Текст книги "Фелисия, или Мои проказы. Марго-штопальщица. Фемидор, или История моя и моей любовницы"
Автор книги: Андре де Нерсиа
Соавторы: Клод Годар д'Окур,Луи-Шарль Фужере де Монброн
сообщить о нарушении
Текущая страница: 31 (всего у книги 38 страниц)
КЛОД ГОДАР Д’ОКУР
Фемидор, или История моя и моей любовницы
(1745)
К ЧИТАТЕЛЮ
Попадая в дом, хозяин коего отличается любознательностью, мы стремимся ознакомиться с его собранием редкостей, а ознакомившись, жаждем понять, в каком состоянии души пребывал их владелец, когда составлял свою коллекцию; и чем больше в этой коллекции вещей, тем интересней нам ее история. Таков и читатель: ему непременно надо знать, что побудило автора взяться за перо. И владелец сих записок, в чьи руки они попали совершенно случайно, готов пойти навстречу желанию читателя.
Сочинитель и одновременно герой похождений, представляемых на суд публике, является советником парламента; настоящее имя его мы сообщать не намерены, так как сочинение выходит без его согласия, а вряд ли ему понравится, если в нем признают его автора.
Господин Фемидор молод, богат, хорош собой, прекрасно сложен, обладает превосходным характером, остроумен и обожает всяческие удовольствия: немудрено, что, имея подобную внешность, ему не составляло труда и находить поводы для веселья, и подыскивать себе приятелей для забав. Отличаясь присущим его возрасту тщеславием, наш герой, разумеется, не упускал возможность громко поведать всему Парижу о своих любовных победах, равно как и написать о них друзьям, живущим вдали от столицы. Записки сии также являются плодом юношеского самолюбия автора. Маркиз де Данкур, коему они адресованы, прочел их не без удовольствия, а затем отослал мне, дабы и я мог позабавиться: мне они также пришлись по вкусу, и я имею основания полагать, что читатель не без интереса познакомится с ними.
Записки эти составлены не мнимым графом, дерзко выдающим свой вымысел за исповедь; их автор – человек еще молодой, недавно начавший выходить в свет, а посему все еще воображающий, что открытие любовных наслаждений принадлежит исключительно ему; поэтому он с особым восторгом делится своим открытием с друзьями; этот молодой человек говорит так же, как и пишет; временами он погружается в размышления; мысли его не слишком оригинальны, нередко даже банальны; его живой ум, не отягощенный жизненным опытом, с жаром восхваляет заблуждения и с восторгом описывает различные уловки, изобретенные им, дабы получить возможность отдаться во власть сладострастия; однако портреты его отличаются точностью и вполне заслуживают место в собрании галантных миниатюр.
Мы уже сказали, что не станем называть подлинных имен тех, о ком пойдет речь; подобная осмотрительность, несомненно, встретит поддержку у людей благоразумных. Чрезмерно же щепетильному читателю открывать эти заметки мы не советуем: местами они весьма скабрезны и способны возбудить мысли крайне непристойные, тем более, что написаны они исключительно для тех, кто привык к пикантным шуточкам и находит удовольствие в не слишком приличных развлечениях. Так, истории про кораблекрушения обычно рассказывают тем, кто уже пережил подобное приключение, или же тем, кому только предстоит отправиться в плавание. Впрочем, дневник этот написан вполне сдержанно, без единого слова, способного оскорбить стыдливость, однако за те мысли, кои может он породить, мы отвечать не можем. На страницах его в изобилии разбросаны вполне разумные изречения, запомнить кои чрезвычайно легко; все они отвечают вкусам нынешней публики и состоят, в основном, из забавных шуточек, изящно изложенных и более способных позабавить ум, нежели дать пищу сердцу.
Глава I
Любезный маркиз, наконец-то желание мое исполнилось; мне не пришлось прилагать для этого никаких усилий, и я даже не задабривал случай. Очаровательная Розетта теперь моя. Вот ее портрет: судите сами, удалось ли мне достичь сходства.
Она умна, рассуждает здраво, наделена воображением и любит блеснуть своими талантами. Она легко умеет заставить окружающих исполнять все свои желания. Смышленое личико, легкая походка, маленький рот, большие глаза, прекрасные зубы, изящный овал лица – такова она, составившая мое счастье; время от времени она разыгрывает из себя недотрогу, и хотя нрав у нее мягкий, капризы ее могут привести вас в отчаяние; но еще миг – и страсть ее опьяняет вас и порождает самые сладострастные мысли; Розетта прекрасно владеет языком взглядов; она понимает ваш призыв и мгновенно откликается на ваш зов. Она с наслаждение предается любовным играм, однако по возможности отдаляет их главную цель; вкусы ее весьма своеобразны: она более любит ласкать сладкий плод, нежели извлекать из него сок!
Я уже стал беспокоиться о вас и о вашем здоровье, дорогой маркиз, как, наконец, получил от вас весточку. Гуляя в садах Пале-Рояля[48]48
Пале-Рояль – комплекс дворцовых построек и садов в центре Парижа, сооруженный для кардинала Ришелье, который в 1636 году завещал его королю; с течением времени претерпел ряд архитектурных изменений.
[Закрыть] и встретив там наших друзей, я тотчас сообщил им это радостное известие; затем свернул на уединенную аллею. Вскоре появился председатель де Мондорвиль. Как обычно, он был обворожителен, голову держал высоко и вид имел довольный; по обыкновению, приветственно помахав рукой всем и никому в отдельности, он, мило пошутив, достал из кармана новенькую золотую табакерку и жеманно извлек из нее пару понюшек табаку, просыпав при этом несколько табачных крошек прямо на лицо.
– Через несколько мгновений я в вашем распоряжении, – бросил мне господин де Мондорвиль, проскальзывая мимо. Догадавшись, куда он направился, я последовал за ним, а именно в аллею Меридьен, откуда виден циферблат солнечных часов, расположенных на одном из домов улицы Бонз-Анфан. Председатель, разумеется, опередил меня; ожидая, пока он разберется с часами, я прогуливался по дорожке, наблюдая за группой людей, поглощенных оживленной беседой; это были так называемые нувелисты[49]49
Название нувелист происходит от фр. слова «nouvelle» – «новость»; в садах Пале-Рояля собирались, в основном, любители новостей политических.
[Закрыть], главным занятием которых было добывание самых свежих новостей, зачастую совершенно невероятных, ибо здравым смыслом никто из них обычно не отличался; сейчас эти ловцы новостей громко говорили о политике. Приблизившись, я встал подле почтенных лет нувелиста в военном мундире; человек этот вещал не только громко, но и внятно, что весьма необычно для подобного рода людей; он произносил прочувствованный панегирик нашему прославленному монарху, и, быть может, впервые в жизни ему никто не противоречил.
Тут вернулся председатель; сверив свои часы с солнечными и обнаружив, что его часы опаздывают на несколько минут, он недовольно заявил, что более никогда не станет приобретать часы у Жюльена Леруа, нашего парижского часовщика, прославившегося разнообразными усовершенствованиями, а безотлагательно прикажет доставить себе дюжину часов с репетицией из Лондона. Тот, кто стремится к точности собственных часов, желая, чтобы они шли секунда в секунду, пребывает в постоянном противоречии с самим собой.
– Мой дорогой советник, – обратился ко мне председатель, – не желаете ли понюшку испанского табаку? Я купил его у армянина, что расположился со своим товаром вон под теми деревьями. Говорят, этот армянин недавно обратился в истинную веру и стал добрым христианином, однако торгуется он как совершеннейший нехристь. Вы же, по обыкновению, хороши, как амурчик: умей вы летать, вас бы непременно приняли за этого крылатого божка; однако всем известно, что юная баронесса прочно приковала вас к себе своими цепями. Отец ваш отбыл в деревню, поэтому предлагаю вам повеселиться в городе. В какую, однако, пустыню превратился нынче Париж! В нем не осталось и десятка женщин, и сейчас любая, кто желает, чтобы ее оценили по достоинству, непременно найдет себе друга сердца по вкусу.
Я приглашаю вас отобедать вместе с тремя хорошенькими особами. Нас будет пятеро, шестым участником нашей пирушки станет удовольствие: оно непременно посетит нас, раз вы будете с нами. Свою карету я отослал; Лавердюр отправился за наемным экипажем. На обед приглашена Аржантина – восхитительная девица, непревзойденная по части веселого распутства.
Надеюсь, господин маркиз, вам не надо объяснять, насколько подобные речи в духе председателя? Однако этот ярый приверженец плотских удовольствий не обделен талантами и не лишен чести. Проведя ночь на балу, в семь утра он уже во Дворце правосудия; и везде он бодр – и на дружеской вечеринке, и в Судебной палате. Щегольски разодетый, неподкупный, когда речь заходит о королевском правосудии, одной рукой он срывает розы Венеры, а в другой твердо держит весы Фемиды[50]50
Фемида – греческая богиня права и законного порядка.
[Закрыть].
Мы незаметно вышли из садов Пале-Рояля и медленно двинулись по улице. Слуга мой Лавердюр еще не подоспел. Парочка молодых людей, чьи физиономии явно были отмечены печатью сводничества, бросили нам вслед несколько соблазнительных предложений по части женского пола.
Из окон вытянувшихся вдоль улицы домов выглядывали игривые весталки[51]51
Весталки – жрицы римской богини Весты, обязанные соблюдать обет целомудрия.
[Закрыть], заслужившие соответствующую репутацию среди соседей и наполнявшие воздух ароматами дешевых духов; судя по их прозрачным одеждам, они были вполне готовы для мистерий, однако мы решили, что зажечь они в состоянии всего лишь жалкий костерок.
С одной стороны площади Пале-Рояль находилось кафе «Режанс», прославившееся в те времена, когда всем в нем заправляла его хозяйка; потом она сбежала, бросив и кафе, и собственного супруга, о чем мы могли только сожалеть, ибо этому покинутому супругу уже явно никогда не удастся стать избранником, достойным подавать нектар на столы богов.
На другой стороне той же площади располагалось новое кафе «Изящных искусств», отличавшееся роскошью убранства и многолюдьем; однако нравы там таковы, что коли они таковыми и останутся, то вскоре оно превратится в кафе «Запрещенных искусств». На пороге в простом домашнем платье стояла хозяйка этого заведения. Однако часто в подобной простоте кроется гораздо больше изощренности, чем в пышном парадном наряде. Хозяйка мила и предупредительна. Она некрасива, однако ей нельзя отказать в привлекательности. Она хорошо сложена, белокожа, говорит с достоинством, отвечает метко и не без остроумия. Судя по манере одеваться, молодая женщина наверняка чувственна и склонна к плотским удовольствиям. Ножка ее, насколько может судить зрение, тонка и изящна. Однако, чтобы бесповоротно убедиться, мне кажется, надо бы прибегнуть к помощи иного чувства.
Тут появился Лавердюр в наемной карете; мы сели в доставленный им экипаж.
– Все готово, – сказал он, – мадемуазели Лоретта и Аржантина ждут вас; только мадемуазель Розетта нездорова и приносит вам свои извинения.
Известие о том, что Розетта должна была присутствовать на обеде, но теперь ее не будет, огорчило меня. Я не подозревал, что Розетта готовит нам сюрприз. Но нередко мы начинаем печалиться заранее, тогда как в урочный срок все оборачивается как нельзя лучше.
Всю дорогу, пока мы ехали к дому, где проживали наши девицы, председатель не умолкал. Когда в карете одни мужчины, говорить можно о чем угодно. Не было ни одного щеголя, ни одной щеголихи, чьи имена, прозвища, связи, таланты, нравы и похождения не были бы известны председателю; он был в курсе всех парижских сплетен.
– Помните, – обратился председатель ко мне, – высокого бледного фламандца, что всегда играл по-крупному? Он выше нас на целую голову, ежели говорить о его росте, и ниже, ежели говорить об уме, что сия голова вмещает. А знаете ли вы благоразумного Дамиса с его невинным и одухотворенным взором? Можно подумать, он постоянно поглощен мыслями о чем-то важном; и действительно, когда он молчит, то производит прекрасное впечатление; но внешность его обманчива: он хорош только тогда, когда изображает свой живой портрет.
Видите маленького герцога, едущего вон в том экипаже? В присутствии дам он разыгрывает галантного и страстного любовника, однако ни для кого не являются секретом его истинные вкусы и пристрастия; к тому же он всегда плутует в карты.
А заметили ли вы графиню де Дориньи? У нее двухместный экипаж, однако она всегда ездит в нем одна. Графиня любит ездить по знакомым и расхваливать новые пьесы, что будут давать в Итальянской комедии; пьесы ей действительно нравятся, хотя она их и не читает; но так как автор их – секретарь ее брата, то она успевает составить свое суждение между делом, не выпуская из рук челнока, с помощью которого завязывает сложные банты. Как вам известно, многие знатные дамы со страстью предаются этому, в сущности, бесполезному занятию – лишь бы убить время. А вон и юный Полифонт – мчится, как всегда, в своем небесно-голубом фаэтоне. Этот сын богатого виноторговца мнит себя Адонисом; однако, будучи в явном фаворе у Бахуса, он никогда не станет фаворитом Амура. А это лавка редкостей Эбера, – продолжал председатель, – куда я уже давно не рискую заходить. Хозяину ее всегда удается всучить мне тысячу ненужных вещиц. Своими безделушками он уже разорил немало щеголей. Во Франции Эбер делает то, что французы проделывают в Америке, то есть навязывает туземцам побрякушки в обмен на золотые слитки.
Наконец мы прибыли к дому наших девиц. Так как добирались мы весьма долго, то нас уже перестали ждать, и пришлось послать за ними Лавердюра.
Я не люблю посвящать слуг во все свои дела, все свои секреты и развлечения. Охраняя порученную вам драгоценность, вы любуетесь ею; чем больше вы ею любуетесь, тем больше вам хочется обладать ею: так хранитель нередко становится вором; так же и девица, отдавшаяся вам из-за денег, вполне может отдаться вашему доверенному слуге по склонности. Интересно, маркиз, согласны ли вы с моим мнением?
Лоретта и Аржантина сели к нам в карету, мы задернули шторы и покатили дальше. Председатель тотчас попытался завладеть руками наших спутниц: они посоветовали ему сдерживать свой пыл. Тогда нетерпеливый председатель захотел поцеловать их, а они принялись нарочито шумно обороняться от его притязаний. Я быстро присоединился к их игре; веселясь и подшучивая друг над другом, мы незаметно доехали до огромного хранилища льда: зимой там катались на коньках, а летом продавали свежих раков.
Заказанный обед уже ждал нас. В случаях, подобных нашему, лучше всего отдавать надлежащие распоряжения слуге, сделав его на время хозяином вашего кошелька – с условием, что он будет потакать всем вашим желаниям: чем лучше он все устроит, тем больше будет его собственное вознаграждение. Тогда слуге будет незачем мошенничать и экономить на ваших удовольствиях: ведь вы заранее оплатили их.
Небольшой домик, куда нас пригласил председатель, был оборудован всеми мыслимыми и немыслимыми удобствами. Снаружи он выглядел запущенным, зато внутреннее убранство с лихвой возмещало неказистую внешность. Снаружи – кузница Вулкана[52]52
Вулкан – римский бог огня и кузнечного дела, отождествлялся с греческим Гефестом.
[Закрыть], внутри – дворец Венеры.
Что за прелестные сооружения – эти маленькие домики, возведенные вдали от городского шума! Придумала их тайна, построил вкус, владеет ими удобство, а комнаты обставлены самой элегантностью. В них все исключительно просто, нет ничего лишнего, но это отсутствие лишнего в сто раз приятнее иных излишеств. В этих домиках никогда не встретишь недовольных родственников, а следовательно, никто не мешает предаваться наслаждению. Здравомыслие не переступает их порог, а стоящая на часах тайна позволяет проникнуть внутрь только удовольствию и милой сердцу свободе нравов.
Обед был подан, и мы отдали ему должное. Скажу о нем несколько слов. Блюда были самые что ни на есть изысканные, и подавались они малыми порциями, дабы возбудить сладострастие. Я сел рядом с Лореттой, а председатель устроился подле Аржантины. После ракового супа Лавердюр заставил нас довольно долго ждать следующей перемены блюд; во время возникшей паузы мы стали с жаром обсуждать мудреную и весьма скучную оперу Рамо «Дарданус». Разгоряченные спором, мы не сразу заметили, как нам подали следующие закуски, коим Мариоло, трактирщик из Пале-Рояля, наверняка дал бы весьма аппетитные названия. Эти блюда утихомирили наш пыл, мы угомонились и вновь воздали должное искусству поваров.
Полагаю, маркиз, вы не знакомы ни с одной из наших сотрапезниц, а посему я попытаюсь набросать их портреты.
Лоретта еще молода, однако вовсе не столь юна, как утверждает и уж тем более каковой сама себя считает: самоуверенность женщин в вопросе определения собственного возраста поистине заслуживает восхищения. Она высока и хорошо сложена, ее рост и ноги свидетельствуют о готовности многократно вкушать удовольствие. Смуглая и живая, Лоретта уверена, что возбуждает у мужчин желание.
Аржантина являет собой толстую, аппетитную мамашу со вздернутым носиком, хорошеньким ртом, пухлыми ручками и грудью, при создании которой природа явно не поскупилась на материал. Она обожает удовольствия и предается им все имеющееся в ее распоряжении время. Аржантина не речиста, однако стоит разговору зайти о безделушках, как она начинает трещать без умолку: у девиц подобного сорта всегда есть свой конек.
Обед прошел спокойно; зная бурный темперамент председателя, я был весьма удивлен. У меня закралось подозрение, что, когда они вместе с Аржантиной уходили осматривать новую обстановку соседней комнаты, пылкий кавалер успел принять надлежащее средство, препятствующее опьянению. В конце концов я даже попенял ему за это: шампанское мы пили вместе, а он все еще трезв. Про себя же я давно заметил, что сохранить ясным ум мне удается далеко не столь часто, как того хотелось бы. Но разве неумение совладать со своей природой есть зло? Честь и слава тем, кто может обуздать природу, твердят все, но я нахожу больше удовольствия в том, чтобы природа возобладала надо мной.
Постепенно наша трапеза оживилась: со всех сторон посыпались фривольные шуточки; парочка легкомысленных куплетов возбудили приятные, хотя и нескромные, желания, и мы попытались сорвать несколько поцелуев у наших очаровательных спутниц, кои сопротивлялись ровно столько, сколько следовало для того, чтобы не слишком кривя душой заявить, что поцелуи были отобраны у них силой. Нам было весело, мы никого не ждали; неожиданно появился Лавердюр и вручил нам письмо.
Председатель быстро распечатал конверт: нам писала Розетта. В своем шутливом послании она приветствовала очаровательный беспорядок, который, как она предполагала, уже царил у нас в комнате, и предупреждала, что через полчаса будет иметь честь разделить с нами все наши удовольствия. Мы выпили за здоровье Розетты. Мне этот тост доставил особенную приятность, и я этого не скрывал. Сердце легко выдает себя: стоит мне услышать имя Розетты, как оно начинает биться сильнее. Аржантина и Лоретта сразу догадались, кому я оказываю предпочтение. Любая женщина ревнива; девицы того сорта, к коему принадлежали наши сотрапезницы, не отличаются привычной для нас ревностью, то есть в ярко выраженной ее форме, однако и они не лишены этого чувства: действительно, почему бы и им, отнюдь не дурнушкам, не гордиться своими талантами? И в молчаливом согласии они принялись делать все, чтобы Розетта не сумела воспользоваться тем, на что они имели право первенства, ибо первыми откликнулись на наше приглашение. У них были свои резоны. Заставляя меня изменять Розетте, они оказывались в выигрыше дважды: во-первых, получали удовольствие, во-вторых, устраняли соперницу; впрочем, последней причины уже было бы вполне достаточно. Женщины редко отвечают злом на зло; однако хитрость их поистине безгранична, особенно когда наградой становится наслаждение.
Десерт был отложен до прибытия Розетты. Да, забыл сообщить вам, дорогой маркиз: Розетта сама привезла письмо; сговорившись с Лавердюром, она спряталась в соседней комнате и стала свидетельницей всего, что происходило в нашей трапезной. Знай я об этом, я бы непременно наложил на нее контрибуцию за шпионаж: в отличие от вас, военных, мы берем контрибуцию только с тех, кто нам особенно дорог.
Аржантине понадобилось выйти, председатель вызвался проводить ее, и мы с Лореттой остались наедине.
Аржантина была в парадном платье из муара лимонного цвета, ее замысловатая прическа постоянно требовала внимания. У Лоретты были накрашены губы и слегка подрумянены щеки. Естественная красота делала Аржантину неотразимой, подкрашенная Лоретта полагала себя такой же. Ничто не может обезобразить хорошенькую женщину: если женщина, приукрасив себя с помощью нарядов и дорогих побрякушек, нисколько не изменилась, значит, красота ее воистину заслуживает похвалы.
Председатель и его подруга не возвращались. Мы весело болтали и шутили, впрочем, шуточки наши вряд ли обескуражили бы отсутствующих. Зная прекрасно их характер, мы были уверены в том, что они наисерьезнейшим образом подошли к вопросу совместного времяпрепровождения, и ежели им придется отчитываться за него, можно с уверенностью сказать: они провели его с толком.
Тот, кто смеется над другими, всегда бывает наказан. Распекаешь своего ближнего, а сам поступаешь не лучше; мораль часто ретируется перед стремлением к удовольствию.
– Снимите эту накидку, – сказал я Лоретте, – она наверняка вас стесняет! У вас такое очаровательное платье.
Надо признать, что Дюша, модная в те времена торговка платьем, обладала поистине превосходным вкусом, а также талантом продавать свой товар по цене золота.
– Как вы очаровательны, – продолжал я. – Вино шабли зажгло огонь в ваших глазах. Вам на грудь просыпалась пудра: позвольте, я уберу ее.
И я осторожно поднес палец к ее груди; в ту минуту мне хотелось стать новым Ионафаном[53]53
Ионафан (библ.) – вероятно, речь идет о сыне Саула, атаковавшем и разбившем филистимлян (1 Цар., 13, 14).
[Закрыть].
– Какое у вас чудесное кольцо, мне хочется рассмотреть его поближе.
Я взял ее руку и поцеловал; она взяла мою руку и крепко сжала ее. Когда женщина жмет вам руку, значит, она уже полна желания; я от всей души поцеловал Лоретту и сделал это неоднократно, ибо губы ее постоянно оказывались у меня перед глазами, и я был не в силах противиться их притяжению. Я распалялся все больше и больше, пыл мой не оставался без ответа. Мы выразительно глядели друг на друга, и в глазах наших застыл один и тот же вопрос; желая ответить на него, мы стали приближаться к стоявшему неподалеку канапе; навощенный паркет буквально подталкивал нас к нему. И вот без лишних разговоров я принялся старательно исполнять свой долг. Позабыв обо всем, мы вместе заблудились на дорогах страсти и вскоре провалились в ту пропасть, куда, как известно, женщина охотно помогает свалиться мужчине. Я бы, наверное, так и пребывал на дне этой бездны, коли бы у меня хватило сил; но всему приходит конец. Пунцовые от пережитых нами чувств, мы не сразу опомнились, однако тут же возжелали пережить испытанное еще раз. Но неожиданно на нас нашел приступ скромности; надеюсь, дорогой маркиз, вы мне его простите? Но так как мы ничуть не сердились друг на друга, то, посмеявшись над своими выходками, мы обменялись поцелуями и решили при первом же удобном случае вновь предаться подобным же безумствам…
Аржантина вернулась во всем блеске, прическа ее была в полном порядке. Бросив взгляд на платье Лоретты, напоминавшее после наших упражнений на канапе мятую тряпку, она громко расхохоталась. Затем, внимательно осмотрев с лукавой усмешкой канапе, заявила, что, ежели бы ей пришлось составить карту местности, где только что разыгралась баталия, самой густой краской следовало бы закрасить именно это канапе, так как на нем произошло главное сражение.
– Ну почему, – усмехнулась она, – все наши слабости непременно выдают себя? Что бы мы ни сделали, любой поступок отражается в нашем взгляде; к примеру, разве мой взгляд не выражает саму невинность?
Словом, Аржантина вынудила нас признаться в совершенных безумствах; впрочем, волновало ее только одно: чтобы баталия происходила по всем правилам.
– Смелее в бой, – выговаривала она Лоретте, – но зачем при этом мять платье? Следуйте моему примеру, снимайте платье и оставайтесь в корсете; к чему эти церемонии, здесь все свои, а в неглиже ваши прелести выглядят еще более соблазнительными. А теперь идите наверх и живенько приведите себя в порядок; только ради всего святого, не будите председателя: он заснул прямо в шезлонге!
Лоретта последовала ее совету, хотя и почувствовала, что дан он был не совсем бескорыстно. В присутствии более удачливой соперницы ни одна женщина не чувствует себя в своей тарелке, и ни одна женщина не станет бескорыстно помогать сопернице вновь обрести былую привлекательность! Итак, оставляя нас одних, Лоретта неоднократно оборачивалась, окидывая меня и Аржантину весьма тревожным взором. Прекрасно владея искусством обольщения, она знала все ухищрения, к коим прибегают женщины, дабы заполучить желанного мужчину.
– А теперь, очаровательный советник, вам придется иметь дело со мной, – заявила Аржантина.
Едва Лоретта вышла из комнаты, как она бросилась закрывать дверь, исполнив при этом такой прыжок, какими в пантомимах обычно передвигаются демоны или фурии.
– Вы мне нравитесь, и у нас мало времени; председатель объявил о начале сражения, но победителем в нем вместо него суждено стать вам. Разве это канапе уже не явилось свидетелем вашей отваги? Оно покрылось порохом, но я не боюсь пороховой копоти: такая грязь почетна, ежели ты запачкался в ней на поле брани.
С этими словами она поцеловала меня; я живо ответил ей тем же. Она быстро увлекла меня в бездонные глубины, куда я с наслаждением за ней последовал. Никто не может сравниться с темпераментной женщиной, обманутой в своих ожиданиях; она не просто любит вас, она делает это с жаром; ее не просто обуревает страсть, она становится настоящей фурией; вряд ли есть на свете более тяжкое занятие, нежели обладание подобной красоткой. Короче говоря, я атаковал вставшую на моем пути крепость; а так как сражался я мужественно и вскоре с честью вышел победителем, то мне было предложено продолжить мои воинские подвиги, и я взял эту крепость еще несколько раз кряду. Даже если мужественность моя не произвела на Аржантину особого впечатления, по крайней мере ей было чем похвастаться перед товарками. Что она и сделала незамедлительно.
– Теперь пусть приходит Розетта, – заявила победительница, – я желаю ей получить столь же полное удовлетворение; мы подружимся, а вам придется доказать ей, насколько я люблю ее.
Судите сами, дорогой маркиз, оставила ли мне Аржантина хотя бы каплю сил, дабы что-либо доказать Розетте.
Тем временем вернулась Лоретта.
– Это канапе поистине подобно магниту, нельзя пройти мимо, чтобы не упасть прямо на него, – проговорила игриво она. – Вот гляжу я на вас, Аржантина, и на вас, советник, и все мне с вами ясно. Надо признать, моя добрая подруга совершенно спокойна; но всем известно, что она похожа на великого Конде[54]54
Конде Луи II де Бурдон, принц де (1621–1686) – прославленный французский полководец.
[Закрыть], который, как известно, обретал хладнокровие только в разгар битвы. Председатель все еще отдыхает; скорей всего, он проспит еще долго, поэтому предлагаю не ждать его и самим опорожнить эту бутылку муската. О чем вы задумались, дорогой советник? Взгляд ваш исполнен почтительности, однако если почтение ваше – всего лишь дань условностям, забудьте о нем, такое почтение дамам ни к чему.
Постепенно беседа перешла на литературу, источник отдохновения для усталых мужчин и развлечения для женщин, не любящих предаваться размышлениям. Мы стали обсуждать волшебную сказку о Палисандре и Зирфиле, автором коей был Дюкло. Я считал, что в этом сочинении внимания заслуживало только обращение к читателю. Девицы же, напротив, хвалили автора, восторгались легкостью его слога и игрой ума. Аржантина, большая поклонница Дюкло, уверяла нас, что надежные люди сообщили ей, что сей сочинитель скоро будет принят во Французскую академию.
Стоит начать обсуждать заслуги того или иного писателя, как разговор немедленно заходит в тупик. Мы быстро перешли на обсуждение мод, кружев, тканей, а затем незаметно принялись разбирать по косточкам Розетту; тут-то она и явилась – собственной персоной, приятно удивив всех нас своим появлением. Я встал и шагнул ей навстречу; однако она усадила меня на место и, радостно приветствуя всех разом, запорхала вокруг стола, оделяя каждого нежным поцелуем в лоб, коим обычно награждают возлюбленных после бурного сражения на поле любовной брани.
Розетта без промедления раскрыла нам свою тайну, сообщив, что уже давно находится в соседней комнате, где ей были слышны все наши разговоры, равно как и была возможность наблюдать за всем, что здесь происходило; она даже подсчитала, сколько минут я сражался с Аржантиной, и, полагая себя знатоком в подобных вопросах, стала уверять меня, что не стоит медлить ради получения краткого удовольствия, равно как и не стоит торопиться, когда желаешь это удовольствие продлить. Однако тут в роли верховного судьи выступила Аржантина: ее речь славила меня и мою мужскую силу.
Платье Розетты было без непременных нынче фижм, белье – самое восхитительное на свете, обувь изящная, ножка очаровательна – как от природы, так и благодаря шелковым чулочкам, умением выбирать которые хозяйка ее владела в совершенстве.
– Пусть председатель спит, – воскликнула Розетта, – а мы будем бодрствовать! Десерт было приказано подать к моему прибытию; я здесь, так приступим же к нему и приложим все усилия, дабы уничтожить его без остатка; пусть нашему судье достанутся рожки да ножки!
Мы дружно последовали ее призыву. Целый час мы смеялись, откупоривали все новые и новые бутылки, разбили несколько стаканов и фарфоровых тарелок. Подобными вкусами обычно обладают женщины вполне почтенных сословий, перенимая их у господ военных; когда же офицеры отбывают в действующую армию, дамы, подражая своим бывшим возлюбленным, также проникаются уверенностью, что застольное веселье проистекает исключительно от буйства и битья посуды, поэтому разбить зеркало, сломать столик или выбросить в окно стул почитается в их кругу поступком исключительно остроумным; так почему бы женщинам на содержании не подражать юным маркизам, кои в своих романах подражают дамам определенного поведения? Я извлек из кармана флейту. Лоретта тотчас завладела ею; играла она вполне сносно и, начав с простых рулад, исполнила нам несколько трогательных арий. Однако Розетте инструмент явно пришелся не по душе, и она заявила, что способ, коим из него извлекаются звуки, совершенно неприличен: находясь в обществе, женщины не должны выделывать языком подобные движения, ибо они выходят за грани пристойности. Ну, и где же тут мораль? Честно говоря, есть вещи, знание которых женщина должна тщательно скрывать и уж тем более не заявлять о них во всеуслышание.
Завершив речь о флейте, Розетта заговорила о своем положении в обществе. После определенного рода занятий, когда удовольствия, так сказать, уже исчерпаны, дамы нередко принимаются обсуждать жизненные трудности или же обязанности, кои исполнять им велят сама Природа, а также грозящие им несчастья. Сколь же причудлива судьба философии, оказавшейся в некотором роде дочерью распущенности нравов! Розетта стала сравнивать себе подобных девиц со священниками и, действительно, обнаружила между святыми отцами и своими товарками изрядное сходство.
