Текст книги "Трава и солнце"

Автор книги: Анатолий Мошковский

сообщить о нарушении

Текущая страница: 13 (всего у книги 16 страниц)

Часом позже Аверя рассказал ей, как все было. Возбужденный, обрадованный, посверкивая глазами и почесывая кудлатую голову, Аверя стоял у бревна – сидеть он не мог – и говорил:

– Только ты, Фимка, скрылась, мне не по себе: как бы не ушел! Конечно, и мы с Акимом могли бы попробовать задержать, да вдруг у него оружие?! А он ходит себе, ничего не подозревая, и щелкает оборонные объекты. Гад! Мы его выведем на чистую воду! И его дружка надо проверить, и этих, в купальниках, которые на желтых подушечках лежали, их тоже надо…

– Как это его звали? – спросил Селька. – Помнишь, ты с ним…

– Да ничего я с ним… Ругался, и только. Все насмехался, гад, над нашим Шарановом: грязные канавы, вонища и как только вы тут живете, среди комаров и змей? Уходили бы…

– Куда уходили? – резко спросил Аким. – Неужели он так и говорил с тобой? А мне помнится…

– Еще хуже говорил. Все маскировался. То спросит, Румыния ли на той стороне, то начнет уверять, чтоб я ничего плохого не думал, что он не шпион, а очень даже преданный человек… Буду я помнить имя такого? Ничего не помню!

– Дурак он, вот кто! – отрезал Аким. – Настоящие шпионы – они поумней и не будут так открыто фотографировать местность, и никаких объектов здесь нет…

– Тебе завидно, что не ты первый заметил его? Да? Ничего, не бойся, я не жадный. Все мы заметили его по-равному: я, ты и даже Фима…

– Почему – даже? – спросил Аким. – Она что, полчеловека?

– Полтора! – крикнул Аверя и рассмеялся.

Фиме не понравился его смех.

– Пойдем проверим: забрали других или нет? – предложил Аверя.

Ребята ринулись к пляжу, где стояли автомашины и палатки туристов. Палатки и «Москвича» пограничники не тронули.

– Палатки-то на месте, а вот как их содержимое? – улыбнулся Аверя.

– А ты бы хотел, чтоб их всех арестовали? – спросил вдруг Аким.

– Да что ты! Жалел бы их, слезки проливал бы! – передразнил его Аверя.

– Может, они хорошие ребята, а ты…

– Дай бог! – вскричал Аверя.

Его стал злить глупый спор, где все было так ясно. Аверя вообще, насколько помнила Фима, не очень-то любил споры, особенно с таким человеком, как Аким.

– А я б хотел, чтоб они оказались нашими людьми, – сказал Аким, – и это было бы лучше всяких там наград за поимку и…

– Дам в рыло! – вспылил Аверя. – Поговори еще у меня… Я, что ли, за наградами стремлюсь?

– А кто тебя знает. Вон сколько знаком с тобой, а так и не раскусил, что ты за человек… к чему стремишься…

Фима с неприязнью посмотрела на аккуратно зачесанные назад волосы Акима и остроносые туфли фабрики «Буревестник», – он покупал их при ней в обувном магазине за семь рублей. Неплохой вроде парень, а воображает. Ходит в рубахах навыпуск, как приезжие, точит, как червь, книги и уж думает, что можно оскорблять таких ребят, как Аверя.

У Фимы с Акимом всегда были приятельские отношения: с ним и о новых книгах можно поговорить, и о кинофильмах, а сейчас она не сдержалась.

– Не дери, пожалуйста, нос! – крикнула она и отошла за Аверину спину, хотя знала, что Аким с девчонками не дерется. – Он за границу болеет, а не за награду. Сам, наверно, мечтаешь…

«Куда меня понесло! – ужаснулась она. – Ведь все не то говорю!» Даже Авере не понравилось, как она себя вела.

– Прекрати! – Он дернул ее за кофту.

– Тоже мне подпевала! – резанул Аким. – Прячешься за его спину?

Фиме стало жарко и стыдно. Даже пот выступил меж лопаток. Она не нашлась, что ответить. Только крикнула ожесточенно:

– Дурной ты!

Как назло, у пляжа появилась Алка – из девчонок только Фима и Настя Грачева были в отряде.

– Опять Фимка ругается?.. – сказала она. – Грубая, не может без этого… Ну, как ваш улов?

– Одного диверсанта точно и троих под сомнением, – желчно проговорил Аким.

Алка сделала испуганные глаза:

– Мальчики, это правда?

– Это ты вчера им глазки строила, – сказал Аким, – этим туристам?

– Они диверсанты? Это ужасно!

– Заданий от них не получала? – Аким с ухмылкой косился на Аверю.

Алка побледнела, голубенькие глаза ее в черных ресницах замерли, рот приоткрылся.

– Кайся, – проскрипел Аким.

– Дам в морду, – повторил Аверя. – Не трожь ее, она не виновата.

Фима молчала в сторонке и не могла собраться с мыслями и чувствами, нахлынувшими на нее, – так все было сложно и запутанно: ей был неприятен Аким своим отношением к Авере, но с Алкой он вел себя как нужно; с другой стороны, в словах о диверсантах был удар и по Авере. Аверя хороший, но почему он вступается за Алку?

Ничего нельзя понять! Что за штука – жизнь: в хорошем есть и плохое, а в плохом – хорошее; и все это так перемешано, что не так-то просто отрезать ножом, отделить одно от другого. Это в кишмане – рыбьих кишках – нетрудно отделить пузырь с желчью, чтоб все мясо не испортить, а в жизни…

От реки с котлом, наполненным водой, прошли мимо них две девушки в ситцевых платьицах. Лица их показались Фиме знакомыми.

– Куда это Левка запропастился? – спросила одна – Два часа, как пропал, сказал: «Не спится, пойду погуляю», – и нет.

– Вернется. Верно, набрел на что-то.

Девушки скрылись в огненно-красной палатке.

– Съел? – бросил Авере Аким.

– Это еще ничего не значит. Может, они и невиноватые, а один он и скрывает от них…

Фима вдруг хватилась, что пора домой: явилась вчера поздно и убежала тайком ни свет ни заря, когда все спали, чтоб мать не могла запретить ей уйти сегодня из дому.

Потом Фима вдруг вспомнила про бабку Матрену и про Авериного подшефного деда, которому тоже надо помочь. И побежала не домой, а к нему. Часа два таскала воду, мыла полы, сдувала пыль, бегала в магазин за хлебом и едва даже не столкнулась с матерью.

Перед тем как идти домой, решила искупаться. Добежав до реки, сбросила платье и готовилась уже нырнуть с мостков, как вдруг услышала голос Авери.

– Слабо, говорите? А вот смотрите…

Послышался плеск. Фима выглянула из-за кустов, росших у подножия корявой, полуразвалившейся от старости вербы, и увидела…

Нет, в это нельзя было поверить! На кладях на корточках сидел тот самый, в очках, тот самый, длинный, обнаруженный Аверей за неположенной съемкой, и, опустив вниз руки, смотрел на то место, где только что был Аверя.

Вот Аверя шумно вынырнул и поплыл к берегу, держа в руке, поднятой над водой, рака. Рак был крупный, яростно работал клешнями и всеми ножками, а Аверя хохотал.

– Ловите, Лева! Здесь обрыв, а в нем полно их нор… Хотите, еще поймаю?

– А не искусают тебя?

– Надо уметь брать их: за спинку – и тогда ничего, не дотянутся клешнями.

– Ну поймай еще трех: преподнесем Аркашке и двум нашим дамам как подарок от тебя… Не возражаешь?

– А чего? Не.

Аверя стал нырять, выбрасывая из воды ноги. Вода вокруг бурлила, пенилась, и Фима представила, как его пальцы скользят по срезу обрыва, влезают в норки, ощупывают их и, почуяв рачью спинку, берут за шершавый панцирь.

На этот раз Аверя вынырнул с двумя раками. Лев заворачивал их в носовой платок, а Аверька, дрожащий от озноба, посиневший и готовый, снова нырнул.

– Ну как, не напужались? – спросил он Льва, когда одевался. – А на заставе не выговаривали?

– Было… Неприятно, да что поделаешь… Не знал, что у вас здесь так строго.

– Очень. – Морщась, Аверя стал причесываться.

– Обошлось. Теперь умнее будем… А в общем, они неплохие ребята, даже пленку вернули, вырезав несколько кадров.

– Интересно, – вздохнул Аверька и посмотрел на шевелящихся в платке раков. – Раки – что! Теперича у нас никто их не промышляет, мяса у них кот наплакал.

– Ну, это ты брось – первейшая закуска под пиво.

– И под наше вино идет, – с видом знатока сказал Аверя, – да все равно это не промысел. Так только, для забавы. Хотите, я свожу вас на Крымское гирло? Бредешок захватим, будьте здоровы сколько рыбы наловим!

– А застава разрешит?

– А чего ей? Все по-законному оформим, лодку отмечу у причальщика в журнале, и порядок.

– А когда?

– Хоть завтра. Правда, лодка безмоторная, да это недалеко.

– Прекрасно, – сказал Лев. – Ты изумительный парень, Аверьян! А наша компания вместится в лодку?

– Запросто. Я еще Власа захвачу, чтобы с другой стороны заводил бредень, и Ваньку – этот пугать и воду баламутить будет.

– Давай и ту девочку возьмем, – сказал вдруг Лев, – ну, у которой дома жизнь нелегкая, родители религиозные.

Фима вся напряглась.

– А, это Фимку? А зачем она нам сдалась?

– Мне хочется с ней поговорить… Ты у нее дома бывал?

– Мильон раз! Старый дом у них, плохой, стены едва держат иконы.

– Позови ее, пожалуйста.

– Хорошо. Будет кашеварить… Мы такую юшку соорудим – закачаешься.

– Вот и хорошо. Можешь сейчас же прийти за ластами и маской. Через день вернешь.

Они ушли, а Фима так и осталась стоять возле развалистой вербы. Что ж это получается – то крыл его последними словами, то раков для него ловит, роется в иле… И зачем это еще она, Фима, тому потребовалась? Даже купаться расхотелось Фиме. Она оделась и быстро пошла к дому.

Глава 5
БЕЗРЫБЬЕ

Лев забрался в палатку.

– Влезай, не стесняйся, – донеслось изнутри.

Аверя просунул голову, влез и присел на корточки. У стенки на надувном матрасе в одних трусах посапывал Аркадий; другой матрас, очевидно Льва, пустовал; на ящичке стоял приемничек в кожаном футляре с ремешком, – однажды на пляже Аверя уже слушал музыку. Тут же лежал рюкзак и валялись ласты с маской и трубкой.

– В этой – мы, в той – женское общежитие. – Лев хлопнул по пустому матрасу, приглашая Аверю присесть.

Аверя присел и зевнул от волнения: никогда еще такие люди не оказывали ему столько внимания.

– Слушай, друг, – Лев улыбнулся, – ты вчера что-то хотел рассказать про ваши церкви и попов, а потом не успел. Прошу. – Он протянул Авере пачку с сигаретами. – Надеюсь, куришь?

Нельзя сказать, что Аверя очень уж курил. Мог даже через нос дым пускать. Но до конца не пристрастился к курению: большого удовольствия оно ему не доставляло.

– А как же! – Аверя потянулся к пачке, хотел лихо вытащить одну, но, как назло, цеплялись сразу три. Он повлажнел от неловкости: у Льва, верно, рука заболела, пока Аверя отделял от трех одну.

Лев был очень вежлив, держался с ним как с равным: поднес горящую спичку вначале ему, потому прикурил сам.

– Слушаю.

– А чего там говорить… Работали две церкви старообрядческие, одну недавно закрыли. Почему? Небольшой городок, а две церкви метрах в трехстах друг от друга и одинаковые, только что названия разные: одна – Никольская, вторая – Рождественская. Ни к чему вроде держать обе. Нецелесообразно.

Лев улыбнулся краешками тонких губ. Он развалился на матрасе, пускал в потолок струи дыма и внимательно слушал. Его длинные ноги, туго обтянутые синими тренировочными брюками, с резинками у щиколоток и на поясе, свешивались, потому что на кончике матраса примостился Аверя. Горбоносое смуглое лицо Льва, досиня выбритое, четкое и напористое, с твердыми губами, все время было повернуто к Авере.

– Ну-ну, это очень интересно…

– Одну, значит, и прикрыли, сам епископ наш согласился, и батюшка обещался сдать ключи, сдать всю церковную утварь в епархию. А у нас церкви – будь здоров!..

– Она внутри была такая же, как и Никольская? – перебил Лев.

– Пожалуй, почище. Бывали в Никольской?

– Захаживали. Ну-ну, дальше.

– Обещался, значит, сдать всю утварь, а колокола, как по закону полагается, должны перейти государству на цветной металл…

– Скажи, а иконы там были?

– Видимо-невидимо, и очень старые, писанные, сказывают, настоящими художниками и еще в древности. На некоторых и Христа-то с богородицей не увидишь – сквозь гарь и копоть едва пробиваются. Едва выглядывают из потемок, как живые.

Лев задрыгал ногами и скосил глаза на Аркадия. Тот все еще спал, слегка посвистывая и отдуваясь. Кожа на полноватой шее под круглым подбородком собралась складками – в таком положении Аркадий казался просто толстяком.

– Ну, и что дальше?

– Уйма недовольных было.

– Еще бы!

– Особенно старики. Даже делегацию специальную командировали в Москву на Рогожскую, в епархию, к главе нашей церкви, чтоб помог. Кучу денег собранных проездили, а ничего не добились: архиепископ не поддержал. Горсовет решил пустить закрытую церковь под какое-нибудь помещение, под склад или что другое, а они ключей не дают. Знаете, какие у нас старики из церковного совета?

– Какие?

– Неподступные. Да и другие дедки не хуже их. Липован за стол не сядет не перекрестившись, стакан воды в киоске не выпьет, мимо церкви не пройдет… Да что там «мимо» – купола издаля увидит, и сама рука тянется ко лбу…

– А ты-то рад, что закрыли?

– Мне все равно: что была, что нет… Бог мне не мешает. Правда бабушка стала как больная, все охает и ахает по Рождественской, отца Василия жалеет. Любили его все, а епархия отправила его в соседний городишко Плавск. А этот, который остался, хочет его со свету сжить…

– Что ты говоришь! – воскликнул Лев и ударил себя по коленям. – Не думал, что такие страсти могут кипеть в вашем городке! И главное, среди кого – среди самих служителей культа… – И, сказав это, он вдруг так громко засмеялся, что Аркадий зашевелился и перестал посвистывать.

Он полудремал: одна рука его сгоняла надоедливую муху, что садилась то на плечо, то на грудь, безмускульную и рыхловатую, поросшую золотистыми волосками.

– А вы думали! – сказал Аверя, польщенный, что его слушают с таким интересом. – Батюшка из Никольской, отец Игнатий, вообще хотел отделаться от нашего, от отца Василия, писал на него, что он венчает дальних родственников, а это по церковному закону не положено, что… Ну и много там всякого.

– И сняли его?

– Нет. Народ отстоял. Стал отец Василий служить в Плавске, а к нам приезжать на службу только по воскресеньям.

– А служат оба в одной и той же церкви?

– Ну да.

– Ой и смех! Аркадий, да проснись же ты, соня! – Лев зажал ему пальцами нос; Аркадий замотал головой и открыл глаза. – Здесь такое рассказывают, а ты дрыхнешь!

Аркадий сел и стал тереть заплывшие со сна глаза.

– Скажи, – спросил Лев, – а почему закрыли именно Рождественскую?

Аверя напрягся, по лбу побежали морщины. Ах, как хотелось ответить и на этот вопрос!

– В точности сказать не могу, но думаю, потому, что Николай-угодник является покровителем всех моряков. Ну, а всякий рыбак – моряк, вот он и помогает нашим рыбачкам. Потому и оставили Никольскую.

У двери раздался женский голос:

– Можно? – И тотчас всунулось полненькое личико с челочкой на лбу – Вера. – Ого, у вас гости… Пошли, ребята, поедим в чайной, спиртовка что-то забарахлила.

– Я не против, – сказал Лев. – А вы знаете, куда мы завтра отправляемся? Не отгадаете. Не буду мучить. На рыбалку. Аверьян зовет. Вот дунайскую юшку отпробуем!

– Прекрасно! – Вера принялась рассматривать ногти. – Как быстро лак слезает…

– Ну забирай ласты и прочее, – сказал Лев, – только смотри потуже на ногах затягивай, а то потеряешь в реке.

– Будьте спокойны.

Туристы стали готовиться, а Аверя, сам не зная почему, все не уходил. Он стоял между двух палаток – ярко-красной и зеленоватой – со снаряжением для подводного плавания, завернутым в оберточную бумагу, стоял и чего-то ждал. А когда все пошли в город, пошел за ними и он.

Они были хорошо и модно одеты: у девушек – открытые цветастые платья, у парней – легкие светлые рубахи навыпуск, узкие брюки и сандалии на босу ногу.

На боку у Льва болтался «Зоркий», у Веры – маленький приемничек; из Москвы передавали последние известия. Аверя шел за приемничком и отчетливо слышал каждое слово.

Чувствовал себя Аверя очень хорошо. Приятно было идти в компании этих ярких, по-столичному одетых туристов, разговорчивых, веселых, которые могут ценить дружбу даже таких мальчишек, как он. Ему очень хотелось оказаться нужным, показать им что-то, предостеречь от чего-то, направить куда-то.

– Поймай-ка Бухарест, – попросил Аркадий, – до него отсюда рукой подать, в Москве не берет.

Вера стала медленно двигать красный диск на передней стенке. Передача наплывала на передачу: четкий мужской голос вдруг разбавлялся грустной музыкой, музыка сменялась свистом и грохотом джаза, а из джаза рождался быстрый, огненно-легкий веселый марш.

– Стоп, – сказал Аркадий, – законсервируй.

Они шли вдоль опустевших полдневных ериков, с распластанными на поверхности лягушками, шли под лязг медных тарелок, под ошалелые стуки барабана и переливы кларнета. Из одной калитки высунулся стриженый малыш и тут же в испуге убрал голову. Бородач, сидевший у кладей на лавочке спиной к дощатому заборчику, поднял на них мутноватые глаза, полные хитрости и лукавства, и провожал их глазами, пока компания не скрылась.

По дороге уточняли подробности завтрашней вылазки.

– Хотите, я возьму еще Алку, – предложил Аверя, но, вспомнив, как она критиковала на пляже его длинные трусы, пожалел.

Спас его Лев:

– Пожалуй, не стоит. Девочка она симпатичная, но, как мне кажется, не ахти как… – Он повертел указательный палец у лба. – Верно?

Аверя не совсем понял, что хотел сказать Лев, но, чтоб не показаться малосообразительным, кивнул:

– Точно… Не ахти.

Шедшие впереди девушки рассмеялись, и Аверя был вне себя от гордости.

– Только Фиму не забудь прихватить.

– Что вы, она такую юшку варит! Я на что уж рыбак, а и то три раза после оближусь.

– Скажи, а отец Василий живет в Шаранове или переехал в Плавск? – спросил вдруг Лев.

Этот вопрос немного удивил Аверю.

Странно, что Лев так интересуется религией. Точно третьим хочет вступить в борьбу двух батюшек за приход в Никольской церкви…

– Здесь… Хотите, покажу его дом?

– А это недалеко?

– Рядом!

– Ребята, я сейчас. – Лев быстро зашагал за Аверей по поперечному проулку.

А сзади раздавались иронические возгласы Аркадия:

– Честное слово, братцы, он с ума сойдет от них: с севера привез – мало, Смоленщину обшарил – мало…

«Чего это ему все мало?» – подумал Аверя, подводя Льва к поповскому дому. Он был такой же, как и все рыбацкие дома, может, более щеголеватый, со свежей белизной стен, с более затейливыми наличниками и новеньким – ни трещинки, ни зазубринки – шифером на крыше…

Возле чайной Аверя спросил у Аркадия:

– Из чего, вы думаете, этот дом?

– Как – из чего? Из камня. – Аркадий окинул взглядом прочный двухэтажный дом с большим и вполне современным обувным магазином внизу: обувь стояла на полках по размерам, и отдельно – мужская, женская и детская. Авере уже покупали полуботинки в мужском отделе.

– А спорим, что нет?

Немало шоколадин и поллитров было проспорено новичками из-за этого дома. Аверя тоже решил огорошить новых знакомых и блеснуть мастерством местных строителей.

– Нет, – сказал он.

– Из чего же тогда? Из дерева?

– Нет.

– Я больше и материала-то не знаю, из чего можно строить… Ага, из железобетонных конструкций.

Аверя покачал головой:

– Из камыша да ила.

Все шло как по-писаному. Лев разбил пари. Спорили на баночку черной икры. Потом в вестибюле перед лестницей вверх, где помещалась чайная, Аверя отломал от беленой стены кусок ила, – и все увидели камышовую стену: желтые стебли были пригнаны плотно, один к одному, – и победоносно улыбнулся.

– Ай-яй-яй! – вскрикнул Лев. – Вот так ил, великий ил… Да здравствует ил – первооснова жизни на земле!

Все четверо громко захохотали; не удержался и Аверя.

– С меня, – сказал Лев и подмигнул Авере, – хорошая будет закуска!

Аверя еще громче засмеялся.

Первым движением его было пойти за ними, он даже сделал несколько шагов по лестнице, но потом решил – неловко: денег у него нет, а смотреть, как они едят, нехорошо. Подумают, набивается на еду.

Аверя вышел наружу в тень, под акацию. Ждать пришлось долго; он присел на тротуар – Центральная улица была асфальтирована. Аверя прислонился спиной к стволу и поглядывал на двери чайной – скоро ли? Кто-то тронул Аверю за кончик уха. Не оборачиваясь, он схватил кого-то, стоящего за спиной, и поймал тонкую руку.

– А, Фимка, – сказал он чуть разочарованно. – Завтра едем рыбалить. Собирайся.

– Не хочу, – ответила Фима.

Аверю словно ударили по голове.

– Что-о? Повтори-ка!

– Не поеду.

И он увидел, что лицо у нее не такое, как всегда, когда она продавала семечки, когда встречала его у ериков. Оно было решительное. Как на Дунайце, когда она прыгала с лодок или плавала. Но не было сейчас той веселости и азарта в ее раскосых, отчаянно прорезанных глазах. Они были холодны и неласковы.

Редко видел ее такой Аверя.

– Фимочка, ты нам очень нужна… Не сердись на меня – ни пальцем, ни словом больше не задену… Ну?

…Фима поехала. Явилась она нарочно с опозданием. Все на причале и в лодке уже ждали ее – четверо москвичей, Влас и Ванюшка из пятого класса, веснушчатый, как ствол орешника, рыжеватый малый, предназначенный пугать рыбу, загоняя в бредень. И лодка уже была оформлена как нужно у причальщика: в лодочном паспорте – школьной тетрадке в корочках от «Геометрии» Киселева – стоял штампик со временем убытия и прибытия; и бредень с казаном принесены; и кой-какая еда к юшке припасена, а Фимы все не было.

Наконец ее тапки застучали по кладям. Поздоровалась со всеми, оглядела и вдруг спросила:

– А где Аким?

Пришлось соврать:

– Упал вчера на кладях, ногу вывернул.

Сказал это Аверя, не глядя в глаза, чужим, утробным баском. Фима, видно, не очень-то поверила ему.

– Хоть жив остался! – В ее глазах блеснуло что-то едкое, чего всегда побаивался Аверя.

Он даже пожалел, что позвал ее: сам бы сготовил юшку не хуже.

– Ну залазьте, трогаем, – сказал он.

Лодка стояла в широком, как пруд, ерике, и в нем отражались и дрожали от легчайшего волнения высокие камышовые плетни, низкие сараи, крытые камышом, и высоченные, в два человеческих роста, составленные шалашом снопы сухого камыша с метелками.

– Какая прелесть! – вздохнула Люда. – Как где-нибудь на Таити: хижины, вода, солнце, только что пальм нет…

– Не говори. – Аркадий уселся на свернутый бредень. – И юная раскосая таитянка. – Он кивнул на Фиму. – Кто бы мог подумать, что здесь так! Ух!

«И чего они в этом находят? – подумал Аверя и ногой оттолкнул от кладей лодку. – Камыша, что ли, не видали? Чудачье! Живут в таком городе, а удивляются разной ерунде».

– Влас, подай-ка бабайки, – попросил Аверя.

Лев насторожился и широко открытыми глазами посмотрел на Аверю:

– Как ты сказал?

– Да это весла у нас так называются.

– А-а-а…

Надев петли весел на штыри в борту, Аверя вывел лодку на середину ерика. Лодка была большая, тяжелая и двигалась медленно, но он греб во всю силу, и лодка пошла быстрей.

Фима сидела на корме, управляла веслом и довольно враждебно поглядывала на Аверю да и на туристов.

Аверя стал прикидывать в уме, чем мог провиниться перед ней, но так ничего и не нашел. То все было в норме: дружила, уважала, семечками задаром угощала, вечно торчала рядом, подчас даже всовывала свой остренький носик в сугубо мужские дела, и приходилось всякими способами избавляться от нее, а то… Ну какой овод ее укусил?

Вот лодка прошла под мостиком с березовыми поручнями, скроенными из еловых столбиков и досок, и вошла в узкий ерик, покрытый у берегов зеленой ряской. Местами ветви склоненных ив холодной листвой касались их лиц.

За поворотом увидели рыбаков: двое малышей, свесив с кладей ноги, удили мальков.

– Эй, Саха! – крикнула Фима кривоногому мальчонке с выбитым передним зубом. – Где Аким?

– С книгой! – Саха обреченно махнул рукой. – Какого-то Хмин… Хвин… Хмингвея читает – про африканские холмы и львов. Не вытащишь его!

Лев залился мелким истерическим смешком. Даже лицо руками закрыл, и только плечи его все сотрясались, как от падучей.

Аркадий тоже почему-то заулыбался, улыбались и Вера с Людой. Зато Аверя дико покраснел, куснул губу и насупился. Фима же передернула плечами, отвернулась от Авери. Правя веслом, она смотрела в воду, словно хотела проникнуть взглядом до самого дна и увидеть там что-то очень важное для себя.

Аверя греб из одного ерика в другой и нервно посвистывал. Люда не выпускала из рук «Зоркий», то и дело щелкала им, и не успела лодка выбраться из сложной системы ериков в Дунаец и через него в Дунай, как она доконала пленку и полезла в сумку за другой кассетой.

Потом их принял на свои волны Дунай и понес по одной из проток. Авере больше не нужно было напрягаться; он отдыхал и, скорее для вида, чем для дела, погружал и поднимал тяжелые весла.

Впереди были безлюдные низкие берега с редкими телефонными столбами. По правую руку шел длинный, заросший кустами и камышом, принадлежащий нам остров.

Изредка навстречу шли самоходные баржи и моторки; повстречался и колхозный сейнер «Рыбец». Аверя помахал двоюродному брату Мишке и во все горло крикнул:

– Много взяли?

Мишка что-то крикнул, но ничего нельзя было разобрать.

– Потише ты, лодку своим криком потопишь, – бросила Фима и как-то странно улыбнулась.

Аркадий почесал ухо и подмигнул Авере.

Авере все это очень не понравилось, и он решил: больше потакать ей нельзя.

– Ты куда правишь? Когда скажу – к берегу, тогда и будешь. Прямо держи.

– Не волнуйся, знаю. А утомился – дай Ванюшке бабайки, он не хуже тебя справится. Охотник ты вниз грести…

Аверю прямо-таки обожгла обида.

– Делай, что говорят, и точка! – Он так рассердился, что не мог придумать ничего более остроумного и хлесткого.

Его утешало то, что другие члены экипажа вели себя по-иному. Стоило Авере сказать Ваньке: «Дай-ка напиться», как тот перегибался через борт, черпал кружкой воду и подавал. Влас тоже с готовностью смотрел на Аверю и несколько раз заикался, чтоб он и ему дал немного погрести, хотя бы одним веслом.

– Погоди.

Аверя щегольски подымал и опускал весла, и течение стремительно несло лодку.

Мальчишки повиновались, и он старался покрикивать на них, говорить баском.

Одна Фима взбунтовалась и плохо поддерживала авторитет Авери. Она словно похудела за этот час, и тонкие брови ее так переломились углом вниз на переносице, отчего глаза еще более смотрели враскос. Ох и вредина она, оказывается!

Туристы жадно глядели по сторонам, щелкали аппаратом, кратко переговаривались меж собой.

– Далеко осталось? – спросила Вера.

– Сейчас пристанем, ополоснем бредешок – увидите, что у нас водится… Не обижаемся на Дунаюшко, кормит покамест рыбака.

Наконец лодка ткнулась в дно. Аверя сбросил брюки, в трусах проворно спрыгнул в воду и потащил лодку к берегу. Бултыхая ногами, слез и Влас и стал помогать.

– Фимка, собирать хворост, и побольше! – приказал Аверя. – Чтоб юшка была – во!

А когда она вместе с другими очутилась на берегу, подошел к ней и тихонько спросил:

– Ты чего это?

– Ничего. Сам все знаешь, не прикидывайся.

Аверя ничего не понимал.

– Что я знаю? Хоть бы людей постеснялась. Что подумают о нас?

– Очень плохо. Что ж им еще подумать?

Аверя насторожился:

– Это почему же?

– Объяснять надо?..

– Угу. – Аверя выдавил улыбку. – В компании с тобой и твоим Акимом вовсе оглупел…

– Да, – с жаром сказала вдруг Фима. – Аким прав был, а я тебя защищала… С утра ты называешь человека шпионом и гадом, а в полдень унижаешься перед ним, ползаешь в иле и ныряешь за раками…

– Ты откуда знаешь? – Аверя нахмурил лоб.

– Видела… Ходила купаться и видела.

Вдруг Аверя рассмеялся и хлопнул себя кулаком по лбу:

– Ах, подумаешь какое дело! Ну и что в этом такого? Да, и сейчас повторяю: думал, шпион, а потом выяснилось, что нет. Отличный парень. Так что же я должен делать – сторониться его? Так?

– Ты даже не понимаешь…

– Что я должен еще понимать? Твои глупости? А я тебя считал, Фимка, умней, и вообще…

– Холуем не будь, вот! – прервала его Фима. – Не выслуживайся перед ними. Себя держи как надо, ты ведь…

– Замолчи! – Аверя покраснел, и кулаки его сами по себе сжались. – Не тебе меня…

В это время к ним подошел Лев, уже раздетый, как и другие туристы, в одних плавках; спросил, что надо делать, и, видно, это спасло Фиму от Авериных кулаков.

– Может корзинку для рыбы носить, – сказал Аверя.

– О, это прекрасная должность! Где можно получить корзинку?

– Ванька, подай корзинку и тащи сюда бредень! – крикнул Аверя.

– Иду! – Ванюшка бегом принес намотанный на две палки бредень.

Аверя с Власом раскатали его над водой, зашли поглубже, и от течения полотно сети выгнулось дугой.

Далее, уже полусогнувшись над водой, потому что одна рука обхватила палку с сетью у самого дна, Аверя пустил на берег целую серию приказаний:

– Фимка, найди камни под очажок и собирай хворост! Ванька, бери какую-нибудь палку и скорей сюда! Остальные могут загорать и заготовлять топливо.

Желающих собирать хворост оказалось не так уж много. Люда, видно, задалась целью поскорей доконать вторую пленку. Вера – она, как и Люда, была уже в купальнике, – выше колен утопая в вязком холодном иле, с криком и хохотом тащилась сзади. Лев тоже вошел по пояс в воду и захромал с плетенной из чакана корзинкой – с такими корзинками шарановцы ходят на базар.

Аркадий, скрестив на жидковатой груди руки, ничего не делал. Он смотрел по сторонам и улыбался:

– Ну и смех! Ну и диво!

– Загоняй! – завопил Аверя.

И Ванюшка, взбаламучивая ногами воду, вовсю работая палкой, ринулся к движущемуся на него бредню. Четыре руки быстро подняли края сети.

– Ой, что это? Покажите мне, покажите! – К бредню ринулась Вера.

– Ничего особенного, – заметил Лев, – раки. – Он стал хватать их за спинки и бросать в корзинку.

Ему усердно помогал Ванюшка.

– Да куда вы их! – сказал Аверя. – Мы поехали не за раками, надо время беречь.

– Ничего-ничего. – Лев отрывал от сети рака, зацепившегося клешней за нитки. – Какая ушица без рака?

Во второй раз бредешок подвели к самому берегу. Ванюшка вопил во всю глотку и так старательно топал ногами и колотил по воде палкой, чтоб выгнать из всех тайников рыбу, что сильно обрызгал Аверю, и пришлось на ходу поддать Ванюшке коленом по мягкому месту.

На этот раз в сети оказались маленький шаранчик и с десяток разнокалиберных черно-зеленоватых раков; они норовили удрать, копошились и ползали, путаясь в ячеях.

– У-у-у, зараза! – Аверя в порыве злости стал вытряхивать раков из сети, однако девушки закричали на него и двумя пальчиками с визгом и криками принялись выбирать их.

Аверя грустно стоял в сторонке, опершись на палку бредня. В третий раз попались две плотички и десятка полтора раков.

– Не можешь ты гонять! – вздохнул Аверя. – Давай, Власик, мы сами.

Они долго шли с сетью. Аверя шел с глубокого конца, и временами ему приходилось плыть, загребая одной рукой. Довели сеть до места, где росла гигантская бородища зеленых, извивающихся по течению водорослей, обвели их бредешком, воткнув двумя заостренными концами в дно, и с шумом, баламутя ногами воду, бросились топтать водоросли; им помогал и Лев с Ванюшкой; потом быстро вырвали из ила палки и подняли сеть.

Пять небольших рыбешек и охапка раков прибавились в корзине.

К берегу подошла Фима, вошла в воду и, приподымая подол платья, заглянула в корзину: