сегодня утром, а председатель не воспламенялся никогда. Посему мы с ним находились в равном положении.
Мы отправились на улицу Сент-Оноре к очаровательной торговке драгоценностями. Все рассмотрев, раскритиковав, поторговавшись и поспорив о цене множества вещиц, мы вышли из лавки, так ничего и не купив. Я вернулся домой к обеду. После обеда я поднялся к себе и стал ждать господина Леду. Он сдержал свое слово и прибыл около трех. Поприветствовав отца, духовник задержался у него для короткой беседы, а затем спустился ко мне в сад, где прежде всего прочитал мне статью из альманаха янсенистского толка и только потом наконец спросил, какого рода признание я хочу ему сделать. Я ответил, что разговор будет происходить у председателя де Мондорвиля и моя карета ждет во дворе. Если он не возражает, мы тотчас отправимся к председателю. Он согласился, и мы поехали. Дорогой маркиз, я, как и подобает молодому судейскому советнику, привык мчаться по улицам Парижа во весь опор; впрочем, лошади мои иначе и ездить не умеют. Господин Леду, привыкший разъезжать в экипажах исключительно со святошами и старухами, был в ужасе от той скорости, с которой мы мчались, и попросил меня приказать моим людям сбавить ход: служителю церкви не подобает нестись сломя голову, словно желторотому юнцу. Он даже процитировал по-латыни отрывок из постановления Иерусалимского собора, дозволяющего возницам не слушаться своих господ, когда те приказывают им гнать коней во весь опор.
Признаюсь вам, маркиз, по дороге я пережил немало неприятных минут: множество господ, чьи упряжки были заведомо хуже моей, то и дело обгоняли меня, стрелой проносясь мимо. Беседа наша тоже не клеилась, я только раз рассмеялся, когда господин Леду, проезжая мимо Оперы, по ошибке перекрестился. Председатель был в превосходном настроении. Уговорив господина Леду выпить немного прохладительного, мы приступили к разговору. Когда ты в компании, мысль твоя всегда более дерзка. Я заявил всем, что люблю Розетту, а так как из-за меня она попала в заточение, то я обязан сделать все, чтобы ее оттуда вызволить. Не зная, как долго мой отец намеревается держать ее в приюте, я даже был готов согласиться больше не видеться с ней – при условии, что ей предоставят возможность жить в довольстве и неге. Благочестивый наставник, к моему удивлению, слушал мои речи вполне миролюбиво. Он не стал читать мне мораль, ограничившись изящной и немногословной проповедью, произнести которую он был обязан. Но, начав с похвалы благоразумию отца и порицания моего необдуманного поведения, он заявил, что, будучи служителем Господа, а также по убеждениям, не может вмешиваться в это дело. Напрасно я уговаривал его. Пропустив мольбы мои мимо ушей, господин Леду торжественно попросил меня более не утомлять его слух просьбами подобного рода. Я уже было совсем отчаялся, как вдруг председатель небрежно обронил:
– Что ж, жаль, ибо девица эта отличается весьма возвышенными качествами. Она вместе с другими совершила паломничество на кладбище Сен-Медар к могиле священника-янсениста, где впала в экстаз и на нее нашло озарение[63]63
…на нее нашло озарение. В 1729 году в Париже прошел слух, что возле могилы янсенистского священника Франсуа де Пари на кладбище Сен-Медар стали твориться чудеса: приходившие к могиле люди впадали в божественный экстаз и предсказывали будущее, больные и немощные излечивались от своих недугов.
[Закрыть].
Разумеется, дорогой маркиз, Розетта понятия не имела ни о каких янсенистах, никогда не отличалась ясновидением, а в экстаз впадала только во время любовных игр. Однако выдумка председателя мне очень помогла в деле вызволении Розетты, ибо без помощи господина Леду мне вряд ли бы удалось это сделать.
У почтенного Леду была единственная слабость: он был ревностным янсенистом и, когда он слышал, что кто-то хотя бы на малую толику склоняется к сему учению, готов был помогать неофиту во всем. Я не стал его разубеждать, решив подождать до конца задуманного предприятия. Главное – убедить человека, что он действует по собственному желанию, и не разубеждать его в этом до окончания предприятия.
Поразмыслив, господин Леду спросил нас, точны ли те сведения, кои мы только что сообщили ему о Розетте. Разве мы могли разочаровать его? И наконец в нем заговорило милосердие, сердце его умилилось, и он пообещал вскоре встретиться с нами и сообщить свое окончательное решение. Господин Леду покинул нас, и мой экипаж отвез его на благотворительное собрание. Карета председателя доставила нас в Оперу: кажется, в тот день давали «Школу любовников», однако автора я припомнить не могу. Мы с председателем поздравили друг друга с успешным продвижением нашего дела, ибо за него взялся сам господин Леду. Спектакль нашего внимания не привлек; мы, в основном, развлекались тем, что разглядывали дам и злословили на их счет.
На следующий день я написал Розетте письмо, где сообщил, что мы решили выдать ее за сторонницу учения Янсения[64]64
Янсений Корнелиус (1585–1638) – голландский теолог, основатель учения янсенизма.
[Закрыть], и предупредил, что в случае необходимости ей придется сыграть эту роль. Однако чего не сделаешь ради свободы? Я даже послал ей несколько книг, излагающих основы янсенизма и краткую его историю. Чтение давалось юной неофитке нелегко. Меня же это приключение начинало забавлять. Вскоре я известил Розетту, что вынужден вместе с отцом уехать в деревню и пробыть там несколько недель, но она не должна отчаиваться: Лавердюр будет держать мою любимую в курсе всех дел.
Заметьте, дорогой маркиз, я не пожелал сказать председателю, что его слуга, переодеваясь в женское платье, от моего имени посещает Розетту. Впоследствии вы вспомните о сем уточнении.
Мы уехали в отцовское имение. Розетта усиленно читала присланные ей книги, готовясь исполнить роль, о которой я написал ей в своем последнем письме. Времени для чтения и для слез, кои проливала она, проклиная мою выдумку, у нее было предостаточно. Однако не будем забегать вперед.
Отцовское поместье, куда мы отправились, находилось в Пикардии. Воздух там здоровый, пейзажи великолепные, дом, хоть и не новый, обустроен превосходно. Этот дом был похож на тех женщин, которые, утратив свежесть юности, приобрели очарование зрелости, отчего стали еще привлекательней, и встречаться с ними стало еще приятней. Несколько дней мы жили уединенно, не нуждаясь в обществе: отец приехал в эти края уладить кое-какие свои дела. Постепенно окрестные дворяне, прознав про наш приезд, стали наносить нам визиты. Вежливость заставила нас отвечать тем же. Наши приемы пришлись всем по вкусу; нас также принимали как нельзя лучше. Пикардийцы в большинстве своем люди душевные, не склонные к лицемерию. Их хорошие стороны заслуживают всяческого уважения, однако стоит их попросить сделать что-нибудь, не соответствующее их природным наклонностям, как они тотчас начинают уворачиваться, хитрить и лукавить.
Дома, где нас принимали, не заслуживают специального описания. Упомяну только об отставном офицере, жившем в полуразвалившемся замке. Счастливо избежав ужасов наводнения, офицер сей, едва сводивший концы с концами, надменно отверг помощь соседей, искренне желавших ему добра. Гордыня его питалась сознанием того, что его предки – в отличие от предков соседей – служили под знаменами Филиппа Августа[65]65
Филипп II Август (1165–1223) – французский король (1180–1223), разбивший 27 августа 1214 года при Бувине коалиционные войска под предводительством германского императора Оттона IV.
[Закрыть] и имели счастье сложить голову в битве при Бувине. Был я и в доме, убранство которого по местным меркам считалось роскошным. Однако настенные шпалеры были откровенно изъедены временем. Меня везде встречали приветливо, но если говорить о женщинах, то мне попадались только провинциальные жеманницы, чей круг чтения ограничивался забавной поэмой господина Грессе[66]66
Грессе Жан-Батист (1709–1777) – французский поэт и драматург, автор сатирической поэмы «Вер-Вер», высмеивавшей монастырские нравы.
[Закрыть]. Встречался я также с монахами. В мою честь они не раз устраивали шикарные трапезы. Разумеется, я бы предпочел приемы, устроенные людьми светскими, ибо все, что связано с попами, мне глубоко противно. Словом, дорогой маркиз, целых шесть недель я – один или вместе с отцом – наносил визиты провинциальным дворянам, людям добрейшим, однако совершенно лишенным светских манер; а ежели среди них и встречались особы вежливые, то у них обычно напрочь отсутствовал вкус. Короче говоря, в провинции люди ведут себя так, как вели наши далекие добрые предки. Один наш зимний ужин в узком кругу стоит всех сельских развлечений вместе взятых. Напрасно пытался я завязать какую-нибудь интрижку: обстоятельства никак тому не способствовали. Когда же я пару раз обнаружил объекты, вполне достойные моих пылких устремлений, оказалось, что хорошенькие пикардийки имеют только горячую голову, а в остальном же холодны как лед.
Подобно страстному поклоннику цветов, готовому довольствоваться любыми цветущими растениями, я все же сумел несколько раз – и то совершенно случайно – сорвать цветки удовольствия. Однако хвастаться мне нечем: цветы сии, не будучи взращенными в цветниках, подобных парижским, не отличались ни блеском, ни ароматом последних. Жители Пикардии отличаются удивительной простотой. Если бы вдруг весь мир утратил веру, ее можно было бы отыскать в Пикардии. Пикардийцы набожны и суеверны, впрочем, эти два свойства мало чем отличаются друг от друга. Развлекла меня всего лишь одна интрижка.
Глава V
Молодой человек, сын богатого фермера, был влюблен в дочь – своего соседа, причислявшего себя к благородным. Юный фермер обожал свою возлюбленную, и та отвечала ему полной взаимностью. Отец не знал, что дочь его влюбилась в простого землепашца: никто не поведал ему об этом. Девушка была уверена в благородстве своего избранника, они любили друг друга и строили планы на будущее. Она хотела поскорее навеки соединиться с возлюбленным, которого обожала. Она не могла подарить жениху дворянский титул, он же мог взять себе в качестве имени название принадлежавших ему плодородных земель, а также распорядиться суммой в пятьдесят тысяч ливров. Однако отец девушки постановил, что дочь выйдет замуж только за дворянина. Неугомонный темперамент девицы воспротивился этому, и вот уже два года как благородная красавица состояла в связи с представителем третьего сословия. Когда же скрывать последствия этого романа стало невозможно, отец девицы, вместо того чтобы осчастливить отца будущего ребенка и женить его на своей дочери, предпочел распространить слух, что творцом плода, носимого под сердцем его дочерью, является знатный кавалер ордена Святого Духа, который останавливался у него в доме проездом из Версаля. Так Ромул[67]67
Ромул – согласно преданию, основатель, вместе со своим братом-близнецом Ремом, города Рима (ок. 753 г. до н. э.) и его первый царь; сын весталки и бога войны Марса.
[Закрыть] прослыл сыном Марса! Так и у многих знаменитостей, носящих громкие фамилии, отцы нередко зовутся Жеромами Блюто (таково было имя юного фермера).
После родов мадемуазель де Беркай перестала встречаться с тем, кто заставил ее вступить на тропу материнства, вновь став послушной дочерью. Молодая мама смирно сидела в отцовском доме, ожидая перемен к лучшему.
Несчастный влюбленный фермер, отчаявшись и не обладая избытком ума, обратился за советом к другу. Тот поведал ему об одном пастухе, который, по утверждению всей округи, был колдуном. Мимоходом заметим, что, когда люди верят в колдунов, эти последние множатся со всех сторон, словно грибы. Блюто нашел колдуна. После долгих уговоров и обещания немалого вознаграждения колдун дал ему флакон с какой-то жидкостью и приказал подмешать зелье в питье той, чье сердце он хочет вернуть. Фермер взял флакон и стал ждать, когда представится удобный случай им воспользоваться, и наконец дождался.
Наступил церковный праздник. Местный кюре пригласил меня и отца в гости, а дабы оказать нам честь, позвал еще нескольких дворян, священников, а также господина Блюто и его бывшую любовницу. Трапеза была обильна; за столом собралось не менее двадцати пяти человек; кюре прямо-таки светился от радости. Так как среди местных женщин мадемуазель де Беркай была самой привлекательной, то я усадил ее между собой и кюре, решив непременно воспользоваться случаем и получить удовольствие, ибо курочка была хороша и не новичок в любовных делах.
Ее бывший возлюбленный, разумеется, мечтал оказаться на моем месте, но, когда даже шпага уступает тоге[68]68
Парафраз известного изречения Цицерона: «Cedant arma togae» («Пусть оружие уступит место тоге»).
[Закрыть], смиренному земледельцу тем более не след роптать. Захватив с собой флакон с любовным напитком, Блюто пытался улучить момент и налить его в стакан моей очаровательной соседки по столу. Момент так и не представился, и, как это часто случается с людьми, одержимыми одной идеей, молодой человек, окончательно потеряв голову, а вместе с ней и надежду, опорожнил флакон в большой кувшин, вмещавший пинт[69]69
Пинта – мера объема, равна приблизительно 0,5 л.
[Закрыть] шесть – восемь: в этом кувшине была сладкая домашняя наливка, которую должны были подать к десерту. Застолье было шумным. Священнослужители много ели, а еще больше пили, после чего принимались проклинать еретиков и прославлять местные вина. Я, не теряя времени, стал ухаживать за своей соседкой и весьма в этом преуспел. Имея немалый опыт в делах любви, женщина даже вполне скромного темперамента всегда будет опережать вас по части способов извлечения удовольствия. Поведение гостей становилось все свободнее, и мы с соседкой под шумок удалились в сад. Вскоре дело сладилось, и я уже предвкушал грядущие удовольствия. Но тут подали десерт, и всеобщее веселье стало еще шумней. Раз в жизни надо непременно побывать на сельском празднике. Он сразу же напомнит вам золотой век, тот добрый и прекрасный век, когда простые и бесхитростные люди веселились и наслаждались от души, не сознавая в полной мере своего счастья.
Принесли вышеупомянутый большой кувшин, откуда всем в стаканы разлили наливку, очень сладкую и крепкую. Ни отец, ни я, ни моя соседка пробовать ее не стали, а продолжили пить бургундское, кое отец мой захватил с собой. Тут подошло время встать из-за стола: господин кюре, раскаявшись, что принял лишнего, решил исполнить свои обязанности, то есть отправиться в храм и прочесть проповедь. Мы поднялись и пошли в церковь. Моя новая приятельница шла рядом со мной. Разумеется, мне бы хотелось оказаться с ней в совершенно иной обстановке, но в здешних краях приходилось довольствоваться и этим.
Проповедник стал говорить вполне за здравие; речь его лилась свободно, а так как начал он ее с похвалы святой Деве, то основным содержанием проповеди стал призыв к целомудрию. Впрочем, завершить наставление ему не дали.
Напомним, что к тому времени, когда стали разливать содержимое большого кувшина, приворотное зелье успело как следует перемешаться с настойкой, и эффект получился двойной: во-первых, кровь у гостей забурлила и всем срочно приспичило заняться любовью, во-вторых, зелье подействовало как слабительное. В зависимости от темперамента сказывалось больше первое или второе действие.
Оратор вошел в раж и хлопал себя руками по бедрам, мы мирно подремывали, но тут начало действовать колдовское зелье. Некоторое время проповедник сопротивлялся; меж тем действие зелья стало сказываться у всех гостей, и у священников, и у мирян, словом, у всех, кто был на обеде. Никогда еще я так не смеялся, глядя на лиц духовного звания: сидя на стульчиках, они вертелись во всю, рыская глазами в поисках тех самых добродетельных особ, коим воздавались хвалы с кафедры. Крестьяне, созерцавшие сие зрелище, тихо смеялись; сметливые от природы, они отнюдь не испытывали почтения к своим духовным пастырям. Дальнейшие же поступки этих пастырей и вовсе лишили их уважения прихожан.
Вдруг местный Златоуст, испустив восторженный вопль, сотрясший своды храма, не сумел совладать с воздействием коварного зелья и с неудержимой силой выпустил из себя зловонную струю. Опешив от такого несчастья, он умолк и замертво свалился на пол. Прихожане бросились приводить его в чувство, но, подбежав, они увидели, что кюре вовсе не думал умирать. Разобравшись, в чем дело, добросердечные прихожане стали срочно воскурять благовония, коими вскоре наполнилась вся церковь.
Все от души смеялись над случившимся, причем тот, кто смеялся громче всех, через некоторое время сам становился предметом насмешек. Началась служба; отец мой, не удержавшись, напомнил мне историю византийского императора Константина Пятого, прозванного Засранцем, ибо во время процедуры крещения он покакал в купель.
Не успели пропеть первый псалом, как двое певчих, подгоняемые естественной надобностью, сбросили певческое облачение и опрометью рванулись во двор. Видя их бегство, прихожане удивленно переглянулись; освободившиеся места заняли двое кюре. Однако певческие одеяния явно уподобились хитону Несса[70]70
Хитон Несса – пропитанный отравленной кровью кентавра Несса, хитон нес гибель всем, кто его надевал.
[Закрыть]: не пропев и десятка строф, священники скинули их и помчались вон из церкви вслед за своими собратьями, испытывая те же самые муки. Прихожане, давно уже сдерживавшие смех, разразились громовым хохотом. И только приходской священник твердо стоял на своем посту: кишки его бурлили, выталкивая из себя бесценные остатки зелья, но он был непоколебим. Возможно, он желал уподобиться римским сенаторам, не пожелавшим покинуть свои кресла даже под угрозой смерти, в коих они и были зарезаны захватившими Вечный Город галлами.
Древние народы узнавали богов по чудесным ароматам, курившимися там, где ступала нога божества; так вот, готов поклясться, ни один из наших тогдашних сотрапезников не имел ни малейшего шанса заслужить звание языческого божества.
Воздействие наливки, вернее, любовного напитка, не ограничилось разжижением содержимого желудков, куда попал сей напиток. Мы видели, как многие жертвы приворотного зелья, охваченные любовным безумием, бросались обнимать всех женщин и девиц, кои только попадались им на глаза. Разумеется, объятий им было мало, и они ясно давали это понять. Однако кругом было слишком много зрителей, и стыд постепенно отрезвлял их. Природа поступила не слишком разумно, заставив нас, мужчин, скрывать один из самых замечательных наших органов: стоит нам забыть об условностях, как нам тотчас хочется продемонстрировать сие чудо. Мы были свидетелями, как некий шестидесятидвухлетний капеллан, принявший, видимо, двойную порцию напитка, а может, просто в силу привычки, скинув с себя почти все одежды, в непристойном виде погнался по лугу за уродливой старухой-пастушкой. Вслед ему неслись насмешливые крики: нимфа бежала резво, но, когда новоявленный Аполлон уже был готов схватить свою Дафну[71]71
Дафна – дочь речного бога Пенея; уклоняясь от преследования влюбленного в нее Аполлона, была по его просьбе превращена в лавровое деревце.
[Закрыть], она плюхнулась в болотце с грязной водой, куда следом за ней свалился и божественный служитель церкви. Добрые прихожане вытащили обоих: и один, и другая были покрыты таким толстым слоем грязи, что различить их было неимоверно трудно. Ах, дорогой маркиз, как я хохотал, созерцая сей спектакль! Как жаль, что подле меня не было Калло[72]72
Калло Жак (1592–1635) – французский художник и гравер, мастер гротескной карикатуры.
[Закрыть]! Глядя на эту сцену, он бы, несомненно, создал одну из лучших своих карикатур. Как вы догадываетесь, причиной этого переполоха было приворотное зелье, налитое в общий кувшин незадачливым воздыхателем. Как я уже говорил, действие напитка не затронуло ни меня, ни моих планов. Когда один проигрывает, другой непременно выигрывает.
Я на время расстался со своей красавицей. Вскоре мадемуазель де Беркай сама нашла меня. Это случилось в густой рощице, на аллее, где плющ, уподобившись страстному любовнику, обвивал молодой вяз, юная лоза льнула к стене из лип и сикомор, слышались шепот серебристых волн и нежные птичьи трели. Разумеется, я мог бы, подобно нашим поэтам, еще долго описывать эту картину, но если я сам, не теряя времени, устремился к цели, то к чему мне томить вас, описывая излишние, в сущности, подробности? Итак, мы пошли по аллее, нас окружала высокая трава, мы упали в нее; красавица была взволнованна, я был возбужден; Венера подала сигнал, стыдливость была забыта, и амур прикрыл нас своими крыльями; но погода вдруг испортилась: небо потемнело, по нему поплыли тучи, загремел гром, и нам пришлось поторопиться. Затем мы побежали домой.
Радостные и еще возбужденные, мы вернулись в жилище кюре. По дороге моя нимфа без устали возносила мне хвалы. Особенно удивляло ее, что я был дворянин. Черт побери, маркиз, рядом с ней я чувствовал себя настоящим деревенским здоровяком. Никто не спрашивал нас, где мы были, все были заняты приготовлениями к отъезду. Я увидел, что дверь в спальню открыта и вошел; мадемуазель де Беркай последовала за мной; постель была большая, мягкая и, казалось, так и приглашала улечься на нее. Вид этой постели возбудил меня, и я уподобился одному из тех кюре, кто пал жертвой приворотного зелья. Спутница моя это заметила; тотчас были закрыты все окна, задернуты занавески, заперты двери, и я приступил к делу, потребовавшему предпринять вышеупомянутые предосторожности. Место и положение имеют огромное значение в любовных играх. О, сколько радостей доставила мне моя спутница! О чем бы я ни попросил, все исполнялось незамедлительно, и я упивался сладострастием. Погружаясь в пучину наслаждения, я видел в глазах той, кому этими наслаждениями был обязан, ответную страсть. Когда мы срываем запретный плод, удовольствию нашему нет границ; а что говорить, когда плод этот срывается в месте и в часы, для подобных дел вовсе не предназначенные! Какими только похвалами ни осыпал я девицу! Сколько радости она мне подарила! Затем, вволю посмеявшись над приключениями святых отцов и пообещав еще не раз доставить друг другу удовольствие, мы покинули спальню. Рассказы о том, как прошел праздник в кантоне, наделали много шума. Все, кому довелось их услышать, долго смеялись. С тех пор в этих краях на праздниках местных кюре обычно спрашивают, не налить ли им домашней наливочки.
Все оставшиеся восемь или десять дней, кои мы с отцом провели в провинции, мы вспоминали забавное происшествие на празднике. Я старался почаще наносить визиты господину де Беркаю; сей достойный господин также неоднократно приходил к нам отведать бургундского вина; с собой он всегда приводил свою наследницу, и мы с ней тотчас уединялись для вполне определенных занятий. Наконец настало время уезжать; я неоднократно высказывал своей юной любовнице сожаления по поводу нашего расставания и сделал ей несколько презентов. Не исключено, что я, сам того не ведая, подарил ей и маленького советника, сотворение коего отец ее, когда придет срок, наверняка припишет какому-нибудь принцу крови или монарху.
И вот я в Париже. Вернемся к Розетте и тем книгам, которые она должна была прочесть, готовясь сыграть предназначенную ей роль. Приехав, я тотчас послал за Лавердюром, дабы узнать, что происходило в мое отсутствие.
Розетта, больше всего на свете желавшая покинуть место своего вынужденного заключения, вообразила, что присланные мною книги действительно помогут ей обрести свободу, и с жаром принялась изучать их. Все свободное время она посвящала чтению. Однажды, когда она пыталась разобраться с очередной страницей, к ней вошла монахиня. Монашки, как известно, гораздо более любопытны, чем светские дамы; чем меньше им должно знать, тем больше они стремятся к знаниям. Удивительно ли, что, обуреваемые суетными желаниями, монастырские затворницы не могут обрести умиротворение! Монахиня поинтересовалась, какую книгу читает Розетта и над чем она задумалась. Розетта не ответила; любопытство сестры разгорелось, и она продолжила расспрашивать мою возлюбленную. Розетта отделалась шуточкой; монахиня разъярилась и даже попыталась вырвать книгу. Розетта решительно и сурово отказалась удовлетворить ее любопытство, в чем монахиня усмотрела презрение к своей особе. И святая месть вскоре сделала свое дело! Сестра Моник (а именно так звали назойливую монахиню) устроила настоящий переполох: всем, кого она встречала на своем пути, она рассказала, как только что видела такой ужас… ах, разумеется, ничего особенного, просто она застала девицу из красной кельи за чтением мерзкой, отвратительной книги в черном переплете с нарисованными на нем желтыми языками пламени. Разумеется, это был гримуар, колдовская книга, где говорится о конце света. С помощью такой книги можно вызывать самого дьявола! Услыхав такой рассказ, настоятельница содрогнулась, обитательницы приюта впали в панику. Зазвонили в колокола, созвали всеобщее собрание и принялись обсуждать, спорить, высказывать мнения, заявлять и решать. О чем говорили и что решили? Да ничего, потому что никто ничего не предложил. Пригласили старшего викария и изложили ему суть дела. Улыбнувшись, викарий направился к Розетте и попросил ее показать ему книги; она передала их викарию, и тот с удивлением увидел сочинения янсенистов. Тогда он спросил девицу, согласна ли она с их учением, на что получил уверенный и утвердительный ответ. Несчастная Розетта решила, что пришла пора сыграть роль, о которой я писал ей. Старший викарий, будучи человеком неглупым, с усмешкой ответил, что он в восторге от ее убежденности: воистину янсенисты заслуженно находят поддержку у девиц ее сорта. Догадавшись, что над ней смеются, Розетта пустила в ход свой острый язычок и так отбрила викария, что тот, отсмеявшись, приказал обходиться с ней почтительно и приносить ей книги душеспасительного содержания. Труды же янсенистов он забрал и унес с собой.
Тем временем монахини просто умирали от любопытства, желая знать, какая же судьба постигла гримуар, из-за которого и разгорелся весь сыр-бор. Наконец они спросили об этом саму Розетту. Желая их позлить, Розетта отвечать отказалась; они пришли в ярость, и с этого дня жизнь ее могла бы стать совершенно непереносимой, если бы не вмешательство викария: он приказал оставить девицу в покое. Тем не менее презрение Розетты к сестрам не прошло ей даром. Прежде всего Лавердюра несколько дней не впускали в приют. Узнав, наконец, в чем дело, он испросил разрешения поговорить с сестрой Моник и заявил ей, что сам принес книги Розетте, дабы та читала их в оставшееся от молитв время. Книги эти были о далеких землях, и только из-за крайнего упрямства Розетта отказалась их показать; правоту его слов подтверждал визит к Розетте самого господина викария, который не нашел в ее чтении ничего предосудительного. Выдумка Лавердюра удовлетворила любопытство сестры, и ему позволили поговорить с Розеттой, ожидавшей его с нетерпением. Однако эти неприятности были не последними.
Председатель заметил частные отлучки Лавердюра и пожелал узнать, в чем тут дело и в какой интрижке замешан его слуга. Однако вытянуть правду из Лавердюра ему не удалось. Тогда он приказал выследить его и узнал, что его верный слуга, переодевшись в женское платье, время от времени посещает монастырский приют Сент-Пелажи. Господин де Мондорвиль всегда был снисходителен к Лавердюру, однако теперь он решил слегка проучить его и напугать. Для этого он как-то утром дал ему несколько мелких поручений и сказал, что, выполнив их, он свободен до вечера; вечером же Лавердюр должен был ждать председателя у маркизы де Сен-Лоран. Воспользовавшись предоставленной ему свободой, Лавердюр, как обычно, решил навестить Розетту. Шпион тотчас сообщил хозяину, что слуга его, переодевшись в женское платье, отправился в Сент-Пелажи. Председатель быстро сообщил настоятельнице, что в монастырь проник мужчина в женском платье; волк этот может нанести большой урон овечкам из ее пастырской овчарни, ибо он весьма опасен, так как всего лишь несколько дней назад совершил ужасное преступление. Настоятельница получила письмо, прочла его, смертельно перепугалась и предупредила комиссара полиции. Комиссар прибыл в сопровождении стражников и приказал арестовать всех шестерых посетительниц, находившихся в тот час в приемной. К несчастью, среди них оказалась одна женщина с мужеподобной внешностью; в ней-то и заподозрили переодетого мужчину. Ее схватили и, несмотря на протесты и уверения, что она честная женщина и не сделала ничего дурного, увели в потайную комнату. Надо было слышать, какие вопли испускала эта новоявленная Лукреция, когда сержант принялся проверять обвинения, выдвинутые против нее. В подобных обстоятельствах, когда терять им уже нечего, женщины обороняются с особенным усердием. Наконец проверяющий во всеуслышание заявил, что мадам Бурю (таково было имя несчастной подозреваемой) действительно женщина, несмотря на свое могучее телосложение. После этой проверки комиссар не стал переворачивать вверх дном весь приют, а ограничился тем, что обошел его в сопровождении стражников. Ничего подозрительного, разумеется, обнаружено не было, и служители правосудия удалились, посоветовав настоятельнице не пугаться из-за каждого анонимного письма: скорей всего, над ней просто захотели подшутить. Стражи порядка удалились; председатель же, зная, что они побывали в Сент-Пелажи, ожидал, что вскоре к нему доставят в наручниках Лавердюра. Однако Лавердюр явился к нему сам и уверенно отчитался в исполнении данных ему поручений. Господин де Мондорвиль ничего ему не сказал, но ему было чрезвычайно любопытно узнать, как слуге удалось выпутаться из этой истории. Наверное, дорогой маркиз, вам это также интересно? Так вот, скажу сразу: Лавердюр не попадал ни в какую историю, а посему и выпутываться было не из чего. Нередко случай, посылая нам мелкие неприятности, тем самым спасает нас от больших несчастий.
Переодевшись, Лавердюр, как обычно, направился в Сент-Пелажи. Да, едва не забыл, дорогой маркиз: плут влюбился в Розетту и, занимаясь моими делами, надеялся продвинуть и свои, так что им руководили целых два чувства: выгода и любовь; неудивительно, что он столь тщательно выполнял мои указания. По дороге ему повстречались двое молодых людей, разгоряченных чрезмерным употреблением шампанского; отпустив Лавердюру несколько двусмысленных комплиментов, они остановили его и, оглядев со всех сторон, решили, что перед ними и впрямь богиня красоты, а значит, сия богиня должна отвести их в храм, где они в полной мере принесут ей жертвы, коих она заслуживает. Как видите, маркиз, повязка Вакха еще плотнее прикрывает глаза смертных, нежели повязка Амура; ежели вторая лишает зоркости, то первая и вовсе искажает зрение: нет ничего опаснее призрачных видений.
