Текст книги "Леопард в изгнании"

Автор книги: Андрэ Нортон

Соавторы: Розмари Эдхилл
сообщить о нарушении

Текущая страница: 21 (всего у книги 21 страниц)

– В этот час, который вне времени, в этом месте, которое нигде, говорю: всем своим сердцем, всей силой своей, всей волей буду служить Тебе. Телом и душой буду служить Тебе, и когда я умру, позволь мне лечь в Твоей земле, чтобы продолжать служить Тебе.

Гигантская богиня улыбнулась, и Уэссекс понял, что отныне во всех женщинах будет искать Ее черты.

– Да, Руперт, и так будут служить мне все твои дети. Таково мое слово к тебе. Твой род будет служить стране, доколе сама страна не исчезнет.

Бригантия простерла руку и легко прикоснулась к его груди напротив сердца.

Ощущение было такое, словно в сердце его ударил тяжкий молот. Сельская местность вокруг исчезла, словно во вспышке летней молнии, и Уэссекс осознал, что лежит, тяжело дыша, поперек мертвого тела де Шарантона.

Потом был только свет.

На какое-то мгновение Саре показалось, что солнце уже взошло, но свет, заливавший улицу, был не солнечным, а белым, и такой белизны она никогда еще не видела. Свет наполнял собор, как бурный поток, и извергался сквозь двери и окна, сквозь все щели, наполняя собою и небо, и улицы, сметая облака дыма, словно действительно был потоком чистой силы.

Когда свет коснулся солдат, они вдруг закричали, хотя Сара не чувствовала ничего. Они побросали оружие, стали хвататься за лицо, завывая, словно свет обжигал их. Сара хотела было вскочить и побежать к собору, но ее ногу пронзила жгучая боль, и, когда она провела рукой по правому бедру, на ладони увидела кровь. Герцогиня осталась где была, а свет превращал ночь в день. И враги ее бежали прочь от него, спотыкались, уползали, будто горели заживо.

Потом был только свет.

Потом был только свет. Он разорвал ткань Места, которое он создал, ослабил броню магии, которую он выковал. И сквозь разрывы во Тьме герцог де Шарантон ощутил приближение Тьмы еще более непроглядной, существовавшей с самого начала времен, Тьмы, которая ныне явилась забрать его.

– Нет! Ты сказал мне, что Грааль здесь! Я искал его везде и не нашел. Ты сказал, что он будет моим!

Он стоял перед Тьмой, понимая, что все ее обещания – пусты, и остается только Тьма.

– Ты лгал! – взвизгнул де Шарантон.

– Я СКАЗАЛ, ЧТО ОН БУДЕТ ЗДЕСЬ, И ОН ЗДЕСЬ, – поправил его далекий нечеловеческий голос – Я НЕ ЛГУ, ХОТЯ ВАШЕ ПЛЕМЯ И СЧИТАЕТ МЕНЯ ОБМАНЩИКОМ. НО ТЫ НЕ ПРИНЕС ЕГО МНЕ, ДАБЫ ОСКВЕРНИТЬ ЕГО НА МОЕМ АЛТАРЕ. ПРИШЛО ВРЕМЯ РАСПЛАТЫ.

Потом была только тьма.

Костюшко заморгал и сжался, ослепленный вспышкой света. Он посмотрел вниз. Где же Уэссекс? Однако не увидел ничего, кроме света, похожего на застывшую вспышку молнии. Он выругался, вскочил на ноги и, шатаясь, побежал вниз по лестнице.

Распахнув двери, Илья выскочил на площадь Кабильдо. Напротив него сияли витражи собора, словно освещенные изнутри тысячами тысяч свечей.

Уэссекс стоял на коленях среди трупов. Перед ним лежал мертвый де Шарантон. Уэссекс по-прежнему сжимал в руке окровавленную рапиру. Костюшко рухнул на колени рядом с другом, но тот уже пытался встать.

– Ему конец? – с надеждой спросил герцога Костюшко.

– Да. Думаю… – начал было Уэссекс. Но что бы он там ни собирался сказать, слова его потонули в реве взбунтовавшейся толпы, что набросилась на окружавших ее солдат. Человеческий прилив, подобно чудовищной волне, смел помост, стремясь уничтожить приспешников своего угнетателя.

Мало кто из последователей де Шарантона пережил эту ночь. И никто в Новом Орлеане больше никогда не видел мадемуазель Дельфину Маккарти.

Герцог Уэссекский потом не мог в точности припомнить все детали восстания, не мог понять, как они с напарником не погибли. Но как только они с Костюшко прорвались к столбам и освободили обреченных, епископ и адмирал сразу же призвали своих сторонников и восстановили подобие порядка в ближайшей округе. Даже Корде, которого поначалу Уэссекс принял за мертвого, сумел поднять местную милицию, прежде чем потерял сознание.

Во время последовавшей передышки Уэссекс быстро взял в свои руки бразды правления растерянными орлеанцами. Оставалось сделать еще одно дело, иначе все, что было до того, окажется бесполезным.

* * *

Солнце уже несколько часов как взошло, когда последний гражданский патруль сообщил, что их район чист. Уэссекс устроил свой командный пункт в Арсенале, не рискуя входить в Кабильдо, и оттуда наблюдал за разминированием города.

Никто не подвергал сомнению его право командовать, но все это лишь на время. Кризис скоро кончится. Генерал Виктор был мертв – судя по отчетам, его убили вчера утром. Орлеанцы убивали всех солдат де Шарантона, которые попадались им в руки. Большинство из бывших воинов посрывали форму и где-то попрятались.

Несколько часов назад флагман Жерома Бонапарта причалил в створе улицы Тулуз, и рота моряков под началом офицеров отправилась на поиски своего адмирала. Они тоже помогли восстановить порядок во взбудораженном городе. Даже если имперский флот и столкнулся с кораблями Баратарии, никто не счел нужным об этом упомянуть.

На улицах еще встречались группки пьяных мародеров, но их набеги были не страшнее обычного безобразия, что случается в день Марди-Гра (так сказал Корде, лежавший во временном госпитале в Арсенале). Слухи о том, что он жив, быстро распространились, и уцелевшие лидеры предполагаемой революции потянулись к нему. Корде был провозглашен губернатором, но и это тоже вскоре изменится.

– Надеюсь, теперь мы можем раствориться в тумане, а? – с надеждой спросил Костюшко.

– Думаю, да, – ответил Уэссеке. – Давай посмотрим, уцелел ли дом Пьера Лафитта. Де Шарантон мертв, а я слишком устал, чтобы думать о чем-нибудь, кроме сна.

Но, спускаясь по ступеням Арсенала, оба посмотрели на собор напротив. Уэссекс хотел было спросить Костюшко о том, что же на самом деле видел его напарник прошлой ночью, но передумал, осознав, что почему-то не жаждет услышать ответ. Но им показалось весьма уместным в ближайшем христианском храме поблагодарить Господа за спасение, за это чудо, которое с каждым мгновением казалось чем-то все более обычным. Двери собора были открыты. Тела священников сняли с виселицы, чтобы потом похоронить в катакомбах кладбища Людовика Святого вместе с остальными жертвами, и добровольцы взялись помогать епископу в очищении собора от скверны.

Сильный запах щелока и ладана встретил Уэссекса на пороге. Собор выглядел так, словно со стен его сорвали все украшения. Пятна крови, хотя уже выцветшие, все еще виднелись повсюду. Часть собора была превращена во временный полевой госпиталь, но скамьи заполняли жители Нового Орлеана, возносившие благодарственные молитвы за свое избавление.

Костюшко уверенно пошел вперед – он был католиком, в конце концов, – но Уэссекс помедлил на пороге, не уверенный в том, что ищет здесь, в священном месте чужой веры. Прошлой ночью он послужил и королю, и «Белой Башне», и возможно, и Господу заодно. Он был благодарен за это, но не был уверен, что именно здесь ему умеетно выразить свою благодарность – и кому, в конце концов. Неприятная мысль.

– Руперт! – послышался сзади хорошо знакомый, дорогой голос, перекрывая молитвенное бормотание. Уэссекс резко обернулся и увидел молодого индейца, хромавшего к нему, опираясь на самодельный костыль. И тут он узнал Сару. Через мгновение Руперт уже обнимал ее.

– Уэссекс! Что ты здесь делаешь? – негодующе спросила его жена. От нее пахло кровью и дымом, нога туго перевязана, но Сара была живой и здоровой. – Мириэль здесь, и я…

– Плевать я хотел, – ответил он, впиваясь в ее губы.

14 – ЛЕОПАРД ТОРЖЕСТВУЮЩИЙ (25 Декабря 1807 года)

КОРОЛЬ ЛУИЗИАНЫ был официально коронован в день Рождества.

Два месяца, минувшие после смерти де Шарантона, были полны дел. Адмирал Жером Бонапарт отплыл из порта Нового Орлеана 14 ноября, увозя с собой для императора, своего брата, Декларацию Независимости Луизианы. В отличие от большинства вестников, приносящих недобрые вести, Жером Бонапарт был совершенно уверен в том, что останется в живых.

Были отправлены послы к лорду-наместнику Нового Альбиона и королю Англии, поскольку Луизиана намеревалась установить добрососедские отношения с братскими странами. Не прошло и двух недель после принятия Луи своего нового трона – он должен был стать главой конституционного государства, хотя Конституция еще и не была написана, – и в порт снова потянулись корабли, поскольку стало известно о снятии драконовских пошлин, установленных в последние несколько месяцев.

Другие проблемы оказалось не так легко уладить. Хотя торговля рабами была тотчас же запрещена, как и положения Черного Кодекса, но до полного освобождения рабов пройдет еще много долгих месяцев, поскольку более половины жителей Луизианы были собственностью другой половины, и без их труда вся Луизиана обречена была на голод. Они еще должны научиться быть свободными. Крупным землевладельцам было приказано позаботиться о воспитании бывших рабов как людей независимых и подготовить их к тому, что теперь их труд будет не подневольным, а оплачиваемым, как любой товар.

Но это было делом политиков и государственных мужей, и Уэссекс подумал, что новые руководители Луизианы несомненно сумеют что-нибудь придумать. Его и так никогда не интересовала каждодневная работа правительства, а теперь и подавно. Последние два месяца герцог и герцогиня Уэссекские жили в наемном доме на Бастионной улице вместе с Этелингом (который приплыл на новой яхте герцога через несколько дней после того, как до Балтимора дошли известия о революции в Новом Орлеане). Здесь часто бывали гостями Костюшко и, как ни странно, молодой пират Роби, приятель Лафитта. Сейчас он уже совершенно выздоровел и горько сетовал на то, что дни приключений миновали навсегда.

Выдалась странно приятная передышка. Уэссекс намеревался вернуться в Англию, когда начнется период весенней навигации, но прошение его о выходе из рядов «Белой Башни» намного опередило его появление на родине. Он еще не знал, что сулит ему будущее, но понимал, что уже не сможет больше разрываться между верностью стране и «Белой Башне». Он – герцог Уэссекский, человек короля, и он больше не сможет участвовать в Игре Теней.

Муж рассказал ей о своих приключениях все до мелочей. Сара сложила вместе все осколки событий той жуткой ночи со слов, оброненных мсье Корде, и слухов, подхваченных на ярмарке. Луи еще кое-что рассказал, когда она наконец сумела вырвать его из объятий Мириэль. Но сама Мириэль ничего ей не рассказала. Чаша, которую она принесла с берегов Огайо, пройдя сквозь такие беды и лишения, снова исчезла, и для Мириэль это было окончанием всех ее тревог.

Теперь подруги говорили о будущем. Мириэль предстояло стать королевой-супругой в этой новой стране, которая казалась Саре странным отражением ее собственных утраченных навеки Соединенных Штатов. Самой Саре предстояло вернуться в Англию, оставшись навек герцогиней Уэссекской. По крайней мере, Уэссекс сейчас вроде бы был в мире с самим собой. Она еще никогда не видела супруга таким. Казалось, что за те месяцы, пока они были разлучены, он прошел сквозь испытание мужества и, победив, вернулся в ее объятия, наконец успокоившись.

Сара тоже обрела мир в душе. С первого дня своего появления в этом мире она боролась с его необычностью и страстно желала вернуться, но теперь это окончилось. Если перенесенные ею испытания и научили ее чему-нибудь, то привело это к тому, что больше она не желала возвращения к своей прежней жизни, даже если бы появилась такая возможность. Она больше не была молоденькой девушкой из колоний, которая, раскрыв глаза, в благоговейном страхе смотрела на бристольскую пристань. Теперь Сара принадлежала Англии… и Уэссексу. Они вместе будут служить Англии, так чтобы ужасное видение Сары никогда не стало явью.

Коронация была подтверждением тому, что жители Нового Орлеана окончательно избавились от памяти о де Шарантоне. Собор Людовика Святого был полон высокопоставленных представителей Священного союза. Томас Джефферсон, лорд-наместник Нового Альбиона, явился вместе со своей супругой, губернаторы Мэриленда и Вирджинии тоже приехали. Вожди племен, которые вместе с европейцами жили в Луизиане, прислали по такому случаю своих посланников и дары, пусть и не столь роскошные, как от европейских собратьев, но не менее блестящие. Такого Новый Орлеан еще не видел.

В девять утра перед домом на Королевской улице, в котором жили молодой король и его супруга, остановился открытый экипаж. Молодая чета поднялась нынче утром пораньше, чтобы прослушать мессу в своей часовне, а затем супруги разделились, чтобы облачиться для церемонии коронации.

Луи был одет в великолепный парадный наряд из белого бархата, с атласным жилетом, и обут в атласные же туфли. Он весь сверкал алмазами – многие из них были взяты на время, – поскольку гордые орлеанцы считали, что их король должен блеском превзойти своих собратьев из Старого Света. Жан Лафитт, новый первый министр, лично доставил и ткани, и золото, и кое-что из драгоценностей для коронации. Пиратская империя Баратария была официально признана – к разочарованию многих из ее обитателей – и теперь находилась под крылом закона Луизианы и Конституции, над которой еще предстояло поработать.

Мириэль выглядела ослепительной в платье с коротким шлейфом из белого атласа. Нижнее платье было расшито пайетками из белого золота, узорами в виде лоз и цветов, а распашная юбка верхнего платья была обшита серебряным кружевом. На шее ее красовалось старинное ожерелье из алмазов и жемчуга, голову покрывала вуаль из старинных кружев. Она напоминала скорее невесту, чем замужнюю женщину, но сегодня она станет королевой.

«Жизнь – такая странная штука, – думала Мириэль, последний раз оглядывая себя в зеркале. – Джеффри[84]84
  * Джеффри, граф Хайклер, хотел выдать свою племянницу замуж за принца Джейми, чтобы оказывать влияние на короля, а потом и уничтожить власть протестантизма в Англии.


[Закрыть] строил интриги, чтобы сделать меня королевой. А теперь я становлюсь королевой, хотя и не в том королевстве, какое он себе представлял».

– Волнуешься? – спросил Луи, входя в комнату. Он был бледен, но собран, его светлые волосы были забраны назад и напомажены до блеска.

– Немного, – ответила Мириэль. – Но я знаю свою роль. И, поверь, это будет не так уж и сильно отличаться от того, что мы до сих пор делали, любовь моя. Это просто еще один маскарад, и все.

Луи казался скорее решительным, чем восторженным в предвкушении того, что им предстояло. Но Мириэль знала, что в конце концов он привыкнет. В жилах Луи текла королевская кровь, и с этим ничего не поделаешь.

– Когда я думал, что потерял тебя, то понял, каким дураком был, подвергая тебя такой опасности. Если ты рядом, то даже этот маскарад можно будет вытерпеть. – Он взял ее за руку.

– Карета подана!

Роби влетел в комнату без всяких церемоний. Луи одно время был у него под надзором, и даже сейчас, когда парень стал личным королевским пажом – Жан думал, что такой пост даст ему возможность пообтесаться, – он не видел причины относиться к своему новому хозяину по-другому. Изменился только его наряд, сейчас бывший пират был в красно-голубом камзоле королевского дома Луизианы.

– Давай-давай, Луи, опоздаешь! – торопил Роби.

– Все могут подумать, что ты прямо-таки не дождешься, когда я стану королем, – улыбнулся Луи. – Тогда уж и веди себя соответственно. Теперь уже ты не сможешь пристрелить меня за здорово живешь.

Молодой паж-пират философски пожал плечами.

– Да ладно. Думаю, у меня найдется кого пристрелить. – И пошел впереди них к карете.

Улица была полна людей, с рассвета ждавших возможности увидеть королевскую чету хотя бы одним глазком. Когда Луи и Мириэль появились в дверях, толпа разразилась приветственными криками. Расставленная вдоль улицы гражданская милиция вместе с почетной стражей сдерживали толпу.

Мириэль спустилась по лестнице, словно проплыла, высоко подняв голову, как и подобает королеве. Ее супруг, глядя на нее, понял, что она куда больше знает обычаи королей, чем он сам. «Ничего, – подумал Луи, – со временем научусь. Что все мы – Лафитт, Корде, Бароннер, любой из нас – знаем о том, каково быть королем, герцогом, министром, правителем? Это новая страна, и всем нам придется научиться новым для нас вещам».

Карета медленно поехала по забитым народом улицам к площади Кабильдо. Зимний воздух был холодным и бодрящим, но снег в этих краях был редкостью, и Луи с Мириэль в открытом экипаже хватило плащей.

Сейчас все следы бесчинств де Шарантона как на площади, так и в соборе были уничтожены, и все встало на свои места. Инженеры исследовали сеть подземелий под городом и сейчас решали проблему, как замуровать их навсегда.

От ступеней дворца Кабильдо до дверей собора был расстелен красный ковер, поскольку Луи сначала должен был дать гражданскую присягу перед Советом, перед тем как епископ коронует его. Те, кому не хватило мест в соборе, толпились вокруг площади Кабильдо и в близлежащих улицах, ожидая первого появления нового короля.

Когда карета остановилась и Луи вышел из нее, толпа разразилась приветственными криками.

– Встретимся в соборе, – сказал Луи своей жене. – Ты ведь знаешь, что делать?

– Да присмотрю я за ней, – нетерпеливо сказал Роби. – Теперь давай, иди. Я хочу поскорее со всем этим покончить и пойти на банкет.

Луи смиренно позволил ему командовать собой, и карета медленно двинулась прочь. Он в одиночестве поднялся по ступеням дворца Кабильдо.

Корде ждал его внутри. Черная повязка, прикрывавшая изуродованный де Шарантоном глаз, придавала ему бандитский вид. Со времени ужасных пыток прошло уже немало недель, и он выздоровел телом, но незримые шрамы той кошмарной ночи останутся в его душе навсегда. Луи горячо пожал ему руку.

– Остальные ждут внутри, ваше величество, – произнес Корде с резковатым кайенским акцентом.

– Только не надо, пожалуйста, называть меня так! – взмолился Луи. – Пускай другие, я знаю, многим так нравится, Лафитту, к примеру, – но только не вы!

– Хорошо, – ответил Корде, криво усмехаясь. – Но хотя бы иногда, в присутствии других-то можно? Хотя бы чтобы они вас уважали.

Вдвоем они вошли в зал судебных заседаний.

Флаги Франции и императора были сняты. На их месте теперь горделиво висел новый флаг Луизианы – серебряные лилии Франции на синем фоне, четверть флага занимала золотая башня Кастилии на красном фоне, и поверх них геральдический пеликан, кормящий птенца собственной кровью. Вокруг шел девиз: Pieté, Justice, Liberté.[85]85
  * Благочестие, Справедливость, Свобода (фр.).


[Закрыть]

В зале собрались главные министры и генералы Луи – глава его молодой армии, капитан гражданской милиции, адмирал его флота (по совместительству первый министр), министр по делам Акадии, по делам цветных, его представитель в Совете Племен – все в лучших нарядах, при нововведенных знаках отличия, сверкавших золотом и эмалью. Перед возвышением стоял верховный судья в алой мантии и напудренном парике, готовый принять гражданскую клятву, которая после этого обретет силу закона.

Луи остановился перед ним. Судья подал ему Библию. Молодой король поцеловал святую книгу, затем положил на нее руку и произнес клятву.

– Я, Луи-Шарль-Филипп Капет де Бурбон, принимая тронное имя Людовика Первого из Орлеанского Дома, ныне клянусь перед ликом нашего Всемогущего Господа Иисуса Христа, что буду чтить Конституцию Луизианы, править именем Закона, подчиняясь требованиям обоих как любой из моих подданных, клянусь править справедливо, как подобает христианскому владыке свободной, терпимой христианской нации, и клянусь отказаться от короны, когда почувствую, что уже не способен править так, как подобает.

Произнеся эти слова, он вдруг ощутил, что напряженность в душе его ослабла. То, что будет сказано в соборе, – лишь торжественная церемония, позолота, которая ляжет на уже данную клятву.

Когда король шагнул назад, Лафитт крепко обнял его и расцеловал в обе щеки.

– Я понял, что ты будешь королем, как только тебя увидел. И это я привел тебя к власти! – возбужденно говорил пират.

– Я этого не забуду, Жан, – ответил, улыбаясь, Луи. Он пожимал руки свидетелям – друзьям и просто союзникам, которым королевская власть была столь же непривычна, как и ему.

– Ну, вперед, осталось еще одно путешествие, – позвал его Корде.

Теперь он шел через площадь. Красный ковер, проложенный от ступеней Кабильдо до собора, смягчал звук шагов. Луи шел один – наверное, последний раз, – а за ним в отдалении следовали его министры.

Двери собора Людовика Святого распахнулись, и перед ним открылось внутреннее убранство собора, очищенного, благословленного, позолоченного. Собор был полон людей, пришедших посмотреть на коронацию. Твердым шагом, не глядя по сторонам, Луи шел по проходу.

– Похоже, у меня судьба такая – все время ждать в соборе чьей-нибудь коронации, – прошептала мужу герцогиня Уэссекская. – Где же Мириэль?

– Ну, последний раз это было полгода назад, когда Стефанию увенчали короной принцессы Уэльской, – так же тихо ответил Уэссекс, – так что не надо мне рассказывать сказочки насчет постоянных коронаций, женушка моя дорогая. Вскоре ты насмотришься на Мириэль вдоволь, поскольку как только коронуют Луи, настанет ее очередь.

Всего шесть месяцев!

За такое короткое время на Сару обрушилось столько событий! Она уехала из Лондона в Уилтшир, затем в Балтимор, оттуда отправилась в путешествие, которое увело ее в иной мир и вернуло обратно, она прошла через невероятные опасности, пока все испытания не кончились здесь.

Луи подошел к алтарю и остановился перед епископом. Он повернулся лицом к собравшимся, а епископ стал у него за спиной.

– По вашей ли воле и согласию короную я сего человека, Луи-Шарля де Бурбона, королем суверенной нации Луизианы? – спросил епископ.

– Да! – единым голосом отозвался собор, и мгновением позже, когда этот вопрос был задан тем, кто стоял вне его стен, оттуда послышались согласные крики.

Луи преклонил колени на маленькой пурпурной подушечке с золотыми кисточками и произнес перед епископом ту же клятву, что и перед судьей.

– Я, Людовик Первый, клянусь перед лицом Всемогущего Господа нашего Иисуса Христа быть истинным королем и верным супругом Луизианы, править своими подданными с любовью и уважением и оберегать их как собственных моих детей, править ими согласно Конституции и Закону и поддерживать силу Церкви. Клянусь в том, что Луизиана будет государством под властью Божьей, единым в целях и идеалах своих, уверенным в том, что правосудие превыше всего.

Луи встал, и хор запел «Misericordia». Луи сел в коронационное кресло. Принесли освященное миро, и епископ помазал им голову Луи.

Пэры нового королевства принесли златотканое одеяние и алую мантию, отороченную горностаем, и вся белизна одежд Луи до последнего дюйма была скрыта под этим великолепием, как будто он из живого человека превратился в позолоченную статую. Хор пел, епископ поднес монарху меч, символизировавший его мощь и справедливость, и Библию в золотом окладе, осыпанном драгоценными камнями, как символ его мудрости и милосердия. Каждый предмет внесли на богато расшитой подушечке. Несли их люди, которые всего четыре месяца назад были простыми гражданами, а теперь они будут членами правительства только благодаря своей доброй воле и честности.

Затем своды храма огласил «Те Deum», и епископ взял корону. Это был простой золотой обруч, поскольку у ювелиров просто не хватило времени на что-нибудь более изысканное, но эта импровизированная корона была благословлена и освящена, являясь олицетворением всего, что произойдет сегодня. Он поднял корону высоко над головой Луи, показывая ее прихожанам, прежде чем опустить на голову юного короля.

В этот момент, согласно церемонии, в храм вошла Мириэль. Роби нес ее шлейф. Она остановилась перед мужем и сюзереном, опустилась перед ним на колени, как первая из подданных, принося ему клятву верности. Она произнесла ее чистым твердым голосом, и зеленые ее глаза, которых она не сводила с Луи, сияли. Епископ водрузил на ее чело жемчужную диадему и укрыл плечи бархатной, отороченной горностаем мантией, а затем поднял королеву, и она встала рядом с мужем. Свершилось.

Колокола собора Людовика Святого зазвенели, и к голосу их стали один за другим присоединяться колокола других церквей по всему городу. За этим радостным звуком послышались выстрелы из пушек на речном берегу, и хор запел радостные строки последнего песнопения службы.

Конечно, потом были пиры, публичные и частные банкеты, танцы, фейерверки, скачки – но главное, у новой нации появились свои король и королева. Луи повел Мириэль по проходу между скамьями к дверям собора, и оба они встали на ступенях в лучах бледного зимнего солнца под приветственные крики толпы.

– Прямо как сказка наяву! – сказала Сара, вытягивая шею, чтобы получше рассмотреть юную королевскую чету Луизианы. – Надеюсь, что и дальше все будет таким же чудесным, как сейчас.

– Думаю, – сказал герцог Уэссекский, глядя на свою любимую жену, – что это лучшее из всех возможных начал.