Текст книги "При невыясненных обстоятельствах (сборник)"

Автор книги: Анатолий Ромов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 35 (всего у книги 45 страниц)

На свалке

«Газик» городского УВД, в котором, кроме водителя, сидели Рахманов, Саенко, Жильцов и Азизов, проехал минут пятнадцать по загородному шоссе и затормозил у городской промышленной свалки. Едущий следом служебный «рафик» с понятыми, представителем ГАИ и экспертом-криминалистом встал рядом. Сидящий впереди Рахманов обернулся. Посмотрел на Азизова:

– Роберт Арутюнович, здесь?

Зажатый между Саенко и Жильцовым Азизов цокнул языком:

– Гражданин следователь, я ведь не проверял. Я только слышал. Мне сказали: дело было на этой свалке. Ищите сами.

Выйдя из машины, Рахманов сразу увидел внизу, под откосом, перевернутый серебристый прицеп. Колес на нем не было. С одного бока прицеп был завален проржавевшими металлическими конструкциями. Метрах в тридцати лежала кабина, тоже перевернутая и тоже без колес. Вдоль борта тянулась надпись: «Мострансагентство». Остановившийся рядом Жильцов сказал:

– Похоже, оно самое.

– В любом случае спускаться придется, – добавил Саенко. – Так ведь, Андрей Викторович?

– Придется… – согласился Рахманов. – Понятые пока не нужны. Ну, а остальные… Давайте как-то пробираться.

Путь до прицепа занял примерно столько же, сколько проезд от города до свалки. И все же пятерка добралась до перевернутого кузова, как-то ухитрившись при этом сохранить костюмы в целости.

Остановившись, Рахманов увидел: место на задней стенке, где обычно пишется номер, тщательно замазано белой нитрокраской. Саенко постучал по белой поверхности:

– Нитрокраска… Если скрести, работы часа на два.

– Нитрокраску можно снять растворителем, – заметил Жильцов. – Шестьсот сорок шестым или шестьсот сорок седьмым. В крайнем случае, ацетоном.

Инспектор ГАИ, обернувшись, крикнул водителю «рафика»:

– Сандро! У тебя есть растворитель? Или ацетон?

– Есть ацетон! – крикнул водитель. – Нести?

– Неси! И прихвати какой-нибудь инструмент! Молоток, отвертку! Если есть стамеска, стамеску! И веди понятых!

Пока водитель добирался с ацетоном и инструментом, эксперт сделал несколько снимков задней стенки. Пришли водитель и понятые. С помощью ацетона Жильцов и инспектор ГАИ начали постепенно снимать нитрокраску. Первая открывшаяся цифра оказалась шестеркой. Вторая тоже шестеркой. После того как открылся весь номер, стало ясно: трейлер тот самый. И все же для верности Рахманов попросил проверить номера шасси и двигателя. Сошлись и они. Теперь сомнений не было никаких. Именно этот трейлер преступники девятого и десятого июля перегнали из Смоленской области сюда, в Сухуми. Предварительно убив водителя…

Весь процесс осмотра и опознания трейлера от начала до конца был сфотографирован, занесен в протокол и заверен подписями понятых.

Выбравшись наверх, Рахманов подумал: если Клюев и Шитиков будут опознаны Аракеляном и Азизовым, выявление исполнителей можно считать делом решенным. Но до определения личности Вадима Павловича, судя по всему, главного организатора преступления, еще весьма далеко.

По дороге в город Рахманов попросил завезти его в республиканское МВД. Ему нужно было срочно поговорить с важными свидетелями: Люкой, к которому Вадим Павлович приходил за информацией об Азизове, и двумя проводниками вагона СВ поезда «Сухуми – Москва», на который сел или мог сесть вечером десятого июля Вадим Павлович.

Свидетели

Габелая, в кабинете которого сидел сейчас Рахманов, тяжело вздохнул:

– Люка… Он же Ларион Рогава. Что вам сказать… Кидала [40]. Балуется машинами. В ноябре прошлого года освобожден по амнистии – отсидел два года по сто пятьдесят третьей [41]. Сейчас как будто поутих. Но вообще парнишка приблатненный. Как говорят, набушмаченный.

– Какие у вас с ним отношения?

– Люку я хорошо знаю. Он меня тоже. Вызывать его повесткой бессмысленно – не придет. Или вообще уедет из Сухуми. Ищи потом его, свищи… Приводом тоже нежелательно. Люка на привод обидится. А если обидится, ничего не скажет.

– Что же остается?

– Звонить. Звонить по всем возможным телефонам. Если застану, постараюсь уговорить. Важно, чтобы он не очень испугался…

Габелая снял трубку городского телефона. Начал методично набирать номера. Видно, полковник хорошо знал места, где можно найти Рогаву. После нескольких безуспешных попыток выяснить, где сейчас «Люка», «товарищ Рогава», «Ларион» или «Ларион Гизоевич», Габелая, услышав очередной отзыв, вдруг сказал заговорщицки:

– Люка, никак ты? Угадай, генацвале… – Несколько секунд прислушивался. – Голос знакомый? Знакомый, знакомый… Габелая беспокоит. Помнишь такого?.. Точно, Заурбек Владимирович… Бандер, бандер [42], все правильно… Да нет, батоно Ларион, ничего не случилось… Послушай, какая «академия» [43]? Сейчас объясню, зачем звоню. Надо встретиться. Для короткого разговора. Совсем короткого… Объяснить не могу. Даже приблизительно. Разговор не телефонный… Знаю, не привык к нам приходить. Если хочешь, можем встретиться где-нибудь в городе. Но пойми сам: еще неизвестно, где мы спокойней поговорим, в городе или у меня. В городе нас тоже могут увидеть… Нужно. Причем прямо сейчас… Нет, на завтра нельзя… Только учти, Люка, об этом тебя прошу я – Заурбек Габелая… Это хорошо, что всегда готов. И никто на тебя не гонит шары [44]. Честное слово. Максимум минут на двадцать… Все правильно. Второй этаж, седьмая комната. Скажешь, ко мне, тебя пропустят… Минут через сорок? Хорошо, договорились. Жду.

Габелая положил трубку:

– Слышали разговор? Думаю, придет. Ссориться со мной ему невыгодно. Услышав гудок селектора, нажал кнопку: – Да?

Голос секретарши сказал:

– Заурбек Владимирович, Тариэл здесь.

– Пусть заходит. Мы ждем.

Почти тут же дверь открылась; вошел коренастый старший лейтенант.

– Товарищ полковник, три проводника сейчас в рейсе. Нашли только одного. Который вез пожилого. В синей куртке.

– Отлично. Где он?

– Уже здесь, в приемной. Ждет. Зовут Шарабидзе Родион Чолович. По предварительному разговору, этого человека Шарабидзе помнит.

– Как насчет Юры и Жени? Выяснил?

– Выяснил. Вот… – Старший лейтенант положил перед Габелая бумажку. Здесь все их данные.

Изучив бумажку, Габелая передвинул ее к Рахманову. Рахманов вгляделся: Воронецкий Юрий Петрович. Русский, тридцать четыре года, москвич, прописка постоянная. Работает на заводе «Станколит». Серов Евгений Всеволодович. Русский, двадцать восемь лет, москвич, прописка временная, по лимиту. Работает в тресте «Метрострой». Ясно, что места работы в гостиничные карточки вписаны постояльцами от фонаря. Да и почти наверняка оба паспорта липовые. Взяты же эти паспорта были совсем не для гостиницы. А для постов ГАИ.

– Запрос в паспортный отдел сделал? – спросил Габелая.

– Сделал, – сказал старший лейтенант. – Но сами знаете, ответ будет не скоро.

– С дежурной поговорил?

– Поговорил. Она этих людей помнит слабо. Оформились они ночью. Уехали рано утром. Давно все-таки было.

– Ну что ж, спасибо. И давай своего Шарабидзе.

– Сейчас.

Старший лейтенант вышел. Человек, вошедший после этого в кабинет, выглядел лет на тридцать. У него были карие миндалевидные глаза и редкие черные волосы. Одет он был в белый полотняный костюм и кремовые туфли. Как только он вошел, Габелая широко улыбнулся:

– Батоно, прошу. Вы Шарабидзе?

– Шарабидзе.

– Садитесь, вот стул. – Подождал, пока вошедший усядется. – Родион Чолович, познакомьтесь, это следователь, Андрей Викторович Рахманов.

– Очень приятно, – сказал Шарабидзе.

– Приглашены вы сюда в качестве свидетеля. Задавать вопросы будет Андрей Викторович. Если ваши ответы будут заноситься в протокол, вас это не смутит?

– Нет, батоно.

– Тогда, Андрей Викторович, прошу.

Рахманов начал задавать вопросы. Первые ответы Шарабидзе сводились примерно к следующему: он, Шарабидзе Родион, действительно вышел на работу вечером десятого июля. Вместе с напарником Майсуром Челия они должны были обслуживать в рейсе поезд сто двадцать второй «Сухуми – Москва», вагон номер семь СВ. Никаких особых происшествий в рейсе не было. В Москву прибыли почти по расписанию, опоздав всего лишь на двадцать или двадцать пять минут, точно он не помнит. То есть к перрону Курского вокзала состав подошел около одиннадцати утра, в понедельник, двенадцатого июля.

Наконец Рахманов задал вопрос по непосредственно интересующей его теме:

– Десятого июля в ваш вагон должен был сесть мужчина лет шестидесяти, одетый в синюю куртку с металлическими пуговицами и серые брюки. В руке этот пассажир должен был держать черный чемодан с ремнями. Вы помните этого пассажира?

– Очень хорошо помню.

– Какое у него было место?

– У него было два места, пятое и шестое.

– Вы хотите сказать, он ехал в купе один?

– Один. Поэтому я его и запомнил.

– Этот пассажир объяснил, почему он один занимает целое купе?

– Объяснил. Сказал: он человек больной и пожилой. Поэтому специально взял два билета, чтобы его никто не беспокоил.

– Его действительно никто не беспокоил? Не подсаживался? Или, может быть, вызывал в коридор? Вспомните?

– Ничего такого не было. Пассажир почти все время сидел в купе. Вечером десятого я подал ему чай. Одиннадцатого днем Челия, мой напарник, по просьбе пассажира сходил в ресторан за едой. Вечером одиннадцатого и утром двенадцатого я снова подал ему в купе чай. Все. Больше мы его не беспокоили.

– Когда поезд пришел в Москву, этого пассажира кто-нибудь встречал?

– Никто. Я никого не видел. Он вышел, и все.

– С чемоданом? Тем же самым?

– Да, с чемоданом. Тем же самым.

– В пути этот пассажир разговаривал с вами или с напарником?

– Нет. Попросил принести ему еды, и все.

– Пожалуйста, опишите внешность этого пассажира. Волосы, глаза, нос, рот, подбородок. Общее сложение, рост, комплекцию.

– Волосы седые, редкие. Зачесаны набок, чтобы прикрыть лысину. Глаза не помню. Нос какой-то бугристый. Рот и подбородок – обычные. Сам не маленький. Солидный такой человек, внушительный.

– Особых примет не заметили? Родинок, родимых пятен? Шрамов, рубцов?

– Особых примет? – Шарабидзе задумался. – Не заметил.

Задав еще несколько вопросов, Рахманов понял: больше ничего ценного проводник ему не расскажет. Протянул ему протокол на подпись.

Когда секретарша сообщила о появлении Люки, он сразу же был приглашен в кабинет.

Внешне Ларион Рогава был типичным хозяином жизни: высокий, голубоглазый, с ежиком русых волос, одетый в обтягивающий мускулистый торс тонкий серый свитер и модные брюки. Еще молодой, он тем не менее уже успел обзавестись двумя резкими морщинами у углов рта, придававшими ему особую мужественность.

Войдя, Люка прежде всего настороженно посмотрел на Рахманова, явно пытаясь понять, кто это. Спросил, крутанув брелок с ключами:

– Заурбек Владимирович, я что, помешал? Вы заняты?

– Нет, нет. Давай, Ларион, проходи. Вообще, будь как дома. Вот стул, садись. Чаю хочешь? – Нажал кнопку селектора: – Калбатоно Этери, дайте нам чайничек. И три стаканчика. Разливать не нужно, мы сами.

– Насчет чая спасибо, Заурбек Владимирович, не хочу. – Люка сел на стул. – Вы сказали, есть короткий разговор. С вами? Или с товарищем?

– Со мной и с товарищем. Познакомься: Андрей Викторович Рахманов. Следователь по особо важным делам. Из Москвы.

– Чем это я мог заинтересовать следователя по особо важным делам? Да еще из Москвы?

– Ничем. Ничем абсолютно. Просто нам нужно выяснить пустяковую деталь.

– Пустяковую деталь… Что ж, слушаю про пустяковую деталь.

– Причем обещаю: о том, что ты нам скажешь, никто не узнает.

– Что же вам нужно выяснить? От меня, бедного?

– Пустяки. Масть [45].

– Масть?

– Да. Масть человека, который летом наводил у тебя справки. Об Азизове.

Люка изобразил раздумье своеобразным жестом: оттопырив щеку языком. Покачал головой:

– Не пойму, Заурбек Владимирович, о чем вы? Какой человек? Простите, но никто никаких справок у меня не наводил. Тем более об Азизове.

– Вот что, Люка… – Габелая подождал, пока поставившая на стол поднос с чаем секретарша уйдет. Наполнил стаканы, отпил из своего, снова поставил его на поднос. – Как ты думаешь, откуда мы знаем про этого человека? И про то, что он наводил у тебя справки об Азизове?

– Заурбек Владимирович, я вообще не знаю, о чем вы говорите.

– Решил отпираться. Боишься?

Взяв все же стакан, Люка посмотрел чай на свет:

– Да нет, Заурбек Владимирович, здесь другое слово.

– Какое?

– Ну а честно, вы сами бы не боялись?

– Я? А чего?

– Как чего? Ведь за это знаете, что бывает? – Пригубив, Люка поставил стакан.

– За что «за это»?

– Ясно, за что. За заклад [46].

– За заклад. Вот только за заклад кого?

– Как кого? Понятно, кого. Мы же не дети.

– Верно, не дети. Но ведь ты сам не знаешь, кто к тебе приходил, чтобы узнать об Азизове?

Люка задержал взгляд на стакане. Хмыкнул:

– Знаю, не знаю, мое дело.

– Может, это просто был черт [47], который взял тебя на гецилло [48]?

– Ничего себе черт.

– Значит, не черт? Ну тогда ты его уже заложил. Раз все рассказал Азизову.

Скривившись, Люка сделал вид, что изучает что-то в окне. Сказал, не поворачиваясь:

– Кто докажет?

– Доказывать не нужно. У нас есть протокол показаний Азизова. Хочешь почитать? – Поскольку Люка не ответил, Габелая добавил: – Точнее, ты рассказал об этом не Азизову, а Деренику Аракеляну. Чтобы тот передал Азизову. Ты ведь не хотел ссориться с Робертом Арутюновичем. Правильно?

– Ладно. – Покрутив брелок, Люка спрятал его в карман. – Ладно, Заурбек Владимирович, ваша взяла. Спрашивайте.

– Спросим. Только зря ты насчет «наша взяла». Что он к тебе-то пошел? Он же гопник [49]. Разгонщик стопроцентный [50]. Должен же он в мастях разбираться? А, Люка? Тем более, просить близец [51]на Азизова? То есть на своего же. И у кого. У тебя!

– Заурбек Владимирович, я же сказал, спрашивайте.

– Сейчас. Только вопросы будет задавать Андрей Викторович. Не возражаешь?

– Мне без разницы.

– Вы помните точную дату? – спросил Рахманов. – Когда это было?

– Точную дату… – Люка какое-то время смотрел в потолок. – Не помню. Где-то в середине мая. После праздников.

– Как этот человек вышел на вас?

– Очень просто. Утром я выхожу из дому… Да, утром…

– Не помните точно, во сколько?

– Точно не помню. Часов в одиннадцать. А он сидит около дома, на скамейке. Я на него сначала никакого внимания не обратил, мало ли кто может сидеть. Сел в тачку. Смотрю, он подходит.

– Вы сказали: мало ли кто может сидеть. То есть вы этого человека не узнали?

– Да я вообще его не знал. В первый раз увидел.

– Опишите, как он выглядел?

– Сейчас… Такой немолодой. Лысый. В смысле, волос почти нет. Беки [52]светлые. Нос ни большой, ни маленький. Кругляшком. Губы тонкие. Вроде все.

– Во что он был одет?

– Одет… Сейчас… На нем была куртка. Темненькая, «прощай молодость». С алюминиевыми пуговицами. И брюки – серые, по-моему. Рубашка то ли в полоску, то ли в клеточку. На ноги не смотрел. Но, наверное, в том же примерно роде. Все брон-ю [53]. В смысле не новое.

– Вы заметили какие-нибудь особые приметы? Родинки? Шрамы? Татуировки?

– Наколок у него нет. Родинок тоже. Шрамы… – Рогава прищурил один глаз. – В смысле шрамов, вот здесь… – Провел ладонью по правой стороне шеи. – То ли пописали [54]Пописать (вор. жарг.) – нанести ранение бритвой. его когда, то ли что. След остался. Слабый, но остался. Я как раз под ним сидел. В тачке. Ну и заметил.

– Значит, этот человек подошел, когда вы сели в машину?

– Да. Подгреб, остановился. Ну и так, с подначкой: «Люка, привет. Как жизнь?» Я сначала не врубился. Смотрю на него – что за лох. Нормально, говорю, жизнь, только вот чем обязан? Что надо от меня? Ну, а он: «Привет тебе от Додона». Я чуть не упал.

– Додон, это кто? – спросил Рахманов.

– Додон? Мой ближайший кореш. Самый ближайший.

– Додон это Гела Алексидзе, – пояснил Габелая. – В настоящее время находится в Кулунде. В ИТК строгого режима. По сто пятьдесят третьей.

– Значит, этот человек сказал, что знает вашего друга… – напомнил Рахманов. – Дальше?

– Ну я спросил его кое-что про Додона.

– Что именно?

– Да ничего особенного. Кто он есть. Какая у Додона масть. Как выглядит. Где сейчас.

– Не спрашивали, где они познакомились?

– Спрашивал. «Мы с детства знакомы». Вы же знаете: деловые об этом никогда не говорят.

– Понятно. А на остальные вопросы ответил?

– Ответил. Так, будто они братья. И смотрит на меня с улыбочкой. Я, говорит, могу еще пару приветов передать. Только, может, разрешишь сесть рядом? Я прикинул: по виду и разговору вроде деловой. Пожалуйста, говорю, садитесь. Он сел, и я сразу просек, что куда. Понял, кто это. И как вести с ним толковищу [55].

– Что же вы поняли?

– Понял, что это зычара [56]. Наикрутейший. Блатняк [57], каких в зоне раз-два, и обчелся. Знает все. Все, от и до. У меня сразу язык обсох и очко заработало [58].

– Почему? – спросил Габелая.

– А кто его знает, что он сделает. Вынет сейчас волыну [59], и где мои семнадцать лет…

– Он как-нибудь назвал себя? – спросил Рахманов.

– Назвал. Говорит: знать тебе меня не нужно, главное, я тебя знаю. Для разговора называй Вадим Павлович. И довези до аэропорта, если не трудно. Я, конечно, повез. В пути он спрашивает: знаю ли я Азизова? Мне деться некуда, ведь не скажу же: не знаю. Говорю: знаю. Тут он начал: что, куда, почему. Что за человек, есть ли бабки, не связан ли с конторой [60]. Конечно, я особо не раскалывался. Но в общем объяснил. Да и тут объяснять нечего. Азизова все знают. Крутизна [61].

– Раньше вы никогда не слышали этого имени – Вадим Павлович? Скажем, от того же Алексидзе? Еще от кого-нибудь?

– Никогда.

– Этот человек интересовался еще чем-нибудь, кроме Азизова?

– Больше ничем.

– Вы довезли его до аэропорта?

– Довез.

– К какому именно месту аэропорта?

– К площади. Там, где стоянка такси.

– Что Вадим Павлович сделал дальше? После того, как вы подъехали?

– Как что? Вышел.

– И куда пошел?

– Никуда. Стал ждать, пока я уеду.

– И вы уехали?

– Конечно. Я там ничего не оставил, в тот день.

– Он вам что-нибудь сказал напоследок?

– Ничего не сказал. А что он должен был мне говорить?

– Например, чтобы вы никому не сообщали о разговоре?

– Да нет. Сказал: «Пока, Люка. Смотри, будь умником». И все.

– У Вадима Павловича был какой-нибудь багаж? Чемодан, сумка? Что-нибудь еще?

– Когда он садился в тачку, нет.

– Больше он к вам не обращался? После этого случая?

– Нет.

– Сами вы пытались выяснить, кто это был?

– У кого?

– Скажем, у Алексидзе?

– Как я это выясню, если Додон в зоне? Сами понимаете, писать Додону об этом я не буду.

– А у других не интересовались?

Помедлив, Люка снова достал брелок с ключами:

– Да нет. Спрашивать у других – пустой номер.

– Вы сказали, это произошло в середине мая? После праздников? То есть после девятого?

– Да. После девятого. Кажется, это было одиннадцатого.

– Все же попробуйте вспомнить, когда это было точно? Может быть, не одиннадцатого, а десятого? Или двенадцатого?

– Десятого, нет. Двенадцатого может быть.

– А тринадцатого?

– Тринадцатого? Да нет, тринадцатое тоже исключено. Все же, скорее, одиннадцатого или двенадцатого.

– Какой это был день? Будний или выходной?

– По-моему, будний… Да, точно, будний. – Вздохнул: – Гражданин следователь, если нет больше вопросов, может, я пойду? Времени в обрез, честное слово.

Рахманов прикинул: мог ли Люка что-то утаить? Похоже, нет. Поэтому можно предположить, что, выяснив все об Азизове, Вадим Павлович в тот же день покинул Сухуми. Правда, поездка с Люкой в аэропорт могла быть отвлекающим моментом. Люди вроде Вадима Павловича стараются избегать услуг «Аэрофлота». Но что если Вадим Павлович все же рискнул сесть на самолет? Тогда в полетных ведомостях сухумского аэропорта вполне могут остаться его следы, которые стоит поискать. И еще очень важно, что Люка упомянул о Додоне – Алексидзе, который наверняка знает о Вадиме Павловиче больше, чем сам Люка. Прикинув все это, Рахманов сказал:

– Лично у меня вопросов больше нет. Может, у Заурбека Владимировича?

Габелая покачал головой:

– У меня тоже. Спасибо, Ларион.

– Не за что. Что, я могу идти?

– Можешь. Счастливо.

– Счастливо. – Люка подошел к двери, приоткрыл ее и исчез.

После разговора с Люкой Рахманов попросил Жильцова срочно вылететь в Алтайский край, чтобы узнать у отбывающего наказание в Кулундинской ИТК Алексидзе хоть что-то о Вадиме Павловиче. В аэропорт поехали все трое. Жильцов улетел. Рахманов же вместе с Саенко занялись изучением полетных списков сухумского аэропорта за одиннадцатое и двенадцатое мая. Увы, искали они тщетно. Выявленные в списках Вадимы Павловичи к человеку, разговаривавшему с Люкой, не имели никакого отношения, это было установлено с документальной точностью. С такой же точностью было установлено, что одиннадцатого и двенадцатого мая никто не вылетал из сухумского аэропорта по фальшивым или чужим документам. Значит, паспорт у Вадима Павловича оформлен по всем правилам, но имя-отчество, вписанное в паспорт, другое. Либо одиннадцатого или двенадцатого мая человек, интересовавшийся Азизовым, выехал из Сухуми каким-то другим транспортом.

Вечером Рахманов позвонил Инчутину, подтвердив, что завтра они вылетают в Москву вместе с арестованными Азизовым и Аракеляном. Инчутин, в свою очередь, сообщил: личность Веры Николаевны Новлянской им установлена. Все предварительные данные, сообщенные Рахмановым о Новлянской, в основном подтвердились. Сама Новлянская находится сейчас в Москве и, насколько известно Инчутину, уезжать никуда не собирается.