Текст книги "За крокодилами Севера (СИ)"

Автор книги: Анатолий Онегов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 11 (всего у книги 24 страниц)

ПОДЛЕЩИК, ПЛОТВИЧКА, ТРИ ПЕСКАРЯ И ЕРШ

Так уж повелось у меня с самого раннего детства: где бы ни жил я по летнему времени, всегда недалеко от нас была либо река, либо озеро, либо на худой случай большой дачный пруд с вытекающей из него речушкой…

Самых первых своих рыбешек увидел я возле наплавного моста через речку Полазну, на Урале, под Пермью. Ходить одному на речку мне, малышу-дошкольнику, строго-настрого запрещалось, но я все равно потихоньку убегал туда и, лежа на досках моста, как завороженный, подолгу наблюдал, как живут там, у себя в реке, небольшие рыбешки, как, опережая друг друга, ловят они хлебные крошки, которыми я их угощал, и как тут же скрываются в своей речной траве, когда я легонько постукивал по доскам моста палкой.

Следом за уральской рекой Полазной была подарена мне река Ока, чуть ниже Белоомута. Она казалась мне тогда очень большой и очень глубокой. Я еще не умел как следует плавать, а потому для свидания с нашей очень серьезной водой выбирал только такие места, где река у самого берега мелела и успокаивалась, отгородившись от главного потока частоколом озерного камыша-кугой. Здесь и пытал я свое первое рыболовное счастье, вооружившись нехитрой снастью, состоявшей из орехового прутика-удилища, из лески – простой катушечной нитки и из поплавка – небольшого гусиного пера. Вся моя снасть была тогда самодельной, собственноручно изготовленной, кроме крючка, настоящего, фирменного, шведского крючка, доставшегося мне в наследство от моего дедушки.

От деда достались мне и старинные рыболовные книги, из которых я и узнавал, где именно водится какая рыба, на какую насадку ее лучше всего ловить, чем лучше всего прикармливать, приваживать и как о том или ином обитателе подводного мира должен будет рассказать мне мой поплавок.

Ока была совсем недалеко от того дома, где и жил я каждое лето. Стоило спуститься вниз с горы, на которой стояло наше село, – вот и река.

Наверное, именно Ока больше всего и постаралась, чтобы я дальше уже не представлял себе жизни без хорошей большой воды. О своей чудесной реке детства я помнил и потом, когда посчастливилось мне жить возле самых разных северных таежных озер. И я испытывал настоящее счастье, если мог по утру, выйдя из дома или из таежной избушки, сразу спуститься к воде, наполнить ведерко этой живой, никем не испорченной водой, а там с наслаждением пить ее, настоянную на брусничном, черничном или на настоящем чайном листе.

Какое же это счастье, когда почти у порога твоего жилища ждет тебя твоя лодочка: либо шитая из тонкой доски кижанка, либо челн-долбленка, а то и просто плоскодонная посудинка! Весло в руках и ты уже на воде, в своей родной стихии.

Вот так и жил я многие годы, не представляя себе, как быть, когда рядом, поблизости от твоего дома нет никакой воды.

Честно сказать, какая-то вода не так далеко от моего сегодняшнего дома, что на Ярославской земле, все-таки есть. Это и деревенский пруд, откуда до устройства у нас водонапорной башни и брали воду на свои хозяйственные нужды все местные жители. Это и большой пруд под деревней, бывший барский пруд, некогда богатый, с чистой водой и хорошей рыбой, а теперь напрочь заросший водоем, за которым, конечно, требовался бы уход да уход. Но внимательного ухода этот пруд, устроенный, пожалуй, еще в Х1Х веке, в наше время так и не дождался: сюда являлись чаще добытчики, а не радетели, и теперь здесь можно, разве только что одевшись в непромокаемые штаны-сапоги, разыскать лишь какого-нибудь карасика-неудачника. Под такими сапогами в пруду повсюду чуть ли не метровый слой ила, но и в этой гнилой воде как-то умудряются выживать и красные, и белые караси, которые обнаруживают себя лишь во время нереста – тогда и попадаются они в сеть, что перетягивает тут кто-то по единственному в пруду более-менее чистому месту – коридору.

Можно было бы, конечно, и тут попытать рыболовное счастье – как-то пробиться на резиновой лодке через все эти заросли и попробовать половить карасей на удочку. И однажды такой поход я все-таки предпринял, увы, ничего не нашел, кроме надоедливых пиявок, которые тут же обнаруживали моего червя, насаженного на крючок, и оставил себе после этого только грустную память, как от встречи с умирающим человеком, помочь которому ты, увы, никак не можешь.

Есть километрах в двух от нашей деревни и небольшая речушка по имени Лига… Когда-то на этой речке была мельница, была запруда, был, видимо, и мельничный омут. Но все это было когда-то, а теперь речушка, бунтующая в половодье, по лету совсем съеживается в своих, придавленных сплошным кустьем берегах и местами напрочь зарастает водяной травой.

Рассказывают, что в нашей Лиге когда-то водилось много хорошей рыбы, которая приходила сюда из самой Волги (Лига – Устье – Которосль и Волга), и что и сейчас вроде бы по омутам держится и небольшая плотвичка, и щурята, и даже ельцы. Да, я наведывался на нашу речку и с удочкой, и со спиннингом в руках, мог, наверное, что-то и разыскать здесь, но вид реки, расставшейся почти со всей своей природной сутью, обмелевшей, смирившейся с судьбой, ну, никак не мог расположить меня ни к каким упражнениям здесь с рыболовной снастью.

Говорят, что еще дальше, вниз по течению, есть вполне достойные внимания рыбные места, что там вроде бы и до сих пор ведутся самые настоящие щуки… Но вот беда – весь лес на пути от нашей деревушки к реке побит, изуродован лесорубами, все пути-дороги к реке в завалах, через которые можно перебраться разве только что на танке. И поверьте мне: испытывать себя таким непроходимым бездорожьем на пути к счастливой, светлой встрече с желанной водой, ну, никак не хочется…Я почему-то привык приходить к своей реке, к своему озеру обязательно тихо, спокойно, никак не после битвы-борьбы с теми же дорогами-погибелью, оставленными после себя моими же соплеменниками… Так что и Лигу не могу я никак считать своей рекой.

Правда, как-то отыскал я чудесное место на берегу реки Устье, к которой и спешила полноводная когда-то речушка Лига. Замечательная, редкая по красоте, тихая, умиротворяющая, дорога по сосновому бору среди черничников и брусничников, которая и приводила к светлому просторному лужку над самой рекой.

Когда-то эта дорога вела к мосту через реку, но моста, видимо, не стало уже давно, и теперь о нем напоминают собой только потрепанные временем столбы-сваи, еще торчавший из воды.

Вот возле этих свай, рядом с зарослями кувшинки и попробовал я поискать свое рыболовное счастье. И река откликнулась и подарила мне веселую встречу с неугомонными уклейками. Правда, эти рыбки были здесь не слишком велики, но были, охотились за моими червями, насаженными на крючок. И я то и дело доставали из воды небольших серебряных рыбок и слышал все время, как у противоположного берега били на струе то ли небольшие голавлики, то ли малые подъязки. Здесь, возле бывшего моста, было мне так же хорошо, как в детстве, на берегу Оки, где встречал и провожал я утренние и вечерние зори, терпеливо ожидая встречу со своей «золотой» рыбкой.

Хороша река Устье возле того соснового бора, но, увы, далеко то привлекательное место от моего нынешнего дома – это опять же надо гнать туда автомобиль, воевать по пути с проселочными дорогами. Словом, и здесь на пути к счастью не было той самой тишины, вместе с которой и уходил я раньше на свидание с рекой моего детства.

Да и навещать реку Устье возле свай старого моста удавалось мне не так часто – здесь, на Ярославской земле, я волей-неволей впрягся в обычный крестьянский труд: огород, сад, пчелы, дрова, доски, ремонты и прочее, – и эти занятия и диктовали теперь мне свои условия, прочно держа возле себя.

Вот так и прошел весь прошлый год без встречи с рекой Устье, без встречи с беспечными рыбками-уклейками, без удочки в руках… Очень может быть, что и в этот год остался бы я без рыбной ловли, если бы еще с весны не поселился в нашем доме маленький, пятилетний человечек, наша внучка Лидка, которая сразу запретила звать себя Лидочкой и которая из всех путешествий по окружающим местам предпочитала только одно – путешествие к нашему деревенскому пруду.

Уж почему притягивала к себе эту девчушку именно вода, не знаю – может быть тут срабатывали в ней какие-то гены, какая-то наследственность, но только возле нашего деревенского пруда Лидка могла оставаться чуть ли не весь день. Здесь она выискивала в воде самую разную живность от водяных клопов до головастиков, а дальше, когда из головастиков появлялись крошечные лягушата, интересовалась только ими, и мне всегда стоило больших трудов уговорить внучку не таскать домой этих лягушат-крошек: мол, дома они погибнут, лучше оставить их здесь, где они и появились на свет.

Лягушата немного подрастали, разбредались в разные стороны, и тут Лидка обнаружила, что в нашем деревенском пруду водятся еще и карасики. Она тот час определенно связала этих самых карасиков с удочками, с которыми стали появляться на берегу пруда мальчишки-рыболовы, прибывшие на лето из города к своим бабушкам… Такие удочки Лидка обнаружила и у нас в доме, а там и начала доставать меня: мол, дед, пойдем ловить рыбу.

– Пойдем, обязательно пойдем, Лидка.

Но идти с удочкой на наш пруд, где с утра до вечера стоял шум и гам, мне никак не хотелось и я честно пообещал Лидке, что мы вот-вот отправимся с ней на рыбную ловлю на берег настоящей реки. А тут и случай выпал: в сосновых борах стала поспевать черника. А раз в бору черника, то мою супругу дома уже никак не удержать. Словом, собрались мы за ягодами, но только не туда, где был когда-то мост через реку Устье, а немного поближе, где ягод было побольше.

От того ягодного места, которое мы собирались посетить, до реки было еще километра два. Но это не беда: оставим нашу бабушку-ягодницу в лесу, а сами с Лидкой на той же машине к реке. Хуже, что попадем мы на реку не ранним утром, когда только и можно было надеяться в этом месте на встречу с приличной рыбой, а почти по полудню, ибо за ягодами рано утром не ехать – рано утром по ягодникам роса, а в росу ягоды не собирают – ягоды надо собирать, когда они уже примут в себя солнце нового летнего дня…Ну, да ладно, как-нибудь устроимся.

Устраиваться по части рыбной ловли мы с Лидкой начали еще с вечера. Конечно, приготовили удочку – сама-то девчушка ловить рыбу скорей всего не будет, так что удочка нужна только мне. Приготовили небольшое пластмассовое ведерочко-аквариум для рыбы. А там и занялись поиском насадки-червей…

Это лето почти все было жарким, сухим, и чтобы добыть червячков, нам с Лидкой пришлось изрядно потрудиться.

Я поднимаю старые доски и камни, давно лежавшие на земле, а Лидка, обнаружив здесь червяка, ловко ухватывает его своими крохотными пальчиками, осторожно вытягивает из норки, сама убирает свою добычу в деревянную коробочку и плотно прикрывает эту коробочку крышкой. Словом, главным добытчиком насадки для завтрашней рыбной ловли была моя внучка.

И вот наступил наш главный день. Мы оставляем бабушку Галю посреди черничных кочек, а сами на «уазике» к реке…

Машина стоит в тени под соснами, а мы с удочкой, ведерком-аквариумом для рыбы и коробочкой с червями уже возле самой реки.

А река здесь действительно замечательная…После долгого спора с неподатливыми берегами, сжимавшими с двух сторон быструю воду, река наконец выбирается из густых косм подводной травы и устало расходится широкими глубоким плесом. Течение здесь можно заметить лишь у противоположного берега – там, на неспешной струе, то и дело негромко выплескиваются в своей азартной охоте толи голавлики, толи подъязки.

У нашего же берега было совсем тихо. Здесь, почти над самой водой, навис небольшой сухой бугорок. Бугорок нам понравился, и мы, прежде чем закинуть удочку, внимательно присмотрелись к тому почти игрушечному заливчику, который оказался перед нами…

Дно заливчика было светлым, чистым, скорей всего песчаным. Слева над этим светлым дном поднимался довольно-таки густой куст куги, который почти совсем останавливал здесь тихую речную струю и отводил ее подальше от нашего заливчика, за грядку-полоску редких листьев кувшинки. Там, за полоской круглых зеленых листьев течение уже можно было различить, и именно туда, на самый край тихой струйки, и закинул я прежде всего свою снасть.

Поплавок, улегшийся было на воду, вздрогнул, приподнялся и затонул почти до самой шапочки, а затем и тронулся не спеша вслед за течением вдоль листьев кувшинки.

Я давно близко знаком, пожалуй, со всей рыболовной снастью, но все равно не устаю утверждать, что есть в нашем увлечении, в нашем рыболовном таинстве самая главная магия – магия поплавка… Вот так же, как когда-то в раннем детстве на берегу Оки замирал я, видя перед собой только красную головку перяного поплавка, так и сейчас на берегу реки Устье сидел я как зачарованный, не спуская глаз со своего сегодняшнего поплавочка… Все сразу куда-то отступило, исчезло, будто и не было никакого двухлетнего расставания с рекой, будто только вчера любовался я игрой серебристых уклеек в быстрых струях реки возле свай, оставшихся в воде от старого моста. И вот сегодня снова река, поплавочек, медленно-медленно идущий вслед за тихой речной струей. А рядом внучка, Лидка, сжавшаяся в комочек, из которого торчит только ее чуть вздернутый любопытный носик – и Лидка тоже, как завороженная, смотрит на наш поплавок.

– Видишь поплавок, Лидушка?

– Вижу-вижу, – будто отмахиваясь от чего-то не вовремя явившегося, коротко откликается мне внучка и также продолжает смотреть на воду и на поплавок.

Я возвращаю поплавок туда, откуда начал он свое первое путешествие, затем проделываю то же самое и во второй раз. И тут, когда поплавок только-только занял свое сторожевое положение, кто-то слегка качнул его и быстро повел в сторону…

Разумеется, тут же подсечка, и из воды в золотистых от полуденного солнца каплях по драгоценной посеребренной одежде явилась к нам рыбка-невеличка, поменьше моей ладони.

Подлещик, да и не просто подлещик, а подлещик-крошка… Конечно, надо бы его тут же отпустить обратно, к родителям, ну, на худой случай, подержать совсем недолго в нашем ведерке-аквариуме, чтобы Лидка с ними познакомилась поближе, но вот беда: крючок слишком далеко во рту у нашей рыбешки…

Как мог, я осторожно вызволил этот злополучный крючок и убедился, что наш подлещик уже не жилец… Лидка еще не знает об этом. Она осторожно опускает подлещика в свое ведерко-аквариум и, наверное, очень хочет погладить пойманную рыбешку там, в воде. Я не возражаю – отпускать подлещика нельзя, он все равно останется у нас. Я ничего не говорю Лидке, и она, опустив ладошку в свой аквариум, осторожно подводит ее под рыбку. Потом чуть-чуть приподнимает нашего подлещика и снова опускает его в воду.

А тем временем поплавок опять путешествует вдоль рядка листьев кувшинки: туда – обратно, туда – обратно… И еще одна поклевка. И как ни старался я, но и на этот раз мой крючок не зацепился за губу рыбки, а опять оказался у нее далеко во рту… Выходит, и эту рыбку тоже не опускать – так что у нас уже две пойманные и оставленные себе рыбки: подлещик-крошка и плотвичка, немного побольше Лидкиной ладошки.

Не знаю, что больше интересовало тогда мою внучку: поплавок, насторожившийся в ожидании очередной поклевки, или эти две рыбки в ее ведерке-аквариуме…

Нет, она не слишком беспокоила пойманных рыбешек, не очень чтобы навязывала им свою игру, но отвлечься от ведерка-аквариума, видимо, уже не могла…

Увы, по всему видно, что наши пойманные рыбешки совсем скоро заснут: они то и дело заваливаются на бок и вот так боком-боком поднимаются вверх.

– Дед, а можно их отпустить?

Я, как могу, понятней, объясняю своей внучке, что произошло здесь во время нашей рыбной ловли, и что сама рыбная ловля – это никак не развлечение.

– Когда-то люди, жившие здесь, возле этой реки, ловили рыбу себе на обед – это была, пожалуй, что, их главная пища. Вот и мы ловим рыбу, чтобы сварить уху. Если уха нам не нужна, то и ловить рыбу не следует. А ловить рыбу и отпускать – это совсем плохо. Это почти то же самое, что собирать грибы, а затем оставлять их в лесу у пенька. Или еще понятней: рвать цветы, а затем выбрасывать букеты… Нет, Лидка, если ты пошла за грибами и сорвала их, то надо нести грибы домой и отдавать бабушке – пусть она их варит, жарит. Также и цветы: если уж сорвал цветок, то неси его домой, ставь в вазочку с водой, любуйся этой красотой, не бросай на полпути к дому. И если тебе не нужны ни грибы, ни цветы, то и не рви их, оставь их там, где нашла – полюбуйся ими, запомни надолго такую встречу… Вот и мы с тобой взялись за рыбную ловлю – значит, лови рыбу хоть на маленькую уху. А если мы не хотим ухи, то просто сиди на берегу у воды и наблюдай за разными рыбами…

– Вот видишь в воде у самого берега, на дне стайку каких-то рыбок? Видишь?

Лидка недолго присматривается и объявляет мне:

– Вижу, вижу. Давай их поймаем.

– Если мы с тобой решили сварить уху, то давай попробуем поймать на уху и этих рыбок.

Рыбки, небольшой стайкой стоявшие у самого дна нашего заливчика, оказались, конечно, пескарями – да еще какими хорошими, не чета нашему подлещику-крошке. Они тут же обнаружили нашего червя и один за другим оказались в Лидкином ведерке. И тут у нас уже не возникало никаких терзаний, сомнений – мы в этот раз отправлялись на настоящую рыбную ловлю, и три толстеньких пескаря, попавшиеся нам на крючок, и стали как раз весомой добавкой к нашей и пусть совсем маленькой ухе.

Стайка пескарей куда-то исчезла. Я еще и еще раз опускал свою снасть в то место, где только что стояли эти рыбки, и только совсем потом, когда мы уже решили заканчивать нашу рыбную ловлю, нам с Лидкой попался еще один обитатель речки Устье: пузатенький, колючий ершик. Лидка осторожно взяла его в руки, рассмотрела со всех сторон и, уже не играя, не развлекаясь с ним, опустила пойманную рыбку в ведерко.

Вот так вот: подлещик-крошка, небольшая плотвичка, три пескаря и ерш – и завершили мы свою охоту-промысел, настоящую рыбную ловлю, в которой участвовала и моя внучка.

Что останется у нее после этой рыбной ловли? Будет ли помнить она свой первый в жизни поплавок возле листьев кувшинки? Запомнит ли она мой урок по части ухи и поймет ли, что развлекаться на берегу речки, потягивая только ради удовольствия живущих здесь рыбешек, никак нельзя, как нельзя рвать, а затем выбрасывать те же цветы, что весело встретили тебя на твоем пути?.. Не знаю… Но пока моя внучка сидит рядом со мной в машине и бережно держит на коленях свое ведерко, в котором везем мы бабе Гале переложенных травой наших рыбок – нашу добычу…

И конечно, баба Галя дома тут же принимается за рыбу, а там и готовит уху, и пусть только маленькую, как говорят рыбаки у нас на севере, когда рыбы для ухи в этот раз поймано совсем немного.

ВОКРУГ ОНЕЖСКОГО ОЗЕРА (путевые заметки)

Раньше я никогда не писал путевых заметок, хотя путешествовать приходилось, но почти всегда цель моих путешествий лежала дальше обычного созерцания маршрута – я стремился, как правило, к какому-то конкретному месту, событию, а потому сама дорога к цели не представляла для меня особого интереса… Так на Алтай я отправился, чтобы встретиться о Чулышманом, рекой-стихией, где когда-то имело место Царство тайменей-гигантов, а на Камчатку я стремился, чтобы встретиться с Тихим океаном и поприсутствовать при ходе тихоокеанских лососей на камчатских реках. И в прошлом я только однажды предпринял путешествие, еще не зная, куда конкретно приведет меня намеченная мной дорога…

Это была моя первая встреча с настоящим Севером. Она началась на самом юге Архангельской тайги, со станции Коноша и должна была завершиться где-то у Повенца, уже в Карелии – я должен был миновать Каргопольскую низину, выйти к Онежскому озеру и встретиться там с легендарным маршрутом, проложенным когда-то М.М.Пришвиным, подарившего читателям после этого путешествия свою замечательную книгу «В краю непуганых птиц».

Не скрою, что, планируя тогда свое путешествие, я собирался по окончанию его попытаться создать тоже что-то более-менее близкое по жанру к книгам-путешествиям М.М. Пришвина. И возможно, так оно и вышло бы, если в пути мне не светила еще одна моя заветная звезда – звезда К.Г.Паустовского, автора покорившей меня еще давным-давно «Мещерской стороны».

М.М.Пришвин и К.Г.Паустовский – для меня это два берега-направления моей собственной реки-речушки… Я мечтал, как Паустовский, найти однажды и открыть для себя и для других свою собственную «мещерскую сторону», но открыть немного поглубже, как совершал открытия новых для себя мест ученый человек – М.М.Пришвин… Паустовский был для меня всегда поэтом в прозе, а Пришвин – примером ученого-путешественника, способного приоткрыть для своих читателей самые глубинные тайны мироздания… Вот именно К.Г. Паустовский с его «Мещерской стороной» и явился очень настойчиво ко мне, когда я вслед за пришвинским «волшебным колобком» вступил во владения Каргопольской тайги и встретил на своем пути лесную красавицу-деревушку по имени Поржала.

Но не только эта встреча и память-мечта о собственной «мещерской стороне» остановили меня в моем походе – здесь, в Поржале, от пастухов, пасших скот на отгонном пастбище, я и узнал, что впереди меня ждет так называемая ненаселенка: все населенные пункты, обозначенные на моей карте, через которые и был намечен мой маршрут, совсем недавно опустели, обезлюдили – эти поселения посчитали ненужными, неперспективными и в приказном порядке вывезли оттуда все население. И теперь я при всем желании не мог во время путешествия по тайге нигде пополнить свои продовольственные запасы…

Вот так и остановилось мое путешествие в деревушке Поржала, тоже прошлой зимой оставшееся без людей – здесь я и принялся открывать неизвестную мне землю, разыскивая по тайге старые тропы, которые, как правило, приводили меня всякий раз ко все новым и новым озерам. Возле этих озер я оставался порой подолгу, ловил рыбу – видимо, здесь я был первым в местной истории рыболовом со спиннингом в руках, а там и с зимней удочкой, вооруженной мормышкой. Здесь я охотился за щуками-страшилищами, которых называл для себя "крокодилами севера". Эти щуки иногда доставались мне в качестве трофея-подарка за терпение и мужество после долгой борьбы-катания вслед за такими неукротимыми тварями в чуть живом челночке-душегубке… Здесь-то я и стал впервые оставлять на листе бумаги свои впечатления от всего увиденного и пережитого, но, увы, это чаще были рассказы, зарисовки-новеллы, но никак не записки путешественника…

Но вот теперь, спустя много лет, я все-таки попытался хоть как-то исправить свой недостаток и более-менее подробно рассказать о новом своем путешествии по нашим северным местам, которое началось у меня в позапрошлом и продолжилось в прошлом, 2002 году

Начать эти записки надо, видимо, с того, что последнее мое свидание с Севером было помечено весной 1991 года. Десять лет я не видел настоящего северного неба, не слышал северной озерной волны и за все это время, считайте, ни разу не брал в руки никакой рыболовной снасти. И вот теперь я в пути. Правда, теперь путь уже немного не тот, что в первый раз: у меня за плечами нет тяжелого рюкзака и мои руки не заняты никакой снастью-оружием. Вся поклажа сейчас в салоне моего «уазика» – буханки (скорой помощи) и передо мной не стена леса, не окрайки таежного болота, не берег озера, а шоссе Москва-Вологда…

Июль. Жара. Выехали еще в темноте, оставили сзади по раннему утру Ярославль, и я жду встречи с Вологодской землей – все-таки это уже почти Север.

Дорога до Вологды не очень впечатляет – по пути лишь какие-то речушки. Хоть у некоторых из них и весьма звучные имена, но выглядят они здесь, в своем верхнем течении, не слишком солидно, да еще жестокая летняя засуха сделала свое дело и почти совсем опустила воду в речках – по крайней мере так кажется мне из кабинки машины.

От Вологды поворот на запад, а там почти сразу же на северо-запад в сторону Ферапонтова, Липина Бора и Вытегры… За Вологдой жду встречи с Кубенским озером. Большая вода справа угадывается по мареву и облакам, собирающимся над озером. Дальше нет-нет да и проглянет сиреневым миражом сама даль водного пространства. Ищем подъезд к воде. Но карта показывает, что по берегу, возле самой воды Кубенского озера, здесь нет никаких поселений, нет к воде и никаких дорог – на карте по самому берегу зеленью закрашены то ли какое кустье, то ли деревья и среди них неуютными штрихами указано сплошное болото. Все населенные пункты в стороне от воды, на высоких, сухих местах. Наконец рискуем и по указанной на карте тропке с большим трудом пробиваемся к самой воде по старому тракторном следу…

Противоположный берег не виден, как на море – глаз останавливается только на редких лодках, будто приподнятых над водой. Лодки неподвижны – там, видимо, коллеги по рыболовной страсти… У воды после полуденной жары-пекла дышится чуть легче. Но тут на тебя набрасываются слепни. Слепней уже по дороге за Вологдой целые полчища. Следы от разбившихся слепней остаются жирными пятнами и полосами на лобовом стекле. У воды этих мучителей еще больше. Разделяться, зайти в воду и так остановиться, отдохнуть не получается. Омываешься, быстро натягиваешь на себя сухую одежду вместо напитанной потом и тут же в машину. Машина воюет с гнилой дорогой, но в конце концов вызволяет нас из заросшей болотным кустьем прибрежной полосы.

Снова шоссе. Присматриваемся, где бы остановиться, загнать машину в тень и передохнуть. Ни справа, ни слева никакого подходящего места. В Ферапонтово не заглядываем – это на следующий год именно там обнаруживаем вполне приличное место для отдыха.

Справа очень красивое озеро Никольское, большое, с живописными дальними берегами. Но эта красота в стороне от трассы – там мир, тишина и уют северного поселения. Если бы там была какая-нибудь организованная стоянка, чтобы не портить колесами автомашины сельский покос, не вмешиваться без предупреждения в чужую жизнь.

Пытаемся найти место для отдыха в Липином Бору. Спускаемся от городка на юг, присматриваемся к берегу озера Белого. То же сырое кустье и тучи слепней… Возвращаемся на трассу. Дорога идет на север. Вскоре находим съезд на сухой лужок. Здесь недавно косили, а дальше небольшая вырубка. Прижимаем машину к самому лесу, в тень, и тут же поспешно ставим палатку, чтобы слепни не забрались туда… Часа два отдыхаем и снова в путь…

Екает сердце – по карте справа от трассы уже знакомые мне по прежней таежной жизни имена: Индоманка, Кема, лесорубный поселок Мирный, который и снес под корень весь лес вокруг моей деревушки Поржала, оставив после себя мертвую пустыню, отмеченную лишь пнями да разным древесным ломьем…Вспоминать все это не хочется

Уникальное географическое состояние – Каргопольская низина, территория-водораздел между Балтикой и Северным ледовитым океаном, где как раз и жила-была когда-то моя лесная деревушка, уже в прошлом вместе со своими озерами-сокровищами, по берегам которых после лесорубного разбоя только пустые, бочки из-под солярки… Хибальское, Окштомское, Долгое, Елимское, Верхнее, Янсорское, Климовское, Погостское – это имена-память моих дорогих озер, подаривших мне когда-то на всю жизнь свой цвет, свою музыку – колдовские голоса таежной воды…

Идем вдоль Большой Индоманки, затем по левую руку река Кема. Вижу перекаты-переборы – приходит мысль о хариусах. Но нам не положено здесь оставаться – наша цель: Вытегра, а там Онежское озеро и Вознесенье.

За Вытегрой начинаем расспрашивать карту: где можно подъехать к онежской воде?.. По карте, как и у Кубинского озера, юго-восточный и южный берег моря Онего автотранспорту недоступен: здесь вдоль воды широкой полосой тоже гнилое болотное кустье.

Ночуем возле Вознесенья прямо в машине, загнав «уазик» в песчаный карьер – другого подходящего места, тем более возле воды, здесь так и не нашли,

С утра на паром через Свирь и вдоль западного берега Онего через Петрозаводск и Кондопогу к Лижме-губе. Там у меня друзья.

Летняя губа Лижма совсем не такая, как зимой – живая, говорливая от легкой волны. Узнаю остров, знакомый мне по зимней рыбалке. Вон там луда, где промышлял я когда-то онежских окуней… Сейчас на эту луду по вечерам выходят паровой лещ и паровой окунь – рыба крупная, отлично берущая на ручейника, который добывается тут же по берегу среди камней. Хорош для такой ловли и червь, но черви в Карелии дефицит. Паровой окунь не отказывается и от блесны-лепестка.

Мой друг выезжает на луду на своей старенькой байдарке. Опускает якорь и тянет, тянет из воды увесистых рыбин. За короткий срок у него целая ноша (рюкзак, заплечник) рыбы. Семья большая, но рыбы вдосталь.

Байдарку мотает на якоре из стороны в сторону, переваливает с боку на бок. Такая ловля мне не в привычку – здесь чувствуешь себя цирковым жонглером, стоящем на большом шаре, который все время кто-то упорно старается выкатить у тебя из-под ног…

На Лижме мы не задерживаемся, хотя и сманивают нас сигами. Сиги на этот раз явились вдруг по летнему времени и в большом числе. Но летние сиги – это только сетевая рыба, а мы молимся удочкам и спиннингу. Наверное, надо сразу пояснить, что паровой окунь, который исправно ловился посреди лета возле знакомой мне луды Лижмы-губы, это вовсе не из области кулинарии – паровой в данном случае не имеет ничего общего с неким паровым способом приготовления той или иной пищи. Паровой окунь – это природное явление, классическое для наших северных водоемов, когда возле озерных луд и мысов в жаркое, паркое, парное северное лето появляется вдруг и в большом количестве очень приличный голубой окунь…

Голубоватый оттенок одежды этого жителя наших северных озер объясняется прежде всего тем, что наш голубой окунь обитает в основном на глубине в отличие от своего зеленоватого собрата, с ярко-оранжевым разводом по животу, предпочитающего в качестве основного места обитания заросли рдеста, кувшинки, белой лилии и куги. Зеленый – это травяной окунь, обитающий в основном на мелководье. Такой зеленый окунь является и монопольным хозяином мелких лесных озер-ламбушек, где и в помине нет никаких глубин. И в таких водоемах обычно ни о каком паровом окуне никто не вспоминает – зеленый окунь в своих приписных угодьях есть всегда, за исключением глухого зимнего времени, и вы разыщите его тут, вооружившись нехитрой рыболовной снастью с крючком и с червем на этом крючке.

Другое дело – окунь голубой, который будто исчезает из водоема с последним весенним льдом, когда он отменно ловится и на блесну и на мормышку на лудных окатах – уйдет лед и исчезнет эта рыба.