Текст книги "Походы викингов"

Автор книги: Андерс Стриннгольм

сообщить о нарушении

Текущая страница: 20 (всего у книги 41 страниц)

Всего обыкновеннее встречаются такие святилища на высотах и в рощах. Вокруг них камни или образуют низкую стену, или выложены в виде кольца, так что, подобно ограде кладбищ в наше время, отделяют святилище от окрестности. Священное пространство на древнешведском языке называлось Vi, или Ve (святилище, отсюда viga – святить, посвящать), а священная ограда, составляющая его границу, именовалась Vebond (священный союз). Так же называлась и вся ограда, которая окружала места, где происходили суды.

Одна древняя сага сказывает, что в Норвегии, где суды происходили на открытом месте, оно обносилось тыном из орешин, перевязанных священными шнурами (Vebond), для означения, что это место объявлено мирным. Королева Гунхильда, лично находившаяся на одном из таких собраний, заметив, что дело, о котором рассуждали, не обещало благоприятных для нее последствий, убедила некоторых перерезать священные шнуры; в ту же минуту заседание окончилось, мир сочли нарушенным, место перестало быть священным, и все разошлись.

Такими священными местами были судные круги, остатки которых находятся во многих местах Скандинавии.

Они состоят из многих в продолговатой или круглой форме выложенных на земле камней. Древние судьи, вождь со своими товарищами или король со своими советниками, когда собирали тинг и решали дела под открытым небом, то помещались большею частью на пригорках, чтобы народная толпа могла лучше видеть и слышать их, или на высоких камнях, таинственно означавших неизменность судебных приговоров. Вблизи таких возвышений обыкновенно встречаются древние рундели для жертвоприношений; тут же очень часто находятся могильные холмы и гробницы, сохранявшие прах усопших друзей, вождей и богатырей.

Прежние так называемые тинги не ограничивались однил судопроизводством; они были общими сходбищами, куда стекались, чтобы приносить жертву богам и вместе судить граждан и совещаться об общественных делах. На тех же самых местах, где приносимы были жертвы, разбирались тяжбы и изрекались приговоры; в то самое время, когда благословения и милость богов призывались на страну и народ, происходили совещания о безопасности страны, издавались законы, решались все великие и важные дела. Собрание чувствовало себя как бы во власти богов, представляло, что они присутствуют тут же и наблюдают за его поступками. Судные и жертвенньи места были одни и те же, богослужение тесно связано было с судопроизводством, то и другое сопровождалось таинственными обрядами, производившими сильное впечатление на чувство. Все это придавало общественным делам торжественность и святость, и только такими средствами древние законодатели могли обуздывать дикую силу и свободных людей того времени и удерживать в пределах законного порядка.

Чтобы упрочить между племенами это единство, образуемое религией, и вкоренить в их памяти и сердце ту мысль, что все они находятся под покровом одних и тех же богов и составляют один народ, для этой цели и для сохранения преданий древности Один учредил три ежегодных народных праздника. На эти праздники, особливо на великое жертвоприношение в феврале, должны были собираться все в главном святилище, для принесения общенародной жертвы.[257]257
  Межплеменные и надплеменные культовые обряды являлись основной силой, цементировавшей первые союзы племен – зародыш будущих государств, которые, однако, не всегда образуют с ними непрерывную линию преемственности (прим. ред.)


[Закрыть]

Ингви-Фрейр, второй из шведских дроттенов (жрецов) после Одина, когда поселения больше и больше распостранялись, задумал перенести главное капище из Сигтуны в другое удобнейшее место. Чтобы придать больше великолепия народному святилищу, приличного его высокому значению, он велел выстроить огромный блестящий храм, великолепнее которого не видали на севере. Местом для него он выбрал красивую равнину в хераде Ваксале: там, на небольшом пригорке, воздвигнут был посвященный Одину главный на севере храм; во все времена язычества, в течение почти 1000 лет, это здание было средою, вокруг которой собирался народ для празднования торжественных дней, утвержденных Одином, и для совещаний о государственных делах. К западу от храма находился посвященный Одину храм. Храм блистал азиатскою пышностью: стены и кровля с древним сказаниям, были обложены золотом; с зубчатых вершин храма спускалась золотая цепь, обвивавшая наружные стены в виде кольца, так что все здание. горело золотом и блеск его отражался по всей поверхности.

Дошедшие до нас описания различных северных храмов доказывают,[258]258
  Сколько-нибудь удовлетворительно сохранившихся остатков храмового зодчества эпохи викингов до нас не дошло (прим. ред.)


[Закрыть] что эти храмы, подобно индийским, были очень огромны; главное здание составляло переднюю залу, отделенную стеной с дверью от капища, походившего на небольшую часовню. Передняя зала назначалась для народа, часовня – для идолов, а посредине часовни находился алтарь из дерева или из камня, но с большим искусством сделанный и сверху обитый железом; за алтарем и впереди его главные из богов стояли на возвышениях или сидели на высоких креслах; по обеим сторонам их толпа других богов на низких скамьях составляла полукружие около алтаря; все божества были то огромного, то обыкновенного роста, в драгоценных одеждах, богато ракрашенных золотом и серебром. На алтаре лежало священное кольцо, перед которым произносились клятвы; тут же стоял жертвенный сосуд, называющийся на древне-северном языке Hlautbolle, большая медная чаша, в которую вливали кровь принесенных в жертву животных; как принадлежность чаши, возле нее лежала кропильница, кисть, укрепленная на длинной палке: она называлась Hlauttein и употреблялась для окропления жертвенной кровью.

Для жертв назначались волы, лошади и кабаны.[259]259
  Образ кабана, вепря, играл в архаической Скандинавии одну из важнейших ролей в качестве мифологического и магического символа. Мифический вепрь считался тотемным прародителем племени свионов (от древнегерманского наименования свиньи, отсюда также скандинавское имя Свейн). Именно изображении вепрей, чрезвычайно стилизованные, но иногда вполне реалистичные, играют основную роль в орнаментальном искусстве германцев первых веков нашей эры служат ключевым элементом, – несущим охранно-магическую нагрузку – не только вендельских шлемов Скандинавии, но и синхронных шлемов Британских островов. Устойчивый оборот «рубили вепрей на вражьих шлемах» обычен в «Беовульфе». В целом отметим, что, наряду с хищной птицей, вепрю принадлежит лидирующее место в перечне сюжетов древнескандинавского искусства эпохи торжества и расцвета звериного стиля (прим. ред.)


[Закрыть] Пышно украшенные, они приводились к алтарю, посвящались богам и убивались в присутствии народа Кровь собирали в чашу, и которую опускали в копильницу и потом кропили седалище богов, наружные и внутренние стены храма и, наконец, народ.

Но мясо жертв употреблялось на большом праздничном пире, который за тем следовал. Этот пир происходил в передней зале храма; там, вокруг стен, стояли скамьи для народа и высокие кресла для королей и вождей; пред скамьями поставлены были столы; на полу, посредине, горел огонь, на который ставили котел с мясом жертвенных животны. Наполненные медом рога подавались через огонь; они и все кушанья освящались сначала королем или вождем, главным лицом при жертвоприношении.

Потом пили в честь богов, сначала в честь Одина, победы короля и за благоденствие страны; потом в честь Ньерда и Фрейра, за хороший урожай и мир; наконец осушали обетную чашу, Bragafull, в честь знаменитых богатырей, павших на войне; пили также в память усопших родственников, свершивших великие дела во время жизни. Пить в честь кого-нибудь называлось minnen.[260]260
  Hakan Adalstens Fostres saga. Minne означает здесь любовь и почтение: в этом зачении оно встречается не только в немецких и нидерландских рукописях, но также шведских и датских. Пить чью-нибудь minne означало пить в честь кого-нибудь и свидетельствовать ему свою любовь, почтение и преданность.


[Закрыть]

При великих жертвоприношениях в Упсале соблюдался обычай, чтобы непременно девять животных мужеского пола принесены были в жертву. Только кровью, думали скандинавы, смываются преступления людей, укрощаются боги и снискивается их милость; оттого при великих жертвоприношениях заклали также людей для укрощения гневных богов; обыкновенно выбирали для того рабов и злодеев[261]261
  «Но если уж я должен совершить с вами жертвоприношение, то я хочу, чтобы это было очень большое жертвоприношение, какое только возможно, и принесу в жертву людей. Я выберу для этого не рабов или злодеев. Я принесу в жертву богам знатнейших людей» (Слова Трюивасона к поселянам в Трондхейме, когда он хотел принудить их креститься, они просили его принести жертву с ними. Сага об Олафс, сыне Трюггви, LXVII).


[Закрыть] но при общем каком-нибудь бедствии приносили в жертву и самую благородную жизнь.

Обреченные на жертву вводились в круг или кольцо суда и формально осуждались на жертвоприношение; их тут же убивали на камне пред капищем (может быть, тот камень смерти, камень ужаса, о котором говорит Оссиан), или свергали с утеса, или бросали в жертвенный ручей, или вешали в лесу[262]262
  Очень вероятно, что жертвы повешенные посвящались Одину, убитые на камне и сброшенные с утеса посвящались Тору, а утопленные – Глеру, Ньорду и другим божествам вод


[Закрыть] на деревьях. В священной роще близ Упсалы не было ни одного дерева, не освященного жертвой, животной или человеческой: их вешали там в дар Одину. Даже во времена Адама Бременского, в половине XI века, там видны были 72 трупа животных и людей, потому эта роща весьма уважалась на севере.[263]263
  «Там были даже собаки и лошади, тела которых были повещены вперемешку с людьми, – как рассказал мне один человек» (Adamus Brem.).


[Закрыть]

На праздники, отправляемые народом в общенародном храме, являлись короли, вожди, свободные домовладельцы, и все принимали участие в великих жертвоприношениям богам страны. Тут, под защитой религии, занимались они торговлею и разными воинскими играми,[264]264
  Оттого и в сагах упоминаются игральные валы (Lekvallar) неподалеку от тингов или народных собраний.


[Закрыть] видались с отдаленными родственниками и друзьями, уговаривали их на смелый поход викингов или на мирное торговое предприятие, так что эти народные празднества всего более поддерживали взаимное согласие и дружбу между племенами, селившимися в стране свеонов и готов.

С обязанностью надзора за главным храмом соединялось высокое значение в государстве. Жрец (дротт) Упсалы или «высоких жилищ», как потомок богов, имел исклютельное преимущество приносить им общую жертву за благоденствие всего народа; потому-то, в звании верховного жреца, он был первым лицом при великих жертвоприношениях. Думали, что люди, привыкшие заниматься священными делами, имевшие глубокие сведения не только о богах, но и о природе и человеке, притом недоступные, своему высокому призванию, обыкновенным страстям, б; достойнее всех управлять народом, судить и наказывать вероотступников, потому дротт Упсалы председательствовал в суде и говорил речи на общенародном тинге. Потомок обожаемых богатырей, приведших народ в его новое отечество был естественным вождем народных сил; высокое значение его основывалось на общем мнении, что он – верховный жрец страны и имеет своими родоначальниками богов.

Но на Севере не мог установиться жреческий образ правления: жрецы не составляли там особенного, отдельного от народа сословия. Влияние религии на народ и государство было связано с теми отношениями, в каких находятся к гражданскому обществу лица, отправляющие богослужение. В Скандинавии жрецы не составляли особого сословия, подобно магам в древней Персии и друидам в Галлии; они не являлись такой недоступной границей от прочего народа как индийские брамины и египетские жрецы; они не походили и на римских авгуров, которые хоть и принадлежали к гражданам, но составляли особые братства. На севере лица, приносившие жертвы богам, были вместе правителями народа в мирное время и его полководцами на войне; друиды сохраняли свое учение втайне; северные скальды гласно воспевали богов, дела их и судьбы. При таких обстоятельствах не могли образоваться ни духовная власть, ни иерархия. Тому препятствовало также воинственное учение, служившее основаием законов Одина и внушавшее народу дух героизма. Сверх того, все государство имело военное устройство. Даже у верховных жрецах преобладал воинственный дух: Дюггви, седьмой после Одина, променял патриархальное имя дрота на более воинственное название короля, но продолжал оставаться стражем священною алтаря Упсалы.

По смерти Агни, второго Упсальского короля после Эггви, королевство разделилось между двумя братьями.[265]265
  Сага об Инглингах. XX.


[Закрыть] Сыновья одного отца имели одинаковые права и поровну получали наследство. Было в обыкновении оставлять неразделенным наследство и жить вместе на отцовском дворе; считали особенным уважением к памяти доброго отца, если братья жили вместе, в полном согласии и общими силами умножали имение, скопленное отцовскою заботливостью; впрочем, в случае желания кого-нибудь из наследником иметь свою долю отдельно от прочих воля его уважалась, и тогда происходил законный дележ наследства.

У бургундов и франков, южных соплеменников скандинавов, это равенство сыновних прав на отцовское наследство соблюдалось и в королевских семействах и подало повод к столь обыкновенным в то время уделам в королевствах и княжествах. Но такие уделы не раздробляли государств; на них смотрели как на отдельное управление страною, королевскими имениями и доходами – единственное средство, какое знали тогда для удовлетворения прав принцев и их приличного содержания. То же было и на Севере. В те времена еще не было государственного права, все находилось под общими гражданскими законами. Потому во всей Инглинга-саге вступление на престол нового короля означается только словами: «Сын наследовал отцу.»

Это было тем естественнее, что главная часть королевских доходов получалась с Упсальских имений, первоначальной собственности вождей из рода Инглингов, которую они присвоили себе при поселении в Свитьоде и которую умножили их потомки посредством заселения необитаемых земель. Эти имения потому и называются в сагах собственностью короля свеонов.[266]266
  «Eign Svia Kongs». Eign, Egn – право собственности, собственность, наследство.


[Закрыть]

Согласно с тем отправлялось и торжество, служившие как бы законным освящением прав нового короля на престоле и заменявшее венчание и присяги нашего времени. Оно называлось наследным пиром, или поминками, на который, по приглашению нового правителя, собирались все его родственники и своим присутствием как бы доказывали, что он имеет ближайшие права на наследство. Закон, равносильный для всех, предписывал, чтобы до этого никто не вступал во владение наследством.[267]267
  Jomsvikinga saga. Сага об Инглингах, XL, о трагической судьбе Ингяльда, последнего Инглинга.


[Закрыть] Тому же закону подчинялся и король, почитавшийся только первым хозяином. Такие правила произвели наследственность королевской власти и общее управление многих стран, о котором упоминают древние памятники. Только этими правилами объясняются слова саги, что королевство и королевская власть распространялись в поколениях, по мере того, как эти последние разделялись на отрасли, но от частых разделов уменьшались королевские доходы и пределы населенной земли становились теснее. Тогда многие короли стали обрабатывать большие лесистые страны, селились там и таким образом умножали свои области.

Оттого возникло множество малых королевств и королей, упоминаемых в сагах. Эти короли устраивали свой двор по образцу двора Упсальского короля; вокруг них явились новые поселения и новые государства; сюда стекались желающие новых, удобнейших жилищ, искатели службы и счастья, одним словом – все, кого привлекала надежда лучших выгод. С приращением народа умножалась населенность: в странах диких и невозделанных чаще стали появляться дворы и деревни, из них поселения распространялись далее, из леса в лес, из пустыни в пустыню; новые херады возникали возле старых.

Так, многие из теперешних областей Скандинавского севера обязаны своим происхождением тому веку, когда все мелкие короли, подобно другим, домовладельцам, старались умножать свои доходы и забывали меч для плуга, чтобы собственными силами возделывать пустынную землю. И даже супруги их, королевы, сами занимались хозяйством, подобно простым поселянкам.

Эти мелкие короли имели полную королевскую власть, собирали налоги, созывали общий тинг, вели войну и наследовали свои королевства по прямому колену от отца к сыну. Все собирались, однако ж, в Упсалу на великие праздники воспоминания, оживлявшие в них ту мысль, что все они члены великой семьи, которой верховный глава король Упсалы. По крайней мере, так было в собственном Свитьоде (земле свеонов), как сказывает Инглинга-сага.

Но неопределенны отношения готов к Свитьоду и их зависимость от верховного короля Упсалы. В древних сагах они являются как независимый народ, под властью особенного королевского дома; о готской земле упоминают саги в таких выражениях, которые ясно дают разуметь, что она не принадлежит к королевству Инглингов; из этого можем заключить, что готы составляли самобытное государство, вовсе не зависимое от упсальского короля.

Но в таком случае готское и Свейское государства представляли бы пример, единственный в истории: они, совершенно независимые одно от другого, в продолжение 700 лет существуют без взаимной зависти, в согласии, в дружбе и мире, без покушений со стороны одного покорить своего соседа и не имея других уз, кроме дружбы. История, опыт, страсть к завоеваниям ясно говорят против вероятности подобных отношений. Притом сами саги приводят нас к другому мнению: они говорят, что Один и Гюльви вместе со своими людьми, состязались в разных искусствах и волшебстве, но что асы всегда оставались победителями.

Этот обычай норманнов символически изображать великие события под видом самых обыкновенных намеков на верховную власть Одина, утвержденную им на Cевере Гюльви говорят саги, что он признал свое бессилие и противиться Одину и заключил с ним союз.

Если нельзя открыть никаких следов несогласий и раздоров между свеонами и готами, то, конечно, одна религия сохраняла такой долгий взаимный мир. Оттого, когда с христианством явилась новая вера и рушилось основание, на котором утверждалась священная власть Упсальского короля, тогда разорвались и связи, соединявшие оба народа: готы более не хотели признавать первенство свеонов в насущных делах, и между ними вспыхнула война. Государства, незначительные по обширности, между которыми взаимные нужды сами собою уже вызывают постоянный раздор не столько еще требуют участия религии для прочности своего союза; ее высокое достоинство, ее важность и необходимость являются в полном блеске преимущественно тогда, когда союзы заключаются между могущественными народами. Так и между свеонами и готами основанием союза была религия Одина. Но всякое религиозное законодательство в древности обнимало и государственную власть, так что место главного святилища было пребыванием и государственной власти. Вот почему вожди называются в сагах единовластными.

Впрочем, одно название без существующей силы не дает власти над воинственными людьми, и готы оставались свободным, непокоренным народом. Они имели своих королей древнеготского племени; огромные леса отделяли их перебывания верховного короля Упсалы, и, окруженные могущественными соседями,[268]268
  Многие, неизвестные другим северным источникам войны между шяедскими и готскими королями упоминаются у Саксона; его показания, если основывались на древних преданиях, указывают на враждебные отношения между готами и на юге от прибывшими племенами.


[Закрыть] они, в опасных случаях, могли полагаться только на свои собственные силы. Такие обстоятельства делали очень возможным, что готы были гораздо независимее от Упсальского короля, нежели другое северное племя союза, жители собственно Свитьода, где находилась народная святыня и местопребывание верховной власти. Даже и эти последние, распавшись с течением времени на мелкие независимые государства, под властью особенных королей, больше и больше освобождались от государственного влияния Упсальского короля. Наконец эта власть обратилась в ничтожное название. Многие вожди викингов могли селиться в городах Упсальского короля и заступать его место: так, Хаки три года был королем Упсалы,[269]269
  До конунга (дротта) Хаки простирается так называемый мифологический период генеалогии скандинавских конупгов, после него – эпический. Хронологическая граница пролегает по началу VI столетия. См. Г. С. Лебедев «Эпоха викингов в Северной Европе».


[Закрыть] а Сельви долгое время владел Сигтуною.[270]270
  Сага об Инглингах, XXXI, Сага о Хальвданс Черном, VI, Сага о Харальде Прекрасноволосом, 1.


[Закрыть]

Восстановление древнего значения Упсальского короля было делом Ингьяльда Илльраде. Он был виновником тот первого переворота, о котором говорят древние памятники. Этот сын Браут-Анунда и последний Упсальский король из поколения Анундов имел высокие понятия о своем сане, он верил, что должен царствовать с той же властью, какой прежде пользовались его предки, дротты, и первые Упсальские короли. Препятствие тому он видел и независимых королях, ограничивавших власть и доходы Упсальского короля и нарушавших единство правления.

Но без насильственных мер нельзя было устранить это препятствие. Ингьяльд не мог, однако ж, противопоставить королям превосходного числом войска: силы их были одинаковы. Ему оставались средства другого рода, всего больше сообразные с его положением и духом времени. Он сделал великие приготовления для наследного пира или поминок по своем отце, выстроил новую комнату, нисколько не хуже старой, и в ней поставил семь престолов, поэтому она получила название семи королей. По всему Свитьоду разосланы были гонцы приглашать на пир королей и ярлов и других знатных людей. Шесть королей явились, а седьмой, Гранмар Седерманландский, не пришел. Гости введены были в новую комнату, короли заняли приготовленные им места, их подручники разместились на лавках.

Придворные Ингьяльда и его воины помещены в старой комнате. Если «наследный пир» собирался по смерти королей и ярлов, то древний обычай требовал, чтобы наследник сидел на лавке перед пустым престолом до тех пор, пока не станут подавать «чашу воспоминания», Bragafull.

Тогда он должен был вставать перед чашей, произносить какой-нибудь обет и пить. Потом возводили его на отцовский престол, и он становился полным владетелем наследства. Когда пришло время «чаши поминальной», Ингьяльд встал, взял большой рог с вином, служивший вместо кубка, и произнес обет, что он или погибнет, или целою половину увеличит свое королевство, со всех четырех сторон его; потом выпил кубок. Свой великий обет он выполнил в ту же ночь: он велел зажечь новую комнату, в ней сгорели часть королей и их подручники, а выбежавшие были изрублены. Потом овладел королевствами погибших.[271]271
  Сжигание врагов вместе с домом не имело ничего необыкновенного в древности. Так и Сигрид сожгла своих докучливых женихов. Древние саги наполнены примерами подобного истребления врагов, особливо, когда удавалось застичь их врасплох.


[Закрыть]

Победив седьмого короля, Гранмара Седерманладского, Ингъяльд мог считать себя обладателем всего Свитьода. Великие жертвоприношения в Упсале еще сохраняли в памяти высокое значение Упсальского короля: оттого-то и готы, и свеоны, как ни велико было их неудовольствие на вероломный поступок Ингьяльда с их королями, однако ж покорились ему без сопротивления.[272]272
  По крайней мере, в саге нет ни малейших указаний, что Ингьяльд покорил эти государства войной. А война – главное, чего никогда не забывает сага.


[Закрыть] Но в самую минуту, когда власть его, казалось, утвердилась на прочном основании, он пал от собственной руки, будто повинуясь приговору «мстительного рока», как выразились древние саги. На него напал Ивар Видфаме.[273]273
  Ивар Широкие Обьятья – эпический конунг, которому приписывается владение землями не только Дании и Швеции, но и Восточной Англии, землями саксов и «Восточными странами». Провозвестник, таким образом, Канута Могучего (прим. ред.)


[Закрыть] Не имея в готовности войска, Ингьяльд, вместе с дочерью, Асою, не уступавшей ему в свирепости, напоил допьяна своих подручников и потом зажег королевскую комнату. Он, Аса и подручники погибли в пламени. С ними пресекся царствующий род Инглингов.

По пресечении рода. Инглингов начались в земле их смятения и беспокойства Короли более старались увеличивать власть свою, нежели утвердить, редко жили дома, но, постоянно разъезжая по морям, искали себе новых владений; подстрекаемые желанием, столь же беспокойным, как и море, по которому плавали, эти короли вовсе пренебрегали делами правления. В их отсутствие часто являлись изгнанные короли из рода Инглингов, на некоторое время усиливались в покинутых королевствах, потом или опять изгонялись, или становились королями-данниками законному королю.[274]274
  По сути, именно принадлежность к роду Инглингов, ведущему свое начало непосредственно от асов и самого Одина, определяла степень правомерности претензий того или иного конунга, на верховную власть над шведами или норвежцами – по крайней мере, в эпоху викингов.


[Закрыть]

Кажется, всего лучше отнести к этому времени событие с пятью королями, которых бросили в колодец, по словам лагмана Торгнюра, в замечательной речи Олафу Скет конунгу на Мулатинге; эта речь, живая характеристика свободного духа того времени, может быть приведена здесь. Когда король Норвежский, Олаф Трюггвасон, в 1000 году пал в сражении при Сволльдре, датский король, Свен Твескегг, и шведский, Олаф Скетконунг, разделили его государство. Вскоре потом норвежский принц, Олаф, прозванный Святым, сын Харальда Гренландца, воротился с морского набега в отечество, ограбил и разорил берега Меларна и провозгласил себя королем Норвегии. Олаф Скетконуш никак не хотел уступить своих прав, хотя Олаф Харальдсон и предлагал ему договор и в залог дружбы хотел жениться на Ингигерде, его дочери. От враждебных отношений между обоими королями особенно страдали жители Вестготландии, не могшие привозить из Норвегии сельдей и соли. После долгих размышлений послы норвежского короля изложили его дело на упсальском тинге, и Рагнвальд Ульсон, вестготландский ярл, был усердным заступником его; Олаф Скетконунг не хотел ничего и слышать. Тогда поднялся со своего места почтенный Торгнюр, упландский лагман: народ теснился вперед послушать его, шумя и звеня оружием: «Обычай у шведских королей, – сказал смелый вития, – стал нынче совсем другой: не так они жили в старину. Родоначальник мой, Торгнюр, помнил Упсальского короля, Эрика Эмундсона, и говорил о нем, что в молодые его годы он каждое лето собирал войско, предпринимал походы в разные земли, покорил Финляндию, Карелию, Эстляндию, Курляндию и много других на востоке; там можно еще видеть земляные крепости и другие большие строения, оставшиеся после него. Однако ж он не был так горд, чтобы не выслушивать людей, предлагавших ему какое-нибудь важное дело. Отец мой, Торгнюр, долго дружил с королем Бьерном и знал хорошо его привычки; при этом государе королевство находилось в силе и могуществе и не понесло никакого ущерба. Однако ж он был приветлив к своим людям. У меня в памяти Эрик Сегерселл (победоносный); я бывал с ним во многих походах; он распространил свейское государство и защищал его храбро. Однако ж и легко было держать советы с ним. А нынешний король не позволяет никому говорить с собою, не хочет слушать никого, кроме угодного ему, и всеми силами добивается того. Жители, платившие ему дань, он теряет по своему нерадению, а силится покорить Норвегию, чего не искал ни один король до него и что непременно принесет много беспокойств. Мы, поселяне, хотим, чтобы ты, король Олаф, подружился с норвежским королем и выдал за него дочь. Если пойдешь добывать себе государства на востоке, которыми владели твои предки, мы все последуем за тобой. Если же не хочешь делать так, как говорим, то мы идем на тебя и убьем, потому что совсем не желаем терпеть от тебя обид и беспокойств. Так поступали и наши предки: на Мулатинге они бросили в колодец пятерых королей таких же надменных, как ты. Говори же теперь, что ты выбираешь?» Между поселянами поднялся ропот и стук оружием. Король встал и отвечал, что сделает все, чего они желают. Так поступали до него все свейские короли и дозволяли поселянам совещаться с ними.

Итак, творцом государственного устройства была жреческая и патриархальная власть, руководившая первое младенчество народа: она сменилась управлением мелких королей, которые, управляя независимыми гражданскими общинами, положили начала народности и общественному духу и дали основание учреждениям прочной исторической важности; потом при беспокойствах, последовавших за падением Инглингов, образовались в народе более ясные и точные понятия об его государственных правах; наконец, во главе государственного союза, по духу и началу республиканского, стал король, ограниченный законами. Государство представляет теперь государственный союз свободных общин, соединившихся для сохранения мира, свободы и прав; при войне и мире, при всех великих государственных делах, они составляют один народ, но каждая в пределах своей земли независима и управляется собственными законами, потому что первообраз независимой народности, усвоенный областями при малых королях, они сохраняют и после: каждая еще составляет особенное, замкнутое государство, имеет свои законы, свой областной и собственных представителей, избираемых народом.

Только спустя 200 лет по смерти Ингьяльда, в половине IX века,[275]275
  Состояние и государственное устройство страны мы, собственно, узнаем в царствование Олафа Скетконунга; но что такой порядок вещей установился еще прежнее время, указанное в тексту (и, может быть, за целое столетие или полстолетия до того) это можно видеть не только из речи лагмана Торгнюра, но также из различных известий о внутреннем устройстве в житии св. Ансгария, написанном Римбертом.


[Закрыть] мы несколько яснее узнаем состояние Скандинавии. В это время мелких королей уже нет; власть над херадами находится в руках лагманов, заступивших места этих королей; их прежние королевства составляют единое союзное государство, которого верховный глава – Упсальский король. Потомки прежних мелких королей встречаются только на море, под именем морских королей, без земли и владений; вдалеке от отечества ищут они приключений, славы, богатства и власти в так называемых морских походах викингов.