Текст книги "Походы викингов"

Автор книги: Андерс Стриннгольм

сообщить о нарушении

Текущая страница: 21 (всего у книги 41 страниц)

Глава вторая
Государственное устройство

Если у разных народов гото-германского племени замечается много сходства не только в их древних законах, но также в нравах и обычаях, то, напротив, у скандинавов, в общем ходе их развития, государственное устройство приняло совсем другой вид, чем у их соплеменников в прочей Европе.[276]276
  Определенное своеобразие экономического и общественного устройства Скандинавии сохранялось на протяжении всего периода феодализма и, в сколько измененных формах, продолжает иметь место и поныне. Особые продно-климатические условия, географическое положение и обусловленная им известная изоляция от остального мира, особенности национальной традиции, некоторая замедленность развития – все это способствовало сложению особого, скандинавского варианта общественного устройства. Уместно вспомнить слова К. Маркса о том, что Норвегия была единственной европейской страной, никогда не знавшей крепостного права (прим. ред.)


[Закрыть]

Когда, франки, алеманны, бургунды, лангобарды и готы, после столетней войны, наконец одержали победы над Римской империей, с жадностью кинулись на добычу и делили ее между собою, им достались не только леса и пустыни, которые один усильный труд мог преобразить в плодоносные поля, но они получили земли, возделанные и населенные миллионами жителей, которые были гораздо выше их победителей в образовании, искусствах и науках, уступая им только в свежести природных сил, мужестве и умении владеть оружием.

Победители разделили покоренную страну по принятому у них обычаю: каждый получил назначенный участок земли и собственности; вождям досталось более, королю больше всех. Остготы и лангобарды взяли третью часть всяческой собственности в Италии и оставили прочее римлянам; в странах, где поселились бургунды и вестготы, тамошние жители, прежние подданные Рима, должны были уступить им две трети обработанной земли, половину лесов, садов и домов и третью часть рабов; как поступали в этом случае франки, так ли же делили землю и собственность с покоренными галлами или оставили в их владении движимое имущество и сначала довольствовались обширными землями, принадлежавшими там римлянам и римским императорам, об этом нет еще положительных сведений.

Участок земли, полученный каждым при таких дележах, назывался allod, с латинским окончанием allodium;[277]277
  От древнегерманского слова an и lot – по жеребью доставшаяся земля. Происхождение слова, также и то обстоятельство, что подобная собственность встречается в древних законах этих народов под именем sors – жребий, кажется, указывают, что они разделяли между собой по жеребью и завоеванные земли, подобно всякой другой добычи.


[Закрыть] это была собственность, приобретенная мечом и составлявшая часть добычи; владелец имел на нее полное право владения, как личное, так и потомственное, без всяких других обязанностей, кроме естественного, общего для всех владельцев аллодиальной собственности, долга защищать эту землю и вооружаться при угрожающем ей завоевании.

Короли гото-германского племени, среди своей дикой лесистой родины, не имели никакого определенного участка земли, ни постоянного права поземельной собственности, потому что переходили со стадами из одних мест в другие;[278]278
  Тацит, Германия. 26.


[Закрыть] в то время бывшие при них дружины храбрых юношей не могли получать от них в награду ничего, кроме радушных пиров или подарков, состоявших из лошадей, оружия и доли в добыче, отнятой у неприятеля. Вдруг эти короли стали повелителями изобильных стран и владельцами огромных поместий; в своих отношениях к покоренным народам в завоеванной земле они вступили во все права прежних римских императоров, обходились с прежними жителями как с данниками, разбогатели и могли располагать доходами, недвижимым имуществом и выгодными должностями. Тогда они получили возможность раздавать поместья и должности не только своим товарищам и приверженцам, но и привязывать к себе особенною щедростью сильных и значительных людей. Такие пожалования частью получили название бенефиций (beneficium.),[279]279
  Отвечающее древнесеверному Veitsla – содержание, дар, пожалование для независимого содержания. Глагол veita, veta означает давать, содержать, награждать, лены давать.


[Закрыть] частью феодов (feod, feodum),[280]280
  От fe (Vieb, швед. fa) – деньги, жалованье, и od – собственность, следовательно, такая земля, которая давалась для содержания или в награду за какую-нибудь услугу.


[Закрыть] и обязывали подручника[281]281
  Ире и своей Glossarium Sveo-Gothicum производит слово Vasall от старинного Vriisla, которое привели мы сейчас. Другие производят его от кельтского gvas – слуга.


[Закрыть] к особенной верности и службе тому феодальному господину, который жаловал его землею.

Так явился разряд людей, известных в истории под именем феодального или ленного дворянства. Главные лица, получившие против других больше земли и собственности, следовали примеру короля и передавали своим спутникам в ленное владение участки лишней земли, им доставшейся; такие пожалования они также соединяли с условием личной верности и службы и таким образом окружили себя подручниками и подданными, но сами получали лены прямо от короля, который такими знаками благосклонности и милости хотел обеспечить для себя приверженность и верность этих значительных людей.[282]282
  Более подробно о формировании феодальных отношений в европейских странах – см. Гуревич А. Я. «Проблемы генезиса феодализма в Западной Европе» (М, 1970); Корсунский А. Р. «Образование раннефеодального государства, в Западной Европе>> (М, 1963); Корсунский А. Р. «Возникновение феодальных отношений в Западной Европе» (М., 1968, 1973, 1979).


[Закрыть]

Разделение государства в тогдашнее время между королевскими сыновьями производило беспрестанные междоусобия; каждый из соперников старался привлечь к себе приверженцев раздачей поместий, должностей и разных переходных доходов и преимуществ; все отдавалось в ленное владение и принималось с обязанностью военной службы, или особенной верности к дающему лицу. Сначала такие лены раздавались только на определенное время; феодальный владелец мог потребовать их назад по своему усмотрению; потом, когда по обстоятельствам сделалось необходимым привязать феодального подручника еще сильнее к личной верности и службе, они были отданы ему в пожизненное влядение; наконец, при усилившемся значении и могуществе феодального дворянства, они стали наследственными, сначала в нисходящем потомстве, потом в боковых и даже женском коленах. Таково происхождение сильных вельмож, располагавших обширными областями, из которых одни принадлежали им как королевским подручникам, другие – как аллодиальным и ленным владельцам.

Эти сильные люди, великие подручники короны, получив в наследственное владение обширные земли и высшие должности и достоинства государства, забирали себе боле и более власти, царствовали, как независимые государи, в своих владениях, мало слушались короля, не заботились о благе государства, думали только о себе и беспрестанно воевали друг с другом. Тогда не стало никакой гражданской свободы. Народ весь подпал под иго сильного феодального дворянства. Правда, оставались еще владельцы аллодиальных земель, свободные и независимые люди, пользовавшиеся полными правами собственности, не несшие за то никаких общих повинностей, кроме добровольных приношений и обязанности ополчаться на врагов родины. Но пришедши в нищету во время постоянных войн, они были предоставлены на произвол сильных феодалов, не находили ни опоры, ни покровительства в бессильном короле; лишенные всякой защиты в том опасном положении, в какое приводили всех, с одной стороны, междоусобия сильных подручников, с другой – опустошительные набеги норманнов, арабов и венгров, эти владельцы пришли наконец в такую крайность, что отказались от аллодиальной независимости и отдались под защиту первого соседнего феодала; они желали быть его подручниками, служить в его дружине или платить ему какую-нибудь подать за покровительство, Многие отдались с имуществом церквам и монастырям, в видах особенной безопасности, которой пользовались церковные и монастырские слуги и подручники.

Наконец дошло до того, что всякая аллодиальная свобода почти совсем исчезла; все города и деревни находились в зависимости от феодалов; сильные подручники подчинили слабых; феодальный порядок введен во всю государственную жизнь; он истребил все следы древней германской свободы и привел народ в состояние полного рабства; едва оставались кое-какие признаки гражданской свободы: каждый стал или рабом, или господином. В таком тягостном положении находились многие страны, где распространилось гото-германское племя, особливо Франция и Германия, более или менее Италия, Испания, Англия с VII до XII или ХІІІ столетий; но в это самое время народы свейской и готской земли в Скандинавии наслаждались полной свободой. Свеоны и готы поселились в Скандинавии совсем при других обстоятельствах. Они не были повелителями покоренных народов и не тотчас сделались владельцами возделанных полей и поместий; они не нашли ни одного населенного города, не устроились для жизни между народом, уже ознакомившимся со многими потребностями и богатым способами для удовлетворения их.

Древние саги, напротив, говорят нам, что готы при первом их поселении должны были выдержать жестокую войну с племенами более дикими и варварскими, чем они сами, и что в то время едва ли встречались в стране какие-нибудь признаки населенности и обработки земли.

Потом пришли свеоны и мирно поселились подле готов, своих соплеменников; они сделались господствующим народом благодаря не оружию, а высшему уму и большой образованности. Они наживали себе владения и распространяли свое государство только по мере нужды, призывавшей к усилиям и возможности одолеть дикую и упорную природу. Своим настойчивым трудом они могли добывать себе пищу на способы жизни, приобретать собственность и вынуждать с земли умеренную жатву. Разные нужды, которых не могли удовлетюрить ни земледелие, веденное неискусными руками, ни почва, только что выходившая из состояния дикости, надобно было, откинув всякое малодушие, удовлетворять иными средствами – опасными морскими набегами в чужие края, открытой войной, грабежом.

Так в постоянной борьбе с дикой природой, без других способов, кроме добытых напряженным трудом в война со зверями в лесах и с неприятелем на море, принужденные заменять ничтожные средства ловкостью и смелостью, скандинавы сложились в крепкий, привычный к труду, уверенный в своих силах народ. Независимое положение стало у них почетным. Чем была отдельная личность, тем же и вся народная масса – свободным народом, не повелителем, но и не рабом.

Из сходства нравов и промыслов произошло равенств прав. Король имел не более земли, сколько мог обработать сам, подобно другим землевладельцам. Обширность королевских дворов, возникших благодаря такому подходу, был соразмерна нуждам королевского содержания; других источников доходов не находилось в распоряжении короля, потому что он управлял людьми свободными, а не покоренными рабами и данниками. Таким образом он не состоянии был ни жаловать поместьями, ни давать доходные должности, ни возводить своих людей на степень сильных вельмож; народ оставался тем свободнее, а королевкая власть в глазах его тем святее, что король управлял только по законам и при участии народа.

Гото-германские племена, поселившись в завоеванный римских областях, заимствовали многое в образе правления, законах и обычаях у покоренных народов; вместе с первоначальным государственным бытом погибла и германская свобода. Вдалеке от великих народных переворотов скандинавы избежали судьбы, ничего не пощадившей в остальной Европе и произведшей такое смешение народов, религий, образов правления, законов, обычаев и языков – они на своем полуострове остались верными первоначала ной простоте своих нравов; не подавленное иноземным влиянием, древнее государственное устройство образовалось у них в том виде, в каком первоначально принадлежало народной свободе, в естественном согласии с нуждами страны, народным духом и успехами гражданского общества. Это растение пышно раскинулось и принесло прекрасный плод в утесах и горах Скандинавии, между тем как у народов, прежде храбрых и привязанных к свободе не менее скандинавов, в странах, любимых природою с такой материнской нежностью, терны феодализма привольно разрослись на развалинах свободы.

Вообще, до нашего времени остались наиболее свободными те государства, которые всего вернее сохранили основные черты своего первоначального, народного быта;[283]283
  Швейцария, Англия, Швеция.


[Закрыть] их предостерег опыт, представляемый каждым столетием, с первых до последних страниц истории, что для независимых народов нет ничего пагубнее подражания иноземным учреждениям и нравам.[284]284
  В продолжение этой истории мы найдем довольно доказательств того, также и политического устройства Швеции, основанием которого в Швеции, как и в Швейцарии были древняя народная свобода.


[Закрыть] Было время, когда и скандинавов старались познакомить с учреждениями и обычаями феодализма и переселить на шведскую почву отсадки этого чужеземного растения; но там оно не заглушило древней свободы и не было так пагубно по своим последствиям, как в остальной Европе: причина та, что первобытная народная свобода укоренилась глубже и прочнее и что весь народ состоял из сословия свободных домовладельцев, которое в течение тысячелетнего развития так усилилось и окрепло, что древнего народного устройства нельзя было уничтожить совсем. Сословие шведских поселян было верным хранителем и защитником древних нравов; как святое наследие предков, оно сохраняло древнее устройство, сколько позволяли ему трудные обстоятельства и перевороты.

При первом поселении скандинавов на севере и спустя многие столетия после, пока находились еще обширные пустыни и большие леса, никому не принадлежавшие, всякий имел неограниченное право присваивать и возделывать столько необработанной земли, сколько находил нужным. Вероятно, в древнейшее время в Скандинавии, как и в Исландии, определенные участки земли освящались огнем или присваивались с какими-нибудь другими законными обрядами. Когда в Исландии, по случаю новых поселений, пустынной земли стало меньше, свобода присвоения была ограничена тем, что никто не мог брать более земли, нежели сколько мог объехать с огнем в один день.[285]285
  Ladnamabok.


[Закрыть]

В древних скандинавских законах есть также следы подобных ограничений, когда количество обработанной земли увеличилось. По предписанию Хельсингеландских законов, всякий, желавший поселиться на общей земле (Almaenning) на тех местах, которые отводил для полей и лугов, должен был сложить три копны сена,[286]286
  Без сомнения, то же, что и Dyskja, употребительное еще и нынче в Ангерманляндии, означающее поленницу дров на лугах (svtdjeland), или Dyssja – сложенное в копну сено. Корень этих слов снова встречается в исландском Dys, или Dis. – грудный гробовой курган, откуда глагол at dysia – хоронить в кургане.


[Закрыть] поставить дом о четырех углах и обойти с двумя свидетелями взятую и так отмеченную землю.[287]287
  В упландском законе встречается место, могущее лучше объяснить дело: «Человек приезжает на дикую или на общественную землю и старается очищать ее; когда он удалится, другой, явясь на это место, также может сдирать кожу с деревьев и рубить, делать приметы на них, а вокруг очищенной уже земли построить загороды и службы. Если опять явится первый и скажет: «Зачем ты занял место, которое я очистил?» – «Нет, – ответит другой, – я очистил его, а не ты, я содрал кожу с двревьев и вырезал приметы на них; право остается за тем, кто поставил загороды и жилище, и тот, кто где очищал землю, потерял понапрасну труды».


[Закрыть] Лесные угодья в ширину равнялись луговым, но длина определялась пространством, какое новый владелец, во время зимнего солнцестояния, мог объехать с рассвета до полудня; потом должен нарубить воз бревен и опять воротиться домой.

Земля, таким образом присвоенная скандинавами обращенная трудами их домашней челяди из пустынь в пажить, из логовища диких зверей в красивое жилище человека, была их собственностью и называлась Odal.[288]288
  Отсюда odla – присваивать землю (от od – собственность).


[Закрыть] Возделанная и вспаханная предками, она составляла владения их потомков: они сами защищали ее своей жизнью, без участия воинов, и потому считали себя независимыми владельцами ее; ни в каких обстоятельствах не признавали над нею ничьей власти и, вероятно, оттого не платили никаких налогов, кроме личных, принятых по доброй воле и разложенных по числу землевладельцев (Maпtal[289]289
  В первоначальном и древнейшем значении слова число мужей; в этом смысле оно попадается во многих местах шведских областных законов. По всей пероятности, в той местности не было поземельных податей: все налоги собирались но числу бондов – землевладельцев, или домохозяев.


[Закрыть], Bondatal).

Odalbond, поселянин, жил на своем дворе, как король, и не зависел ни от кого. В древних законах он носит название дротта, иорда-дротта, денар-дротта, лавардера. Над женой, детьми и всеми домашними он имел власть домохозяина; во всяких случаях подлежал за них ответственности: расплачивался за вред, причиненный ими; мстил за насильственные поступки с ними или брал за то виру; пока сыновья жили дома, на отцовском хлебе, они не. имели права ни продавать, ни покупать, тем не менее, могли нанимать работников: все это было делом самого старика (gamlekarl); он был господин дома, судья, первосвященник и глава семейства; он разбирал ссоры между домашними, приносил домовые жертвы, был вождем своих людей при нападении и обороне в случае войны; он один имел значение в государстве, потому что ему одному принадлежало право голоса на общих тингах и сходках, где решались народные дела. В спорах по земле он имел право быть свидетелем как против короля, так и придворных; свидетельства людей без поземельной собственности считались недействительными в делах землевладения,

Эти Bonde, землевладельцы, были единственными властелинами в государстве; люди, не владевшие землей, также не состоявшие на службе и содержании короля, все беспоместные, не имели никакого голоса в делах, касающихся общего блага: находили бесполезным вверять судьбу и самые важные дела государства таким людям, которым нечего было терять, или зависимым от других, не могшим еще располагать собою; потому никто, кроме землевладельцев, не избирался для дел и поручений, требовавших доверия граждан. Вот причина того значения, которым пользовались все, получившие от рождения право наследства на одальную землю.

В Готаланде был закон, что если сын землевладельца дурно распоряжается отцовскою недвижимостью и продает весь двор или свою часть в нем, то лишается, вместе с родными, всяких наследственных прав и почитается не лучше иностранца; его сыновья не прежде получают опять право наследства, пока не наживут собственности на три марки. Вообще безземельные люди носили презрительное название Graessaeti,[290]290
  Можно производить от graes и sitia в смысли сидящего на голой земле. Это жители хижины Budner, не имеющий никакой доли в деревенских полях.


[Закрыть] сидящие на голой земле.

Напротив, большими поселянами[291]291
  Mikill bondi – то же, что graes или godr bundi на рунических камнях, отличный поселянин, gurg, godr (gut) имело в древности очень высокое значение, то же, что наше «благородный, превосходный, способный»; Вonde, на памятниках Bundi, Buandi, собственно настоящий, прич. (Part, praes.) глагола bua (обрабатывать, жить, населять) – означает человека, живущего на одном месте и обрабатывающего землю, оседлого, у которого дом и земля.


[Закрыть] назывались такие, которые владели обширными поместьями и окружали себя бесчисленными челядинцами; у них были рабы (traelar), на которых лежали все необходимые дела во дворе, домашняя челядь (buskarlar) или свободные служители, исправлявшие вместе с хозяином все полевые работы, с ними или его сыновьями ездившие в морские набеги для приобретения богатства, и крестьяне (Landboar), которые собственной прибыли обрабатывали особенные гуфы или полевые участки дротта за какую-нибудь плату. Будучи хорошими земледельцами и воинами, поселяне того времен составляли независимое сословие, считавшее свободу высшим благом и единственным достоинством. Резкие черты лица отмечали в них могучих и великодушных людей; во всем существе их отражалось мужество и важность. По силе чувствований и усердию к ним родни, они были важны как друзья и страшны как враги, со своей смелостью и свободой в поступках, внушаемой мужеством.

Отцы семейств, соединенные кровными узами, тем самым считали себя обязанными на взаимную защиту. Родственные связи, самые первые и прочные между людьми, дали начало первым гражданским обществам. В скандинавских законах (хотя в пору приведения их в порядок, в каком они дожили до нас, гражданское общество достигло уже более высокой степени развития) еще уцелели замечательные черты того древнего времени, когда всякий род составлял целое относительно прочих родов, и сочлены его были заодно в счастье и невзгоде, так что оскорбления, причиненные одному родичу, падали на целый род. Такая родственность служила естественной обороной в то время, когда законы не доставляли еще достаточной защиты, и весьма многое зависело от крепости сил и личной храбрости. Даже в позднейшее время более правильного государственного устройства кровная месть была священным долгом за убийство родственника. Воспитание и нравы внушали всякому смелость для исполнения этого долга.

Благородный образ мыслей того времени требовал, чтобы убийца сам доносил о своем деле, иначе оно было постыдным смертоубийством, навлекавшим позор на виновника. От места преступления он должен был идти на ближайший, двор и сделать признание, если там не жил никто из родных убитого, в противном случае, миновав этот двор, он шел к соседнему; если же и там находил родню убитого, то отправлялся на третий двор, и тут, кто бы ни были жильцы, ему следовало признаться; не называя себя ни медведем, ни волком, если не таково истинное его имя, он должен был сообщить о себе самые подробные сведения и сказать, где проводил последнюю ночь. Это называлось Viglysnin, оглаской убийства; а наследство, оставленное убитым, было Vigarf, т. е. обязанностью вызывать для отмщения убийцу и его род.

Для этой цели наследник, в случае надобности, приглашал на помощь родню; однако ж и убийца мог рассчитывать на пособие своего рода. Семейства обоих становились в военное положение относительно друг друга. Закон позднейшего времени, когда старались несколько ограничить такие мстительные войны, предписывал, кому принимать наследство с правом мести: это были отец, сыновья и братья, дед с отцовской и материнской стороны, племянники; если у убитого не было близких родных, такое наследство переходило по обыкновенному порядку.[292]292
  Хельсингские законы, в своем настоящем виде, одни из младших областных законов Швеции.


[Закрыть] Обязанность, с ним соединенная, считалась столь святой, что всякий, оставлявший бел отмщения смерть близкого родственника, подвергал себя позору. Есть указания, что сыновья считали для себя неприличным собирать поминки по отцу, не потребовав мщения за него, если он пал от чужой руки.[293]293
  Vatnsdaela saga, XXII. Один исландец, Халле Гудмундсон, убит был сыновьями Халлека и Боргфьорде. Когда Бард, старший иэ братьев Халле, спустя некоторое время занял место убитого в доме, мать дала ему оплеуху и запретила сидеть тут, пока тот не отомстит за смерть брита. В тексте, в отделе Северные женщины, мы расскажем это подробнее. Саги сохранили примеры многих людей, для которых кровная месть была столь священным и ненарушимым долгом, что они из Исландии и Норвегии преследовали убийц до Константинополя и там наконец отмщали аа смерть убитых родных. Олаф Норвежский приготовил себе низложение сначала тем, что, вместо договора между обиженными и виры за поступления, стал наказывать виновных смертной казнью; это навлекло на него непримиримую ненависть многочисленной родни преступников.


[Закрыть] Убийство могло быть примирено кровью или вирой, денежным наказанием; но если не брали или не предлагали денег, то нередко между семействами убийцы и убитого начиналась смертельная вражда, стоившая жизни многим с обеих сторон.[294]294
  Исландские саги полны таких примеров.


[Закрыть]

Чтобы остановить опустошения таких семейных войн, принимали посредничество законы и разумные люди. Закон не мог еще отдавать жизнь за жизнь: только одни рабы осуждались на смертную казнь; всякий приговор между свободными людьми был простой сделкой.[295]295
  Жизнь родового общества в любом регионе была достаточно скудной тяжелой. В силу этого потеря каждого человека была ощутимым ударом по благосостоянию социума. Не в последнюю очередь в этом следует видеть стремления даже сугубо уголовные преступления карать путем материальной компенсации. В архаическом скандинавском обществе, в условиях существования фактически на пределе выживания, каковое существование отягощалось суровыми климатическими условиями, эта тенденция должна была приобретать особенно отчетливые очертания. К тому же стоит учесть, что, как правило, в стычках и преступлениях принимали участие наиболее активные, сильные и боеспособные члены общества, ликвидация которых в качестве наказания принесла бы гораздо больше вреда, чем сопутствующий ей, совершенно мнимый «воспитательный» эффект.


[Закрыть] И закон не в силах был сделать ничего больше, как. совершить эту сделку по установленному способу: с первых лет естественного состояния по самое время более строгого и правильного гражданского порядка личная или, лучше, первобытная независимость ценилась так высоко, что во всех древних северных законах отдавалось на выбор обиженному или мстить, или взять виру (пенные деньги).[296]296
  Это основное положение всех областных законов Швеции.


[Закрыть]

Дух времени предоставлял закону одно средство для предупреждения войны и примирения мести: он мог развести враждебные стороны, чтобы дать время успокоиться взаимному раздражению, а примирителям доставить случай к окончанию ссоры. Когда убийство дознано и дело поступило на тинг, убийца должен был оставить херад и бежать из населенных мест в пустыню.[297]297
  «Он как опальный, должен бежать, дома позавтракав, а в лесу поужинать».


[Закрыть] С ним обязаны были бежать отец, сын, брат на целые сорок ночей; если нет их – ближайшие родные.

По прошествии года убийца мог возвратиться в херад, в сопровождении поселян округа, свободно и безопасно ехать на тинг и предложить оскорбленному денежное возмездие за убийство; если оно не было принято, он на другой год повторял то же предложение и поступал так три раза в три года. Впрочем, пока оскорбленный отказывался принять виру, убийца находился вне закона, был небезопасен,[298]298
  В опасности.


[Закрыть] не имел другого убежища, кроме пустыни и леса.[299]299
  Отсюда лесные люди, дорожные промышленники, разбойники, жившие по множестве по всем лесам


[Закрыть] Это изгнание само по себе было не столько наказанием, сколько спасением для убийцы, чтобы в хераде он не попался в руки врагов и его кровь не подала нового повода мести и продолжению вражды. Это, вероятно, было также поводом предписания готландских законов, чтобы ближние родственники бежали с убийцей: если уходил он один, мщение обращалось на его родню. Еще в XIII столетии Дакон Хаконсон, король Норвежский, строго запрещал «беззаконие, долго гнездившееся в стране; если кого-нибудь убивали, то родные убитого брали лучшего из рода убийцы, хоть преступление совершено было без его ведома, желания, пособия. У многих из-за того погибло много родни. Мы, – прибавляет он, – причисляем это к уголовным преступлениям, и всякий, кто станет вперед мстить мимо убийцы кому-нибудь другому за родную кровь, лишается имения и безопасности». Такое же запрещение встречаем и в других законах. «Никто не может мстить другим, а не тем самым людям, которые совершили убийство, в nротивном случае нарушается королевский мир». Но прежде, нежели могли законно ограничить мстительные и семейные войны, в такой мере, что только настоящий убийца был предметом мести, в прежнее время единственное пособие закона состояло только в том, что он как бы в изгнание удалял близких родных убийцы, с целью обезопасить их от первой, сильной вспышки мщения. Так, мать Льотана говорила своему сыну, Хрольву, смертельно ранившему исландского старшину, Ингемунда: «Мой совет, чтобы ты поскорее бежал: пока убийство в свежей памяти, жажда мести сильнее».[300]300
  Vatnsdaela saga.


[Закрыть]

Чрез это, с одной стороны, удаляли все поводы к мести, когда же, в долгий промежуток времени, раздражение успокаивалось, неоднократными предложениями денег хотели расположить обиженных к. миролюбивой сделке; с другой стороны, долгой опалой, удалением от родного крова и скитанием в лесах и пустынях понуждали убийцу, в случае его упрямства, хлопотать у наследников убитого примирении и денежной сделке для оправдания его вины, потому что «убийца не живет в мире», говорят древние законы, пока не просит за него обвинитель или законный наследник (убитого).

Самое трудное препятствие к миролюбивой сделке какое должны были одолевать законы, встречалось в благородных чувствах и гордости скандинавов, считавших бесчестием брать деньги за родную кровь с вооруженного человека; кроме того, не одно убийство само по себе было близко сердцу наследников и семейству убитою; для них чрезвычайно важно было, что семейная честь страдала от этого преступления. В саге об Олафе, сыне Трюггви, Эйнар Тамбаскельфер, когда Халлъдор Снорресон убил его родственника, Кале, говорит: «Братья Кале ждут от меня чести, чтобы я завел дело о пене за убийство: для меня неприлично брать деньги за родного, будто за собаку; если отомщу за это, как следует, другие поудержатся делать такие преступления».

Уважая это чувство, закон объявлял чистым от бесчестия (oskamder) всякого, кто принимал виру, хотя бы это было по первому предложению: сверх того, для полного сохранения чести обиженного, преступник с 12 родичами должен был клясться при его противниках, что он сам в подобном случае удовлетворился бы, если б был на их месте.

Денежные пени были частью наследственные, частью семейные; первые (arfvebot) платил сам убийца ближайшему родственнику; но семейные (attarbot) собирались по некоторой раскладке с родных убийцы отцовской и материнской стороны и таким же образом разделялись между семейством убитого.

С уплатой и получением виры военное состояние между обоими семействами прекращалось; для торжественного подтверждения мира и в ответ на примирительную клятву убийцы обиженная сторона произносила священный текст примирения или безопасности (Tryggbеtsed); «Теперь ты в мире на пирах и вечеринках, на тинге и народных собраниях, в церкви и на королевском дворе, везде, где собираются люди. Мы будем, как родные, делиться друг с другом ножом и кусками мяса и всякой вещью. Мы будем жить так дружно, как будто никогда не бывало меж нами вражды. Если же впредь выйдет у нас какая ссора, то она кончится не оружием, а деньгами, Кто из нас нарушит этот договор или убьет другого, обещав ему безопасность, тот пусть живет, подобно гонимому волку, везде, где христиане ищут церквей, язычники приносят жертвы в капищах, огонь горит, земля зеленеет, произносится имя матери, плавают корабли, блещут щиты, светит солнце, ездит финн, лежит снег, растет ель, летает по ветру сокол, распустив крылья, в долгие весенние дни, повсюду, где круглится свод небесный, обрабатывается земля, завывает ветер, течет в море и люди сеют семена. Пусть будет он удален от церквей и христиан, от дома Божия и пиров честных людей и от всякой другой отчизны, кроме ада. Каждый из нас даст другому безопасность до тех пор, пока существуй люди и прах. Где бы ни повстречались, на земле или пристани, на корабле или на мели, на море или на хребте лошади, мы обязались взаимно делиться веслом и ковшом, скамьей и доскою, когда потребует надобность. Мы в мире друг с другом, подобно отцу с сыном и сыну с отцом, целую вечность. Ударим же по рукам для скрепления нашего договора и сдержим его по воле Иисуса Христа и ведома всех тех людей, кого касается наш договор. Милость Господня сдержавшему условия и гнев Божий нарушителю его. Да будет счастлив час нашего примирения, Бог да примирится со всеми нами».

Памятником этой независимости семейств, как свободных сочленов великого племенного союза, служит предписание древних законов, чтобы в некоторых случаях, когда родичи одного семейства приходят к домохозяевам другого, с обеих сторон давались заложники для полной безопасности и мира, как обыкновенно бывало между государями. Еще в исходе XIII века закон дозволял собирать толпу родных, чтобы силой требовать своих прав у родичей другого семейства.

Согласно с тем, замужество дочерей считалось делом, касающимся всей родни: было важно, чтобы заключались такие супружества, которые приносили бы всему семейству значение и силу, а не вред и убыток. Отсюда множество околичностей, изворотливость и осторожность, с какими заключались эти союзы. Женщина обручалась с совета своей родни; при действительном обручении надлежало присутствовать родственникам с обеих сторон, и жених под пенею в три марки обязывался приглашать на свадьбу всех их до третьего колена.

При составлении отдельного союза домовладельцы одного семейства особенно заботились о том, чтобы ни одного клочка их земли не могло утратиться и перейти в другой род. Оттого «одаль», недвижимая собственность каждого семейства, считалась святыней, потому что ее сохранение было условием семейной силы и значения. Отсюда заботливые, точные предписания в законах, чтобы одальная земля сохранялась в одном роде и не переходила в другой. Не иначе, как в крайности, разрешалось владельцу продавать вдовую землю. Это он предлагал сначала близким родственникам, потом, если они не в состоянии были купить землю, дальним и до самых отдаленных, «потому что, – говорит древний северный. закон, – одаль не должен продаться вне рода». Таково происхождение права выкупа, прежде столь священного, что даже в тех случаях, когда недвижимые имения следовало продавать за пеню, родным отца предоставлялось выкупать отцовскую, а родным матери материнскую землю, Вероятно этой заботливости о сохранении одаля в роде надобно приписать, что дочь в старину не имела прав наследства при сыне, потому что она могла выйти замуж в другое семейство и передать ему свое одальное право ко вреду отцовского рода

Благодаря тому, а также и другим обстоятельствам, сословие поселян в Скандинавии осталось во владении отцовской недвижимостью и сохранило свою независимость. В странах, где законы не так заботливо пеклись о состоянии свободных землевладельцев, прежние одальные или аллодиальные земли (туфы) слились в обширные поместья, великолепные дворцы заняли места деревень, и свободные владельцы, прежде жившие на собственной земле, спустились на степень наемщиков или бедных крестьян, зависимых от посторонней воли, возвысились сильные феодалы, а свободное, оседлое сословие поселян исчезло или вовсе, или большей частью.

Скандинавы ограничивали переходимость поземельной собственности; они считали важнее для общества иметь свободных граждан, крепкими узами привязанных к отеческой земле, и полагали, что чем больше будет свободных землевладельцев в государстве, тем лучше обеспечена его собственна независимость. С этой целью было постановление, имевшее силу в продолжение тысячи лет и до нашего времени, хотя не соблюдавшееся во всей строгости,[301]301
  В древнейшее время не было никакой разницы между родовым и благоприобретенным имуществом, и хотя наследованная от предков земля преимущественно называлася Odal, однако такого же считали законно купленную и приобретенную землю, «Если люди, имеющие ближайшее пpaвo не недвижимость, не выкупают ее, то деньги за нее принадлежат владельцу», – сказано в Dale Lagen. В своем месте скажем, как начиналось различие между родовой и приобретенной землей, для ограничения усилившихся подаяний и завещаний поместий церквам и монастырям, чтобы иерархия не овладела наибольшей частью земель в государстве; скажем также, что папы осуждали это различие и называли вредным местным обычаем.


[Закрыть] чтобы, для сохранение сословия свободных землевладельцев, наследственная земля не переходила ни покупкой, ни даром, ни завещанием; если же это случалось, наследники или ближайшие родные могли выкупать ее, брать назад (gamla byrd syna).

Сословие шведских поселян, при всех переворотах, сохранило свободу и гражданское значение, преимущественно пред его собратьями в других странах; во многих бедствиях отечества оно выдавалось вперед своим великодушным мужеством и усилиями; тем обязана Швеция попечительности древних скандинавов о сохранении родовой земли в семействах и заботливости, с какой древние законы не столько обращали внимание на хозяйственные расчеты, сколько старались поддерживать народный дух, чистую и невинную любовь к отеческой земле; они знали, что эта привязанность – источник многих гражданских добродетелей и что последствие ее – любовь к отечеству.