Текст книги "Походы викингов"

Автор книги: Андерс Стриннгольм

сообщить о нарушении

Текущая страница: 12 (всего у книги 41 страниц)

Этот Хельги, бывший отцом двух сыновей и многих дочерей, отправился с женой и детьми в Исландию. Сначала он проживал на месте, называемом Гармундастад. Там перемерз почти весь скот, взятый им с собой, потому что зима была очень сурова. Он собрался и поплыл в другое место, где в одной долине выпустил двух поросят, одного борова (galt) и свинью. Спустя три года развелось там до 70 свиней, поэтому это место и получило название Свиной долины (Galltarbamar). Перебывав в разных местах за первый год и осмотрев каждую сторону острова, взял он наконец во владение землю между двумя мысами, Сиглунесом и Рейнеснесом, зажег большие огни на устьях рек и, освятив таким образом землю, разделил ее на участки между сыновьями, зятьями и прочими товарищами. Место, на котором сам жил, названо было Христовым мысом, потому что Хельги был крещен и веровал в Христа, хотя больше надеялся на Тора, молился ему в морских набегах и важных случаях, почему и говорили о нем, что он «очень смешанной веры».

Потомки Хельги разошлись далеко по острову: они заселили и возделали значительную часть Исландии. От одного из сыновей его, Рольфа, по матери происходил отец северной истории, известный Снорри Стурлусон, лагман в Исландии в XIII веке, и Хаук Эрлендесон, также лагман в XІІI и XIV веках, тот самый, который, по древним сказаниям, сочинил Landnamabok, книгу о первом населении Исландии, сообщающую самые верные и полные сведения обо всех владельцах различных мест на острове, кто были их предки и потомки и какие дела они совершили.

Из этой книги видно, что Хельги был родоначальником многих знатнейших семейств и славных людей Исландии. Брат его, Снебьерн, и дядя, Транд, первый – сын Эйвинда, последний – Бьерна, также поселились в Исландии; жилище первого называлось Ваттенсфьорд, последнего – Трандальгот.

Торир Снепилль, зять лагмана Торгнюра в Свейском государстве и сын сильного викинга, Кетилля Бримелля, также переселился в Исландию, учредил свое жилище в роще, которую содержал в большой чести, и был родоначальником великой семьи, распространившейся далеко по острову. И другие из первых обитателей Исландии вели свой род по отцу или матери из Свейского и Готского государства.

От Рождества Христова прошло 874 зимы, когда Исландия получила первых жителей, и спустя 60 лет после того она была так густо населена, как не бывала и в позднейшее время. Переселения туда из Норвегии с каждым годом до того множились, что Харальд Харфагр, опасаясь, чтобы они не обессилили государство, старался препятствовать им, обложив податью всех переселенцев в Исландию. В самое цветущее время острова считали там почти 4000 оседлых, независимых жителей.

Способ происхождения таких поселений, также природа страны, состоящей из утесов и пустынь, покрытых лавой, были причиной возникновения множества независимых общин на острове; каждое из поселений на занятой им земле под властью вождя составило самостоятельное целое. Несколько судов подплывают к Исландии. На них сидят норвежские изгнанники, люди, недовольные положением дел на родине, бездомные искатели счастья. Они уже завидели землю и главный из них, взявший с собой на чужбину, как залог покровительства, родных богов, священные столбики прадедовских кресел, украшенные ликами богов, с молитвой к Тору бросает их в море. Направляемые невидимой рукой божества, они укажут место для нового жилища пересленцев. Плаватели следят за ними с напряженным вниманием. Священные указатели нового крова останавливаются в одной бухте. В ту же минуту суда причаливают к этому месту. Плаватели выходят на берег. Земля им понравилась, и они хотят овладеть ею. Принятие земли во владение совершалось с особенным торжеством; носили огонь по границам взятого участка; чтобы другая толпа таких же странников не могла отрезать от него часть для себя, пускали стрелу для предупреждения их. Ставили также секиры, орлов, кресты во многих местах владения, и сами места получали названия от этих примет. Что касается обширности владений, то считалось законным обычаем, чтобы женщина получала не больше земли, сколько может обойти в весенний день двухлетняя корова от восхода до заката солнца. Первые поселенцы вообще присваивали обширные участки и неохотно уступали их, исключая немногие случаи. Для того норвежский король, Харальд Харфагр, приказал, чтобы никто не занимал земли больше, нежели может обойти в один день с огнем при помощи людей своего корабля. Предписано было зажигать костры с раннего утра на таком расстоянии, чтобы одна бродячая толпа видела дым другой. Каждый костер должен гореть до захождения солнца, и прежде, чем оно закатилось, следовало зажигать последний.

Король Харальд имел виды на обладание Исландией; он хотел поставить там своего ярла, как и на Оркадских островах. Для этой цели он послал на остров с тайными поручениями Унни, сына того шведа, Гардара, который принадлежит к числу первых путешественников, открывших Исландию. Ему обещан был сан исландского ярла, если замысел удастся. Но цель посольства стала известна, и, когда он поселился в Исландии с одиннадцатью товарищами, никто не хотел ему продавать ни скота, ни съестных припасов. Он перешел в другое место, но и там было не лучше. Принятый наконец одним поселянином, он обольстил у него дочь, бежал, но был догнан отцом и убит со всеми товарищами. С тех пор Харальд и его преемники до Олафа Святою довольствовались податью, собираемой с каждого ирландца, торговавшего с Норвегией.[125]125
  С притязаниями другого Харальда, Харальда Гормссона, конунга датчан, на Исландию связан интересный и примечательный эпизод Саги об Олафе, сыне Трюггви: Харальд, оскорбленный тем, что, после его боевых действий в Норвегии, в Исландии был принят закон, согласно которому каждый житель острова должен был сочинить по хулительной висе (стихотворению) о конунге датчан, велел одному колдуну разведать обстановку в Исландии и донести ему. Тот отправился к берегам острова в обличье кита. Он увидел, что все горы и холмы там полны духами страны, большими и малыми. Колдун подплывал к острову с разных сторон, но каждый раз ему что-либо мешало: то огромный дракон, вышедший из долины в сопровождении дышащих ядом змей, жаб и ящериц, то огромные хищные птицы, то большой ревущий бык, то великан с железной палицей в руке. Интересно заметить, что все эти четыре духа-хранителя Исландии присутствуют в современном гербе этого островного государства (прим. ред.)


[Закрыть]

Итак, учреждение правительства на острове судьба предоставила самим туземцам. В новой стране знатный поселенец устраивал храм богам своей родины, вблизи, на лучшем месте, он учреждал судилище (тинг); в этих священных местах он властвовал над своими людьми, как жрец и судья (годи); другие пришлецы селились под мирной сенью этих учреждений. С поселенцев собиралась подать для Хрима; все полицейские и правительственные меры, какие только были сносны в то время, исходили от храмового годи, жреца и судьи. Так, храм и судилище Кьялларнеса были главным местом юго-западной Исландии; однако ж каждый вождь присоединявшихся поселенцев мог беспрепятственно оставить храмового годи, если он ему не нравился, и перейти от него к другому.

Но впоследствии, когда береговое народонаселение сгустилось, поселения окружили весь остров, храмы и их тинги умножились, тогда не могло существовать такое множество независимых владений, одно возле другого. В восточной четверти острова, сначала больше всех населенной, жил поселенец Ульфльот, происходивший по матери от королевского рода. На 60-м году жизни пришла ему мысль дать общие законы острову. Потребность соединения многих поселений под одной верховной властью, видно, чувствовалась глубоко, и Ульфльоту вверена верховная власть; он направляется на три года в Норвегию для совещания о том со своим дядей, мудрым Торлейфом. Во время его отсутствия товарищ его по воспитанию, Грим, объехал весь остров для выбора удобного места, где бы на будущее время можно было держать общую земскую сходку и суд: это было дело нелегкое, по причине необитаемости острова внутри, куда еще и ныне никто не отваживается пускаться без компаса, по затруднительной, местами непроходимой дороге.

Выбор остался за местом на юго-западе, где климат был теплее, вблизи большого озера Тингвеллир: эта земля была отнята у одного поселенца за совершенное им убийство. Она стала первой собственностью рождающегося государства; лошади могли тут свободно пастись на траве; всякий приезжий на тинг имел право рубить в лесу дрова, сколько ему нужно. Заведывание храмом и судом принадлежало годи. Не слагая с себя судебной власти в своих округах, годи собирались на общую земскую сходку в Тингвеллире: это было верховное правительственное место острова по законам Ульфльота; в судебной власти этого собрания все годи хотели участвовать, подчинились общим законам, данным Ульфльотом, и сделали его главным правителем на три года, возложив на него обязанность быть блюстителем законов, «глашатаем их», как называли его в то время.

Всякий желающий мог и на будущее время строить храмы и быть годи своего храма, но государство признавало только три судебных округа в каждой четверти, исключая северную, к которой принадлежали четыре, и только трех храмовых годи в каждом округе считало законными властями. Остров разделен был на четверти, которые назывались по сторонам света, таюке по важным прибрежным местам, особенно большим морским заливам. Четверть подразделялась на три гарды, или три весенних судебных округа; гарда в полицейском отношении – на трети, каждая с особенным годи. Годи собирал храмовую подать в своей трети с каждого из ее членов; наблюдал в ней за безопасностью и порядком; но каждую весну с двумя другими годи своей гарды обязан был держать суд. Как для весенних судов собирались всегда три годи, так четвертные годи, начальники четвертей острова, все вместе держали четвертные суды, которых таюке было четыре. К этому числу прибавилось пятое общее собрание, куда поступали все дела, не решенные по причине разделения голосов в других судах.

Вo всем следовали древним обычаям и правам., все устраивалось по понятиям, принесенным из скандинавской родины. Три ежегодных жертвенных пира собирали вместе друзей и родных; к числу любимых общественных развлечений принадлежали игры, на которых присутствовали жители всей пограничной страны, как участники или зрители; на частных херад-тингах и общих альтингах встречались близкие и дальние знакомые; эти частые общие совещания и свидания поддерживали сношения между расселенными жителями острова и служили в Исландии, как и в Скандинавии, гражданской и общественной связью.

Так государственный и гражданский быт древнего севера переселился на этот остров, лежащий на дальнем севере. Отделенные широким морем от всякого деятельного участия в событиях мира, чуждые споров с соседними государствами, в безопасности от иноземных нападений, исландские поселенцы были совершенно предоставленны самим себе, своим воспоминаниям и внутренним домашним и общественным отношениям. Их остров составлял как бы замкнутый мир. Качество климата и почвы, поставлявшие неодолимые препятствия успехам земледелия, побуждали их заботиться о луговой траве; они извлекали из нее пользу; доставали себе пищу из обильного рыбой моря, также озер и рек на острове, причем птицеловство и собирание яиц бесчисленного множества морских птиц, посещавших берег Исландии на некоторое время года, составляли для них богатое средство пропитания. Сенокос заменял для них жатву; скотоводство, рыболовство и птицеловство служили для них главными способами содержания; подобные занятия с оседлым образом земледельческой жизни соединяли беспечность и покой пастушеский; оттого у исландцев много и досуга, во время которого они припоминали песни старинных скальдов о подвигах предков, а также об Асах и их поколении.

Передаваемые в старинном предании воспоминания старины сохранились; звуки древних песен баснословной Эдды не умерли; в песне и саге жили еще в великом множестве воспоминания о прежнем молодечестве боевой жизни. Поэма Тьодольва о числе Инглингов и Эйвинда Погубителя Скальдов о предках Хакона ярла[126]126
  Тьодольв Мудрый, из Хвинира при дворе Харяльдя Харфагра воспел предков этого короля в 30 родовых отраслях; его стихотворение называется Ynglingatal, потому что Харальд происходил от Инглингов; потом оно послужило первым источником для Инглингасаги, впоследствии распространенной по рассказам знающих людей и другим преданиям, жившим целые столетия в сагах и песнях. Ее рассказ начинается от переселения народа по времена Одина. Стихотворение Эйнинла Погубителя Скальдов называется Halcigiatul и доходит до предка Хакони ярла, Cемингра, сына Одина.


[Закрыть] служат доказательством, как много существовало старинных песен; в это время, прежде чем певцу приходило в голову воспеть в последовательном порядке 30 членов одного поколения, уже многие до него пели об этих вымерших родах, и сказания о них еще продолжали жить в памяти народа. Едва ли подвержено сомнению, что старинные героические поэмы о Велунде, Вельсунгах, Гьюкунгах, Нифлунгах и другие, достигающие в своих воспоминаниях до времени переселения народов, жили в устах народа в Скандинавии за многие века до переселения. Песни составляли в то время живую книгу памяти; не знали другого средства для сохранения в памяти древних замечательных людей и событий, всякое мудрое изречение и предание, переходившее из рода в род, сохранялись в песне, которая хоть с изменчивой судьбой языка и подвергалась переменам во внешней форме, но оставалась одинаковой по содержанию.[127]127
  Доказательством тому, что песня и рассказ или изустное Предание составляли главное средство к получению знаний и что старинные сказания долго сохраняются у народов, живущих одкноко, в листах уединенных и отдаленных одно от другого, можно видеть и песнях жителей Фарерских островов, где слишатся еще отзвуки древнегероических песен Эдды; тамошние стихотворения преданы письму со слов народа, некоторых более 200 строф; они полнее Эдды и содержит в себе весь круг старинных сказаний о Сигурде Фафнирсбани. Из предисловия Снорри Стурлусона к королевским сагам видно, что в его время еще помнили песни, сочиненные скальдами Xaральда Харфага за 400 лет перед тем, и все другие стихотворения о королях, царствовавших в Норвегии. Саксон Грамматик, в его известном историческом труде, в числе других старинных стихотворений, переводит на римский поэтический язык одно очень давнее, называемое Веагkатаl и говорит, что в его время умели петь еще менестрели. Из сочинений его видно, какое множество старинных песен и саг ходило в народе, потому что источником его древнейшей истории было изустное предание. И так называемые военные песни, еще поныне оглашающие скандинавскии леса и горы, есть отчасти древние, на народный песенный язык переложенные стихотворения про удальство и молодечество боевой жизни героического времени; старинное предание принесло их в песнях и сагах до тех самых пор, когда они, как Folia Sibyllina (Сивиллина-книги), были собраны, исправлены и преданы письму заботливостью исландцев.


[Закрыть]

Эти старинные воспоминания и песни привезли с собой в Исландию переехавшие туда поселенцы. Они сберегли и освежили память о прежней родине и мире отцов. В Скандинавии их земляки увлекались потоком современных событий; прежние воспоминания заменялись новыми. Переселяясь из этой беспокойной среды на одинокий остров, исландец в долгие зимние ночи развлекал себя песнями, которые прежде пелись в королевских комнатах и на воинских пирах. Древность со своими воспоминаниями представлялась ему тем живее, что он, для избежания нового порядка вещей на родине, вдалеке от нее искал убежище для древней независимости и, расставшись с новым для него, воскресил древний обычай и учреждения на дальнем острове по соседству с полюсом. Позднейшая судьба его Скандинавии, хотя он все еще следил за ней с участием, имела для него значение не больше, чем чужой страны. Зато ее древние воспоминания были его собственностью: в них жили его предки. Кроме того, в числе исландских поселенцев находилось много людей из знаменитых родов; известно, как сильно дорожили скандинавы своим происхождением. Вести род от славных предков было преимуществом, обещавшим мужество и приносившим славу. Оттого-то знатные семейства больше всех других были хранителями воспоминаний. В отечестве сохранялись курганы и наследственные дворы предков, воздвигались им памятники. В Исландию поселенец мог перенести только саги об их подвигах и славном роде: тем заботливее он старался передать память о них потомкам.

Усиление такого свойства, как исландское, должно было казаться важным и замечательным для потомков, которые долго помнили о том, кто были первые обитатели, кто из них поселился на какой земле, как из этих поселений возникли первые небольшие государства, как по старинному обычаю сохранились там древние учреждения и наконец из рассеянных поселений образовалась Исландская республика с ее законами и устройством государственного быта.

Но ход развития республики обличал внутри деятельную жизнь; если вспомним избалованный свободой дух этих островитян, их непоколебимую настойчивость в сделанных приговорах, честолюбие, щекотливость во всем, что касалось чести, чувство справедливости и соединенную с ним мстительность, го легко поймем, что все это, при их дикой и беспокойной силе, порождало много ссор между отдельными личностями и целыми обществами, много разных случаев, державших умы в постоянном напряжении и обращавших общее внимание на походы, подвиги и судьбу знатных вождей. Они вдохновляли поэтов, и всякий даровитый рассказчик, которому случалось узнать все обстоятельства происшествия, на собраниях и пирах передавал подробно, ясным и сильным слогом, случаи из жизни храбрых людей, составлявшие содержание песен скальдов. Если кто имел тяжбу в суде, то ему необходимо было знать защитника противоположной стороны, единоборец он или законник, искусен ли в боях, с быстрым ли соображением, приветлив ли, нет ли у него сильной родни. Подобно, как европейская политика требует знакомства со свойствами государей, исландский поселянин уже для собственной безопасности должен был ознакомиться со всеми качествами (Idrotten) своих властей. Вероятно, оттого и слушали с жадностью рассказы о замечательных делах современников.[128]128
  «Покажи мне тех великих людей, от которых рождаются саги», – говорил один чужеземец своему соседу на альтинге.


[Закрыть] С этим живым и столь естественным свободным участием ко всему, что случалось и случается в его кругу соединялась в северном жителе самая нежная заботливость о родословной и воспоминании о его предках, особенно, если последние были высокого рода и знаменитого имени; оттого почти всякое знатное семейство в Исландии имело свою собственную историю или сагу.

Из Скандинавии исландцы также принесли с собой страсть к морским набегам; сверх того, они долгое время находились в различных сношениях с прежним отечеством, по дружбе и родству, и по необходимости привозить из Норвегии строительный лес и пшеницу; оттого они, очень гордо рассекали море своими длинными кораблями; другие прославились как скальды и рассказчики саг и вернулись с богатыми подарками и вестями о событиях на чужбине, особо в Норвегии и при дворах северных королей. Такие рассказы слушались с жадностью и активным участием; на частных сборищах, на жертвенных пирах, в народных собраниях они были первой забавой и лучшим развлечением исландца. Вообще, от всякого, ездившего в дальнюю дорогу или посещавшего дворы государей, требовали подробного рассказа обо всем, что он делал, говорил и слышал. Кьяртан Олафсон, знаменитый в сагах шотландец, некоторое время проживший у Олафа Трюггвана в Норвегии, вернулся в Исландию в большом горе, потому что невеста ему неверна и брат по оружию обманул его, оттого ничего не рассказывал; это не понравилось его отцу, не поощрявшему молчание сына, и что от него нельзя добиться никакого хорошего рассказа.

Когда приходил корабль, народ спешил к берегу узнать новости; чаще всего начальнику херада предоставлялось первому ехать на корабль и слушать новости; вместе с продавцом он назначал цены на товары для жителей херада и приглашал начальника корабля гостить у него всю зиму. В течение всего этого времени чужеземец почитался домашним человеком, принимал участие в семейных пирах и раздорах, в зимние вечера развлекал семейство рассказами, а на прощанье, при наступлении весны, предлагал в подарок хозяину английские обои или какую-нибудь драгоценную вещь в благодарность и как плату за зимнее гостепримимство.

Хотя дальний путешественник, по возвращении домой, очень хотел бы знать обо всем, случившемся в его отсутствие на родине, однако ж должен был сначала рассказать землякам новости о чужих краях. Такое любопытство не было исключительным качеством жителей Исландии: им отличались в то время все скандинавы. Торлейф Ярласкальд напомнил Хакону, ярлу в Норвегии, который приставал к нему с расспросами о его путешествии, что «есть старая поговорка: соловья баснями не кормят, и я не стану прежде рассказывать вам, государь, пока вы не дадите мне есть, потому что невежливо расспрашивать незнакомца про чужие края, не подумав сперва о его собственной нужде».

В 1135 году епископ Магнуссон вернулся в Исландию через Норвегию из путешествия в Саксонскую землю. Народ был собран на тинге; завязался жестокий спор по одному делу, о котором мнения были разными; никто не хотел уступить другому. В самом разгаре спора гонец известил о приезде епископа. В ту же минуту перестали спорить; никто и не думал о спорном вопросе; все вдруг разошлись, и епископ должен был взойти на одну высоту поблизости с церковью и рассказать в подробностях все случившееся в Норвегии в бытности его в чужих краях. Благодаря этому живому участию ко всему, происходившему в свете, на родине и вне ее, и вниманию, с каким слушали рассказы о том, а также похвале, являющейся наградой хорошему расасазчику, как приятному гостю во всех домах, образовалось особенное повествовательное искусство; умели придавать рассказу живость и силу, истину и прелесть; это искусство, нередко в соединении с поэтическим талантом, потому что скальды были вместе и рассказчики саг, находилось в таком уважении, что не меньше воинских подвигов приносило славу.

Рассказ, услышанный от достоверных людей, переходил из уст в уста. Из многих рассказов одного и того же события сохранялся особенно тот, который по значению рассказчика или по особенному качеству изложения производил впечатление живее и удерживался в памяти легче других; его сличали с другими и распространяли по свидетельсту современных событий или хорошо с ним знакомых, достоверных лиц. Так устное предание сложилось в однообразный и связанный исторический рассказ.[129]129
  Саги и эпические произведения, ставшие визитной карточкой Исландии, уникальным образом сохранили живые свидетельства не только о событиях эпохи викингов на всем севере Европы, но и бесценные свидетельства, позволяющие детально реконструировать древнегерманскую мифологию и этические представления древних скандинавов. В XVII–XVIII вв. исландские саги стали достоянием общественности и началось их исследование учеными Дании (в состав которой тогда входила Исландия). С тех пор они неоднократно издавались и переводились на многие языки. Классическим изданием оригинальных текстов исландских саг является многотомная «Altnordtsche Saga Bibliotek», издававшаяся в Халле в конце XIX – начале XX в (прим. ред.)


[Закрыть]

Эти рассказы, так называемые сага, стали передавать письменно в начале XII века, по прошествии почти 240 лет от первого населения острова и немного более столетия с введения христианства в Исландии. В то время события, случившиеся с самого основания Исландской республики, оставались еще в памяти вместе с песней или рассказом и не считались слишком отдаленными, живя в воспоминании достойных доверия стариков, которые или сами были очевидцами тех событий, или слышали о них от своих старых отцов и могли засвидетельствовать их верность. С той же заботливостью, с какой обходились с устным преданием, как единственным средством сберечь от забвения дела и судьбы предков и замечательные события минувшего, спешили пользоваться пособием, представляемым новою письменностью, для сохранения этого предания от всяких влияний времени; под конец XII века небольшая часть старинных и современных воспоминаний преданы были хранению письменности.

Таково начало саг и песен, послуживших основанием древнейшей истории Скандинавии. Первые по времени саги, между баснословными преданиями и стихотворениями от времен Асов, переселения народов и поколения Инглингов, сохранили древние предания о сотворении мира и начала вещей, о богах и семействах, происходивших от Богов, воспоминания старины, устно передаваемые в песнях и сагах из рода в род и еще свежие в памяти во время занятия Исландии первыми поселенцами; эти поселенцы привели их в порядок, передали письму и сохранили до времени в Инглинга-саге и старинной книге, под названием Эдды, родоначальницы преданий.

За этими первыми сагами следует множество других, относящихся к Исландской республике, ее распространившимся родам и знаменитым людям, их воинам, подвигам, жизни и судьбам, также особенным событиям острова. Эти саги чрезвычайно важны для древнейшей истории севера, потому что вводят нас в домашний и общественный быт древнею исландца, изображают дух, мнения, образ жизни и мыслей, учреждения, нравы, обряды, некогда общие для всей Скандинавии, и таким образом представляют живую и яркую картину времени, чего обычно не хватает историкам средних веков.

После них в этом порядке занимают место также многочисленные саги, рассказывающие о событиях вне Исландии, на Оркадских, Шотландских и Фарерских островах и в других краях, посещавшихся норманнами, но особенно в Норвегии, с которой исландцы находились в непрерывных сношениях, в Дании и Швеции, сколько общественное несогласие или другие обстоятельства подавали повод к сношениям между этими государствами и Норвегией. Эти-то «древние саги о вождях, правивших в северных государствах и говоривших датским языком», известный Снорри Стурлусон решился подвергнуть общему пересмотру в первой половине XIII века, привел их в порядок и собрал в одно целое, названное, по начальным словам этого собрания, Heims kringla (Вселенная). Оно до сих пор первое и единственное творение в древнейшей истории Скандинавии, однако ж это собрание не самое первое, еще задолго до Стурлусона другие начали приводить в порядок и собирать древние стихотворения и королевские саги, особенно Сэмунд и Арии,[130]130
  Оба они жили в одно время, в последней половине XI и первой половине ХП века. Симуил Мудрый родился около 1056 года, а Ари Мудрый – в 1068 году. Первый – умер в 1133 году, последний – в 1148 году. Снорри Стурлусон родился в 1178 году, убит 22 сентября 1241 года.


[Закрыть] оба с прозванием biпп frode (многопытные, мудрые), потому что пользовались великим уважением у своих современников по их учености, отчасти приобретенной путешествиями и жизнью в чужих краях.[131]131
  Сэмунд Мудрый некоторое время жил во Франции; одни утверждают, что ари был его товарищем в путешествиях, другие отвергают это.


[Закрыть]

Они собрали и новые известия о делах северных, а также и английских королей, вместе с замечательными событиями в их государствах. Сэмунд, как думают, собрал старинные стихотворения, составляющие древнейшую или стихотворную Эдду; Ари, по словам достоверных старцев, написал летопись норвежских королей;[132]132
  Но хроники Ари и Сэмунда потеряны. При Снорри Стурлусоне они еще существовали, по крайней мере первая


[Закрыть] он и Сэмунд, наконец, старались, по образу летописей других стран, располагать события в хронологическом и синхроническом порядке.[133]133
  Однако ж эти хронологические показания, сколько можно заключить из стихотворений Снорри Стурлусона и дошедшей до нас книги Ари, простираются не далее последнего поселения в Исландии, т, е. до начали царствования Харальда Харфагра.


[Закрыть]

Сага не заботилась об этих главных опорах истории; время и пространство для нее не главное; она редко описывает место событий и также мало занимается государственной важностью их или состоянием, законами и судьбами государства; действующие лица для нее – все; обо всех них сообщает она самые точные сведения, описывает их свойства, наружность, черты лица, платье, оружие, события в кругу действий богатыря – она изображает ясно и живо, до самых мелких подробностей и особенных отличий; ни одно общее размышление, ни приговор, ни развитие мыслей и чувства действующих лиц не обличают присутствие автора; никакое объяснение внутренних причин и побуждения не нарушает быстрого, живого хода событий: они излагаются, как случились, и сага – только чистый отзвук событий.[134]134
  Это относится исключительно к древнейшим сагам, а не вообще к тем, которые моложе XIV века.


[Закрыть] Оттого-то, если прибавим еще впечатление, производимое на чувство безыскусственной простотой и наивностью ее рассказа в соединении с важностью самого события, она легко удерживалась в памяти и при частом повторении расходилась далеко.[135]135
  См. также исследования древнескандинавской литературы, в частности книги М. И. Стеблин-Каменского: «Мир саги» (Л., 1971), «Миф» (Л., 1976), «Скальдическая поэзия // Поэзия скальдов» (М., 1979) (прим. ред.)


[Закрыть]

По введении христианства в 1000 году сделались известными легенды римско-католической церкви, или описания чудесных случаев из жизни святых. Исландцы перевели их на свой язык и по этому образцу сочиняли потом свои рассказы о епископах острова и других святых мужах. Ни в какой другой стране христианство не имело столь быстрых успехов или, посредством знакомства с латинскими письменами, не приносило с собой такого стремления и такой страсти к писательству, как в Исландии. Уже в середине XI века учреждено училище, в котором юношество училось латинскому языку, богословию и некоторым отраслям опытной философии; в короткое время на острове появилось четыре таких училщуа (в Скальхольте, Голуме, Хаукедале и Одде); сверх того, монастыри имели свои семинарии; образование, начинаемое в этих заведениях, продолжалось в иностранных университетах. Ислейф, природный исландец, в 1056 году посвященный в первого епископа в Скальхольте, и Гицур, сын его, последовавший отцу в сане епископа в 1082 году, учились оба в Герфорде, в Вестфалии; другой исландец, Йон Эгмундсон, первый епископ в Голуме,[136]136
  С начала XII века до 1801 года Исландия разделялась нл два епископства; местопребыванием одного епископа был Скальхольт, другого – Голум.


[Закрыть] в 1105 году, образовал себя в обширных путешествиях в Норвегию, Данию, Германию, Италию и Францию; Сэмунд Мудрый, а с ним и многие другие заканчивали свое учение в славном Парижском университете. Среди этих островитян поселилась такая любовь к науке и искусствам, что богатые заставляли обучаться за свой счет подававших надежду молодых людей, для доставления им ученого образования. К концу XI века многие из главных лиц острова по ученым сведениям могли быть священниками; Гицур Халльсон, лагман на острове в первой половине XII века, знал, кроме латинского, другие языки, сделал много путешествий и описал их. Многие имели библиотеки, и даже письма Овидия и его Amores были известны на этом лежащем вблизи Северного полюса острове.[137]137
  Рассказывают, что епископ Эгмундсон, столь же сильный, как и ученый прелат, застал однажды ученика за авдиевыми Amores и так вспылил на него, что вышиб книгу из рук. Он же велел выстроить в Голуме каменную церковь; строитель ее Торид Гамлесон, слышавший с места работ, как ученики сказывают уроки из латинской грамматики, с такой любознательностью следил за ними, что сам выучился основам латинского языка (Saga от den belige Jon Hegmundsson).


[Закрыть]

Исландцы, настроенные к чудесному своими древними сагами и геройской жизнью, были склонны к романтизму литературных произведений юга, с которыми они познакомились в постоянных путешествиях в чужие края. Они принесли на свой остров все английские сказания о короле Артуре и рыцарях Круглого стола; это обширное собрание сказаний явилось у исландцев на их языке в сагах о короле Артуре, об Ивенте, о Парсифале, об Эрике Каппе и прекрасной Эвиде и многих других, с которыми в тесном и отдаленном родстве – Самсон Фаргрес, Сьодс-сага Алафлека и Вильгьялъма с агами про короля Ятварта и Бреттаманна. У своих родных и земляков в Нормандии они заимствовали произведения французской словесности и передали их в сагах о делах Александра Великого, о Фалентине и Урсоне (Валентине и Урсине), о Кларусе и Серене, о Сауле и Никаноре (два брата по оружию, один из Галатена, другой из Италии), о Сигурде Турнирце, о рыцаре Тьоделе и Гугаскаплере, Амелии, Амичи, Ремунде и Гибонне и многих других, с полным собранием сказаний про Карла Великого и его паладинов.

Древние прекрасные героические поэмы немцев, песнь о Нибелунгах и книга героев, сохраняющие неясные воспоминания из времен великого переселения народов и ближайших к нему столетий, воспоминания, отчасти давно не известные на севере, встречаемые в старинных героических песнях древнейшей Эдды, – все эти стихотворения, составляющие круг германских сказаний, также принесены исландцами и на северном языке обратились в саги Вилькена и Нифлунга, Вольсунга и Бломстурвалла.[138]138
  Так названа от окрестностей Александрии, куда перенесено место действия в ее книге.


[Закрыть] Переведены также стихотворения о падении Трои, населении затем Италии и о разных других событиях древности, написанные в романтическом духе Генрихом Вельдеком, Вольфрамом фон Эгиенбалом и другими в XII и XIII столетиях; на северном языке они составили летопись Трояборгскую, Троюманна-сагу вместе с сагою о Гекторе и многими другими. Приносимы были рассказы даже из далекой Италии, давшие содержание саге про волшебника Вергилия и других о похождениях в Сицилии.

По примеру провансальских и швабских миннезингеров начали писать стихотворные жизнеописания некоторых лиц, известные под именем Rimur. Исключая испанские о Сиде и Амадисе, едва ли есть другие сказания, известные в Европе в средние века, или какое-нибудь романтическое содержание песни и саги, которых не усвоили бы себе исландцы, очень восприимчивые ко всему глубокомысленному и идеальному.

Впрочем, эти иноземные произведения изящной словесности они не переводили просто на свой язык, но придавали им северный тон и оттенок; у какого бы народа ни были бы взяты иноземные рассказы, их богатыри всегда получали северный облик, северные нравы и образ мыслей; рыцари Англии, Франции и Германии обращались в северных викингов, а женщины этих стран – в обитательниц женских светлиц (Jungfrubus); всегда носили одежду севера.

Потом по чуждым образцам начали создавать из собственного воображения романтические рассказы, которым основанием служили действительные предания старины, украшенные вымыслом; наконец начали вымышлять и лица, и события, Так, после баснословных и исторических саг, когда их источник иссяк, появился третий род – романтических саг: он принадлежал к числу позднейших, но самых многочисленных произведений исландской словесности и заслуживает внимания, как памятники учености, литературной деятельности и смелого воображения исландцев, сверх того, они важны по обилию источников для описания нравов и образа мыслей того времени, а также и по сохранившимся в них древнейшим преданиям.

Кроме того, вся исландская словесность, имевшая первоначальным основанием песни старинных скальдов и выросшая в недрах народа, отличается тем резким для того века свойством, что она написана на туземном языке в то время, когда ни у одного народа в новейших европейских государствах язык не достиг еще такой степени независимого развития и латинский был повсеместным образцом выражения книжного и письменного. Напротив, язык исландцев – тот же самый, каким говорили на всем скандинавском севере, и в исландских рукописях называется иногда северным (Norraena Spracbe), иногда датским.