Текст книги "При невыясненных обстоятельствах (сборник)"

Автор книги: Анатолий Ромов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 18 (всего у книги 45 страниц)

Краска «КО»

Выйдя из отдела информации, Тауров уже знал: чтобы рассеять наконец все сомнения с ремонтом питьевых танков на «Петропавловске-Камчатском», ему надо поговорить с Горбуновым из трубопроводного цеха еще раз. И все. Впрочем, достаточно будет задать пару вопросов любому из тех, кто имел отношение к ремонту, например, производственному мастеру, посреднику или строителю, и по их ответам он просто обязан понять, чисто или нечисто с этим форпиком. И тогда разговоры с людьми можно будет оставить и поработать с документами. Документы не соврут, это уж точно. Что же касается опущенной ему в карман записки и «личного»… Выяснить все это будет легче именно накоротке, за чашкой кофе, дома у Гаевой.

В стоящем на отшибе на заводской территории трубопроводном цехе Горбунова не оказалось, хотя Тауров обошел все работающие здесь бригады. Сторонясь от разлетающихся веером искр сварки, под лязг двигающихся под потолком мостовых кранов прошел в комнатушку, которую все называли дежуркой. Здесь, усевшись на табуретки, спорили о чем-то сменный мастер Лытков и инженер отдела снабжения Болышев. Одетый в добротную куртку осанистый Болышев криво усмехался. Было ясно – у него всегда есть свое мнение и он будет стоять на нем непоколебимо. Тауров хорошо знал и недавно работавшего Лыткова, и Болышева, считавшегося на заводе старожилом. Прервал их спор:

– Прошу прощения, не видели Горбунова?

– По расписанию Горбунов вроде на «Кондопоге», – сказал Болышев. – В первом доке. Вычеслав Петрович, хотите, вместе поищем. Мне он тоже нужен.

Выйдя из цеха, они с Болышевым двинулись вдоль причалов. На вид Болышеву было под пятьдесят. По причалам он шел легко, ловко переступая через натянутые, швартовы. Пройдя немного, заметил:

– Задолжал мне Горбунов краску «КО». Восемь бочек. Брал он и сухой цемент, но это я не считаю. Главное, «КО», дефицит ведь. Взял, а отчета до сих пор нет.

– И по каким судам?

– Главным образом по «Петропавловску». Стоял тут у нас такой месяц назад.

Конечно, краска «КО», может быть, и не связана с запиской Гаевой. И все-таки, кажется, Болышева он встретил кстати. Что же, надо проверить незаметно. Обогнув бочку, Тауров сделал вид, что отворачивается от ветра.

– Понятно, «КО», по-моему, бортовая?

– Краска используется для работ, связанных с предохранением металла от коррозии. На «Петропавловске» ее брали для ремонта питьевых танков. В форпике.

– А что именно покрывают этой краской в питьевых танках? Внутреннюю поверхность?

– Конечно. У краски специальное назначение, поэтому она и дефицит.

– Любопытно. Значит, я отстал. Мне казалось, внутреннюю поверхность танков покрывают цементным раствором.

– Насчет того, что отстали, – это точно. Раньше действительно внутренность танков покрывали цементным молочком. Но как появилась «КО», стали переходить на нее. Цементное покрытие изнашивается, его надо обновлять каждый год. Ну а, скажем, «КО-сорок два» – после нее в танки можно лет семь-восемь не заглядывать.

Перешагнув швартов, Болышев остановился. Прямо над ними возвышался борт с надписью: «Кондопога». История с краской «КО» любопытна, подумал Тауров. Все эти обстоятельства можно использовать прямо сейчас, при разговоре с Горбуновым. Ведь в любом случае бригадир не должен догадываться, что именно он, Тауров, пытается у него выяснить. Да, сам того не подозревая, Болышев сейчас ему помогает.

– Вадим Алексеевич, просьба – отмените-ка пока разговор с Горбуновым.

– Отменить?

– Да. Насчет краски для вас я выясню, вас же хочу попросить сейчас о помощи, не откажите.

Болышев с сожалением посмотрел на «Кондопогу».

– Ну пожалуйста. Но… в чем именно я могу вам помочь?

– Скажите, сколько бочек «КО» брал у вас Горбунов? Для окраски танков на «Петропавловске»?

– Восемь.

– И до сих пор не отчитался?

– Ну да. Я ведь уже месяц копии ведомостей с него пытаюсь получить. Не дает, хоть тресни. Он тут на договоре, «вечный ремонтник». Такие, если захотят, могут тянуть до бесконечности, прижать его трудно. Ну а мне, сами посудите, что делать?

– Ничего, попробуем его прижать. Вот что, Вадим Алексеевич, вы не могли бы чисто теоретически предположить, почему Горбунов тянет с этим делом?

– Почему? – Болышев явно колебался. – Вячеслав Петрович, вот уж не знаю. Обычная халатность, наверное. Что тут может быть еще? – Кажется, именно потому, что Тауров молчал, инженер наконец отбросил колебания. – Вы думаете… То есть, вы не исключаете, что этих документов у него вообще нет?

Может быть и такое, подумал Тауров.

– Не знаю, Вадим Алексеевич, всякое ведь бывает. Давайте сделаем вот что: я сам сейчас справлюсь у Горбунова об этих ведомостях под видом общей проверки. Меня устроил бы именно этот вопрос к нему, понимаете?

– Но только копии ведомостей по краске я все же хотел бы получить. От отчета ведь не уйдешь.

– Обещаю – как только добуду эти копии, сразу отдам вам. Вы же оставляете пока Горбунова мне, хорошо?

– Хорошо, договорились. – Подняв воротник, и еще раз посмотрев на «Кондопогу», Болышев ушел к цеху. Поднявшись по поскрипывающему заржавленному трапу и походив по судну, Тауров наконец нашел Горбунова – тот с группой ремонтников стоял и курил на юте.

Иван Федорович, отниму всего пару минут… Дело такое – мы проверяем общий расход краски «КО» по всему заводу. Вспомните, вы по всем объектам отчитались? По этой краске?

– Отчитался, а чего тут отчитываться? У меня полный порядок по «КО», тут и говорить нечего. А что? – Кажется, Горбунов пытается понять, почему Тауров заинтересовался краской. Похоже, действительно с форпиком «Петропавловска» что-то не в порядке. Разговор можно заканчивать, остальное расскажут документы. Единственное, чтобы не насторожить Горбунова, сейчас не надо упоминать само это слово, «Петропавловск-Камчатский».

– Если полный порядок, и вопросов нет. Извините, Иван Федорович, всего доброго. До свиданья.

Снова поднявшись в отдел кадров и покопавшись с кадровичкой в картотеке, Тауров убедился: в ведомостях задействованы липовые фамилии. Панченко, Урахов, Джорогов и Янец работают слесарями комплексного цеха. Значит – подставка. Попросил снова достать папку с документами. Сверился и выписал пять фамилий руководителей ремонта: Чернягин, Ермаков, Асаян, Фоменко, Разин.

Ожидание

Глядя на себя в зеркало, она запахнула черную полу, расшитую золотыми драконами. Семь. Не так много времени, но, в общем, подготовиться к встрече она успеет. Кажется, Таурова лучше всего принять именно в этом черном халате-кимоно, больше похожем на вечернее платье. Здесь ее дом, и здесь она должна произвести совсем другое впечатление. Подарок Любимого, настоящий карликовый голубой пудель, каких больше в Дальноморске нет, Фифи коротко тявкнул, потерся о ногу. Сел рядом, и она наспех погладила его по затылку. Фифи, фифи, глупышка… Дорогой песик, щенком, наверное, ты стоил рублей пятьсот… Ну и что? Снова, в который уже раз, подумала, стоит ли скрывать от Таурова часть обстановки? Ну, например, набросить покрывало на видеомагнитофон; кое-что убрать? Антикварные китайские вазы поставить в шкаф? Глупости. Ничего этого делать не нужно. Наоборот, пусть видит. Если он заметит, что она что-то скрывает, это его сразу насторожит. Конечно. Да, квартира хорошо обставлена, ну и что? Все, что здесь есть, ей вполне могли купить родители. Отец получает хорошую пенсию, при этом иногда прирабатывает. Да и она уже пять лет работает на заводе. Осторожно положила тон на щеки, подправила ресницы. С лицом как будто все в порядке… Да, она выглядит так, как и хотела бы выглядеть. Свежей, отдохнувшей, красивой. Главное, теперь она знает, как себя вести с Тауровым. Ее даже не волнует, почувствовал что-то к ней этот Тауров или остался равнодушным. Неважно. Цель у нее одна, прежняя, та же, что была все последние годы, – чтобы был доволен Любимый. Сегодня она должна выполнить все, что они решили вместе. Выполнить, это так просто. Вздохнула, улыбнулась сама себе, сняла трубку, набрала номер. Только бы не мать, именно с матерью ей сейчас говорить не хотелось… Отец.

– Папочка, знаешь, я скоро уеду отдыхать. Может быть, даже сегодня.

– То есть как сегодня? Ночью?

– Пап, я еще не знаю. Могу сегодня, могу завтра.

– Но… у тебя ведь уже был отпуск?

– Был, ну и что? Возьму отгулы.

– И куда же ты уезжаешь? Если не секрет?

– Пока секрет. Все, пап, у меня нет времени. – Положила трубку, подождала, не раздастся ли тут же звонок. Мама может позвонить. Нет, тихо. Некоторое время снова занималась лицом, пока наконец не раздался условный сигнал. Трель, молчание, трель, молчание, снова трель. Любимый, они договорились. Сняла трубку. Он спросил сразу же:

– Этого… еще нет?

– Нет.

– Правильно. – Молчание, она нарочно не перебивала это молчание и оказалась права. – Знаешь, Вера, странная вещь, – я по тебе соскучился. Как договоримся?

– Если свет потушен, ты входишь без звонка. Замки будут открыты. Правильно?

– Умница.

Раздались гудки, но она, прежде чем положить трубку, прижала ее к щеке. Она все еще слышит этот голос… Наверное, в этом и есть счастье.

В квартире на Луговой

Перед тем как войти в подъезд Гаевой, Тауров закурил. Глядя на светящиеся в темноте окна, глубоко затянулся. Вздохнул: тридцать лет… Конечно, за полтора года он успел привыкнуть к Дальноморску, но холостяцкая жизнь есть холостяцкая жизнь. Эта жизнь ему уже порядком надоела, но девушку, которая поняла бы его и понравилась ему самому, он встретить так и не может. Внешне он, конечно, не красавец, но и не урод. Худоват, это есть, несколько нескладен с виду, но ведь это только с виду. Глаза наполовину карие, наполовину зеленые. Нос прямой, подбородок твердый, вот только губы подкачали, тонковаты. Тут же скривился – ну а что в тебе есть еще? Оперативник ты хороший? Да, оперативник не из последних, но ведь девушкам это не расскажешь? Затушив сигарету и бросив ее в урну, вошел в подъезд. Остановился, разглядывая занимающие всю стену синие почтовые ящики. Дом девятиэтажный, кирпичный, песчаного цвета; здесь в просторном холле высокий потолок, в углу столик и стул. Для дежурной по подъезду? Да. Как будто кооператив. Или ведомственный. Прикинул по нумерации – Гаева живет на втором или третьем этаже. Поднялся на пролет, остановился у обтянутой искусственной кожей двери с номером «21». Дверь выглядит внушительно. Медная пластинка с номером. Одна над другой – три замочные скважины. Нажал звонок, сразу же услышал настойчивое тявканье. Собака. Голос Гаевой: «Фифи, молчать! Фифи, кому я сказала?». Дверь открылась, он увидел Гаеву. В глазах у нее растерянность; вот улыбнулась:

– Добрый вечер, Вячеслав Петрович. Проходите.

Да, в каждом ее движении спокойствие, сдержанность. Пока он снимал куртку, к его ногам, потявкивая, принюхивался крохотный голубой песик с белой отметиной на лбу.

– Это… Фифи?

– Фифи, Фифи. кому сказала, на место!

– Красивый песик. Особенно пятнышко на лбу.

– Да, хотя для породы это нехорошо, порча. Фифи, иди на кухню, не мешай! Не обращайте внимания, он скоро отстанет. Проходите вот сюда, в комнату. Садитесь в кресло. Сюда, здесь удобно. Вы подождете, я поставлю кофе?

– Конечно, пожалуйста. – Прислушиваясь, как Гаева что-то делает на кухне, сел в глубокое, накрытое белой шкурой кресло. Огляделся и под взглядом пришедшего из кухни Фифи оценил обстановку. Видеомагнитофон, картины на стенах. Есть фарфор, немного, но подобран со вкусом: две большие неординарные статуэтки, сервиз. Скорее всего фарфор современный. Да, хотя статуэтки и выполнены под старину. Мальчик, играющий на скрипке, охотник с борзой. В этой квартире есть вкус, в этом весь секрет. Именно вкус, то, чего всегда не хватало ему в скитаниях по общежитиям и гостиницам.

Войдя с кофейным подносом, Гаева сказала:

– Значит, вы Вячеслав, а я – Вера. Хорошо? Вам с сахаром?

– Можно с сахаром.

– Одну ложку? Две?

– Все равно. Давайте две. – Увидев шутливое недоумение в ее глазах, улыбнулся. А ведь ему с ней легко. Очень легко.

– Ничего страшного, мой папа тоже сластена. Да и вообще – все мужчины сластены.

Он действительно чувствовал себя с ней свободно и спокойно. Разговор переливался легко и просто, сначала говорили о Дальноморске, потом кто какую музыку любит, потом где лучше всего отдыхать. О записке он не напоминал – захочет, расскажет сама. Обсудили две волнующие темы, сначала – почему оба одиноки, закончили же спором, почему хозяйка квартиры не стала балериной, а Тауров – юристом. Посмеявшись, сошлись: не случилось этого, наверное, потому, что «не лежала душа», и оба они сейчас довольны. Во время разговора пудель то вился у ног Гаевой, то требовательно тыкался мордой в ладонь Таурова. Когда же, продолжая говорить, он гладил его за ухом, пес ложился на бок, просительно поглядывая на хозяйку. Про себя Тауров отметил: за все время телефон не позвонил ни разу. В конце концов в разговоре наступила пауза; поежившись, Гаева сказала:

– Вячеслав… Я… хочу наконец сказать об этой записке.

Посмотрела на него, ожидая, что он что-то скажет, но он промолчал. Усмехнулась:

– Видите ли… Будем говорить прямо, не считаю нужным что-то скрывать. Сейчас, когда… Когда уже все ясно.

– Ясно – что именно?

Подняла глаза:

– Ну… Я долгое время была связана с одним человеком. Ну вот. А теперь наши отношения зашли в тупик. Так, что ли. Скорей всего я сделала это от ненависти. Ну, с запиской. – Провела рукой по лбу. – Наверное, я кажусь вам сейчас глупой, вздорной?

– Я еще не знаю, в чем дело.

– В очень простом. Он, этот человек, был связан с ремонтом на «Петропавловске-Камчатском». Я знала, что ремонт форпика там был липовый. Ну и… Короче, написала. И положила вам записку. Все.

– Вера, подождите. Вы говорите – ремонт был липовый?

– Этот факт вас удивляет?

– Не удивляет, но… Давайте по порядку. Прежде всего, кого именно вы имеете в виду? Кто – «он»?

– Вячеслав, при всей моей ненависти к нему… Вы понимаете… То есть, нет, теперь даже не ненависти, не то слово… Неприязни… Да, неприязни, если я сейчас назову его имя, это будет… Понимаете? – Отодвинула кофейник, вздохнула. – Это будет не очень красиво.

– Но ведь вы все равно уже все сказали? Назовите его имя, Вера.

Нагнулась, сказала совсем тихо:

– Пожалуйста, не заставляйте меня это делать, Вячеслав.

– Но почему?

Долго молчала, отвернувшись. Дернула плечом:

– Все равно ведь это имя вы завтра узнаете? Так ведь? Но назвать сейчас имя, именно имя, будет… Неужели вы не чувствуете? Хорошо, я назову, а что я буду чувствовать потом? Прошу вас, не нужно настаивать. Я не хочу. Просто не хочу. Пусть это будет прихоть, что угодно, но я не хочу. Ну пожалуйста.

Она смотрела в упор. Собственно, имя ему сегодня не нужно, завтра он узнает все имена, связанные с «липой» при ремонте форпика. Хорошо, настаивать он сейчас не будет.

– Что, вы и остальное не хотите рассказать?

– Что именно?

Он промолчал, она вздохнула:

– По-моему, сказанного больше чем достаточно. Разве нет?

– Вера, если вы могли бы рассказать что-то еще, вы очень помогли бы мне. Например, почему вы написали – «найдете золото»?

– Это же ясно. Я имела в виду деньги. Этот ремонт… он его озолотил. Понятно.

– Хорошо, понятно. Вы что-то еще знаете про этот липовый ремонт?

– Знаю только, что там были какие-то подставные фамилии – и все. Услышала об этом случайно, при разговоре.

– При каком разговоре? С кем?

– Вячеслав, это уже неважно. Не помню. Или не хочу вспоминать, разве не ясно?

Он помолчал, поставил чашку. Фифи при этом движении настороженно покосился. Решив, что с ним хотят поиграть, встал, дотронулся до ладони. Тауров отодвинул мокрый нос.

– Может быть, вы услышали что-то еще в том разговоре? Кроме подставных фамилий? Вспомните.

– Да нет. Ничего больше я не услышала. Просто после этого разговора об остальном можно было догадаться.

– О чем – остальном?

– О том, что у него появились деньги. По расходам, по подаркам и… И я больше не хочу об этом. Не хочу, все.

– На какой машинке вы напечатали записку?

Поморщилась:

– Это обязательно? На старой машинке, которая раньше стояла у нас в отделе. Вячеслав, вы действительно могли бы стать неплохим юристом. Вы изрядный крючкотвор.

– Вера, это не крючкотворство. Это точность. Насколько я помню, машинка в отделе уже не стоит?

– Машинка давно стоит в кладовке, потому что сломана. Несколько слов из нее выбить можно, вот я и выбила. Выбила, а потом… Потом тщательно все протерла, чтобы не осталось отпечатков пальцев. Вас интересует, как я положила вам записку в карман?

– Вера, вы напрасно сердитесь.

Мелодия оборвалась, она переставила кассету. Теперь музыка была танцевальной, и Вера некоторое время вслушивалась. Снова села.

– Собственно, почему я должна сердиться, ведь я сама хотела этого разговора. Я стерла отпечатки пальцев и положила записку тайком. Я не хотела, чтобы кто-то на заводе и вообще кто-то знал об этой записке. Но ведь, Вячеслав… Ведь это понятно? По крайней мере, вы – вы это поняли? Почему я не хотела, чтобы на заводе знали о записке? Поняли?

– Допустим, понял. Но поймите, Вера… Вас не должно смущать, что я так интересуюсь мелочами. Все равно, если вы не хотите об этом говорить сейчас, к этому придется вернуться. Завтра, послезавтра, но придется.

– Пусть придется. Но сейчас я об этом говорить не хочу… И… давайте переменим тему?

– Хорошо, давайте переменим тему. – Собственно, основное, что он хотел выяснить, он выяснил. Ремонт форпика был липовым. И кто-то нагрел на этом руки. Теперь уже ясно, что этот «кто-то» был одним из руководителей ремонта.

– Вы… еще посидите? – натянуто спросила Вера.

– Спасибо, пойду. Нужно кое-что сделать, да и вообще пора! Но, надеюсь, завтра мы увидимся? И договорим?

– Конечно, почему же нет. Улыбнулась. – Как меня найти, вы знаете.

Выйдя из квартиры, он мельком глянул на часы – четверть одиннадцатого. У Гаевой он пробыл чуть больше двух часов. В холле за столиком в углу на этот раз сидела женщина лет шестидесяти в черном пальто с каракулевым воротником. Она читала книгу; когда Тауров прошел мимо, покосилась.

Платежные ведомости

Утром на заводе Тауров прежде всего зашел в бухгалтерию и взял у Быховской папку с платежными ведомостями по всем закончившимся ремонтам. Именно всю папку, потому что пока знать, что именно его интересует, главбуху совсем необязательно. Сел у окна, отыскал ведомости по «Петропавловску-Камчатскому» и за полчаса выяснил, кто составлял наряды по питьевым танкам. Получалось, оформлением всех работ по форпику и табелированием по существу занимались не строитель Чернягин и мастер Ермаков, а старпом рефрижератора Разин. Деньги же за ремонт танков, по крайней мере по платежным ведомостям, получали все те же пятеро – Горбунов, Панченко, Урахов, Джорогов и Янец. Значит, именно этими людьми он и будет сейчас заниматься. Всем пятерым за ремонт питьевых танков было выплачено три тысячи двадцать семь рублей. Сумма вполне серьезная, осталось выяснить, получили ли ее те, кому она была выписана? И на самом ли деле эти деньги были выплачены за работу?

Спустившись на первый этаж, в отдел информации, Тауров открыл дверь. Гаевой не было. За вторым столом сидела немолодая женщина.

– Здравствуйте. Верочку? А ее нет. По-моему, она сегодня вообще не приходила.

– Очень вас прошу, вы не могли бы позвонить ей домой? Она мне очень нужна.

– Пожалуйста. – Вздохнув, сняла трубку, набрала номер, подождала. – Никто не подходит, подержать еще?

– Не нужно. Еще одна любезность – позвоните родителям.

Глубоко вздохнула, отвернувшись. Но номер все-таки набрала:

– Сергей Викторович? Здравствуйте, Кочнева Валентина Андреевна, с Верочкиной работы. Нет, все в порядке, просто я хотела узнать – Верочка у вас? – Долго выслушивала что-то, кивая. – Да, я и говорю, она обычно предупреждает. Да нет, она вроде ничего не оформляла. Хорошо, Сергей Викторович. Хорошо. Обязательно. Спасибо, Нине Андреевне привет. Да. Взаимно. Обязательно позвоню, если узнаю. До свиданья. – Положила трубку, – Ничего не знают. Правда, Вера им вчера говорила, будто собирается ехать отдыхать.

– Кстати, как Вера приезжает на работу? Машины у нее нет?

– Машины у Верочки нет.

– А у родителей?

– И у родителей нет. Мы с ней часто приезжаем на работу вместе. Встречаемся на Луговой, а дальше на автобусе.

– Валентина Андреевна, я очень бы вас попросил – если что-то узнаете, сообщите? Я еще позвоню.

– Конечно, звоните. Расскажу все, что узнаю.