Текст книги "При невыясненных обстоятельствах (сборник)"

Автор книги: Анатолий Ромов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 43 (всего у книги 45 страниц)

Крыж

В прокуратуре Рахманова ждали новости. Первая касалась Новлянской, которую утром допросил Инчутин. Изучив предъявленные ей два портрета, Новлянская твердо заявила: изображенных на рисунках людей она не знает. При этом снова категорически отвергла вероятность своего знакомства с Вадимом Павловичем. Впрочем, эта новость Рахманова не удивила. Зато другая, сообщенная позвонившим из Кулунды Жильцовым, стоила многого.

Жильцов звонил несколько часов назад. Слышно его было плохо, но разговаривавший с ним Саенко довольно быстро понял: изображенного на первом рисунке Вадима Павловича до пластической операции в Кулунде сразу же опознали. По утверждениям персонала Кулундинской ИТК, а также Алексидзе-Додона, на рисунке был некто Крыж – официально Николай Алексеевич Крыжко. Рецидивист Крыж отсидел в общей сложности в различных исправительных учреждениях, тюрьмах и ИТК около двенадцати лет. Несколько лет назад он отбывал наказание в Кулунде. По словам работников охраны, среди заключенных ИТК Крыж был авторитетом. Самые жестокие и сильные заключенные беспрекословно выполняли его приказы. В Кулунде он отбывал наказание по статье сто второй – умышленное убийство. При этом все знали: за Крыжем тянется целый хвост недоказанных преступлений. В дальнейшем Крыж был этапирован из Кулундинской ИТК в Марийскую АССР. Здесь около пяти лет назад совершил побег. Несмотря на объявленный всесоюзный розыск, поиски ни к чему не привели. Была даже версия, что он или погиб во время побега или умер позже, ведь ему было уже под шестьдесят.

И вот след Крыжа появился здесь, на Сенеже, а также в Смоленской области и Сухуми, подумал Рахманов. Ясно, на Сенеж он уже не вернется. Появившись у квартиры Лотарева и убедившись, что отвозивший Юру и Женю пожилой человек на самом деле был приятелем Чиркова, Крыж, по идее, теперь затихнет. Ляжет на дно. Шансов определить место, где он будет отсиживаться, у следственной группы практически нет. А может, все же есть? Нет. Такой шанс может появиться лишь в одном случае: если бы удалось доказать связь Крыжа с Новлянской.

Саенко уже успел съездить в ГИЦ и привезти несколько фотографий Крыжа. Довольно долго Рахманов, Саенко и Инчутин пытались найти сходство между человеком на привезенных снимках и фотографией Шеленкова. Мнение было единодушным: на глаз сходство установить трудно. Но все трое знали: сходство в подобных случаях не определяется на глаз. Для этого есть антропометрическая экспертиза и метод фотосовмещения.

Объяснение

Еще не открыв глаза, я прислушался. Стук посуды. Плеск воды. Кажется, Алена готовит на кухне завтрак. Полежав немного, отбросил одеяло. Встал с кровати, подошел к окну. Потянулся, сбрасывая сон. Интересно, какое сегодня число. Черт… Ведь сегодня восьмой день. Ну да. Восьмой день с того момента, как мы с Сашкой вышли из прокуратуры и разъехались.

Посмотрел из окна на открывающийся внизу просторный двор. С шестого этажа этот двор отлично проглядывается. За восемь дней, проведенных в квартире Алены, я выучил наизусть все его ходы и выходы. Интересно, есть ли в нем какие-то изменения после вчерашнего? Вроде нет. Стоявшие вчера под окном машины – на своих местах. Вот и моя, с краю, там, где я вчера оставил ее. Убедившись в этом, я подошел к телефону, чтобы позвонить Сашке. В эти дни мы с ним, как и договорились, не встречались, но перезванивались регулярно, на случай, если у кого-то на горизонте появится Вадим Павлович. Набрал номер, почти тут же услышал Сашкин голос:

– Да?

– Саня, привет. Это я. Что у тебя?

– Пока ничего. А у тебя?

– Тоже.

– Ты все еще у Алены? – Сашка сказал это с понятной мне интонацией.

– Все еще.

– Как она там? Надеюсь, у вас счастье?

– Ну… у меня уж точно.

– Поздравляю. Она сейчас рядом?

– На кухне. Готовит завтрак.

– Передай горячий привет. И поцелуй от меня.

– Обязательно. Знаешь, Сань, сегодня я хочу переехать.

– Что так? Не созрел для семейной жизни?

– Не в этом дело. Просто хочу переехать. К себе или к Глинскому. Поскольку мне показалось, что пауза затянулась, спросил: – Ты не возражаешь, если я тоже перееду в мастерскую?

– Ради бога. Это же мастерская твоего друга. Да она и не нужна мне больше.

– Ты разве там уже не ночуешь?

– Зачем?

– Как зачем? А Вадим Павлович?

Сашка помолчав, вздохнул:

– Серый. Знаешь, мне кажется – Вадим Павлович отпал.

– Отпал?

– Да. Во всяком случае, на ближайшее время.

– Почему?

– Потому что он тоже ведь не дурак.

– В смысле?

– В смысле, он давно уже все просек, насчет прокуратуры. Он знает, что нас туда вызывали. Ну и, наверняка, давно уже смылся. От греха подальше.

– Ты уверен?

– Абсолютно уверен.

– Думаешь, он к нам больше не сунется?

– Не знаю, как потом. Но в ближайшее время не сунется.

– Хорошо бы так и было.

– Так и будет.

– Тогда я переезжаю к себе. Если будешь звонить, звони уже мне. Ладно?

– Договорились. Созваниваемся.

– Созваниваемся. – Я положил трубку. И вовремя – почти тут же в комнату вошла Алена.

Алена была в длинном белом махровом халате, который ей очень шел, хотя и делал взрослее. Вообще, Алена выглядела потрясающе. Я сам не верил, что девушка, стоящая сейчас передо мной, может меня терпеть. И уж тем более любить. Но пока все сходилось на этом.

– Привет, – сказал я. – Давно встала?

– Давно. Учти, я уже сделала гренки. И поставила омлет.

– Молодец, Ален, что бы я без тебя делал? Скажи?

– Не знаю. Что-нибудь да делал. Мыться пойдешь?

– Пойду. – Не удержавшись, я снова покосился в окно.

Алена вздохнула:

– Я уже туда смотрела.

– Куда туда?

– Во двор. Утром. Там все спокойно.

Сначала я не понял, что она хотела этим сказать.

– Что значит «там все спокойно»?

– То и значит. Спокойно.

Что-то в ее голосе мне не понравилось. Будто почувствовав это, Алена улыбнулась, мягко обняла за шею, чуть пригнув мою голову, посмотрела в глаза:

– Не сердись. Пожалуйста! Хорошо?

– Я не сержусь. Хотя я не понял твоих слов. В чем дело? Зачем ты смотрела в окно?

– Просто мне показалось: ты чего-то боишься.

– Боюсь?

– Ну, может, я не так выразилась. Опасаешься, остерегаешься.

– Чего остерегаюсь?

Алена отпустила мою шею, сунула руки в карманы:

– Ладно, иди мойся. И приходи завтракать. Прости, что лезу в твои дела.

– Да лезь, пожалуйста. Просто ты вбила себе в голову то, чего нет.

– Нет, так нет. Все. Жду тебя на кухне.

Покончив с туалетом и одевшись, я прошел на кухню. Алена положила мне большой кусок омлета, придвинула чашку кофе. Усевшись и сделав глоток кофе, я спросил:

– Ты вообще как, торопишься?

– Нет. Первую пару я все равно пропустила. Так что времени вагон. Давай, а то остынет.

Мы начали есть. Завтрак проходил в молчании. Наконец я набрался духу и сказал:

– Аленушка, друг мой, знаешь, я сегодня перееду к себе. Если позволишь.

Алена поставила чашку с кофе, посмотрела исподлобья:

– Ты обиделся?

– Да нет, просто хватит кайфовать. Мне. А тебе пропускать первые пары. Да и вообще, надо работать. Так ведь?

– Так. А как же то?

– Что «то»?

Алена встала, подошла к окну. Сказала, не оборачиваясь:

– Ну, то. Чего ты опасаешься.

– Откуда ты взяла, что я чего-то опасаюсь?

Наскоро допив кофе, я подошел к ней, обнял за плечи. Сказал, слегка прикасаясь губами к ее затылку:

– Алена, я ничего не опасаюсь. Запомни это раз и навсегда.

– Опасаешься. Все ведь видно невооруженным глазом.

– Что «все»?

– Все. По утрам ты тщательно разглядываешь двор. Когда мы идем к машине, незаметно оглядываешься. В машине непрерывно следишь, кто едет сзади. И вообще, ты все время будто чего-то ждешь. Так, будто за тобой кто-то гонится. Я понимаю, по каким-то причинам ты не хочешь об этом говорить. Но пойми: я за тебя боюсь. Очень боюсь.

Я молчал, не зная, что ей сказать. Алена повернулась ко мне:

– Сереженька, может, ты все же просветишь меня, что происходит? Пожалуйста! Я тебя очень прошу!

Я подумал: кажется, я должен объяснить ей, в чем дело. Хотя бы вкратце.

– Хорошо. Если тебя это так уж интересует, последнюю неделю за мной и Сашкой охотились.

– Охотились? Кто?

– Нехорошие дяденьки. Но больше они охотиться за нами не будут.

– Точно не будут?

– Точно.

– А что значит «нехорошие дяденьки»?

– Ну, нехорошие дяденьки. И все. Совсем нехорошие.

– Это какие-то бандиты? Уголовники?

– Алена, какая разница? – Я провел рукой по ее волосам. – Бандиты они, уголовники, не имеет значения.

– Сергей, ты что-то скрываешь?

– Ничего я не скрываю.

– Скрываешь. Как ты не можешь понять: я за тебя боюсь.

– И зря, ничего не бойся. Одевайся, и я отвезу тебя. А вечером позвоню, и куда-нибудь сходим.

– Хорошо. Но смотри, если ты меня обманул.

– О чем ты. Все будет в полном порядке, обещаю.

Я засунул в сумку вещи, подождал, пока оденется Алена, и, спустившись с ней вниз, отвез в институт. Потом подъехал к своему дому, оставил машину на обычном месте и поднялся к себе.

Признаться, я не исключал, что Вадим Павлович или его люди попробуют в мое отсутствие проникнуть в квартиру. Но когда я вошел, все вещи были на своих местах и вообще было ясно: мою квартиру никто не трогал.

Тень

От раздумий, а также от утомительного «сидения на телефоне» Рахманова отвлек появившийся Жильцов. Два дня, проведенные в клинике, позволили Жильцову найти двух свидетелей, санитарку и бывшего пациента, опознавших Крыжко. Изучив предъявленную фотографию, оба свидетеля показали: человека, изображенного на снимке, они видели три года назад среди пациентов.

Таким образом, факт пребывания Крыжа в клинике можно было считать установленным.

Изложив все это, Жильцов спросил:

– Андрей Викторович, как допросы? Все то же?

– Все то же. Никаких новостей.

– Понятно…

Оба посидели молча. Нет, подумал Рахманов, он должен разобраться в истории с собакой. И понять, почему пес не давал Лотареву убрать этюдник. Спросил:

– Виталий, ты разбираешься в собаках?

– В собаках? Вы имеете в виду породы?

– Нет, собачью психику.

Жильцов засмеялся:

– Проводником я не работал. Так, на общем уровне – туда-сюда. А что?

– Да вот, понимаешь, не могу объяснить сам себе: почему собака лаяла на человека.

– Что за собака?

– Сторожевая. С базы «Рыболов Сенежья».

– Это та, которую пристрелили?

– Она самая.

– А человек?

– Один из наших свидетелей. Художник Лотарев.

– А в чем загадка?

– В том, что сначала собака вела себя тихо. Лотарев стоял рядом, с этюдником. Рисовал. Потом вдруг, когда Лотарев стал убирать этюдник, собака ни с того ни с сего бросилась на ограду, стала рваться, лаять, рычать. Вот я и думаю: что ей дался этот этюдник?

Жильцов задумчиво потер переносицу:

– Может, она лаяла на что-то другое?

– Я думал об этом. В этот момент к Лотареву на машине подъехал его приятель. Тоже наш свидетель – Чирков, в клинике которого ты только что был.

– Ну так в чем вопрос? Она могла лаять на Чиркова.

– Не могла. К ограде он не подходил. Нет повода, чтобы так рваться с цепи.

– А может, она его знала?

– Я проверил. Не знала. А если б и знала, все равно не повод беситься.

– В общем, вы правы.

– Тогда в чем дело?

– Может, Лотарев все это придумал? Насчет собаки?

– Зачем? Ведь эпизод сам по себе – ни нашим ни вашим. Да и вообще лишен всякой логики.

– А когда это было? Летом?

– Летом. В июле.

– В жару?

– Ты хочешь сказать, собака могла просто так взъяриться? От жары?

– Почему бы нет? Недаром говорят: собака лает даже на собственную тень.

– Да-да. Может, ты и прав.

Услышав телефонный звонок, Рахманов снял трубку:

– Слушаю.

Молодой женский голос спросил:

– Андрей Викторович?

– Да, я. Одну минуту. – Прикрыл трубку ладонью, посмотрел на вставшего Жильцова. – Пошел?

– Если я вам не нужен, схожу в буфет.

– Давай. Жду здесь.

– Хорошо.

Жильцов вышел.

Рахманов сказал в трубку:

– Простите, пожалуйста. Слушаю.

– Андрей Викторович, это Меднова.

– Меднова?

– Да. Вы меня помните?

Еще бы ему не помнить Меднову… Девушка Лотарева. Кажется, она взволнована. Он отчетливо слышит ее дыхание.

– Конечно, помню. Слушаю вас.

– Андрей Викторович, вы могли бы меня сейчас принять?

– Принять? А по какому вопросу?

– Мне нужно с вами поговорить. Срочно. Очень срочно.

Да, она явно взволнована.

– Поговорить о чем?

– Это касается Лотарева.

Он помедлил, и она добавила:

– Пожалуйста. Я вас очень прошу!

В принципе, вряд ли Меднова сможет рассказать ему что-то новое. Судя по ее тону, звонок вызван всего лишь беспокойством за Лотарева. Но поговорить он обязан.

– Вы сейчас где?

– Рядом с прокуратурой.

– Хорошо, приходите. Я предупрежу, вас пропустят.

– Спасибо.

Тут же раздались гудки.

Меднова появилась минут через пять. Поздоровалась, села на стул. Некоторое время сидела, опустив голову. Когда подняла глаза, углы ее губ дернулись:

– Андрей Викторович, у меня большая просьба.

– Да?

– Мне очень важно, чтобы никто не знал, что я сюда приходила. И особенно Сергей. Я могу вас об этом попросить?

Да, подумал Рахманов, Лотареву повезло. Милая девушка. Впрочем, еще неизвестно, с чем она пришла. Ответил, подровняв бумаги:

– Елена Владимировна, все зависит от предмета нашего разговора. Конечно, постараюсь сделать все, чтобы о вашем визите никто не узнал. Если это не пойдет во вред делу.

– Это не пойдет во вред делу.

– Отлично.

– Не пойдет, потому что… Потому что я хочу попросить вас помочь Лотареву.

– Помочь в каком смысле?

– Как бы это вам объяснить… – Меднова замолчала.

Рахманов терпеливо ждал.

Наконец, набравшись духу, девушка усмехнулась, сказала:

– Конечно, вы понимаете: я его люблю. Но дело не в этом. Я прошу помочь Сергею совсем по другой причине. Совсем по другой.

– По какой?

Меднова теперь смотрела на него нахмурившись. Давно Рахманов уже не видел такой силы в глазах. В убежденности ей не откажешь.

– Лотарев большой художник. Действительно большой художник. Поверьте мне. Я в этом понимаю.

Рахманов промолчал. Она в этом понимает… С таким же успехом можно сказать, что все в этом понимают. Ни одной картины Лотарева он не видел, а то, что за одну из них Новлянская заплатила пятнадцать тысяч, еще не показатель. Это могла быть всего лишь плата за услугу. Впрочем, он готов допустить… Лотарев талантлив, но не более же того.

– Елена Владимировна, я вам верю. «Лотарев большой художник». Что дальше?

– Он не только большой художник. Он еще и честный человек. Абсолютно честный. Просто он попал в беду. И ему нужно помочь.

Рахманов снова занялся подравниванием бумаг. Сказал, закончив:

– Попал в беду. Все же, наверное, не без собственных усилий? А? Елена Владимировна?

– Нет. Собственные усилия здесь ни при чем. Его втянули обманом.

– Втянули. Кто же его втянул?

– Люди, которые его окружают и которым он доверяет.

– Понятно. Но ведь Лотарев не мальчик. Он должен был понимать, что к чему, и куда может привести втягивание. Так ведь?

– Не обязательно.

– Не обязательно… – Рахманов продолжал наводить порядок на столе. Допустим. Ну а кто же его втянул? Конкретно?

– Всех я не знаю. Но думаю, здесь не обошлось без этой московской гранд-дамы. Веры.

Имеется в виду Новлянская, подумал Рахманов.

– Веры? А фамилия?

– Фамилия ее, кажется, Новлянская. Да ее знает чуть ли не вся Москва. Думаю, вы о ней слышали.

– Слышал. Все из «втягивающих»? Или есть еще?

– У Сергея еще есть друг. Саша Чирков, хирург-косметолог. С этим Сашей они – не разлей вода. Не знаю, но мне этот Саша кажется ужасно скользким. Как уж.

– Кажется скользким. Согласитесь, довод довольно слабый.

– Ничего не слабый. Уверена: этот Саша как-то использует Сергея. Причем давно.

– У вас есть конкретные факты? О каких-то делах Лотарева, связанных с Новлянской и Чирковым.

– Конкретных нет. Но ведь не обязательно знать конкретные факты. Достаточно видеть, что это за люди.

Рахманов покрутил ручку. Все, как он и предполагал. Меднова обеспокоена судьбой Лотарева и хочет ему помочь. Это вполне естественно. Посмотрел на девушку:

– Елена Владимировна, ваше беспокойство я вполне понимаю. Но давайте будем справедливы.

Меднова взглянула настороженно:

– Давайте.

– Так вот. Ваш друг, Сергей Лотарев, как вы говорите, попал в беду. Допустим, вы правы, попал не сам, его втянули. Но ведь он от этого имел навар, и неплохой. Сейчас у него квартира, машина, он ни в чем не нуждается. Вы скажете, все это он заработал сам. Может быть. Но согласитесь: без связи с этими людьми, с Чирковым и с Новлянской, вряд ли он имел бы все это. Или я не прав?

Меднова покачала головой:

– Андрей Викторович, Лотарев мог использовать связи, но при этом оставаться абсолютно честным человеком.

– Не знаю. – Рахманов опять посмотрел на собеседницу. Сидит, покусывая губу. В глазах все та же настороженность. Продолжил: – Не знаю. На моих глазах, например, Лотарев несколько раз лжесвидетельствовал, пытался ввести в заблуждение следствие. Он пользовался заведомо поддельными документами. Так что назвать его абсолютно честным человеком я не могу. Никак. Уж извините.

– Вы говорите, он лжесвидетельствовал? И использовал поддельные документы?

– Да. Вы сомневаетесь?

– Нисколько. И это все? Он ничего не сделал больше?

– Пока ничего. Вам что, мало?

– Нет, мне этого не мало. Просто мне кажется: у каждого человека, я имею в виду у мужчины, особенно молодого, бывает в жизни такой период.

– Какой именно?

– Ну, когда он как бы идет по лезвию ножа. И должен выбрать: или-или. Или он станет преступником, или останется честным человеком. Такой период наступает абсолютно у каждого. Я уверена: такой период был даже у вас. Даже если вы мне скажете, что не было, я не поверю. Это, по-моему, неизбежно.

Интересно, мелькнуло у Рахманова. Девушка совсем не глупа. У него действительно был такой период. Правда, в отроческом возрасте, но был. Посмотрел на Меднову. Черт! Сидит, закинув голову, в глазах слезы. Потянулся к графину, налил в стакан воды:

– Елена Владимировна, выпейте.

Взяла стакан, отхлебнула. Поставила. Достала платок, промокнула под глазами. Все это может быть комедией. Да нет. В самом деле расстроена. Спрятала платок в карман. Улыбнулась:

– Извините. Я не хотела. Все, я успокоилась. Спасибо.

– Ничего страшного. Успокоились, и отлично.

– Я хотела попросить вас о помощи, потому что не могу так больше. Я боюсь.

– Боитесь чего?

– Боюсь за Сергея. Сегодня я узнала: ему угрожают какие-то уголовники. Ему и этому его другу, Саше Чиркову.

– Он сам вам об этом сказал?

– Нет. Разве он скажет. Сергей же строит из себя храбреца.

– Из чего вы вывели, что им угрожает опасность?

– Ну… Сейчас я в квартире одна – бабушка на даче. Последнюю неделю Сергей жил у меня. Мне он, конечно, ничего не сказал. Но я все поняла и так. Он все время на нервах. Перед тем как выйти, смотрит в окно. Когда едем в машине, следит, нет ли кого-то сзади. Один раз соседка в дверь позвонила, так он меня к двери не подпустил. Я же чувствую, что с ним творится.

– А Чирков тоже себя так ведет?

– С Чирковым они сейчас не видятся, только переговариваются по телефону. Чирков тоже боится. Эту неделю он ночевал в мастерской у Сережиного друга, Володи Глинского – домой ехать боялся.

Рахманов попытался вспомнить: слышал ли он от кого-нибудь об этом Глинском, у которого есть мастерская. Вроде нет.

– И долго Чирков там ночевал? У Глинского?

– Не знаю. Вообще-то о том, что Чирков там ночевал, я подслушала. Случайно.

– Подслушали? Когда же?

– Сегодня. Они разговаривали по телефону, Сережа и Саша. Я была на кухне – Сережа в комнате. Ну я и слышала весь разговор.

– Глинского вы знаете?

– Сергей один раз водил меня к нему в мастерскую. Посмотреть работы.

– Где же эта мастерская?

– На Сокольнической заставе. Недалеко от Сергея.

– Ясно. Скажите, Лотарев может догадаться, что вы слышали разговор?

– Догадаться? Нет. Он был уверен, что я ничего не слышу.

Рахманов посидел, разглядывая противоположную стену. Наблюдение, установленное за Лотаревым и Чирковым, было снято два дня назад. Никаких попыток с чьей бы то ни было стороны выследить их, а также напасть на того или другого замечено не было. Но с другой стороны, Крыж или его люди могли сами заметить наблюдение и на время скрыться.

– Лотарев вам совсем ничего не говорил об опасности, угрожающей ему и Чиркову?

– Сегодня у нас был разговор. Я сказала Сергею, что боюсь за него, попросила объяснить, в чем дело.

– Это было до телефонного разговора или после?

– После.

– Лотарев что-нибудь объяснил?

– Да. Сергей сказал: последнюю неделю за ним и Сашей охотились, как он выразился, «нехорошие дяденьки». Но с сегодняшнего дня опасность им уже не угрожает.

– Почему не угрожает, он не объяснил?

– Нет. Правда, раньше, когда они с Сашей говорили по телефону, Сергей назвал какое-то имя.

– Какое имя? Постарайтесь вспомнить.

– Сейчас… То ли Виктор Павлович, то ли Владимир Павлович.

– Вадим Павлович?

– Вот-вот. Вадим Павлович. И насколько я поняла, Саша ответил: этого Вадима Павловича они могут уже не бояться.

– Почему?

– Не знаю. Я слышала только то, что говорил Сергей. Сергей сказал: «Думаешь, он к нам больше не сунется?» И чуть позже: «Хорошо бы так и было». И все. Они попрощались, он положил трубку.

– Это имя, Вадим Павлович, вы слышали когда-нибудь раньше?

– Никогда не слышала.

– А, скажем, имя: Иван Федорович Шеленков?

– Тоже не слышала.

Рахманов достал две фотографии Крыжа до и после пластической операции. Положил перед Медновой:

– Когда-нибудь видели этих людей?

Меднова изучила фотографии. Покачала головой:

– Нет. Никогда не видела. Это кто?

– Тот самый Вадим Павлович. Настоящее имя – Николай Алексеевич Крыжко. Опасный преступник.

– Надо же. – Меднова вгляделась. – По виду не скажешь.

– Не скажешь. – Убрал снимки. – Простите, но наш разговор нам придется повторить. И запротоколировать. Таков порядок.

– Пожалуйста.

Заполнив протокол допроса и дождавшись, пока Меднова его подпишет, Рахманов сказал:

– Елена Владимировна, вашу просьбу о том, чтобы никто не узнал о вашем приходе, обещаю выполнить. Но в таком случае и вы не подводите меня. Не говорите никому о нашем разговоре. Хорошо?

– Конечно.

– Что же касается опасности, которая могла угрожать Лотареву и Чиркову… Могу предположить; она действительно исчезла. Во всяком случае, пока.

– Пока? А потом?

– Так то потом. Потом и будем решать, что делать. Хорошо хоть, сейчас все тихо.

– Ясно. Я пойду?

– Конечно. Большое спасибо, что пришли. До свидания.

– До свидания. – Меднова вышла.

Минуты через три в кабинет вошел Жильцов. Усевшись на стул, спросил:

– Что-нибудь случилось, пока меня не было?

– Приходила Меднова.

– Меднова? Это приятельница Лотарева?

– Она. Выплыл один факт, который, как мне кажется, скрыли оба. И Лотарев, и Чирков.

– Что за факт?

– У Лотарева есть приятель, некто Володя Глинский, художник, владелец мастерской на Сокольнической заставе. Так вот, Меднова сообщила: в этой мастерской какое-то время скрывался Чирков. Спасаясь от Крыжа.

– Любопытно. Считаете, они этот факт скрыли умышленно?

– Похоже. Во всяком случае, ни в одном из показаний об этой мастерской Глинского не упоминается. О самом Глинском тоже. Поэтому, Виталий, займись. Выясни, что за мастерская, что из себя представляет Глинский. Причем учти: Меднова об этой мастерской узнала только сегодня. Случайно, подслушав телефонный разговор. Все понял?

– Все. – Жильцов посмотрел на часы. – Полчетвертого, самое время. Пойду?

– Иди. Только… – Рахманов усмехнулся. – Один вопрос.

– Слушаю.

– В Сухуми, во время последнего с тобой разговора, Люка, как ты думаешь, не темнил?

– С Крыжем?

– Не столько с Крыжем, сколько с Шеленковым.

– Понимаю. – Жильцов помолчал. – От Крыжа Люка отказался. Мол, никогда такого не видел. Шеленкова признал. Сказал, что в машину к нему садился именно этот человек. Вы считаете, Люка мог темнить? С Шеленковым?

– Тут есть нюанс. Мне важно знать: действительно ли Люка признал в Шеленкове зычару? Авторитета? Или Люка в этом сомневался? Тебе же наплел для понта.

Жильцов хмыкнул:

– Люка не тот человек, чтобы сомневаться в таких вещах. На горло или на гоп-стоп его не возьмешь. Это первое. Насчет же понта, с которым он мог мне все это наплести, – не думаю. Я ведь тоже человек тертый. Нет, Андрей Викторович. Люка не темнил. Человек, узнавший у него об Азизове, был блатняком. Убойным. Поэтому Люку и пробрал мандраж. Люка и бровью не повел бы, будь другой вариант.

Рахманов отвел взгляд в окно, вздохнул:

– Ясно. Видишь ли, я было подумал: собака лаяла совсем на другую тень. Но выходит, она действительно лаяла на собственную.

Рахманов замолчал, Жильцов терпеливо ждал. Наконец Рахманов обратился к нему:

– Виталий, есть у меня идея обыскать эту мастерскую. Как ты считаешь?

– Не знаю. Неожиданно как-то. У вас что, виды на нее?

– Виды могут появиться после того, как я съезжу на Сенеж. С металлоискателем. Хотя могут и не появиться. С другой стороны, если упустить время, можно все прозевать.

– Давайте обыщем. Мы ведь ничего не потеряем.

– Неизвестно. Может и потеряем. Подожди, я подумаю. – Посидев немного, вздохнул. – Ладно. Пойдем на риск.

– Будем обыскивать?

– Да. Причем прямо сейчас. Обоснование на санкцию у нас есть: показания Медновой о мастерской Глинского и отсутствие таковых у Лотарева и Чиркова. Только не все так просто. Обыска никто не должен заметить. Как? Сумеешь?

– Андрей Викторович, постараюсь. Сделаем все тихо. А что там может быть? Хотя бы приблизительно?

– Клянусь, понятия не имею. Все пока на голом месте. Может, найду что-то на Сенеже. Но пока – пустота. Ладно, действуй. А я позвоню прокурору насчет санкции.

Жильцов ушел. Позвонив прокурору и получив разрешение на обыск, Рахманов посмотрел в окно. Зеленый «рафик» ПКЛ [63]стоял у подъезда. Пора было ехать на Сенеж.

После того как Рахманов сел в «рафик», Пильгунов, тридцатипятилетний здоровяк, спросил:

– Что хоть будем искать, Андрей Викторович? Просветите.

Рахманов усмехнулся:

– Олег, представляешь, я до сих пор не уверен, что мы будем что-то искать. Серьезно. Так что учти: может мы едем зря.

– Ничего себе. А я бутербродов набрал полную сумку. На два дня.

– Не волнуйся, бутерброды не пропадут. Искать же будем, скорее всего, медную гильзу. От пистолета калибра 6,35.