Текст книги "При невыясненных обстоятельствах (сборник)"

Автор книги: Анатолий Ромов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 37 (всего у книги 45 страниц)

Новлянская

Новлянская была вызвана к половине десятого. Поэтому на следующее утро Рахманов вошел в свой кабинет ровно в девять.

За полчаса он не спеша подготовил бумаги. Он понятия не имел, что из себя представляет Вера Николаевна Новлянская и как может повернуться разговор. Поэтому позвонил в следственный изолятор и попросил доставить в прокуратуру арестованного Азизова. Азизов должен быть под рукой, на случай, если его показания и показания Новлянской разойдутся.

Новлянская опоздала минут на пятнадцать. Рахманов предполагал, что она опоздает. После подробной информации Инчутина он, как ему казалось, был готов ко всему. Но когда перед его столом на стул опустилась красивая женщина лет тридцати, он невольно покосился на перекидной календарь. Среди набросанных наспех анкетных данных там значилось: возраст – пятьдесят один год. Действительно – чудеса косметологии.

Сделав вид, что не замечает произведенного впечатления, Новлянская протянула повестку:

– Я правильно вошла? Второй кабинет. Вот повестка…

– Правильно. Вера Николаевна Новлянская?

– Да, я Вера Николаевна Новлянская. Простите, а как зовут вас?

– Рахманов Андрей Викторович. Следователь по особо важным делам. Рахманов положил повестку на край стола.

Новлянская улыбнулась:

– Очень приятно…

Очень милая улыбка, подумал Рахманов. Вообще, он вынужден признать: Новлянская действительно красива. Одета просто. Толстый серый свитер. Под стать свитеру спортивные брюки и кроссовки. Никаких украшений. И никакого грима. Разве что чуть подрумянены щеки.

– Я слушаю, – сказала Новлянская.

Начинать надо было сразу, без раскачки. Поэтому Рахманов сразу же и спросил:

– Вера Николаевна, вы знаете такого Азизова? Роберта Арутюновича?

Вопрос Новлянскую не смутил.

– Азизов… По-моему, он живет в Сухуми. Да?

– Совершенно верно. В Сухуми.

Потерла пальцами висок. Поморщилась:

– Знаю. Правда, лет пять его не видела. Но знаю.

– А давно вы с ним знакомы?

– Ну, лет десять. Да, около десяти лет.

– При каких обстоятельствах вы познакомились?

– Когда-то я работала в министерстве торговли. В «Союзгалантерее». И в «Росгалантерее». Азизов же – товаровед. Он не раз приезжал сюда, в Москву, договариваться о поставках. Так я с ним и познакомилась. На работе. В министерстве.

– Простите, Вера Николаевна… У вас было только деловое знакомство?

Чуть усмехнулась, опустив глаза:

– Что значит прокуратура. Здесь можно спросить даже об этом.

Хороший выпад. Впрочем, его это не смутит.

– Вера Николаевна, я прошу извинения. И все же, какой характер носило ваше знакомство с Азизовым?

– Служебный. Не более того. Никаких других отношений у нас не было. И не могло быть.

– Вы помогали Азизову доставать товары?

– Ну… в той мере, в какой это было можно. Ведь в этом и заключалась тогда моя работа в «Союзгалантерее». Обеспечивать ассортимент поставок в различные регионы.

– В том числе и поставок дефицита?

Новлянская внимательно изучила Рахманова взглядом. Уголки ее губ дернулись:

– Андрей Викторович, вот уж не ожидала. Неужели прокуратура решила уличить меня в незаконных поставках?

– Да нет. Пока я не собираюсь обвинять вас в чем-то незаконном. Просто спрашиваю: вы помогали Азизову в поставках дефицитных галантерейных товаров в Сухуми?

– Во-первых, я этого уже не помню. «Союзгалантерея»… Когда это было… Да и потом, я тогда просто подписывала бумаги. Строго согласовывая каждую с начальством. Кстати, торговля в курортной зоне имеет свою специфику. Если хотите знать, для Сухуми любой галантерейный товар дефицит. От футляров для зубных щеток до детского мыла. Так что я в высшей степени удивлена. Уж извините.

– Вера Николаевна, может, вы и не считаете, что помогали Азизову доставать дефицит. Но Азизов считает. О чем и заявил нам.

– Интересно. Он что… написал в прокуратуру?

– Нет. Показал на допросе. Азизов арестован.

Новлянская нахмурилась:

– Азизов арестован?

– Арестован. Может быть, скажете что-нибудь по этому поводу?

– Сказать по этому поводу мне нечего. За что он арестован, я не знаю. И знать не хочу. Просто… я очень удивлена. Получается, он начал валить на всех, в том числе и на меня. Действительно, не знаешь, откуда ждать.

– Вера Николаевна, вы знакомы с неким Вадимом Павловичем?

– Валимом Павловичем? Первый раз слышу.

– Подумайте. Может быть, вы все-таки знаете человека, имя-отчество которого Вадим Павлович?

Новлянская слегка провела по лбу пальцами:

– Нет… Не знаю… А как его фамилия?

– К сожалению, фамилия этого человека пока неизвестна. Могу описать внешность… Ему лет шестьдесят. Выше среднего роста. Полный. Лысоват. Остатки волос седые, зачесаны набок. Глаза светлые. Под подбородком с правой стороны, вот здесь, – розоватый шрам. Одевается скромно. В частности, в его туалет входит синяя куртка отечественного производства с металлическими пуговицами и серые брюки. По некоторым данным, этот человек ранее был судим. Очень прошу подумать… и сказать: не встречался ли среди ваших знакомых человек с такими приметами.

– Вадим Павлович… Так?

– Так.

– Сейчас попробую вспомнить…

Несколько секунд Новлянская сидела, закусив губу. Грустно улыбнулась:

– Нет. Извините, Андрей Викторович, но ничего не припоминается. Такого знакомого у меня нет. Точно.

– Странно.

– Почему странно?

– Потому что в мае этого года человек, которого я вам описал, при встрече с Азизовым отрекомендовался вашим хорошим знакомым. Факт знакомства он подтвердил знанием, скажем так, довольно мелких деталей вашей личной жизни. И кроме того, подробно описал период вашего общения с Азизовым, касающийся, как вы выражаетесь, обеспечения ассортиментом. Поэтому странно, что вы не знаете этого человека.

– И… для чего ему все это было нужно? Этому… Вадиму Павловичу? Так, кажется?

– Вадиму Павловичу это было нужно, чтобы Азизов ему поверил. И вошел с ним в сговор для совершения особо опасного преступления. В данный момент я возглавляю бригаду, которая это преступление расследует. Вера Николаевна, я не хочу вас обижать, но согласитесь: если ваше имя служит паролем для сговора двух преступников, это что-то да значит. Вы согласны?

Новлянская долго ничего не отвечала. Наконец взглянула Рахманову прямо в глаза:

– Андрей Викторович… Сначала попробую объяснить свою позицию. Так сказать, с предельной ясностью. Никаких противозаконных поступков, а уж тем более преступлений я не совершала. Моя совесть абсолютно чиста. Далее. Я вполне допускаю, что некий Вадим Павлович, входя в сговор с Азизовым, использовал факты моей личной жизни. Эти факты не являются военным секретом. О многих женщинах, в том числе и обо мне, наверняка много судачат. И будут судачить. Ну и что? Разве я в этом виновата?

Взгляд Новлянской казался совершенно искренним. Но Рахманов ему не верил; он прекрасно знал, на что способна женщина, если хочет скрыть свои чувства, и особенно такая женщина, как Новлянская.

– Не виноваты. И все же вынужден предложить вам очную ставку. С Азизовым. Чтобы устранить расхождения в показаниях. Вы готовы?

– Пожалуйста. Для этого не нужно быть готовой. Его что, привезут?

– Сейчас я его приглашу. Он в соседней комнате. – Снял трубку, попросил привести Азизова.

Войдя в кабинет, Азизов прежде всего посмотрел на Новлянскую. Кивнул. Новлянская ответила легкой улыбкой.

Рахманов показал на стул:

– Роберт Арутюнович, пожалуйста, садитесь. Вы приглашены для очной ставки с Верой Николаевной Новлянской. Вы ведь ее знаете?

– Знаю. – Усевшись, Азизов приложил руку к сердцу: – Вера, рад видеть.

Новлянская снова слабо улыбнулась.

Рахманов сказал, разгладив протокол:

– Роберт Арутюнович, в показаниях Веры Николаевны и ваших… касающихся известного вам Вадима Павловича, возникло некоторое несоответствие.

– Несоответствие?

– Да. По словам Веры Николаевны, она не знает никакого Вадима Павловича.

– Я сам не знаю, Вадим Павлович ли он. Я же объяснил.

– Вера Николаевна вообще не знает человека, описанного с ваших слов. Шестидесяти лет, выше среднего роста. Полного, со светлыми глазами. И шрамом под подбородком. Как это объяснить?

– Ну… – Азизов замолчал. Отвернулся, делая вид, что разглядывает что-то в окне.

Поймав взгляд Новлянской, Рахманов сказал:

– Хотите что-то спросить?

– Хочу.

– Пожалуйста. Вообще, можете поговорить друг с другом. Я мешать не буду.

Новлянская мягко обратилась к Азизову:

– Вот уж от кого не ожидала, Роберт Арутюнович, так это от вас. Навязываете мне какого-то Вадима Павловича.

– Верочка… Я никого вам не навязываю.

– Навязываете. Мало того, впутываете в какую-то историю. За что? Объясните?

– Вера… Клянусь, я вас никуда не впутываю. Просто… меня самого впутали.

– Вас впутали, но я-то здесь при чем?

– Вы ни при чем.

– Тогда в чем же дело?

– Верочка… Ну встаньте на мое место. И представьте: ко мне приходит человек, передает от вас привет. Когда я начинаю его расспрашивать, выкладывает все.

– Что, все?

– То, что может знать только ваш хороший знакомый. Кто вы, что вы. Где работали. Ну и остальное…

– Все же, что «остальное»? Например?

– Например, какие были привычки у вашего мужа. Или там… какую номенклатуру вы мне отпускали в свое время. И так далее.

– Потрясающая осведомленность.

– Да… – Азизов пригладил волосы. Он явно был не в своей тарелке.

– И чего же этот человек от вас добивался? Говорят, вы вошли в преступный сговор. Причем поводом для этого послужила ссылка на меня. Я не ошибаюсь? Роберт Арутюнович? Ответьте, пожалуйста!

Азизов промолчал. Новлянская посмотрела на Рахманова:

– Андрей Викторович, вы слышали сами. У Роберта Арутюновича нет ничего, кроме неких подробностей обо мне. Которые ему рассказал некий человек. Вы следователь, разберитесь. Очень вас прошу.

– Постараюсь разобраться. И все-таки, может, вы от кого-то слышали об этом человеке? Скажем, краем уха? Случайно?

– Нет. Говорю со всей ответственностью. Не слышала. Не видела. Не знаю. И прошу установить истину раз и навсегда. Уж пожалуйста!

В кабинете наступила тишина. Новлянская прищурилась:

– Роберт Арутюнович, и все же вы поступили некрасиво. Погорели – так не нужно впутывать знакомых. Вы меня замарали. Понимаете? Ни за что, ни про что.

– Вера, вы же не знаете, что было…

– Не знаю. И знать не хочу. Но есть правило: трудно, отбивайтесь сами. Будьте мужчиной.

– Верочка… Клянусь, я этого не хотел.

– Хотели, не хотели, уже не имеет значения. Ладно, не будем больше говорить на эту тему. Андрей Викторович, я еще нужна?

Рахманов медлил. Конечно, все это могло быть инсценировкой, но могло быть и правдой. В облике, складывающемся из показаний Азизова, Люки и Новлянской, прослеживается общая манера. Вадим Павлович действует очень продуманно. Не оставляя ни единого следа… Да что там следа… Даже намека на след!

Новлянская демонстративно посмотрела на часы.

Рахманов улыбнулся:

– Нужны еще всего на два слова. Роберт Арутюнович, подпишите протокол и можете идти.

Азизов подписал протокол и вышел. Рахманов не спеша перелистал дело. Нашел фотографии Клюева и Шитикова. Положил на стол перед Новлянской:

– Посмотрите. Может быть, вы кого-то из них видели? Скажем, случайно. Мельком. У кого-то из знакомых. Не спешите. Это очень важно.

Новлянская довольно долго изучала снимки. Покачала головой:

– Никого из них никогда не видела. Даже мельком.

Подумал: Новлянскую можно отпускать. Правда, у него был еще один возможный вопрос. Возможный, потому что этот вопрос ему самому кажется шальным. Впрочем, что он теряет? Спрятав фото, спросил:

– Вера Николаевна, среди ваших знакомых нет такого Лотарева?

Интересно… Новлянская явно медлит с ответом. Вот те на… Неужели она знает Лотарева? Сказал, небрежно закрыв папку:

– Если вам трудно вспомнить, могу помочь. Молодого художника Лотарева, выпускника Суриковского института.

Новлянская знает Лотарева. Точно. Она в растерянности. Вот поправила коротко остриженные волосы:

– Вы… спрашиваете меня о Лотареве в связи с Азизовым? Да?

– Пока нет. Просто мне интересно, как хорошо вы знаете Лотарева.

– Вообще-то знаю. Более или менее. Я покупала у него картины.

– Понятно. Давно вы знакомы?

– Точно не помню. Года два. Может быть, два с половиной.

– Точнее вспомнить не можете?

– Кажется, это было позапрошлой зимой. В декабре…

– А как вы познакомились?

– Я отмечала день рождения… В ресторане. По-моему, в «Белграде». Да, это был «Белград». Лотарев пришел с кем-то из приглашенных.

– С кем именно, не помните?

– Нет. Но если надо, могу уточнить. С кем-то из молодежи…

– Вы часто встречаетесь с Лотаревым?

– Крайне редко. И то главным образом как заказчица. И покупатель.

– И сколько картин Лотарева вы приобрели? Всего?

– Сейчас… Сразу не вспомнишь. По-моему, четыре. Да, четыре.

– Последняя покупка была давно? – Этот вопрос Рахманов задал просто так. На всякий случай.

Новлянская с минуту молчала. Наконец ответила:

– Последняя – месяца два назад. Летом.

– Летом в каком месяце?

– Кажется, в июле. Точно, в июле.

Интересно… Может быть, Новлянская купила картину Лотарева девятого июля? Спросил:

– Какого июля, не помните? Хотя бы в начале или в конце месяца?

– Что, это имеет значение?

– В какой-то степени может иметь. Так в начале? Или в конце?

– В начале. Могу даже сказать точно. Восьмого июля.

Восьмого июля… Что ж, число Рахманова вполне устраивало. Ну и дела! Каждый его вопрос так и ложится точно в десятку.

– И где произошел акт купли-продажи? У Лотарева? Или у вас?

– Ни там, ни там. Восьмого июля я устраивала… ужин для друзей. В ресторане «Континенталь». Лотарев привез картину прямо туда.

– И вы с ним там же расплатились? Во время ужина?

– Нет. Лотарев куда-то уезжал. И оставил картину… для ознакомления. Я решила ее купить. Ну и расплатилась, когда Лотарев вернулся.

– Когда? Можете назвать точную дату?

– Он вернулся дня через три-четыре. Я помню день недели. Понедельник.

– Понедельник был двенадцатого.

– Значит, двенадцатого.

– Опять же, где это было? У вас? Или у Лотарева?

– У меня. Лотарев заехал ко мне… в первой половине дня. И я с ним расплатилась.

– Сколько вы ему заплатили?

– Пятнадцать тысяч.

– Серьезная сумма.

Новлянская усмехнулась:

– Серьезная. Но и Лотарев серьезный художник.

– Что, у него и другие покупают картины?

– Понятия не имею. Честно говоря, меня это не интересует. Картины Лотарева мне нравятся. Это настоящее искусство. Поверьте, я в этом немного разбираюсь.

– Что же это была за картина? Пейзаж? Натюрморт?

– Портрет. Женский портрет.

– Ясно… Вера Николаевна, вы случайно не знаете, куда уезжал Лотарев на эти четыре дня?

– Не знаю. Мне Лотарев сказал, что ненадолго уедет. И все.

– А давно вы видели Лотарева в последний раз?

– В последний раз я видела его именно тогда. Когда расплачивалась за картину.

– То есть после этого дня вы его ни разу не видели?

– Ни разу.

– Но перезванивались?

– И не перезванивались. Зачем? У Лотарева свои дела, у меня свои.

– Понятно. Вера Николаевна, сейчас я вам опишу человека. Попытайтесь вспомнить, нет ли такого среди ваших знакомых? Хорошо?

– Пожалуйста…

– Ему лет сорок пять – пятьдесят. Выше среднего роста Моложавый. Носит короткий седой бобрик. Загорелый. С легкими дефектами кожи. Глаза светлые. По некоторым данным, его зовут Игорь Кириллович. Фамилия начинается на «С». У него может быть машина, «Жигули» шестой модели светло-серого цвета. Может быть, вы встречали такого человека?

Подумав, Новлянская покачала головой:

– Игорь Кириллович… Да еще с фамилией на «С»… Нет. Среди моих знакомых такого точно нет.

– Допустим, мы забыли об имени-отчестве. У нас есть только внешние признаки.

– Внешние признаки… Да нет. И по ним среди моих знакомых нет такого человека. Есть человек с седым бобриком. Но у него карие глаза. И он абсолютно лишен дефектов кожи.

Похоже, у Новлянской он больше ничего не узнает. Впрочем, большего ему и не нужно. Об остальном можно будет спросить у Лотарева. Вставая, улыбнулся:

– Вера Николаевна, большое спасибо. Не смею больше вас задерживать.

Подписал пропуск, проводил до двери. Взглянул на часы – половина первого. Лотарев вызван на два. Что ж, хоть сегодня успеет без спешки пообедать. А заодно и осмыслить то, что услышал от Новлянской.

Повестка

Поставив шестерку на свое место во дворе, я на несколько секунд задержался в машине. Четверть двенадцатого. Раннее для меня возвращение. Но из-за Алены, точнее, из-за того, что ее нет в Москве, меня вдруг стали раздражать шумные компании, вроде той, где я только что провел несколько бессмысленных часов и откуда смотался задолго до конца вечеринки, чуть не взвыв от тоски.

Посидев в темноте, выключил мотор. Вышел, запер машину.

Алены не будет еще неделю. Сейчас она вместе с курсом на картошке, где-то под Шатурой. Я даже смотрел по карте, где же эта самая Шатура. Оказалось – на самом краю Московской области. В двух присланных за это время открытках Алена предупредила: там, где они роют картошку, дорог практически нет, так что мои намерения приехать к ней на машине лучше оставить и дождаться, когда вернется весь ее курс.

Постоял, осматривая ночной двор. Ощутив осенний холод, все-таки конец сентября, пошел к дому. Войдя в подъезд, пошарил в кармане, нашел ключи. Открыл почтовый ящик, достал сложенные пополам газеты. Вызвал лифт, поднялся на одиннадцатый этаж.

В квартире первым делом полез в холодильник, достал бутылку молока, яблоко, сел за стол и только сейчас заметил лежащий на газетах серый листок.

Налив полную чашку молока и сделав глоток, подумал: газеты были сложены, вот и не увидел листка. Что это? Обычно так выглядят уведомления о посылках или телеграфных переводах. Подтянув бумажку к себе, вчитался. Ну и ну… Такого я еще не получал. Повестка в прокуратуру, куда я должен явиться завтра в качестве свидетеля.

Нажал кнопку стоящего на столе «Филипса» и нашел музыку. Не спеша отпивая молоко, стал изучать бумажку. В ней сообщалось: завтра в четырнадцать ноль-ноль мне, Лотареву С.Л., надлежит явиться в Прокуратуру РСФСР, к некоему «след. Рахманову А.В.». То есть к следователю.

Повестка меня не обрадовала, но и не вызвала особых опасений. Перебрав все, что произошло со мной за последние полгода, я вспомнил два более-менее серьезных происшествия, случившихся на моих глазах: драку в ресторане и автокатастрофу. Мелькнула мысль о поездке в Смоленскую область с Юрой и Женей, но я постарался отогнать ее подальше. Не может быть, чтобы вызывали из-за этого. Ведь прошло больше двух месяцев. Стал вспоминать подробности драки в ресторане и автокатастрофы. Но опять подумал: вдруг вызов связан с той поездкой. Снова успокоил себя, но на всякий случай набрал Сашкин номер. Трубку никто не снял. Решив позвонить позже, я прихватил «Филипс» и перешел в темноту комнаты. Сел в кресло. Знакомая музыка наконец отвлекла от тревожных мыслей, и я сразу же вспомнил Алену. Со мной происходило что-то непонятное. Я так долго считал Алену лишь увлечением, не более, а теперь вдруг осознал: без Алены я не могу. Хочу увидеть ее как можно скорее, хочу, и все тут. С июля, когда я получил неожиданный гонорар, мы почти не расставались. Сначала побывали в Дагомысе, потом перелетели на Рижское взморье, потом довольно долго жили у Сашки на даче. Черт… Какие же это были дни! Какие прекрасные дни… В последний день августа я отвез Алену домой. Было около часа ночи, когда она поцеловала меня на прощание, вышла из машины. У самого подъезда обернулась, махнула рукой и исчезла. Тогда я подумал: вот и хорошо, мы должны отдохнуть друг от друга. И как только хлопнула дверь, с легким сердцем развернул машину. А вот теперь, теперь не могу даже представить, как дотяну без нее эту неделю.

Вспомнив про листок, опять набрал Сашкин номер. На этот раз после третьего гудка мембрана щелкнула и сонный Сашкин голос спросил:

– Ал-ла… Кто это?

– Сань, извини, это я.

– А… Что-нибудь случилось?

– Не знаю. Может, случилось, может, нет. Мне пришла повестка в прокуратуру.

– В прокуратуру?

– Да. На завтра. На два часа дня. Вот я и решил позвонить.

– Там написано, в качестве кого?

– Написано. В качестве свидетеля.

– Подожди, дай соображу. Надо встретиться.

– Давай встретимся.

– Вот только когда? Сейчас уже ночь. Давай завтра утром? Часов в десять? Устроит?

– Конечно.

– Тогда завтра к десяти подходи к нашему месту, у булочной. Я буду на своей машине. Договорились?

– Договорились.

– Значит, до завтра. – В трубке раздались гудки.

Утром, в десять, я подошел к булочной. Девятка стояла на привычном месте. Я сел рядом с Сашкой, тот подмигнул мне:

– Повестку захватил?

Я протянул листок. Сашка изучил, вернул:

– Понятно. Как ты вообще?

– В каком смысле «как»?

– Не паникуешь?

– Почему я должен паниковать?

– Ну мало ли.

– Да нет. Не паникую.

Мы посидели молча. Наконец Сашка потер шею:

– Правильно. Паниковать нечего. Но с другой стороны… У тебя ведь не было серьезных происшествий? За это время?

– Вроде нет. Если не считать, что на Рижском взморье мы с Аленой были свидетелями большой драки в ресторане.

– Сам-то ты в ней не участвовал?

– Нет. Но потом туда приехала милиция и записала нескольких свидетелей, в том числе и нас с Аленой.

– Драка в ресторане. Да нет. Не будем обольщаться. Драками занимается милиция. Вызов же у тебя в прокуратуру.

– И что это значит?

– Это значит, здесь что-то серьезное.

– Серьезное?

– Да. Понимаешь, что я имею в виду? Очень серьезное.

Я сидел молча, разглядывая пустой переулок. Серьезное… Надо уточнить у Сашки, что же он все-таки имеет в виду. Впрочем, вспомнив ту поездку, можно и не уточнять. Серьезное, именно серьезное, вполне могло быть. Юра и Женя запросто могли убить водителя того трейлера. Так что получается: девятого июля я подвез двух убийц. Черт… Но может, я все это придумал? Посмотрел на Сашку:

– Саня, давай поговорим начистоту. Ты имеешь в виду трейлер? И Юру с Женей?

Сашка усмехнулся:

– Именно. И Юру с Женей.

– Ты считаешь, что они…

Сашка медленно провел ладонью по баранке:

– Не знаю. Хотя все могло быть. В этом же замешан Вадим Павлович.

Вадим Павлович. Человек, угрожавший Сашке. В принципе, неплохо бы выяснить, что он из себя представляет. Ведь теперь это касается и меня. Я опять посмотрел на Сашку:

– Саня, может, все же скажешь, кто такой этот Вадим Павлович?

Сашка всем корпусом повернулся ко мне:

– Кто такой? Блатняга, от которого можно ждать всего! Знаешь, как я с ним познакомился?

– Не знаю.

– Сделал ему пластическую операцию. Левую! За бабки! Ну и… попал. Этот Вадим Павлович держит теперь меня мертвой хваткой. Страшно жалею, что впутал тебя в это дело. Но если эти ребята кокнули водителя, нашей вины здесь нет. Ни твоей, ни моей. Мы ведь понятия не имели, чего они хотят. Понимаешь?

Я не ответил. Мне нужно было осмыслить все, что только что услышал.

Объяснив мне все, Сашка немного успокоился, снова откинулся на сиденье, устало сказал:

– Ладно, давай не будем гадать. Если вызов в прокуратуру не относится к той поездке, хорошо. Если же относится, старайся говорить им правду.

– Правду?

– Да, за исключением одного дня. Того самого. Девятого июля.

– Почему?

– По простой причине. Каждое твое показание все равно будет проверено. Что же касается девятого июля… Если парни действительно убили водителя и залетели, ГАИ наверняка сразу же начала искать твою машину – по настоящим номерам, которые запомнил тот гаишник. И нашел, если тебя вызывают в прокуратуру. Но у тебя есть алиби. Восьмого вечером ты уехал на Сенеж. На этюды. Машину оставил в Москве. Вернулся утром двенадцатого, на электричке. Понимаешь, зачем нужно твое алиби?

– Что тут не понять. Чтобы не впутываться в историю.

– Это в общем. Если говорить об этом точней, все гораздо серьезней.

– В смысле?

Сашка потер нос. Скривился:

– В смысле… В смысле, что тебя не должны связывать с Вадимом Павловичем. У тебя угнали машину и, использовав, вернули. К Вадиму Павловичу ты не имеешь никакого отношения. Даже теоретически. Но к этому выводу прокуратура придет лишь в одном случае. Понимаешь, в каком?

– В каком?

– Если в твоих показаниях не всплыву я. Именно поэтому ты и должен сказать, что двенадцатого вернулся в Москву на электричке. И на Сенеже жил не у меня на даче, а просто на свежем воздухе. Причем пару ночей провел на базе «Рыболов Сенежья». Если с Юрой и Женей замели Вадима Павловича, прокуратура выйдет и на меня. Из-за пластической операции. Но совсем с другого бока. Так что ты здесь будешь ни при чем. Ну а я… Как-нибудь отобьюсь.

– Что, я вообще не должен говорить, что знаю тебя?

– Зачем? То, что мы знакомы, все равно ведь не скроешь. Спросят в лоб скажи, что знакомы. Еще по школе. Изредка встречаемся. И все. Тебя ведь вызвали на два?

– На два.

– Тогда я еду на работу. С тобой же давай встретимся часов в шесть, у «Форума». Расскажешь, что и как. Лады?

– Лады.

Сашка подставил ладонь, я ударил по ней кончиками пальцев, подставил свою для ответного удара и вышел из машины.

Бумажный квадратик

Прокуратура РСФСР оказалась старым кирпичным зданием, стоявшим в глубине такого же старого московского двора. Въезд во двор был с Петровки.

Получив пропуск, поднялся на второй этаж, постучал в кабинет с номером 202. Услышав: «Да, войдите!», вошел. В конце узкого и длинного кабинета сидел человек с округлым, вполне добродушным лицом. Он что-то писал. Увидев меня, на секунду застыл. Потом кивнул:

– Слушаю? Вы ко мне?

– Не знаю. Меня вызывали к Рахманову. Вот повестка.

Человек отложил ручку:

– Простите, ваша фамилия?

– Лотарев.

– Я как раз вас жду. – Показал на стул. – Садитесь. Рахманов это я.

Я сел на стул. Рахманов несколько секунд рассматривал меня. Сказал:

– Для простоты меня зовут Андрей Викторович. А ваше имя-отчество?

– Сергей Леонидович.

– Очень приятно. Сергей Леонидович, я работаю следователем по особо важным делам. По одному из дел, которое я сейчас веду, возникла необходимость допросить вас в качестве свидетеля. Поэтому я вас и вызвал. Простите, вы где работаете?

– Я художник. Член московского групкома художников. Работаю по договорам. Иногда у меня покупают картины.

– Женаты?

– Нет. Холост.

– Живете один?

– Один.

– Родственники у вас есть?

– Отец. Если его можно считать родственником.

– Почему, если можно считать? Вы что, в ссоре?

– У него уже давно другая семья. Мы с ним практически не видимся. Лет двадцать.

– Понятно. Других родственников нет?

– Нет. Мама умерла восемь лет назад. Братьев и сестер нет.

– Так… Собственно, я спросил это лишь для проформы. Меня интересует другое. – Покрутив в пальцах ручку, Рахманов улыбнулся: – Простите, вы часто ходите в театр?

Интересно, при чем тут театр? Впрочем, может, у этого следователя такая манера. Сначала вести светскую беседу… Что ж, светская беседа, так светская беседа. И я ответил:

– Иногда хожу.

– В этом сезоне уже где-то были?

– В этом нет. В том случалось.

Рахманов снова занялся ручкой. Спросил:

– А где вы были в конце прошлого сезона? В каких театрах?

Особенно напрягать память не пришлось. Весной я был всего в трех театрах, на спектаклях, которые отлично помнил:

– Во МХАТе. В театре миниатюр. И в Ленкоме.

– И что вы там смотрели?

– Во МХАТе «Дядю Ваню». В театре миниатюр «Школу клоунов». В Ленкоме «Гамлета».

– И когда, например, вы были в Ленкоме? Постарайтесь вспомнить точно.

– Обязательно точно?

– Да. Постарайтесь вспомнить точный день, когда вы были в театре Ленинского комсомола. Для нас это важно.

Тот день я помнил отлично, хотя не особый любитель ходить в театры. Но мы только что познакомились с Аленой. Алена изъявила желание сходить в театр, причем на хороший спектакль. Желание, вполне понятное для девушки, с которой ты знаком дней пять. Поскольку мой бывший однокурсник Женька Ширяев работает в Ленкоме, я, конечно, тут же позвонил ему. Женька расстарался и достал контрамарку на «Гамлета». Вот только когда это было точно?.. Примерно в середине мая.

– Точно не помню. В середине мая.

– По расписанию «Гамлет» в Ленкоме шел восемнадцатого.

– Значит, восемнадцатого.

– Трудно было достать билеты?

– Нет. В Ленкоме у меня работает приятель. Ширяев. Евгений Ширяев. Мы вместе учились в институте.

Кажется, с этим спектаклем следователь связывает какое-то событие. Какое? Имеет ли это событие отношение к моей поездке?

– И Ширяев достал вам билеты?

– Контрамарку. На два лица.

– То есть, вы пошли с кем-то вдвоем?

– Да, вдвоем. С девушкой, своей приятельницей.

– Как ее зовут?

Скрывать, что я пошел в Ленком с Аленой вроде не имело смысла. Тем более, пока не ясно, почему следователь интересуется Ленкомом. Помедлив, ответил:

– Ее зовут Алена.

– Фамилия?

– Меднова.

– Москвичка?

– Москвичка.

– Сколько ей лет?

– Девятнадцать. Скажите: все это так важно?

– Сергей Леонидович, потерпите. Нам нужно уточнить все, что связано с этим спектаклем.

– Зачем?

– Со временем я это объясню. Ваша приятельница, Алена Меднова, учится? Или работает?

– Учится на третьем курсе иняза, имени Тореза.

– А много у вас приятельниц? Вроде Медновой?

Это было уже слишком. Я посмотрел на Рахманова:

– Андрей Викторович… Вам что, нужно выяснить мои отношения со всеми девушками?

– Сергей Леонидович… Понимаю, вопрос тонкий. Но я уже объяснил: меня интересует этот спектакль и все, что у вас с ним связано. В том числе и ваши отношения с девушкой, с которой вы пошли на спектакль.

– Отношения у нас очень хорошие. Этого достаточно?

– Вполне. Вы могли бы назвать домашний телефон Медновой? На всякий случай?

Сначала я хотел сказать, что телефона у Алены нет, но потом подумал: все равно ведь узнают, если захотят. Назвал номер. Записав его, Рахманов спросил:

– Скажите, где вы были в июле?

Вот оно… Сашка был прав. Если следователь по особо важным делам спрашивает, где я был в июле, значит, он имеет в виду мою поездку. Ту, июльскую, вместе с Юрой и Женей. Непонятно только, при чем тут театр Ленкома. Я ответил небрежно, но стараясь при этом не переигрывать:

– В июле я был в Москве. Иногда выезжал за город. В конце месяца уехал в Дагомыс. Вроде все.

– За город в какие места вы выезжали?

– На Сенежское озеро. Под Солнечногорск.

– У вас там дача?

– Нет. Просто я люблю Сенеж.

– Выезжали на машине?

– Когда как. Когда на машине, когда на электричке.

– Но вообще у вас есть машина?

– Есть.

– Какой марки?

– «Жигули». Шестерка.

– Простите за чрезмерное любопытство. Но ваша машина меня интересует. Какого она цвета?

– Светло-серого.

– Номер?

– «О 79–82 МО».

– У вашей машины есть какие-нибудь особые приметы? Скажем, нестандартная отделка. Заделанные вмятины.

– Вроде нет. Из нестандартной отделки только магнитофон. Со скрытыми колонками.

– Некоторые украшают машины вымпелами, игрушками. Может быть, у вас есть что-то похожее? Вспомните.

– Ничего такого в моей машине нет. Я не люблю излишеств.