Текст книги "Трава и солнце"

Автор книги: Анатолий Мошковский

сообщить о нарушении

Текущая страница: 4 (всего у книги 16 страниц)

– Там всегда ветер и волны, – опять сказал Вася, как о чем-то недоступном, и вздохнул. – Везде штиль, а там вечно клокочет… Ну пошли, что ль? Что здесь околачиваться? Они там всегда подолгу сидят, не дождешься.

Мальчишки по той же тропке спустились на галечную полосу и стали одеваться.

Молчали.

Одик старался не смотреть на Ильку. Да и другие не приставали к нему: понимали – не надо. Илька надел белую безрукавку, натянул штаны на сухие плавки и сказал:

– Много берет на себя! Нужны мне его указания!.. Ну ладно, ладно… Он еще узнает меня… – и вдруг резким движением руки сорвал со лба синюю ленту, скомкал и сунул в карман.

«Что это он?» – с тревогой подумал Одик. Потом вспомнил, что еще не ел сегодня, что мама с отцом давно встали, хватились их и очень волнуются. Это плохо. А есть ему, признаться, не хотелось…

До еды ли, когда здесь такие события!

Глава 8
НЕНАВИСТЬ КАТРАНА

– Ты что это разорался? – спросил Миша – Опять родичи допекли?

– Отстань.

Уперев локти в колени, Катран смотрел в море.

– А зачем курортников приволок?

– Жалко? – угрюмо спросил Катран.

– Нет. Но у таких, как он, случаются солнечные удары, а она…

– Не твоя забота, – прервал его Катран и умолк.

Насупился. Притих.

Миша незаметно глянул на него и отвел глаза.

До чего ж непривычно было видеть Катрана неподвижным и молчащим!

И еще было очень странно, что он не развивал дальше плана, предложенного им на плотике, об использовании этого круглощекого и его сестры в каких-то своих корыстных целях. Миша сразу возразил ему, и как орал, как разорялся Катран! Чуть не с кулаками лез. А тут словно язык проглотил.

Что с ним?

Утром еще, когда они спускали с камня ребят, Катран был ничего: взбалмошный, веселый, как всегда. А вот когда они стали нырять за амфорой, что-то вдруг вселилось в него. Озлился. В чем дело? День был не из удачных. Амфора лежала на слишком большой для ныряния с маской глубине и сильно вошла, словно вцементировалась, в твердое дно, и они который уже день подрывали ее лопаткой и ломиком.

– Может, рыбу половим? – спросил из пещеры Костя.

– Не надо сегодня, – сказал Миша.

Ему в самом деле было не до рыбы. Рыбу хорошо ловить, когда нечего делать и на душе спокойно.

Миша встал, вытянулся, прошелся по громадной плите и снова кинул взгляд на Катрана. По согнутой, напряженной спине его, точно Катран держал многотонный груз, было видно, что ему плохо. Но лезть с расспросами было нельзя.

Миша отвернулся от моря и, слегка пригнувшись, вошел в полусумрак и прохладу пещеры.

Это была глубокая и сухая каменная пещера, в ней они в особых нишах, задвинутых на всякий случай камнями, хранили закидушки для рыбной ловли, спички, перочинные ножи, флягу с пресной водой, закопченный котелок, в углу – дрова для костра и несколько банок консервов – свой НЗ. Мало ли что может случиться на мысу! И еще лежало там несколько книг, обернутых в целлофан, которые можно было без конца читать и перечитывать. И про себя, и вслух. Впрочем, ребята напрасно прикрывали ниши камнями: ни один человек еще, кроме них четырех да того таинственного моряка, не бывал здесь: мыс был неприступен со всех сторон. Справа – стена отвесно падала в море, даже горная ящерица вряд ли пробежит; сверху – острие гладкого носа, даже трава не смогла протиснуть в трещинки корешки и укрепиться на нем; внизу – море, и над ним козырьком нависает толстая плита, на которой сидели трое ребят; никак с воды не закинешь на нее руку, не заберешься сюда, даже если ты кончил цирковое училище. Был сюда только один путь, – слева, невидимый и сумасшедший, если разобраться, путь по стене. И только четверо сумели преодолеть его…

На стене пещеры – в стороне от трех кем-то процарапанных букв – белели огромные буквы их инициалов. Каждый собственноручно вывел их краской. А еще в пещере лежала мина, огромная пустая рожковая мина с проржавевшим корпусом, мина, которую они отыскали на берегу и втащили сюда. И хотя к ней давно все привыкли, из-за нее в пещере было тревожно, неуютно. Но с какой силой тянул их к себе этот неуют!

Почему? Может, потому, что так бешено колотится сердце, когда, рискуя свалиться в море, бежишь сюда по стене. Может, потому, что сюда не доносится визг и хохот пляжа, а ведь так хочется иногда спрятаться от суеты, от всех. А может, потому, что здесь часто приходят в голову самые неожиданные мысли и мыс, мыс Мужества, будто покачивался, как нос гигантского корабля, уходящего в главный рейс твоей завтрашней жизни.

Может… Нет, нельзя объяснить, почему так тянул к себе этот мыс.

«Ха-ха-ха!» – захлюпало, заухало, загремело под ними – это Дельфиний мыс втягивал в подводный грот под пещерой море: вода с силой рвалась в образовавшуюся пустоту, напирала со всех сторон, оголтело лезла, выла, пенилась, чтоб через несколько минут выхлестнуться наружу и снова с натужным смехом хлынуть под пещеру. Здесь всегда был ветер и волны, и в зависимости от силы напора воды море то хихикало, мелко и мстительно, то сокрушенно, потерянно охало, то бессовестно и злобно хохотало.

Да, еще вот и поэтому, из-за этих человеческих и нечеловеческих звуков, полных угроз и загадок, тянуло их на мыс.

Ребята молчали, точно Катран заразил всех странным молчанием. В нем было что-то неясное, недосказанное, горькое. Миша не любил много говорить, но это молчание стало тяготить и его.

Или он что-то не так сделал? Кого-то обидел?

– А Илька сегодня был молодцом, – сказал Миша, чтобы рассеять молчание, и вышел из пещеры. – Ведь больше половины пути прошел…

– Самого легкого, – уточнил Толян.

– Ну и что? Главное, что он решился, – сказал Миша. – Ты что, не хочешь, чтобы у нас был пятый?

– С чего ты это взял? – В голосе Толяна почувствовалась обида. – Мыс большой, и пещера большая, и на стене для росписей еще много места…

– А я думал, ты не любишь его, – сказал Миша. – Ведь он не трус, правда? И деловит, и силен. Как старался сегодня! Все время нырял и нырял. Без отдыха. Пришлось прекратить дальнейшие погружения…

«Хи-хи-хи!» – раздалось где-то под ногами.

– Силен-то он силен, – сказал Костя. – А вот насчет… Да ладно!

– Чего же у него нет? – быстро спросил Миша, надеясь понять это тягостное молчание, но Костя умолк и стал постукивать пальцем по гулкому ржавому боку мины. – По-моему, у него все в порядке.

– Может быть, – отозвался Толян.

Он сидел на краю плиты, опустив босые ноги, и море до пояса охлестывало его крепкое коренастое тело – он, пожалуй, был самый сильный и молчаливый из ребят.

– А может быть, и нет, – сказал Костя и встал.

Миша опустил голову и принялся разглядывать большого коричневого краба, недоверчиво смотревшего на него с края плиты. Все-таки он не ошибся. Что-то он сделал не так. Или им не нравится, что он терпимо относится к Ильке? Ну как они не поймут, что можно быть нервным, крикливым, даже грубым и, в общем-то, не плохим. Катрана они принимают, прощают ему взбалмошность и резкость, а вот Ильке ничего не хотят прощать… А может, они в чем-то правы?

Дующий с моря ветер, то и дело меняясь, ерошил светлые, как пшеница, Мишины волосы, старательно кидал на глаза, зачесывал набок, ставил дыбом, точно примерял, что больше идет ему.

– Понимаю, чем-то он все-таки недоволен, – медленно сказал Миша. – Все вроде хорошо, а что-то не так, чем-то мы с вами не угодили ему. Ну что вы молчите? – Он посмотрел на Костю, потом на Толяна, потом на Катрана, но они уклонялись от его взгляда. И Миша решил пойти напрямую: – Не любите его?

– Обожаем! – сказал Костя. – Ты, Мишка, зоркий, но бываешь слеп, как летучая мышь…

– Зато у нее радиолокатор внутри, – сказал Миша и улыбнулся, – ни на один предмет не наткнется ночью.

– А ты натыкаешься, – проговорил Костя, не глядя в глаза Мише.

– Хочешь, чтобы он был доволен? – спросил Толян.

– Хочу, – сказал Миша.

– Тогда отметь мелом все точки опоры на стене и потренируй его.

Лицо Миши напряглось, ярко-синие глаза прищурились и потемнели. Он начал о чем-то догадываться.

– Но это же против нашего устава! – сказал он. – Каждый должен сам найти дорогу сюда, и всякая подсказка – удар по нашей дружбе!

– Тогда не спрашивай, чем он недоволен, – сказал Толян и вдруг перекинулся на другое: – А не стоит ли поискать амфоры в другом месте? Если судно, как мы думаем, потерпело крушение у этого мыса и перевернулось, обшивка со временем прогнила и амфоры раскатились по дну. Они могут быть и в других местах…

– А разве мы там не искали? – сказал Костя.

– Но ведь эту же не отдерешь ото дна! – проговорил Толян.

– А может, вообще позовем аквалангистов, – предложил вдруг Костя, – они-то без труда достанут ее.

– Черта с два! – вдруг крикнул Катран. – Мы нашли, мы ныряем который уже день, а они…

«Хо-хо-хо!» – пробасило море, врываясь в грот, и захлебнулось.

– Обойдемся без них, – отрезал Миша.

Кое-что все-таки прояснилось: они не любят Ильку и хотят, чтобы и Миша не любил его. И не только хотят – требуют. Не грубо, конечно, не нахально, один Катран мог бы требовать нахально, но он сегодня не в настроении… Ну и пусть требуют. Они видят то, что снаружи, и многого не понимают.

Миша поглядел на море у мыса и на миг отвлекся от своих мыслей.

У мыса было глубоко, но местами из воды торчали едва заметные верхушки скал, и море там пенилось, брызгалось, кидало вверх фонтаны, точно под водой не на жизнь, а на смерть дрались два чудовищных мифических кита, наскакивали друг на друга, подныривали, рвали бока, бились лоб в лоб, но вот какое уж столетье ни один не мог победить. Потом появилось судно – длинное, узкое, на веслах, с грозным косматым Зевсом на звонкой, тугой парусине. И с кормчим на корме: бородка и тонкий плащ… Да что он, вздремнул? Ведь острые скалы у носа!.. Удар – и в судне течь. Воздух наполнился воплями, треском обшивки, плеском волн и криками гребцов… Спасся ли кто-нибудь?

Миша встряхнул головой, и все это исчезло.

– Ребята, – сказал он, – мы должны помочь Федору Михайловичу. Ведь он совсем безоружный… И еще шутит.

– Хоть бы на время выдали ему наган! – вздохнул Костя. – Он никого еще не опознал?

– Нет, – сказал Катран. – Как они злы на него! Ведь он – единственный свидетель, видевший их у магазина. И запомнил их… Что это он так поздно возвращался домой?

– Иди спроси у него, – сказал Костя. – Может, со свидания шел…

«Хи-хи-хи…» – процедил под ногами грот, точно прислушивался к их разговорам.

– И он до сих пор ходит опознавать всех задержанных по подозрению в грабеже? – спросил Костя.

– Нет, не всех, через одного! – съязвил Катран.

– А почему они в него стреляли? Он что, гнался за ними?

– Спрашивал – не сказал, – ответил Миша, – говорит, пытался задержать их… Вот и все.

– В кого же им еще стрелять было, как не в него! – крикнул Катран. – В твою бабушку, что ль? – И вздохнул: – А я, ребята, знаете, что сделал сегодня?

– Откусил у кошки хвост? – спросил Костя.

– Нет, без хвоста она мышей ловить не будет… Я вышел сегодня во двор и хлопнул о стену обезьянку.

– Какую обезьянку? – спросил Толян.

– Лилькину. Подарила мне когда-то на елку.

– Поэтому и орешь сегодня?

– Бестолочь, – устало сказал Катран, – объяснил бы, да не поймешь…

И снова ощутил в руках эту обезьянку, большую стеклянную, с шаловливыми блестящими глазами и загнутым кверху хвостом. Она была темно-коричневая, а лапки и мордочка – светлые… Он берег ее все годы. А вот сегодня он выскочил из дому во двор и хлопнул ее о стенку, и она – вдрызг. Мгновенно. И это случилось после того, как мамка погнала его за деньгами к Лильке. Пятерка нужна была позарез – в больницу к бате собралась: на билет да и купить кой-что из еды – кормят там не так, чтобы очень… У соседей хоть шаром покати, у постояльцев, которым в сезон сдавали вторую комнату, давно взяли вперед, а батю только через две недели выпишут: прободение язвы – это не шутка… Но Катран сказал мамке – нет! Хоть повесьте на первом кипарисе, а к Крабу он не пойдет, не пойдет – и точка. Времени, когда Лилька вышла замуж, Катран не помнил. Но помнил, что всегда стеснялся ходить к ним: уж слишком известным и важным человеком в их городе был Карпов. Уж слишком шикарно было в их большом доме. И сестра все реже и реже прибегала к ним – дела: сын, дом, хозяйство… Только по крайней необходимости заглядывал к ним Катран. Но когда он по-настоящему возненавидел Краба (тогда он еще не получил этой клички), так это в прошлую зиму. Мамка послала его к Лильке за швейной машинкой: машинка нужна была, чтобы сшить ему, Катрану, костюм из грубого сукна. Он явился к ним слякотным вечером – шел снег пополам с дождем. У входа в дом Катран стряхнул с коротенького бобрикового пальтеца, скорее похожего на длинный пиджак, мокрые хлопья, счистил о вделанный в деревяшку металлический скребок грязь с ботинок и вошел. Время было несезонное, и дом был непривычно тих, почти мертв. «Ну, иди, иди, чего ты», – заставил он себя открыть наружную дверь и войти в коридор. Стукнул в дверь гостиной. «Прошу!» – крикнул изнутри Карпов, и Катран вошел. Карпов, видно, давно пришел с работы, потому что был одет по-домашнему: в ярко-красной байковой ковбойке с закатанными рукавами и в мягких ковровых туфлях. Плотный, покрытый добротным кофейным загаром. Сидя у низкого столика с радиоприемником, он досадливо – оторвали от дела! – полуобернулся к нему. А пальцы его оставались на белых, как у пианино, клавишах переключателей. Видно, что-то ловил в эфире.

«Лиля дома?» – спросил Катран, поздоровавшись.

«Дома. – Карпов отвернулся от него. – Наверху… А тебе зачем она?»

«Мама просила швейную машинку».

Карпов долго не отвечал ему на это и не звал Лильку, и Катран добавил:

«Нам дня на два, не больше».

«Подожди. – Карпов выключил приемник и, во весь голос крикнув: – Виталий, позанимай гостя!» – вышел из гостиной, и его четкие шаги удалились по узкой лестнице вверх.

Катран стоял на самом пороге гостиной, и ему веяло в лицо теплом и уютом этой комнаты, с ее огромным мягким ковром, удобными креслами, красивой люстрой и пестрыми корешками книг на полках. И оттого, что все это было так непохоже на то, что окружало его дома, он чувствовал себя случайным и чуждым здесь, и что-то тихонько поползло к горлу, и начали ныть зубы, хотя все до единого были здоровы.

В коридоре бесшумно появился Виталик; Катран заслонял вход, и тот протиснулся мимо него в гостиную. И, протиснувшись, сказал:

«Здравствуй, Жора».

«Здорово», – произнес Катран и как-то глупо и не очень культурно хихикнул, потому что уж очень не был Виталик похож на его родню.

«Ты чего это?» – с грустным осуждением посмотрел на него Виталик, с ногами забрался в кресло, натянул зачем-то на кисти рук, точно ему было холодно, рукава пестрого свитерка и недовольно повел плечами.

И снова с ног до головы окинул Катрана и остановил глаза на его ботинках. И долго не подымал их. Катрану вдруг стало противно от всего этого. Он тоже глянул на свои ноги и увидел, что сильно наследил. И с его пальтеца капало на паркет. Катран молча вышел на крылечко и снова стал вытирать ноги и отряхиваться. А когда вернулся, опять напоролся на глаза Виталика, и они тотчас скользнули с его лица на ноги. «Вот гад!» – подумал Катран.

Вверху между тем послышались негромкие голоса – Лилькин и Карпова. Вдруг Катран почувствовал духоту и липкий жар. На него накатывало. В этом стоянии в дверях и ожидании было что-то унизительное. Молчать больше не мог.

«Ну, как живем?» – развязно спросил он.

«Да так… – Виталик хмуро посмотрел на него. – А ты?»

«А я прекрасно!» – чуть не крикнул Катран.

В глубине его что-то стало твориться. Шириться. Лезть наружу. Он смотрел на аккуратненько причесанную головенку Виталика, на его серьезненькие глазки, и в душе вдруг тяжело заворочалось подозрение: Карпов вызвал Виталика не просто так, не для того, чтобы «занять гостя» – какой он гость! – а для того… Да, да, для того, чтобы он, Катран, не упер чего у них…

Гады! Надо уйти, убежать отсюда.

Но Катран, сжав в карманах кулаки, стоял и ждал, только стоял уже не на пороге, а в коридоре, у самых дверей. Ненависть с каждой секундой росла, тяжелела, царапала его, скрипела в нем.

Наконец сверху раздались шаги, и вниз спустились Лилька и Карпов.

Она приветливо, по-родственному – это она умеет – улыбнулась ему.

«Привет, Жора… Что ж ты не раздеваешься?»

«Я на минуту», – выдавил Катран и уставился в книги на стене.

«А ты донесешь машинку? – спросила Лилька. – Может, мама у нас пошьет?»

«Донесу».

«Ну конечно, донесет, – поддержал его Карпов. – Чтобы такой молодец да не донес! Небось мускулатурка – во! Дай-ка пощупать».

Катран и с места не сдвинулся.

«Не хочет, чтоб мамка заходила, – понял он. – Карпов ведь терпеть не может нас за то, что мы простые, и еще за то, что нас слишком много».

«Даете или нет?» – спросил он, готовый рвануться с места.

Лилька побежала в другую комнату, а Катран тяжело молчал в дверях.

«Как будто самим купить нельзя, – сказал вдруг Виталик. – Пить меньше надо…»

У Катрана сорвались сжатые челюсти, но он тут же подобрал их и водворил на место – сжал.

Лилька поставила перед ним на стул машинку в полированном футляре и опять посокрушалась:

«Ну как же это так: раз в год придешь, а и не разденешься? Хоть чаю попей… А?» Катран поднял и поудобней обхватил руками машинку.

«У нас и торт остался «Подарочный». Поешь? Ну тогда маме хоть снеси кусок. Я заверну…»

И здесь у Катрана сорвались и запрыгали челюсти.

«Нам не нужны ваши объедки! – Он плечом двинул дверь и быстро пошел по коридору. – Сволочи! Крабы!»

Через день мамка вернула им машинку (Катран донес ее до калитки – дальше несла сама) и, конечно же, извинялась за его невыдержанность. Нашла перед кем! Как будто их чем-нибудь прошибешь. Ведь только месяц назад их дедушка встретил Лильку в гастрономе, подошел, как человек, про здоровье спросил, про сына ее, Виталика. И ничего не просил. Дедушка у них старенький и по дряхлости лет может иногда попросить, а здесь – ничего. Так она, сестра, сама стала жаловаться ему, что с деньгами у них туговато, что забор не чинен и подохло два индюка, а эта ихняя Пелагея только объедает их. Дедушка – на что уж негордый человек! – махнул рукой и ушел. А ведь мамка говорила, когда Лилька кончала десятый класс, добрая была, простая, улыбка с лица не сходила, и все вокруг говорили мамке: «Счастливая ты, Евфросинья, какая девочка у тебя!» Такой красивой, как Лилька, не было на их улице. Другие поступали в школу медицинских сестер, или шли в официантки, или на кондукторшу автобуса учились – это проще всего! А Лилька решила в МГУ подать, и не на какой-нибудь там биологический или юридический, а на мехмат – механико-математический факультет! И уехала в Москву, и провалилась там: каких-то два балла недобрала – вот же не повезло. Вернувшись в Скалистый, устроилась в киоске по продаже сувениров; и когда возле нее не толклись покупатели, а толклись они почти всегда, когда и товара-то нового не было, она зубрила физику – на будущий год готовилась поступить. Иногда она жаловалась мамке: «Ох, как бы снова не срезаться… Что тогда делать буду? Кем устроюсь? Не билетики же мне отрывать в автобусе, не бегать по больным с уколами», – и тонкие губы ее высокомерно кривились. «И это дело, – утешала ее мамка, – не всем же быть профессоршами…» – «Нет, мама, нет, – твердила Лилька, – не по мне это, не хочу…» И здесь ее крабья клешня – рраз! – точно напополам перерезала…

И сегодня мамка погнала его к ней за деньгами, и он хлопнул эту обезьянку – замечательного зверька с умными глазами – об стену! Как будто она была в чем-то виновата… И когда спало напряжение дня – ныряние и дорога по стене, он вспомнил обо всем. Все свои унижения… Но разве могли понять это мальчишки?!

– Лилька была хорошая, – сказал Катран, – и оставалась бы хорошей, если бы не Краб.

– Возможно, – заметил Костя, – наш Володька с ней в школе учился, тоже говорит, девочка была – во! Гимнастка и плавунья.

– Пловчиха, – сказал Толян.

– Ну пловчиха… Только с соревнований по плаванью сбегала, если соседние школы выставляли сильный состав…

– Враки! – резанул Катран. – Сильней ее пловчих не было! И красивей… Теперь тебе ясно, мечтатель, – крикнул он на Мишу, – почему я хочу привлечь к этому делу того пузатого с сестренкой? Они помогут мне отомстить Крабу! Они будут нашими разведчиками в его штаб-квартире! По их знаку мы нападем на Краба…

– И нанесем некоторый ущерб его богатству? – иронически спросил Миша.

– Да! – Катран кричал в такт словам и махал своими черными кулаками.

– Свернешь головы индюкам?

– Сверну!

– Айву с абрикосами оборвешь?

– Оборву!

– Клубнику вытопчешь?

– Вытопчу! – Катран рубил кулаком воздух.

– Ты уже, кажется, пробовал?

– Теперь мы лучше подготовимся! Краб очень хитер и осторожен, у него везде спрятаны лампочки, и при малейшем шуме в саду он включает свет, но мы ликвидируем эту систему…

– Ребята, пора назад. – Миша встал, размял замлевшие от сидения ноги и поправил треугольник красных плавок. И когда они шли по пляжу, сказал: – Ты только напортишь всем, надо не так. Сейчас не пещерный век…

– А как надо?

Миша промолчал.

А когда они вошли в городок, сказал:

– Для охраны Федора Михайловича, если чуть что – выставим посты.