Текст книги "За Россию - до конца"

Автор книги: Анатолий Марченко

сообщить о нарушении

Текущая страница: 18 (всего у книги 30 страниц)

Часть II
СТРАННЫЙ ЭМИГРАНТ

Ветреный век мы застали, Лира!

Ветер, в клоки изодрав мундиры,

Треплет последний лоскут шатра...

Новые толпы – иные флаги!

Мы ж остаёмся верны присяге,

Ибо дурные вожди – ветра.

Марина Цветаева

1

Из записок поручика Бекасова:

  убеждён: нечто символическое было в том, что в Англию Антон Иванович Деникин не плыл, а, как сказали бы моряки, шёл на броненосце «Мальборо». К этому времени он уже знал, что сэр Уинстон Леонард Спенсер Черчилль, с которым ему предстояло встретиться по прибытии в Лондон, – потомок старинного и широко известного рода Мальборо, наиболее значительным представителем которого был Джон Черчилль Мальборо – знаменитый полководец и политический деятель, генерал-фельдцейхместер, живший на рубеже XVII и XVIII веков.

На броненосце, чтобы хоть как-то заглушить тоску по теперь уже далёкой России, по Любе, судьба которой так и осталась для меня загадкой, я, порывшись в корабельной библиотеке, разыскал жизнеописание Мальборо. Без особого желания и любопытства с помощью словаря я вчитывался в сухое, но патетически возвышенное изложение жизни и полководческой деятельности этой знаменитости.

Мало-помалу я выяснил, что Мальборо в составе английского экспедиционного корпуса принимал участие в англо-голландской войне 1672—1674 годов, а в 1685 году был одним из руководителей английских королевских войск, подавивших антиправительственное восстание герцога Монмута в Южной Англии. Три года спустя, во время государственного переворота, Мальборо без особых колебаний перешёл на сторону Вильгельма Оранского, который стал королём Вильгельмом Ш. Мальборо не прогадал: король назначил его членом Тайного совета. Особенно же прославился Мальборо во время жестокой войны за Испанское наследство. Он был главнокомандующим английскими войсками на континенте и вместе с войсками Австрии и Голландии одержал многочисленные победы над французами.

Ознакомившись с жизнеописанием Мальборо, я поспешил рассказать об этом Деникину, предполагая, что, возможно, мои сведения пригодятся Антону Ивановичу во время его беседы с Черчиллем. Наверняка военный министр и министр авиации – эти посты занимал в данное время Черчилль – гордится своим знатным происхождением. Деникина моё сообщение чрезвычайно заинтересовало: я чувствовал, что ему тоже хочется уйти от своих горестных дум – дум полководца после поражения.

   – Я не очень-то уверен, что Черчилль захочет встретиться со мной, – выслушав меня, произнёс Деникин. – Вы же знаете, Дима, сильные мира сего предпочитают встречаться не с побеждёнными, а с победителями. Как я думаю, Черчилль возлагал на Белое движение в России, и в частности на меня, большие надежды. Я же их не оправдал.

   – В этом не только и не столько ваша вина, – поспешил успокоить его я. – Вы сделали всё, что могли, и даже более того.

   – И всё равно, мне нет оправдания, – горестно отозвался Деникин.

   – Выигрывают обычно те, кто с лёгкостью меняет свои принципы и политические убеждения. – Я искал всё новые и новые доводы, чтобы утешить Антона Ивановича. – Вы же, однажды выбрав свой путь, никогда не изменяли ему. Знакомясь с жизнеописанием Мальборо, я пришёл к выводу, что этот полководец был совершенно беспринципен: ему ничего не стоило поменять свои убеждения и перейти на сторону сильнейшего. Главным для него были титулы и конечно же деньги. Вы в этом не можете себя упрекнуть.

Антон Иванович промолчал: он никогда не любил говорить о своих достоинствах.

Броненосец «Мальборо» неторопливо рассекал волны Средиземного моря. Оно поразило меня своей знойной, ослепительной красотой, но эта яркость лишь усиливала мою тоску по неброской красоте России. Броненосец бросал якорь на Мальте и в Гибралтаре, но ничто не вызывало во мне любопытства к этим ранее неведомым местам: восхищаться ими я мог бы только в том случае, если бы рядом со мной была Люба.

Когда корабль вышел в Атлантику, началось самое неприятное: океан бесновался, вздымая гигантские волны, словно не хотел пропускать нас. Суровое небо тяжело и устрашающе нависло над водой, и чудилось, что вот-вот начнётся светопреставление. Удивительно, что и Антон Иванович, и особенно Ксения Васильевна, несмотря на жестокий шторм, не теряли присутствия духа. Меня же основательно тошнило, что же касается няньки крошечной дочери Деникиных, то она просто-таки обезумела, беспрестанно рыдала и причитала:

– Погибли мы, право слово, погибли! Потонем, беспременно потонем! И никто меня не похоронит, рыбы меня съедят...

Ксения Васильевна лишь подсмеивалась над ней, безуспешно пытаясь вывести её из состояния паники.

Наконец (а произошло это 17 апреля 1920 года), броненосец «Мальборо» бросил якорь в Саутхемптоне. Перед этим мы вошли в пролив Ла-Манш, о котором я уже знал, что он соединяет Северное море с Атлантическим океаном, что длина его около 520 километров, ширина на западе около 180 километров, а на востоке всего 32 километра, а глубина на фарватере достигает 35 метров. Миновав известный порт Портсмут, мы вошли в маленький пролив Те-Солент, где недалеко от реки Тест нам открылся вид на Саутхемптон. Отсюда предстояло поездом добираться до Лондона.

Мы едва не опоздали к отправлению поезда и потому поспешно, даже излишне суетливо заняли свои места в вагоне, который поразил нас своим уютом и опрятностью, представлявшими собой резкий контраст с теми условиями, в которых мы находились в Новороссийске. Едва мы успели разместиться в комфортабельных купе, как раздался переливчатый свисток конструктора. В ответ призывно пробасил паровоз, и поезд тронулся. Официант, одетый в щеголеватую форму, почти тотчас же после отправления поезда принёс на подносе крепкий чай, гренки и джем.

Я наблюдал за Антоном Ивановичем. Он по-прежнему выглядел унылым и подавленным. Ксения Васильевна безуспешно пыталась втянуть его в разговор, делясь впечатлениями от поездки.

На лондонский вокзал Ватерлоо мы прибыли вечером. Ярко светились огни, была неправдоподобно праздничная атмосфера, но ничто нас не радовало. Большая группа встречающих чинно и торжественно приблизилась к вагону, на ступеньках которого появился Деникин.

Среди встречавших я сразу же узнал генерала Хольмана, который так много сделал для того, чтобы английская помощь войскам Деникина была как можно более эффективной. Англичане передали тогда Деникину Каспийскую флотилию, большое количество техники и военного снаряжения. Черноморская британская эскадра помогала войскам Деникина в операциях на побережье Азовского и Чёрного морей.

Мне до сих пор были памятны слова Хольмана, сказанные по приезде в Россию:

– Находясь здесь, я считаю себя прежде всего офицером штаба генерала Деникина, в котором должен работать на пользу России, как работал во время войны во Франции в штабе генерала Раулинсона.

Позже я узнал, что делегацию встречавших возглавлял представитель британского военного министерства генерал сэр Филипп Четвуд, прибывший на вокзал с группой сопровождавших его офицеров. Встречали Деникина и русские военные, а также дипломатические представители во главе с поверенным в делах Саблиным. Среди группы общественных деятелей я узнал бывшего министра иностранных дел Временного правительства Павла Николаевича Милюкова. Одетый на манер лондонского денди, он сверкал стёклами пенсне и, как мне показалось, излишне суетился.

Последовали традиционные взаимные приветствия. Деникин отвечал на них суховато, с явной неохотой. Он очень устал и предпочёл бы небольшой отдых шумным возгласам встречавших. Однако кто-то успел вручить Ксении Васильевне большой букет цветов, а Саблин громко зачитал телеграмму, полученную русским посольством из Парижа на имя Деникина. В ней говорилось:

«Беззаветное высокопатриотичное служение Ваше на крестном пути многострадальной родины нашей, Ваше геройское беззаветное самопожертвование ей да послужит залогом её воскресения. Имя Ваше сопричтётся к славным и дорогим именам истинных начальников земли русской и оживит источник для духовных преемников святого дела освобождения и устроения великой России».

Хотя я привык к стилю подобных пышных и витиеватых приветствий и речей, эта телеграмма показалась мне особенно противоестественной. Все эти фразы типа «имя Ваше сопричтётся», «оживит источник для духовных преемников» и особенно то, что «геройское самопожертвование» Деникина «послужит залогом воскресения» России – отдавало помпезной театральностью, далёкой от реалий действительности. Как бы благодаря и утешая Деникина, авторы послания стремились затушевать факт разгрома Белого движения и наподобие страусу спрятать голову в песок, не желая замечать очевидных вещей.

Надо сказать, что под этой телеграммой стояли подписи князя Георгия Евгеньевича Львова, бывшего в марте – июле 1917 года главой Временного правительства; Сергея Дмитриевича Сазонова, бывшего министра иностранных дел России, а затем занимавшего такую же должность в правительствах Колчака и Деникина; Василия Александровича Маклакова – одного из лидеров кадетов, ставшего позднее послом во Франции. Более всего Деникина удивило то, что под телеграммой подписался и Борис Викторович Савинков. Удивление это было, разумеется, не случайным.

Деникин не мог простить Савинкову, что тот сыграл двойственную, если не сказать зловещую роль в деле Корнилова. Савинков всё сделал для того, чтобы сблизить Керенского с Корниловым, но смотрел на генерала лишь как на таран, способный смести Советы и обеспечить ему, Савинкову, главенствующую роль. Великий мастер интриги, Савинков, ненавидя Керенского, убеждал Корнилова в том, что он должен идти с главой Временного правительства в одной упряжке. Савинков постоянно науськивал Корнилова на Деникина, возмущаясь тем, что Деникин, будучи главнокомандующим Юго-Западным фронтом, постоянно вступал в конфликты с комитетами и комиссарами.

   – Не приведи, Господи, чтобы во главе фронтов стояли такие генералы, как этот Деникин! – то и дело с пафосом восклицал Савинков.

Савинков неоднократно подчёркивал своё расположение к Корнилову, выдавая себя едва ли не за друга генерала и в то же время после выступления Корнилова объявил его мятежником и врагом Временного правительства.

После этого для Антона Ивановича Деникина Савинков попросту перестал существовать. Он вычеркнул его из своей памяти.

И вот – подпись под телеграммой. Это было уже верхом двурушничества!

На вокзале мы задержались недолго. Вскоре на машинах вся процессия направилась в отель «Кадоган», который своим комфортом произвёл на нас самое благоприятное впечатление.

...Пробудившись утром и выйдя в коридор, я понял, что Антон Иванович уже давно не спит. Я увидел его сидящим в маленьком холле, примыкавшем к гостиничному номеру. Вид его был мрачен, и, казалось, он совершенно не был расположен к какому бы то ни было разговору. Однако, заметив меня, он слегка оживился.

   – Доброе утро, Дима, – негромко ответил он на моё приветствие. – Как вам спалось в новой стране?

   – Честно говоря, отвратительно, – признался я. – Всю ночь снились какие-то кошмары.

   – Представьте себе, вше тоже, – слегка улыбнулся он. – Как только подумаю, что я на чужбине, так не то что спать – волком выть хочется.

   – Наверное, от судьбы не уйдёшь, – произнёс я банальную фразу, наперёд зная, что она ничуть не утешит Деникина.

Деникин опустил голову и ещё глубже устроился в кресле.

В этот момент горничная, любезно поздоровавшись с нами, вручила Деникину утренние газеты. Тот без особой охоты развернул «Таймс» и, наскоро пробежав первую полосу, вдруг проявил явный интерес к одной из публикаций. Затем он протянул газету мне.

   – Вот, полюбопытствуйте, Дима, – с горькой усмешкой произнёс Деникин. – Тут, видимо, что-то обо мне. Без словаря трудно понять.

Я, хотя и не дословно, перевёл заинтересовавшую его заметку.

«Приезд в Англию генерала Деникина, доблестного, хотя и несчастливого командующего вооружёнными силами, которые до конца поддерживали на Юге России союзническое дело, не должен пройти незамеченным для тех, кто признает и ценит его заслуги, а также то, что он старался осуществить на пользу своей родины и организованной свободы.

Без страха и упрёка, с рыцарским духом, правдивый и прямой, генерал Деникин – одна из самых благородных фигур, выдвинутых войною. Он ныне ищет убежища среди нас и просит лишь, чтобы ему дали право отдохнуть от трудов в спокойной домашней обстановке Англии...»

Деникин выслушал мой перевод и долго молчал, как бы осмысливая суть публикации. Потом сказал:

   – Единственное, с чем я согласен, так это с тем, что я – несчастливый командующий, и с тем, что мне действительно хочется отдохнуть, точнее, забыть весь тот кошмар... Впрочем, разве это можно забыть? Это уже – до самой могилы...

   – Антон Иванович, вас должно радовать то, как оценён ваш доблестный ратный труд, – поспешил подбодрить его я. – А как точно они поняли суть вашего характера, подчеркнув благородный рыцарский дух, честность и прямоту!

Деникин словно опустил эти мои слова мимо ушей.

   – А сущность нашей борьбы извратили! – вдруг запальчиво воскликнул он. – Якобы мы боролись лишь за то, чтобы поддержать на Юге России союзническое дело! Мы боролись за Россию, а не за «союзническое дело»!

   – Стоит ли упрекать их? – мягко возразил я. – Им ведь хочется отметить и свои заслуги.

   – Да, бог с ними, – наконец успокоился Деникин. – Никуда не уйдёшь от печального факта: мы зависели от них на войне, зависим и теперь, пожалуй, ещё в большей степени. – Он помолчал и вдруг, страдальчески взглянув на меня, добавил: – Нет ничего горше, чем быть в положении зависимого и униженного... – Он снова помолчал и продолжил уже спокойнее: – Однако мы должны быть благодарны... Гостю не приличествует задираться перед хозяевами. Прошу вас, Дима, подготовьте телеграмму на имя короля Великобритании с благодарностью за оказанное гостеприимство.

   – Завтра вам предстоит нанести визит в военное министерство, с вами желает беседовать сэр Уинстон Черчилль, – напомнил я.

   – Распорядитесь, пожалуйста, чтобы привели в порядок мою военную форму, – попросил Антон Иванович. – И если возможно, дайте мне хотя бы краткий справочный материал о Черчилле.

Днём в отель пожаловал Саблин. Он развернул перед Деникиным крупномасштабную карту Англии и стал называть населённые пункты, кратко характеризуя их и советуя Деникину выбрать тот или иной, чтобы поселиться. Антон Иванович сразу отверг те места, которые были примерно в часе езды от Лондона:

   – Нет, нет, это не годится! Это близко от столицы, лучше забраться куда-нибудь подальше!

Ему хотелось уединения, где можно было скрыться от репортёров, от визитов официальных лиц, забыть всё пережитое...

«Тщетные надежды!» – подумал я, имея в виду не только Антона Ивановича, но и самого себя.

2

У Антона Ивановича Деникина не было особого желания встречаться с Черчиллем. Да и, собственно, какой результат могла принести эта встреча? Разумеется, можно было обвинить Черчилля, а следовательно, английское правительство в том, что помощь Великобритании Белому движению была далеко несоразмерна той, которую могла бы оказать сильная держава, «владычица морей». Но Деникин считал, что такие обвинения были бы теперь не только некорректны, но и просто бессмысленны. Чего руками махать, когда игра уже сделана! И Деникин, отправившись на встречу с Черчиллем, рассматривал её как протокольную – дань вежливости. Генерал хорошо понимал, что одной из причин недостаточной активности англичан в оказании помощи белым армиям было то, что они не поддерживали лозунга «Единой России», которая, окрепнув, могла вновь превратиться в грозную силу. А не прокатится ли она, подобно леднику, по направлению к Персии, Афганистану, Индии? Куда выгоднее для Англии иметь дело с разделённой на части, маломощной страной. Но разве выскажешь всё это Черчиллю сейчас, тем более что ты уже не один из руководителей Белого движения, а генерал без армии, обыкновенный изгнанник?

Черчилль принял Деникина в своём загородном особняке, ограничив число присутствующих при этом визите и тем самым стремясь показать, что визит носит не официальный, а сугубо частный характер.

Деникин не без любопытства разглядывал Черчилля. В сущности, они были почти ровесниками, разница составляла всего лишь два года, теперь, в двадцатом, Деникину было сорок восемь лет, Черчиллю – сорок шесть. Но он был грузен, сутуловат, мощная голова утопала в плечах, и потому казался старше, чем его русский гость.

Черчилль тоже всматривался в Деникина назойливым, бычьим взглядом, будто стремился разгадать все его самые потаённые мысли. Его удивило, что, в сущности, совсем ещё не старый Деникин был совершенно лыс, а клинообразная бородка была наполовину седая, хотя усы остались настолько чёрными, что казались крашеными. Черчилль отметил мысленно, что облик Деникина мало соответствовал традиционному облику офицера, военного человека, скорее он походил на священника приходской церкви.

...После взаимных приветствий Черчилль сказал:

   – Мы отдаём должное, генерал, вашей героической борьбе за свободу России. Мы неизменно восхищались храбростью русского воинства. К сожалению, нынешний этап вооружённой борьбы против большевизма завершился поражением, но мы продолжаем верить, что в перспективе Россия будет освобождена. Мы возлагаем большие надежды на генерала Врангеля.

Деникин посчитал излишним скорбеть по поводу разгрома своих армий. Ему очень хотелось сказать Черчиллю, что военная помощь союзников была несоизмерима с решением тех сложных задач, которые стояли перед вооружёнными силами Юга России, но он решил, что это будет выглядеть некорректно. И потому ответил коротко:

   – Барон Врангель, как мой преемник, делает всё от него зависящее. Но естественно он нуждается во всемерной помощи.

Проницательный Черчилль эту фразу воспринял как упрёк в свой адрес и поспешил заметить:

   – Я понимаю, что вы были вправе ожидать от нас более энергичной и более эффективной поддержки, но следует иметь в виду, что наши ресурсы в значительной степени были истощены великой войной и конечно же не безграничны. Тем более что эти ресурсы служили для выполнения наших обязательств не только в Южной, но и в Северной России и в Сибири. – Он пожевал толстыми губами. – В сущности, на пространстве всего земного шара.

   – Не всё конечно же зависело только лично от вас, – мягко заметил Деникин. – Я всё отлично понимаю, господин министр.

И в этом случае Черчилль догадывался, что стоит за этими словами генерала. Ему вспомнились слова старой лисы премьера Ллойд Джорджа[9]9
  ...старой лисы премьера Ллойд Джорджа… – Ллойд Джордж Дэвид (1863 – 1945) – премьер-министр Великобритании в 1916—1922 гг., один из крупнейших лидеров Либеральной партии. В 1905—1908 гг. – министр торговли, в 1908—1915 гг. – министр финансов.


[Закрыть], которые он тягуче произнёс в ответ на требование своего военного министра помочь Деникину не только вооружением, но и людьми.

   – Я не могу решиться предложить Англии взвалить на свои плечи такую страшную тяжесть, какой является водворение порядка в стране, раскинувшейся в двух частях света. В стране, где проникавшие внутрь её чужеземные армии всегда терпели страшные неудачи...

   – Создаётся впечатление, что вы жалеете и о той помощи России, которую уже оказали, – ядовито заметил Черчилль.

   – Ошибаетесь, Уинстон. Я вовсе не жалею об оказанной нами помощи, но, согласитесь, мы не можем тратить огромные средства на участие в бесконечной гражданской войне. Вы все верите, что большевизм может быть побеждён оружием?

   – Несомненно. Только военная сила способна уничтожить это чудовищное порождение зла!

   – Я придерживаюсь иного мнения, – изрёк Ллойд Джордж. – Нам нужно проявить мудрость и прибегнуть к другим способам, чтобы восстановить мир и изменить систему управления в несчастной России.

   – Систему управления! – хмыкнул Черчилль. – Но эта система способна проглотить всю Европу. Вы уверены, что большевизм не сможет перекинуться на британские острова?

Ллойд Джордж развёл руками...

Между тем Черчилль переменил тему, боясь, что вынудит Деникина перейти к упрёкам в адрес англичан.

   – Скажите, генерал, почему вы не решились объявить в России монархию?

   – Постараюсь объяснить, господин министр. Дело в том, что я боролся за Россию, а не за формы правления.

   – Но эти понятия, в сущности, неразделимы, – возразил Черчилль.

   – Кроме того, – Деникин стоял на своём, – когда я советовался по этому вопросу со своими ближайшими сподвижниками, в частности с Драгомировым-младшим и Лукомским, а они по своим убеждениям были, несомненно, людьми правыми и твёрдыми монархистами, они в один голос отвечали: нет! Это раскололо бы Белое движение и вызвало бы падение фронта на много раньше.

   – И всё-таки только монарх смог бы объединить все разноликие силы. – Черчилль тоже был непреклонен. – Впрочем, теперь уже поздно спорить. Давайте лучше обратимся к делам насущным. Мы намерены сделать всё возможное, чтобы ваше пребывание в Англии было обеспеченным. Мы конечно же понимаем, что вы стеснены в средствах.

Другой человек на месте Деникина, несомненно, поддержал бы эту тему, сказав, что «стеснение в средствах» – слишком мягкое определение того, в каком бедственном состоянии находится сейчас его семья. Ещё в гостинице Деникин на сон грядущий прикинул, сколько всего осталось денег. Когда он пересчитал царские рубли, керенки, австрийские кроны, турецкие лиры, то понял, что сможет обменять их на сумму около тридцати фунтов стерлингов. Ещё каким-то чудом сохранилась коробочка с десятикопеечными монетами чеканки 1916 года – сорок девять рублей. Правда, надежда была на Ксению Васильевну, которая привезла с собой столовое серебро. Деникин подумал, что всего этого хватит на три, максимум на четыре месяца, да и то если поселиться не в столице, а где-нибудь в глуши. Милюков, кстати, уже намекал, чтобы Антон Иванович попросил из прежних государственных российских денег, находившихся в заграничных банках, некоторую сумму, чтобы обеспечить семье сносную жизнь на чужбине. Деникин тогда решительно отказался:

   – О чём вы говорите? Я никогда не пойду на это. Вы лучше меня знаете, что эти деньги казённые. Как же я, будучи частным лицом, могу воспользоваться ими? Об этом не может быть и речи!

...Сейчас Деникин сказал Черчиллю:

   – Господин министр, не извольте беспокоиться. Надеюсь, что я и моя семья как-нибудь проживут.

Черчилль улыбнулся, вынув изо рта сигару:

   – Ценю вашу скромность. И тем не менее жизнь так устроена, что без денег не прожить. Пусть вас это не смущает, я готов обратиться к знакомым мне членам парламента, они смогут найти необходимые средства...

Деникин прервал его, хотя понимал, что поступает нетактично:

   – Прошу вас, господин министр, не создавать себе лишних хлопот. Я признателен вам за такой поистине рыцарский шаг, но, простите меня, я не могу принять этот дар из чисто нравственных побуждений.

   – И тем не менее, генерал, вы можете всегда рассчитывать на нашу поддержку. А сейчас я приглашаю вас с супругой на завтрак.

За завтраком Черчилль поинтересовался ближайшими планами Деникина, сказав, что, по его мнению, генералу не следует уходить из политики, тем более что его .опыт публициста может быть полезен в идеологической борьбе с большевиками. Но Деникин и тут остался верен себе:

   – Боюсь, что вы с осуждением отнесётесь к моей позиции, но решение моё бесповоротно: я решил отойти от политической жизни. Единственное, чем я могу помочь своим соотечественникам, так это опытом и анализом нашей борьбы. Может быть, они смогут чему-нибудь поучиться на наших ошибках.

   – Очевидно, вам известно, генерал, что история показывает: ошибки истории ничему не учат. К великому сожалению.

   – Да, это так, – согласился Деникин. – И всё же какие-то надежды остаются...

Заговорили о русской эмиграции в Париже. Черчилля тоже удивило, что приветственную телеграмму Деникину подписал в числе прочих Савинков.

   – Этот человек совершенно непредсказуем, – убеждённо сказал Черчилль. – Вся его жизнь прошла в конспирации. Вот его портрет: человек без религии; без морали; без дома и страны; без друзей, без страха; охотник и преследуемый; непреклонный, непобедимый, один... Это поистине уникальное явление – террорист с умеренными целями.

   – Вы поразительно точно нарисовали портрет Савинкова. – Деникина порадовало, что оценка Черчилля не расходится с его собственной. – Я бы добавил к этому, что Савинков – патентованный авантюрист.

   – Мне запомнилась встреча Савинкова с нашим премьером, – произнёс Черчилль, дымя сигарой. – Признаюсь, я сам организовал эту встречу. Ллойд Джордж утверждал, что революции, как болезни, проходит через известные фазы и что худшее в России уже позади. Можно ли говорить такое в тот момент, когда гражданская война в России достигла своего апогея! И знаете, что ответил ему Савинков?

   – Любопытно, что же?

   – Он сказал: господин премьер, позвольте мне заметить, что после падения Римской империи наступило мрачное средневековье.

   – В умении афористично мыслить ему не откажешь, – сказал Деникин. – Нов бой я бы с таким человеком не пошёл.

   – Я тоже, – поддержал его Черчилль. – Думаю, он не заслуживает слишком пристального внимания. Такие люди подобны звёздам, которые сгорают и падают. – Он помолчал, выпил свой коньяк, настраиваясь на другую тему. – Мне хотелось сказать вам, генерал, что мы были полны величайшего оптимизма в те дни прошлого года, когда руководимые вами войска уже были в непосредственной близости от Москвы. – Черчиллю захотелось подбодрить Деникина, напомнив ему о былых успехах. – Вы блестяще организовали это историческое наступление.

   – Спасибо за добрые слова, господин министр. – Деникина это напоминание, напротив, расстроило. – И всё же я думаю, что наступление лишь в том случае может иметь историческое значение, если оно приводит к победе. – Голос его задрожал.

   – И тем не менее...

   – Всевышний отвернулся от нас, – не дал ему договорить Деникин: он терпеть не мог, когда его жалели. – Господь всегда отворачивается от тех, у кого слишком много грехов.

«Бели бы дело было только в грехах!» – подумал Черчилль, но вслух этих слов не произнёс.

Провожая Деникина и сознавая, что это была их первая и последняя встреча, Черчилль испытывал чувство облегчения: дань вежливости и этикету отдана, все приличия соблюдены, помощь предложена, и не его вина, что этот странный эмигрант от неё отказался.

«Такой человек вряд ли мог победить, – скептически подумал Черчилль. – Слишком много в его характере скромности, бескорыстия и слишком уж он прямолинеен. Обладай этими качествами Мальборо, Александр Македонский или Наполеон – о своих победах им пришлось бы забыть! Полководец должен быть в высшей степени честолюбив, изворотлив как уж, хитёр как лис, нагл и напорист! И никогда не должен забывать о своих личных интересах, которые завистники предпочитают именовать корыстолюбием. В противном случае его удел – поражения, поражения и поражения!»

Пожимая руку Деникину, Черчилль с неприязнью ощутил слишком мягкую, податливую ладонь. И тут ему неожиданно вспомнился футбольный матч, на котором он был ещё в пору своей молодости. Известный форвард, на которого Уинстон возлагал большие надежды и даже держал пари с приятелем, уверяя, что футболист забьёт не менее трёх мячей, к его величайшему разочарованию, В этом матче всё время бил мимо ворот. Вспомнив об этом, Черчилль подумал: «Как похож этот русский генерал на того незадачливого форварда!»

Хорошо, что Деникин не мог знать, о чём думал, прощаясь с ним, военный министр Великобритании!

В Истборне Деникина беспрестанно донимал Милюков:

   – Антон Иванович, признайтесь как на духу: что вы передали Врангелю? Всю ли верховную власть или только военную?

   – Разумеется, военную, – раздражённо ответил Деникин. – А уж в его власти взять и всю верховную, тут ничего не попишешь.

   – Но это ужасно! – Милюков пребывал в сильнейшем возбуждении. – Но, обладая всей верховной властью, он, может статься, заключит мир с большевиками! И нам придётся признавать врангелевское правительство!

   – Ради бога, оставьте меня в покое, Павел Николаевич! – Деникина бесила эта дотошность. – Как вы не можете понять, что я больше не желаю, совершенно не желаю заниматься политикой.

   – Как?! – ужаснулся Милюков. – Ведь вы, Антон Иванович, символ и знамя нашей борьбы!

   – Не мешайте Врангелю, может, ему и удастся что-нибудь сделать, – устало произнёс Деникин. – И не старайтесь создать из меня символ. Я своё дело сделал как мог и теперь хочу уйти от политики. Я верховной власти от Колчака не принимал, и сейчас я обыкновенный эмигрант, не более того.

Вконец разочарованный Милюков покинул дом, в котором жил Деникин, выразив надежду, что генерал ещё переменит свои взгляды.

   – Сейчас вы раздавлены горечью поражения, измотаны трагическими сражениями, вас приводит в отчаяние эмигрантская судьба. Но всё уляжется, войдёт в своё русло, и тогда, я надеюсь, вы займёте активную позицию, вновь станете непримиримым борцом, – сказал на прощание Милюков.

Деникин ничего не ответил: его раздражало всё – и стремление поднять его боевой дух, и различные проявления сочувствия...

Жизнь в Англии оказалась трудной: цены здесь были значительно выше, чем в других странах Западной Европы. Возможно, Деникины, несмотря на это обстоятельство, прожили бы здесь и дольше, если бы не одно, сильно задевшее самолюбие Деникина, событие.

В августе газета «Таймс» опубликовала ноту лорда Джорджа Керзона, министра иностранных дел Великобритании, в своё время бывшего вице-королём Индии. Телеграмма была адресована наркому иностранных дел Советской России Георгию Васильевичу Чечерину. В ноте содержалось требование прекратить гражданскую войну. Следующие строки до глубины души возмутили Деникина:

«Я употребил всё своё влияние на генерала Деникина, чтобы уговорить его бросить борьбу, обещав ему, что, если он поступит так, я употреблю все усилия, чтобы заключить мир между его силами и вашими, обеспечив неприкосновенность всем его соратникам, а также населению Крыма. Генерал Деникин в конце концов последовал этому совету и покинул Россию, передав командование генералу Врангелю».

Как считал Деникин, в этом заявлении правдой было лишь то, что действительно в Новороссийске перед самой эвакуацией белых в Крым к нему явился один из членов британской военной миссии генерал Бридж и предложил посредничество для заключения перемирия с Красной Армией. Возмущённый Деникин ответил коротко, но выразительно:

– Никогда!

Теперь же Керзон всё перевернул с ног на голову. И Деникину ничего не оставалось, как направить в «Таймс» своё опровержение:

«Я глубоко возмущён этим заявлением и утверждаю: 1) что никакого влияния лорд Керзон оказать на меня не мог, так как я с ним ни в каких отношениях не находился; 2) что предложение (британского военного представителя о перемирии) я категорически отверг и, хотя с потерей материальной части, перевёл армию в Крым, где тотчас же приступил к продолжению борьбы; 3) что нота английского правительства о начале мирных переговоров с большевиками была, как известно, вручена уже не вше, а моему преемнику по командованию Вооружёнными Силами Юга России генералу Врангелю, отрицательный ответ которого был в своё время опубликован в печати; 4) что мой уход с поста Главнокомандующего был вызван сложивши причинами, но никакой связи с политикой лорда Керзона не имел.