Текст книги "Девочка Прасковья"

Автор книги: Анатолий Лимонов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 6 (всего у книги 13 страниц)

На лес уже опускался

тихий золотистый вечер. Похоже, нам следовало бы заночевать именно здесь.

Разведем без опаски большой костер и как-нибудь возле него и перекантуемся до

рассвета. Главное, запасти дровец побольше. Я доложил свое решение Прасковье, и

она, тихо вздохнув, согласилась. Пошли, как говорится, в лес по дрова.

Осторожно, чтобы не напороться на разомлевшую от дневной жары змею, перетряхивали

валежник и стаскивали его к центру поляны. Потом я решил нарезать еловой лапки

для лежанки и удалился чуть подальше в глубь леса к скоплению молоденьких

изумрудных красавиц. Здесь я неожиданно наткнулся на небольшую полянку и – о, чудо! – увидел, что тут повсюду торчат крепыши-боровички!

– Ура! – издал я

счастливый вопль и, забыв обо всем на свете, вытащил поскорее ножичек и

принялся с удовольствием надрезать толстые ножки.

Обшарив всю поляну и ее

окрестности, я навалил довольно приличную горку белых грибов. Слюни густо

заполнили мой рот, когда я понял, что сытный ужин нам обеспечен! Вот

повезло-то! Похоже, это мой Георгий Небесный помог или же Параскева постаралась

обрадовать свою земную тезку! Не зря же девчонка так долго и усердно молилась!

И место для ночлега так неожиданно нашли, а вот теперь и пищу, да еще какую!

– Паш, иди сюда скорее!

– позвал я свою спутницу.

Однако девчонка,

взволнованная моим длительным отсутствием, уже сама искала меня среди мохнатых

елей.

– Что случилось? —

спросила она.

– Паш, смотри-ка, что я

нашел! Живем теперь!

– Ой, какие милые! —

искренне обрадовалась Пятница.

Я стянул с себя майку и,

завязав ее, набил грибами до отказа. Но не все боровики уместились. Тогда Пашка

завернула подол платья и уложила в него оставшиеся два десятка грибов.

Довольные, мы быстро

вернулись на большую поляну. Потом я сходил за еловыми ветками и срезал еще

несколько крепких прутов для шампуров. После этого мы принялись готовить ужин.

Пашка чистила грибы и аккуратно нанизывала их на прутья, а я разводил костер. А

тем временем вечереющий лес уже окутали прозрачные и благоуханные сумерки.

Когда совсем стемнело и окрестности наполнились тревожными голосами ночных

обитателей тайги, над поляной, весело затрещав, взвился алый столбик огня.

– Паш, а расскажи о

своей небесной покровительнице! – предложил я, принимая из рук девчонки прут с

нанизанными на него грибочками.

– А тебе это будет

интересно? – как-то безразлично отозвалась Прасковья, обрывая с поваленной

сосны клочки сухого мха.

– Еще бы! Ведь мне нужно

знать, кому ты можешь пожаловаться на мои проделки! – пошутил я.

Пашка сразу же оживилась

– видимо, мое предложение ей очень понравилось. Она подсела ко мне поближе, и я

заметил, как ее серые глаза радостно засветились.

– Ну, хорошо, тогда

слушай! Я этот рассказ люблю больше всего! – она тоже взяла в руки прут с

грибами и приблизила его к огню.

– Это было уже очень

давно, во времена жестокого царя Диоклетиана, который страшно ненавидел

христиан и всячески над ними издевался, заставляя отказаться от веры в Господа

Иисуса Христа. Параскева жила с семьей в городе Иконии и была очень

благочестивой и красивой.

– Прямо как ты! —

усмехнулся я.

– Ну, ты скажешь! —

смутилась Пашка и покраснела. – Я никогда себя красивой не считала. Да это ведь

и не самое главное в человеке! Важнее всего красота душевная!

«Это ты зря

прибедняешься! Уж я-то видел, какая ты!» – подумал я и вдруг снова почувствовал

прилив стыда от того, что подглядывал за девчонкой, нарушив свое обещание. И

тогда я, чтобы тоже не покраснеть от волнения, живо добавил: – Извини, Паш, я тебя

перебил! Продолжай, пожалуйста!

Украдкой взглянув на

девчонку, я отметил, что мой комплимент ей, видимо, все же здорово понравился, поэтому она так живо на него и отреагировала. Пятница быстро успокоилась и, проверив грибы на готовность, снова опустила прутик к огню. Потом, как ни в чем

не бывало, продолжила свой рассказ.

– Параскеву в городе

очень любили и уважали за ее доброту, мудрость и праведность. Все деньги, какие

бывали у девушки, она тратила не на себя, чтобы купить какие-нибудь там новые

наряды, духи, краски или сладости, а на то, чтобы помогать нищим, голодным, голым да больным. Щедрую милость Параскева раздавала во имя Иисуса Христа и тем

самым многих людей обратила к христианской вере. Но были у Пятницы и враги.

Язычники,

которых немало жило в Иконии, люто ее ненавидели за то, что она не поклоняется

их богам и всюду проповедует своего Господа. И они решили с ней расправиться.

Зная, что местные власти да и сам император их поддержат, язычники собрались

толпой

и напали на Параскеву. Они безжалостно избили ее и оттащили в темницу, где

заперли дожидаться суда. Разбираться с «преступницей» приехал один из

военачальников императора, который отличался своим коварством и зверством в

расправах над христианами, чтобы вынудить их отречься от веры в Иисуса Христа.

Как только начальник прибыл в Иконию, то он сразу же велел привести к нему

узницу. И вот когда Параскеву повели на суд, ее вдруг осенил Святой Дух! Следы

побоев сразу исчезли, и она стала еще краше, чем была раньше! И еще девушка

ощутила в себе великую силу и помощь от Господа, что здорово укрепило ее в

борьбе с противниками веры. И стражники, и сам грозный судья это сразу же

отметили и поразились. Военачальник воскликнул: «Эта прекрасная девица напрасно

оклеветана! Ведь просто невозможно погубить такую солнцеподобную красоту!» (А я

вдруг опять невольно представил Пашкин силуэт на фоне огромного красного

солнца…) Но, вспомнив о том, для чего он приехал в Иконию, судья спохватился

и приступил к допросу. В ответ Пятница смело стала проповедовать веру во

Христа. Тогда начальник стал ее уговаривать отказаться от всего этого, говоря, что она очень молода, красива и богата и что могла бы прекрасно устроить свое

будущее. Но Параскева повторяла, что все блага земные ничто по сравнению с

Царством Небесным, путь в которое лежит лишь через веру Христову! Не сумев ни

переубедить ее, ни запугать, жестокий судья пришел в ярость и повелел

подвергнуть узницу пыткам… Ее раздели и стали бить плетками, свитыми из

грубых бычьих жил… (И я вдруг явственно представил, как мою Прасковью с

чистой белой кожей, окруженной ореолом радужных искр, нещадно секут прутьями, оставляя на теле страшные багровые рубцы. От этого у меня похолодела спина, и я

даже поглядел по сторонам – туда, где в сгущающихся сумерках слабо шевелились

густые заросли кустарника.) Ее били, но Пятница стойко переносила мучения.

Видя, что девушке все же очень больно, начальник снова начал ее уговаривать и

давать разные лживые обещания. Параскева же делала вид, что не видит и не

слышит его. Это безразличие еще больше прогневало грозного судью и, перестав

восхвалять девушку, он принялся, наоборот, ее запугивать и угрожать еще более

суровыми пытками. Пятница, выражая свое презрение, плюнула ему в лицо…

– Ха! Супер! – рассмеялся

я. – Представляю, какая рожа была у этого судьи в тот момент!

– Но за это ее подвесили

на дереве и стали рвать тело железными когтями! – И Паша грустно вздохнула.

– Ах, гады! – воскликнул

я. – Да разве можно так с девушкой обращаться!

– Мало того! Раны, из

которых струилась кровь, палачи еще растирали грубой тканью так, что даже

показывались кости!

– Фу ты! – поморщился я.

– Вот нелюди…

Мы немного помолчали.

Потом Пашка тихо произнесла:

– Я вот всегда думаю,

что, если бы меня так пытали, я бы ни за что не выдержала!

– Что же было дальше? —

спросил я. – Как же терпела Пятница?

– Они замучили ее почти

до смерти. Потом оттащили обратно в темницу и бросили там на холодный каменный

пол. И вот, лёжа так, Параскева услышала вдруг сквозь боль и страдания голос

Ангела: «Господь Христос исцеляет тебя!» Утром она очнулась и ощутила себя

вполне здоровой. Силы снова вернулись к девушке, а красота лица и тела стала

еще более восхитительной! Когда стражники пришли за ней, то испугались даже, застав Параскеву за молитвою в бодром состоянии. А они уже ведь надеялись, что

обнаружат на полу холодный скрюченный труп. Когда Пятницу подвели к начальнику, то он тоже растерялся и, не зная, что и сказать, заулыбался и объявил: «Милая

Параскева, ты видишь, как наши боги пощадили твою красоту и сохранили тебе

жизнь! Так что напрасно ты от всего этого отказывалась! Ты должна быть

счастливой на земле!» Девушка ответила: «Хорошо, покажи тогда мне тех, кто

даровал мне жизнь!» Судья и палачи подумали, что сломили, наконец, юную

христианку

и страшно обрадовались. Они поспешно провели Пятницу к тому месту, где стояли

каменные языческие божества. Параскева пока шла, беспрерывно молилась Господу, а потом вскрикнула, обращаясь к этим огромным истуканам: «Господь мой Иисус

Христос приказывает вам – падите на землю и превратитесь в прах!» Идолы тут же

стали рассыпаться. Язычники в ужасе кинулись прочь из своего храма, вопя от

страха: «Велик, велик Бог христианский!»

– Круто! – улыбнулся я.

– Молодец, Пятница! И что же начальник?

Пашка убрала упавшую на

ее лицо прядь волос и снова вздохнула:

– Он опять приказал

пытать девушку. Ее вновь раздели и стали жечь тело свечами. Но Параскева не

издала

ни одного стона и не стала молить о пощаде. Однако, мучения становились просто

невыносимыми, и тогда она начала просить Господа об избавлении от истязателей.

На ее зов сразу же прибыл Ангел небесный. Он коснулся свечей, и огонь их стал

таким великим, что истребил многих мучителей.

– Здорово! Так им и

надо! Пусть сами поджарятся, будут знать, как других мучить! – это я опять

встрял в рассказ.

– Все это произошло на

глазах собравшейся толпы. Христиане еще более укрепились в вере, часть

язычников обратилась к Иисусу Христу, а самые лютые и непокорные злодеи стали

требовать от начальника, чтобы он велел умертвить непокорную девушку. Волнения

в народе стали нарастать. Судья испугался бунта. Он был растерян от своего

бессилия перед лицом истинной веры Христовой, так как не смог победить даже

юной хрупкой девчонки. В панике военачальник приказал убить узницу. В тот

момент, когда Параскеве отсекли голову, некоторые из христиан услышали голос с

небес: «Радуйтесь, праведники, так как венчается мученица Параскева!» Позже они

с благоговением схоронили тело святой Пятницы… Такая вот история.

– Да, Паша, хорошая у

тебя покровительница! – сказал я. – А о моем Георгии ты что-нибудь знаешь?

– Конечно! – живо

отозвалась Прасковья, осматривая изжарившиеся грибы. – У них с Параскевой много

общего. Хотя бы то, что они пострадали за нашу веру православную и стали

великомучениками!

– Завтра расскажешь?

– Хорошо! – согласилась

Пашка и, виновато улыбнувшись, добавила. – А теперь давай поужинаем! Есть так

хочется…

– Да, ты права! —

оживился я и тоже поглядел на свой прут-шампур. – А грибочки-то классные

получились! Какой запах! М-м-м!

– Это, наверно, от того,

что мы не пустословили, когда их приготовляли! – улыбнулась девчонка, пересаживаясь на другой пенек подальше от огня. – Да, так здорово пахнут!

Никогда еще таких не ела!

Мы ужинали молча и с

большим аппетитом. Обжигались, дули на грибы, вдыхали их чудесные ароматы, от

которых сладко кружилась голова. И мне почему-то все казалось, что где-то рядом

за кустами стоит прекрасная Пятница и смотрит на нас, улыбаясь и благословляя

своей изящной ручкой. От этого на душе становилось как-то тепло и радостно.

Хотелось и плакать, и смеяться одновременно. А порой, взглядывая через

сиреневую дымку затухающего костра на свою спутницу, я представлял, будто она

не кто иная, как сама Параскева: такая добрая, красивая, неунывающая… И я в

те мгновения давал себе зарок: стараться больше никогда не обижать эту девчонку

ни словом, ни делом…

Мы плотно поужинали.

Впервые за двое суток! Жаль только запить было нечем… вблизи костра было

тепло и весело. Мы точно отгородились им от всего тревожного мира, нас

окружающего, как гоголевский Хома Брут обезопасил себя кругом от адской

нечисти. Невысокое пламя освещало лишь поляну, а что творилось за ее пределами

в глухой чаще – нам уже было неведомо. Комары, боясь дыма, нас совсем не

донимали. Я предложил спать по очереди, чтобы не погасить костра и держать

ситуацию под контролем. Пашка согласилась. Видя, как она уже почти засыпает, я

предложил ей лечь первой. Девчонка с удовольствием устроилась на лежанке, прислонившись спиной к толстому стволу поваленной сосны. Я прикрыл ее ветками и

уселся на дежурство. Мой ночной дозор длился долго. Видя, как сладко спит моя

утомленная спутница, я так ни разу и не решился ее разбудить. За эту короткую

летнюю ночь я, однако, обдумал много разных мыслей и вспомнил немало прошедших

событий. Перед глазами снова проплывали и наша подготовка к Египту, и то, как я

угодил в этот ставший бесконечным уральский круиз, и мое отношение к Пашке…

Невольно я вновь и вновь возвращался домой. Как там мои родители? Как тетя

Клава? Ведь нас еще не нашли, и близкие продолжают волноваться. Я давал себе

установку на завтра: обязательно добраться до гор и запалить там такой

кострище, чтоб сбежались к нему все живые существа, обитающие в этом районе

Урала! Потом я стал вспоминать Пашкины рассказы о ее бабушке, о Досифее, о

Параскеве-Пятнице… И какая-то сладостная печаль разливалась по всему моему

телу. Какое-то время я смотрел на лицо своей спутницы, такое чистое, умиротворенное, с розовыми щечками и подрагивающими ресницами, на которых

играли алые блики костра. Потом мне очень захотелось дотронуться до косичек.

«Ведь я никогда не дергал девочек за косички! – усмехнулся я. – Ведь сейчас их

почти никто не носит!» Волосы Прасковьи были упруги и шелковисты, искрились

голубым огнем. Какое чудо, что я оказался рядом с этой сказочной феей! Пожалуй, ради таких мгновений все это мое уральское путешествие было не напрасным. И

почему же я, ослепленный своей гордыней и высокоумием, невзлюбил эту

таинственную девчонку? Наверно, мне просто не нравилось, что есть рядом кто-то

еще, такой же свободный и непонятный, как и я. Этого нельзя было потерпеть! Мне

так и не удалось унизить и покорить своей воле эту девчонку. Она оказалась выше

меня и сильнее. Сильнее своей волей, своей верой, своими слабостями… Похоже, как языческие боги не устояли перед Параскевой, так и я пал перед своей

Пятницей. И как же хорошо, что теперь мы подружились, и надо сделать все, чтобы

завоевать истинное уважение и, если возможно, то и любовь этой странной и

славной девчонки!

Постепенно мои мысли

окончательно запутались, и я начал клевать носом. Ближе к утру, плюнув на свой

дозор, я забросил в костер несколько крепких коряг и пристроился на лежанке

рядом с Пашкой, вновь ощутив тепло ее спины, более нежное и ласковое, чем

исходящее от костра. Через несколько мгновений я уже сладко спал, и мне снились

только хорошие сны…

У БЕРЕНДЕЯ[3]

Пробудился я поздно от

дивных ароматов жареных грибов. Давно уже так сладко не спалось! Сев на сосну, я протер глаза и огляделся. В лесу было светло и вовсю распевали птицы. Костер

весело потрескивал, выбрасывая к далекому небу синий дымок. Пашка уже

дожаривала грибы. Я потянулся и произнес: – Ну и спал же я! Чего

не разбудила-то?

– Так же, как и ты! —

улыбнулась девчонка.

Что ж, ответ был вполне

логичным.

Мы быстро позавтракали.

Затем Пашка, несмотря на мои бурные протесты, сделала мне еще одну перевязку на

пальце, и лишь после этого мы расстались с гостеприимной поляной. Вначале мы

двигались бодро, но постепенно темп пришлось снижать. Все чаще стали попадаться

то завалы из упавших деревьев, то труднопреодолимые заросли кустарника, то

почти непролазный ельник. Вертолет несколько раз заявлял о себе, но теперь уже

в восточном направлении. Север пока еще не прочесывали, и я надеялся, что все

это к лучшему. Мы придем туда как раз в тот момент, когда спасатели начнут там

работать. И это вселяло уверенность в правильности избранного нами пути. Один

раз над лесом пролетели два боевых самолета, но они, разумеется, нами вовсе не

интересовались. Когда опять стало душновато, мы набрели на узкое и длинное

озерцо с плавающими по воде иголками. Здесь мы сделали привал. Вода в озере

отливала серебром и казалась довольно чистой. Жажда мучила страшно. Я не

удержался и, осторожно смахнув зеленые и коричневые сосновые иглы, припал к

озерной

глади и с удовольствием напился.

– Жор? ты что?! —

удивилась Пашка. – Вода же не чистая!

– Что ты так боязлива,

маловерная! – усмехнулся я. – Не бойся, козленочком не стану. Водичка ничего, горчит лишь малость, наверное, от хвои. Попей! Кто знает, когда еще набредем на

другой источник.

Девчонка немного

потушевалась, но затем вздохнула и, перекрестив себя и воду, нагнулась и

опустила свой крестик в воду. Потом в этом месте и напилась.

– Какие сложности! —

хохотнул я про себя и смачно икнул.

После мы умылись и

намочили головы. А я еще окунул в озеро свою майку и, не отжимая, одел на себя.

Двинулись дальше, чтобы не терять драгоценного времени.

– Паш, а как кратко

молиться? – спросил я.

– Есть много разных

молитв: ко Господу, к Божией Матери, к ангелам, к святым. Самая лучшая из

кратких молитв – Иисусова! «Господи Иисусе Христе, Сыне Божий, помилуй мя, грешного!» А можно и совсем короче: «Господи, помилуй мя!» или «Господи, спаси

мя!», «Господи, помоги мне!». Также можно и всех призывать. Например, «Пресвятая

Богородица, спаси мя!», или «Ангел-хранитель, защити мя!», или «Святой Николай

Чудотворец, помоги мне!»

– А ты молишься?

– Да, постоянно.

– А что-то плохо они нам

помогают!

– Богу виднее, как

лучше! Мы ведь люди грешные и должны получать за свои поступки должное

наказание, если сами не желаем очищаться покаянием или добрыми делами. Хоть нас

пока и не нашли, в чем, конечно, мы отчасти и сами виноваты, так как спасателей

не ждем и ходим, где нежелательно, но зато имеем все необходимое для жизни: и

убежища от непогоды, и еду, и воду, и места для ночлега! Вот тебе и помощь!

– Да, пожалуй, ты

права… – согласился я.

Наш разговор прервал рев

вертолета. Винтокрылая машина в этот раз промчалась прямо над нами! Ее

сероватая тушка несколько раз мелькнула среди крон высоченных лиственниц.

Грохот был страшный. Сверху на нас круто сыпануло хвоей и сухими шишечками.

Кричать или махать руками не имело смысла.

– Надо быстрее

пробираться к горам! – сказал я, и мы ускорили шаг.

Примерно с час шли

молча. И вдруг перед нами открылись довольно обширные заросли малины! Как малые

дети, мы кинулись к малиннику и принялись есть новые дары природы (или

святых?). Вкуснятина была невероятная. Мы даже причмокивали от наслаждения.

Пашка стояла у одного края кустов, а я – у другого.

– Ягода малина нас к

себе манила… Ягода малина летом в гости звала… – бурчал я себе под нос, отправляя в рот ягодку за ягодкой, и даже забрался внутрь зарослей, где малина

казалась крупнее и спелее.

Говорят, что и медведи,

и даже сасквачи тоже напевают на малинниках, наверно, от удовольствия. И я их

прекрасно понимал! Ягода, сорванная с ветки собственной рукою, да еще посреди

дикой природы – это вам не купленная на рынке! От одного аромата язык отъешь!

Но, как говорится, хорошего – понемногу! Вскоре я вдруг отчетливо услышал, как

в близлежащих зарослях что-то круто затрещало. Ветви закачались, и даже

маленькие сосенки – и те пришли в движение! Мне даже показалось, что кто-то

огромный и мохнатый, грязно-коричневого цвета ломится через лес прямо к

малиннику! Я мухой сиганул из кустов и, крикнув: «Пашка, медведь!», дал

стрекача насколько только это было возможным с моим поврежденным пальцем.

Девчонка бегло огляделась и тоже присоединилась ко мне. Бежали долго, не

оглядываясь, пока окончательно не выдохлись. Зависнув на полуповаленной елке, мы, наконец, остановились. Пару минут тяжело дышали, хватая открытыми ртами

душный лесной воздух. Погони не было: кругом лес, тишина… Пашка сказала: – Ты его точно видел?

– Скорее, слышал! —

отозвался я.

– Как слышал?! – изумилась

девчонка. – Зачем же мы тогда бежали?! А вдруг это были люди! Спасатели!

– Куда там спасатели!

Человек так трещать не может! Разве что снежный… – и, усмехнувшись, добавил: – Нет, Пятница, это точно был косолапый… Михайло Потапыч… Он ведь тоже

очень любит ягодкой-то побаловаться. Ну, лось, на худой конец… А ведь со

всеми этими персонажами, согласись, нам встречаться тут нежелательно, верно?

– Угу! – как-то

неубедительно отозвалась Пашка и опять опасливо осмотрелась.

Когда, передохнув, мы

пошли дальше, выяснилось, что мы несколько отклонились от своего направления.

Да и лес стал каким-то дремучим, неприветливым, более темным и менее

проходимым.

– Эх… Куда это нас

занесло? – с досадой произнес я.

Пашка, осмотрев пару

деревьев, сказала:

– Север там! – и махнула

рукой в самую чащу, как-то зловеще темнеющую впереди.

Идти туда вовсе не

хотелось, но делать нечего – надо держать правый курс! Прошло еще сколько-то

времени, и мы вдруг оказались в весьма странном и таинственном лесу. Я видел

такое лишь в фильмах-сказках о Кощее Бессмертном и думал, что там это всего

лишь специальные декорации. А оказалось, что такие дебри действительно

существуют! Здесь были вековые хвойные деревья, закрывающие своими могучими

кронами весь небосклон. Стволы также валялись на земле или зависали над нею в

самых невероятных положениях. Повсюду какие-то кочки, заросли мертвого

кустарника, высоченные папоротники. Конечно, все это так или эдак мы уже видели

и прежде, а вот что нас поразило больше всего, так это просто киношное изобилие

лишайников! Серо-стальные, бирюзовые, черные, грязно-зеленые, пепельно-серые, беловатые, канареечно-желтые, серовато-бирюзовые, коричневатые, огненно-оранжевые, чисто белые, кроваво-красные – они были повсюду: в виде

сплошного налета на стволах и сучьях; в виде белых «бород», свешивающихся вниз

с ветвей и загадочно покачивающихся, точно гигантские паутины; в виде красивых

белоснежных кружев; в виде сплошного пышного ковра, покрывающего всю землю…

Да что и говорить – это надо видеть! Настоящее чудо природы! Сказочное царство

самого Берендея, в котором мы вдруг вполне реально очутились. Судя по всему, тут уже давненько не ступала нога человека. Таинственный лес был мрачен, как-то

печально скрипел и хрустел, словно гигантский исполин разминал свои старые

суставы. И более не было слышно никаких иных звуков. Какая-то тяжелая глухота

больно давила на уши, обдавала спину противным холодком. Зачарованные, мы долго

стояли спина к спине и озирались по сторонам, не веря глазам своим.

– Круто! – прошептал я.

– Прямо-таки путь к Царству Кощееву… Вот куда занесло нас это северное

направление! Тут нас не то, что с вертолета, даже из соседних кустов не

заметишь!

В царстве Берендея было

сумеречно, прохладно. Сильно пахло плесенью и гниющей древесиной. Веяло грустью, какая обычно бывает в душе на исходе лета…

– И чего сюда туристов

не водят?! – удивилась Пашка. – Красотища-то какая!

– Ага! Сюда доберешься,

что ли? Вспомни, как мы с тобой шли! Повторить захочешь? Да тут люди, поди, вообще не бывают! Самые глухие места. Тут, небось, сасквач и обитает…

От моих слов девчонка

поежилась и сложила руки на груди крестообразно.

– Ну что, делать нечего

– надо идти. За этой чащей нас ждут уже горы!

Шли мы медленно. Ветви

цеплялись за одежду, коряги ставили подножки, завалы перегораживали дорогу…

Единственное, что было приятно, так это то, что почву так густо покрывали белые

лишайники, что идти по ней было одно удовольствие. Мягкая, с легкой упругостью

земля доставляла моим бедным ступням большое наслаждение. Иногда уже засохшие

лишайники приятно похрустывали под ногами, точно мы брели не по лесу, а по

морскому побережью с песком и ракушками. В гостях у Берендея мы полностью

утратили чувство пространства и времени. Солнце сюда не пробивалось, ветер тоже

практически не ощущался, сумрак царил вечерний. Я стал подумывать о том, как бы

ночь не застала нас тут врасплох. Поэтому пока шли, приглядывал подходящее

местечко для ночлега. И нам в этом, кажется, опять повезло!

Я заметил два толстых

дерева, наполовину зависших над землей примерно на высоте двух-трех метров.

Падая, эти сосны-близнецы уперлись в стволы своих соседей, да так и не смогли

достигнуть белого ковра. Висели они тут, судя по всему, уже весьма долго, так

что сверху их древесина уже сгнила. Кора вместе с лишайниками свисала вниз

причудливой лохматой бахромой. А снизу эти стволы были еще крепки, и я, немного

поразмыслив, смекнул, что из этих низверженных исполинов выйдет для нас

неплохая ночлежка. Если поработать ножом и руками, выйдут неплохие природные

гамаки, правда, не раскачивающиеся, но зато висящие над землей.

– Остановимся здесь! —

предложил я, вынимая нож из кармана бриджей.

– А что так?! —

удивилась Пашка, озираясь по сторонам. Это место ей, видно, не очень-то и

понравилось. – Может, еще пройдем? Вдруг лес уже кончается! – попыталась она

меня переубедить.

– Вряд ли он

кончается… а ночь-то вот, сдается мне, кажется, уже начинается. Смотри, туман

потянул по низинам, и уже в десяти метрах плохо видно. Пора к Берендею на

ночлег проситься!

– Да где же мы тут

заночуем?! – оглядывалась девчонка. – Прямо на земле, что ли?! А я, знаешь, кажется, гадюку видела – вон там на коряге лежала…

– Зачем на земле? Над

землей поспим! Короче, ты давай пока займись костерком, а я нам кроватки

приготовлю.

Девчонка ничего толком

не поняла, но пошла собирать хворост, то и дело оглядываясь на меня.

– Смотри, не схвати там

случайно свою гадюку! – предупредил я, улыбаясь, и полез на сосну.

Стволы были толстенные,

наверно, до метра шириной. Поднявшись над землей метра на два, я устроился

поудобнее

и принялся кромсать податливую плоть мертвого дерева. Куски летели вниз

сплошным потоком, и Пашка, все еще не понимая моих намерений, частенько за мной

подглядывала. А план мой был прост: продолбить в соснах углубления по длине и

ширине наших тел, потом выстлать эти ниши мхом да лапкой и пожалуйста – готовы

спальные мешки! Наверху все же безопаснее, чем на земле, не всякая еще гадюка

сюда сунется, да и от всякого мелкого и крупного зверья будем подальше. Сверху

и оборону держать удобнее, да и воздух тут немного почище, и нет сквозняков!

Так себя подбадривал я и увлеченно работал. Когда в лесу стало совсем темно, а

Пашка развела уже костерок, я, наконец, закончил свою оказавшуюся нелегкой

работу. Утер пот, отряхнулся от трухи, полюбовался малость своим творением.

Потом примерил свою «кроватку». Для моей комплекции оказалось несколько

тесновато, но на одном боку лежать можно было спокойно. Зато ночью не будешь

вертеться во сне и не выпадешь из гнезда! А если лечь на спину, то будешь как

фараон

Эхнатон в саркофаге. Зато тепло, сухо и мухи, то есть комары, не кусают!

Я спустился на землю.

Было бы неплохо подкрепиться! Этот толстопятый Михайло Потапыч испортил нам

весь малиновый обед. Не дай Бог, если он еще и сюда забредет! В сказочном лесу, как и положено, стало не только темно и прохладно, но и страшновато! Начали

раздаваться резкие тревожащие звуки: то что-то щелкнет, то треснет, то кто-то

хохотнет, то застонет, то провоет… Короче, фильм ужасов – да и только!

Захотелось поскорее подняться наверх. И тут у подножия упавших сосен я вдруг

обнаружил несколько грибов, похожих на сыроежки. Срезал их, понюхал. Вроде, приятный дух! Я нанизал их на прутик и стал жарить. Пашка, протягивавшая к огню

свои ладони, с большим изумлением поглядела на меня. Спросила: – Жор, а они съедобны?

– Еще бы! – весело

отозвался я.

– Ты уверен?

– Все грибы съедобны,

надо лишь их как следует приготовить! Ты будешь есть?

– Нет, спасибо, что-то

не хочется… – как-то печально улыбнулась девчонка, хотя наверняка проглотила

слюнки.

Грибы жарились и пахли,

в целом, неплохо. Через несколько минут Паша опять спросила: – Ты что, серьезно

будешь их есть?

– А что?

– Это же поганки!

– А ты знаешь?

– Не уверена, конечно,

но среди съедобных мне такие неизвестны.

– У вас в Мещере такие

не растут. Это гриб «уральский следопыт» – помесь груздя с сыроежкой. Отменный

вкус! – пошутил я и понял, что будь они хоть трижды мухоморами, я все равно их

съем, ибо живот мой настоятельно требовал поступить именно так – и чем быстрее, тем лучше!

Но я все же решил не

спешить, а прожарить грибочки получше – так, на всякий случай… Чтобы не

думать о плохом, взял и сменил тему разговора.

– Паш, а вы в своем доме

живете?

– Нет, у нас

двухкомнатная квартира в двухэтажном доме.

– И на втором этаже,

так?

– Да, а как ты догадался?!

– Ну, это элементарно,

Ватсон. Три двойки – оно как-то приятней…

– У нас был маленький

бабушкин домик и еще была однокомнатная квартира, ее маме давали от работы.

Когда бабушки не стало, мы все это продали и купили одну квартиру побольше, зато со всеми удобствами. Район у нас тихий и красивый. Пруды рядом, парк…

– А у нас свой дом,

двухэтажный, с балконом. А под ним еще и гараж. Там отец машину держит.

– У вас «Волга»?

– Нет! Бери выше!

«Ауди». Знаешь такую, с колечками на носу?

Девчонка пожала плечами.

– Вообще-то у нас две

машины. У мамки тоже своя есть – «Лада-Калина». Ее мой дядюшка подарил, мамкин

старший брат. Он себе уже джип приобрел, а прежнюю тачку отдал сестренке. Он в

Питере живет. Вот отец станет побольше получать, сменит «Ауди» на «Бумер». Ты

фильм «Бумер» смотрела?

– Не-а…

– Жаль. Там классную

тачку показывали. А мне дядя собирается подарить мотик японский! «Ямаху» или

«Кавасаки»! У него знаешь, сколько денег? Наверно, как лишайников в этом лесу!

А у вас есть машина?

Пашка не ответила,

только грустно усмехнулась. А я понял, что сболтнул лишнего. Больше я не стал

расспрашивать девчонку о ее доме и быте, так как мы оказались в этом деле на

разных полюсах достатка. Если продолжать, то мне придется без конца хвалиться, а ей терпеть и огорчаться от мысли, что «живут же люди!». Разве ее вина, что ее

мамка, будучи врачом, специалистом с высшим образованием, получает зарплату

такую же, как, например, наш школьный завхоз дядя Петя Фролов – мужик вечно

небритый, заспанный, пахнущий перегаром да махорочкой… Чтобы Пашка не

догадалась, почему я замолчал, пришлось приниматься за трапезу. Грибы уже так

сильно подгорели и так здорово ужарились, что превратились в четыре маленьких

комочка, круто пахнущих костром. Я подул на них, потом осторожно снял губами

первый кусочек берендеевского шашлычка. На вкус гриб был вроде ничего и пах

только дымом. Съев два грибка, я предложил прутик Пашке: – Будешь? Вкусно…

– Нет, спасибо! —

улыбнулась она.

– Да ты не бойся, они

классно прожарились!

Девчонка снова отрицательно