Текст книги "Девочка Прасковья"

Автор книги: Анатолий Лимонов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 12 (всего у книги 13 страниц)

– Эге, смотри-ка, Петро,

какое сооружение! – произнес один, поднимая ружье себе на плечо.

– Як пырамыда у Египте!

– отозвался напарник, утирая пот со лба.

Говорил он как-то

странно, густо мешая украинскую речь с русской, и никак нельзя было понять, какого языка он более стыдится, а какому отдает предпочтение.

– Похоже, медведь тут

чого наробил?

– Навряд ли. Здесь явно

дело рук человеческих!

– Хм, та откуда ж ему

дэсь взяться-то?! – удивился мужик в защитной панаме с накомарником, откинутым

на затылок.

Спокойная речь

незнакомцев не внушала опасения. И в лицах их не было ничего злобного, отталкивающего. «Это геологи! – решил я. – Или же охотники-промысловики. Ну уж

никак не браконьеры. Пожалуй, этим людям вполне можно довериться и открыться.»

– Здравствуйте! —

крикнул я негромко из-за своего укрытия.

Мужчины удивленно

завертели головами.

– Э, кто тут прячется? —

спросил тот, что был в кепке и с ружьем, и, толкнув своего спутника локтем, добавил: – Слыхал, Петро, а пирамида-то еще и говорящая!

– От чудеса! – развел

тот руками.

И тогда я вышел из-за

сосны и, смущенно улыбаясь, добавил:

– Это я!

– О-о! Вот и строитель

объявился! Ну, здоровеньки булы! Какими судьбами занесло в такую глушь? – они

обступили меня и крепко пожали протянутую руку.

– Заблудились мы. Дней

десять вот уже гуляем… – отозвался я и махнул на пирамиду. – А это я хотел

сигнал вертолету дать. Он тут летает, нас ищет.

– И много вас?

– Двое.

– Слухай, хлопэц, як

тэбэ звать-величать?

– Георгий. Жора…

– Георгий? Хорошее имя.

Победоносец! Значит, не пропадешь. А меня вот зови дядя Юра, а это – дядька

Петро! – познакомил нас мужчина в кепке и тут же оживился: – Слушай, Георгий, а

не вас ли ищут тут в последнее время? Приметы все по радио передавали… То да

се… Вроде все сходится. С тобой девчонка еще, точно?

– Угу! – согласился я. —

Нас скорее всего и ищут…

– Ну, тогда считай,

брат, вам крепко повезло! Можете смело сворачивать свое путешествие!

– А вы геологи? —

поинтересовался я.

– Геологи, – вздохнул

дядя Юра, поправляя тяжелый рюкзак. – Руду вот всякую на горбушках ворочаем! А

где твоя половинка-то?

– Тут недалеко, на

заимке. Она сильно болеет…

– М-м-м, скверно. Но

ничего, теперь все будет в порядке! Считай, уже все позади. Давай, брат

Георгий, зови свою красавицу, с нами пойдете на базу. А уж оттуда еще до вечера

по домам разлетитесь!

– Правда?!

– А як же! Сущая правда,

хлопэц! – отозвался дядька Петро, снимая с плеч рюкзак и кирку. – А мы от пока

у твоего костерка погреемся… Ты не против?

– Конечно же! Запаляйте!

– От и спасибочки! А то

мы трошки шо-то промоклы… Передохнуть трэба…

Я хотел уже было бежать

к избушке, но тут спохватился.

– А вы знаете, моя

спутница… она… она очень слабая. Наверно, не сможет идти вместе с нами.

Может, нам лучше вертолет дождаться?

– А, ерунда! —

рассмеялся дядя Юра. – Зачем пешком идти. Мы вас мигом домчим на своей

колеснице!

– А разве…

– Та у нас тут нэдалэко

карета у кустах стоит! – усмехнулся дядька Петро.

А его напарник добавил,

улыбаясь:

– Ну, давай, гарный

хлопец, зови скорее свою принцессу!

– Пашка, люди! – заорал

я, влетая в избушку.

– Как люди? —

приподнялась девчонка, непонимающе глядя на меня. – Вертолет прилетел?

– Нет, тут совсем рядом

на поляне стоят настоящие люди, представляешь! Геологи. Вставай быстрей! Они

нас отвезут на свою базу. А там у них и рация есть, и даже самолет! Короче, все: гуд бай, тайга, гуд бай! – быстро говорил я и напел вот даже от радости. —Теперь все будет только куейс!

Я помог девчонке

подняться с лежанки. Та быстро взглянула в зеркальце.

– Я ужасно выгляжу!

– Чепуха! Ты смотришься

прекрасно! Пошли! Геологи – клевые ребята и прикольные, все правильно поймут!

Простившись с

гостеприимной избушкой, мы поклонились ей и сказали огромное спасибо за все, что она для нас сделала, и поспешили к поляне. От нетерпения я тащил Пашку за

руку, а та едва поспевала за мной, ойкала и постанывала, спотыкаясь о кочки и

коряги. Когда мы прибыли на мой импровизированный аэродром, костер уже догорал, а рядом с ним стоял… крытый гусеничный вездеход!

– Ну вот и косички наши

пожаловали! – встретил нас добродушный дядя Юра. – Это была основная примета!

– Здравствуйте,

дяденьки! – поприветствовала Пашка геологов.

– Ну-с, ваше величество,

карета подана, пора ехать к мамке!

– Здоровеньки булы,

здоровеньки булы, гарная дывчына! – подошел дядька Петро и, обняв девочку за

плечи, спросил: – Ну, як, милая, натэрпэлася тут трошки?

– Да так, немножко! —

улыбнулась Пашка.

– Ну, нэчого, тэпэрь усе

хорошо будэ! Скоренько до дому поедете.

– А с таким парнем и в

тайге не страшно! Верно? – подмигнул дядя Юра и хлопнул меня ладонью по

животику.

– Еще бы! – гордо

отозвалась Пятница и взяла меня под руку.

От всего этого пришло

время и мне трошки смутиться. Но тут я увидел на поясе у дяди Юры чехол с

мобильником! Я бросился к геологу:

– Дядя Юра, можно я

позвоню! Домой!

– Э, парень, – протянул

тот, – мне телефона не жалко, но, понимаешь, надо малость потерпеть: тут в

тайге, в этом Зеленом ущелье, связь совсем никчемная. Вот в горах на базе – там

совсем другое дело! Понимаю, что очень хочется поскорей мамку утешить, но, извини, пока еще не время…

– Ну, может, у меня

получится! А, дядь Юр? – не отставал я, от нетерпения переступая с ноги на

ногу.

– Эх, молодежь, старших

надо слушаться! Думаешь, не пробовали?! Ну, ладно, держи, убедись сам, коль не

веришь… – и геолог, расстегнув чехол, протянул мне свою простенькую

«Мотороллу».

Я схватил мобилу, точно

паук муху, и, отбежав к центру поляны, дрожащими от волнения пальцами набрал

заветный номер. Послышались гудки надежды. Ох, как же я хотел тогда вот так

внезапно взять да и услышать голос своей мамки. Но в ответ кто-то металлически

произнес: «Абонент временно недоступен!» да еще и повторил по-английски, хотя

мне и так все уже было понятно.

– Вот невезение! —

вырвалось у меня, и я топнул ногой от досады.

Вековые сосны зашумели,

посмеиваясь над моей неудачей. Пришлось вернуть телефон хозяину.

– Ну что, убедился? —

усмехнулся дядя Юра.

– М-да, никакой связи!

– То-то! Это тебе, брат

Георгий, вовсе не Марьина Роща!

Когда от костра остались

одни жаркие угли, дядька Петро принялся жарить на прутиках сало, которое он

нарезал тоненькими ломтиками. Мы все принимали в этом участие.

– Что-то нет вертолета!

– сказал я, вдыхая ароматный дым. – А ведь утром кружил над горами.

– Нэбось, трошки

пидломался! – предположил дядька Петро. – Техника – она чи человек, тоже

прибаливает…

Мы наспех перекусили.

Дядя Юра дал Пашке какие-то таблетки, которые достал из «вездеходной» аптечки.

Потом геологи присели на бревне покурить, а я, взяв ведерко в кузове гусеничной

машины, стал носить воду из озерца, чтобы хорошенько залить кострище. В лесу

это надо делать обязательно! Когда все было кончено, дядька Петро тщательно

раздавил окурок сапогом и весело скомандовал: – А ну, рэбятки,

сягайте-ко у кузов! Та дэржитэсь покрэпчэ, а то дэсь так болтает, як у шторм на

море!

Я забрался в вездеход с

брезентовым верхом и помог подняться Пашке. Уселись на узкие жесткие лавочки и

взялись за поручни невысоких бортов. Вездеход радостно рыкнул и лихо рванул с

места. Таежные дороги действительно были экстремальными. Качка и впрямь

оказалась как на бурном штормовом море! Нас то кидало вверх так, что иногда

макушка касалась тугого брезента, то резко вело влево, а затем вправо или

назад, то снова круто подбрасывало или швыряло на пол.

Мы ахали, охали, ухали,

смеялись, а Пашка еще и взвизгивала. Порой мне казалось, что мы сидим не в

кузове вездехода, а оседлали повозку, запряженную диким мустангом! Родео да и

только! Один раз мы все же не удержались и полетели на пол. Я набил себе шишку

на затылке, а Пашка ушибла локоть. Но все это было для нас уже не так важно. Мы

ехали к людям! И я предвкушал, что уже совсем скоро смогу звякнуть домой и

узнать, что же там творится в мое отсутствие!

Примерно через час этого

таежного родео мы прибыли на базу. Она состояла из нескольких вагончиков, палаток и навесов, скромно притулившихся у подножия высокой красно-черной горы.

Рядом имелась взлетная

полоса для «кукурузника», под которую, видимо, сгодилась небольшая таежная

просека. Когда мы вывалились из душного отсека вездехода и, неуверенно стоя на

ногах, растирали свои мышцы и суставы, привыкая к твердой земле, на лесной

аэродром совершил посадку самолет, показавшийся мне уже знакомым. Наверное, это

он тогда летал над горою, когда я махал ему руками. Дядя Юра отвел нас в один

из вагончиков, а сам пошел в радиорубку, чтобы сообщить о нашем возвращении на

большую землю. Я же, не удержавшись, снова выпросил у него телефон. На одном

дыхании я выскочил из вагончика и взобрался на ближайшую сопку. Присев на

горячий валун, вновь набрал желанный номер. И почти сразу же услышал: – Да-да, слушаю!

Это была мамка! Сотовая

связь на сей раз была на высоте! Я даже задохнулся от волнения и восторга.

– Слушаю, говорите!

– Мам, привет, это я! —

набрав побольше воздуха в легкие, закричал я в трубку.

– Жорка, это ты?! Ну,

наконец-то! – облегченно выдохнула мама и тут же как-то строго продолжила: —Где же вы там пропадаете?! Не надоело еще по тайге шляться? Мы тут с отцом

места себе не находим… к Египту уже все готово… а ты… Спасатели вот даже

никак не могут нагнать вас и думают, что вы с ними специально в прятки играете, за нос водите! На одном месте не сидите, все убегаете куда-то! Только вашу

стоянку обнаружат, а вас уже и след простыл! Как понимать это, Жора?

– Да ты что, ма! Мы тут

такого хлебнули, концы едва не отдали! А ты – специально… – удивился я тону

матери.

Но она меня совсем не

слушала.

– Эта монашка, похоже,

совсем тебе голову вскружила!

– Ма, не говори так!

Пашка… она хорошая!

– Знаем мы этих, хороших!

В тихом омуте… сам знаешь…

– Ну ты что, ма! Не надо

так о Пашке, мам, не то мы поссоримся. Она славная! Она же верующая! Не то, что

мы… Да я, если хочешь знать, жизнью ей обязан! – обиделся я, пылая от

волнения и непонимания.

– Ну ладно, Жор, прости,

скажи лучше, где вы там на сей раз притаились.

И тут я вдруг ощутил

острое желание нажать на сброс вызова. Слезы обиды сдавили мне челюсти. Да-а-а, вот так поговорили… Я-то думал, вот обрадую своих этим внезапным звонком из

ниоткуда, а они, оказывается, думают, что мы со спасателями в кошки-мышки

играем!

В одно мгновение перед

глазами предстали жуткие картины наших лесных мытарств: коварные объятия

Водокруча, болотная трясина, боль и рвота от «уральских следопытов», ледяная

ночь в гроте, страшные оскалы свирепых псов, прощание с Пашкой… Эх, да что

там и говорить. Как они только могли так подумать! Кто же виноват, что все

именно так получилось? Мы хотели, как лучше, а все шло против нас! Такие вот

сложились обстоятельства…

– Ма, телефон-то чужой, неудобно

им долго пользоваться. Короче, мы у геологов, пока… – буркнул я в трубку.

– Жор, да ты что,

обиделся, что ли?! Погоди, Жор, милый, скажи хоть, где вы находитесь-то!

– Пока, мам, привет

папке! Скажи, что скоро вернусь вместе с тетей Клавой! – и я решительно нажал

на красную кнопку.

А потом быстро побежал

вниз, чтобы мамка не смогла мне перезвонить. Я вернулся в вагончик. Настроение

было испорчено, и я выглядел растерянным. Пашка встала мне навстречу такая

радостная и счастливая и спросила:

– Ну как, дозвонился?!

Как они там?

– Все куейс! Заждались

нас страшно… Волнуются, конечно, сильно… – отозвался я и заставил себя

заулыбаться, чтобы Пашка ни о чем не догадалась.

– Да, я так соскучилась

по мамке! По тете Зое, по всем… Даже дом свой и то теперь расцелую, наверно!

– тихо рассмеялась девчонка, а мою грудь вдруг пронзила внезапная молния.

Я вдруг понял, что,

уезжая домой, я должен буду расстаться с Прасковьей. А ведь расставанье – это

маленькая смерть… Как не хотелось мне вновь переживать эти минуты прощания.

Что я скажу Пашке? Как

мы разойдемся? Как разомкнем наши ладони? Нет, я не стал пока думать об этом: ведь мы еще вместе, и пока за нами прилетит вертолет, пока отвезет нас на

станцию, пройдет еще немало времени… Этот момент наступит лишь на перроне

вокзала, когда мы станем садиться в разные поезда. Она – с тетей Зоей, я – с

тетей Клавой. Там кругом будет полно народа, многие будут прощаться, и, наверное, этот момент пройдет не так трогательно, не так заметно и не так

больно… Я положил мобилу на тумбочку дяди Юры и сказал как можно спокойнее: – Связь классная, прямо

как дома побывал! Мамка в шоке от радости! Даже говорить не смогла…

– Еще бы! Я, наверно,

вообще в обморок грохнулась бы! – отозвалась Пашка. – А моя мамка, наверно, ничего еще не знает…

– А у вас телефон есть?

– Только обычный,

домашний.

– Ничего, небось, тетя

Зоя уже и ей позвонила или сейчас звонит. Мамка моя наверняка теперь со всеми

связалась, чтобы сообщить, что мы обнаружены.

– Даже как-то и не

верится, что все кончилось… – вздохнула Прасковья, опускаясь на табурет. —Скорей бы опять всех увидеть и вернуться в прошлую жизнь…

В вагончик вошел дядя

Юра и доложил, что тайга по-прежнему не хочет нас отпускать, видать, уж больно

мы ей понравились. Оказалось, что вертолет действительно поломался и что за

нами прилетят только завтра с первыми лучами солнца. Тетя Клава передавала мне

огромный и горячий привет и просила набраться еще немного терпения и подождать

до утра. Обещалась прилететь за мной вместе со спасателями. А вот тетя Зоя

оказалась от нее вдалеке, на базе горноспасателей, где располагалась вторая

группа поисковиков. Но ей о нас уже сообщили, и она тоже собиралась прилететь

сюда завтра вместе с самолетом геологов.

Хоть мы немножко и

расстроились от такой очередной вынужденной задержки, но тем не менее

настроение у нас поднялось.

Я очень обрадовался тому

обстоятельству, что еще одну ночь буду вместе с Пашкой, теперь вот уже в

надежном месте, где не нужно будет ничего бояться и опасаться, и что можно

будет допоздна посидеть у костра, попечь картошечки и повспоминать все, нами

пережитое. Не знаю, думала ли так же и Пашка, ибо это осталось для меня тайной.

Короче, судьба подарила нам, как бы извиняясь за все прошлые удары, еще целые

сутки беззаботной жизни вдвоем! А тут еще пришел дядька Петро и пригласил нас

пройти в столовую и «отобедать геологической кашки». Новость для меня, не

скрою, ну очень приятная! Я взял Пашку за руку, и мы, радостные, поспешили за

крепышом в защитной панаме. Ах, кабы я знал в тот момент, что нас всех ждало

уже менее, чем через час! Злые силы, не сумевшие разлучить нас навеки в

избушке, сделали все, чтобы ускорить наше расставание! И произошло это вот так

внезапно, нежданно-негаданно, что я оказался совершенно не готовым к такому

повороту

судьбы, заставшему меня врасплох. И вот ведь как все получилось! Мы сидели в

вагончике-столовой и с аппетитом ели перловку с тушенкой, запивая это кушанье

парным молочком (оказывается, на базе жила козочка!). Я уже загадывал на то, как мы проведем остаток этого дня. Дядька Петро был рядом и рассказывал веселые

истории и байки из жизни геологов (а знал он их, наверное, не меньше сотни!). А

его русско-украинская (или украинско-русская?) речь делала рассказы еще

колоритнее и еще смешнее. И тут в столовку вошел летчик. Он поздоровался с нами

и пожелал приятного аппетита. Дядька Петро предложил и ему пообедать, но тот

отказался, сказав, что скоро улетает к горноспасателям и поест уже там, так как

у них на первое был сварен борщ по-украински. Услышав такое, дядька Петро

безнадежно крякнул и расправил свои пышные усы.

– Как дела, парень? —

летчик дружески хлопнул меня по плечу. – Так значит, это ты тогда махал нам?

– Ага! – кивнул я.

– А мы от бури тогда

удирали! Ох, и гроза же была!.. Как вы ее хоть пережили-то? Мы все так

волновались за вас, а помочь ничем не могли…

– Да мы в пещере

отсиделись… Правда, чуть дубаря не дали… Там очень прохладненько было… —отозвался я.

– Ну, молодцы, стойкие

ребята! Если бы не та буря, мы бы вас тогда еще до вечера забрали! Ну, да

ничего, главное – все обошлось. Пусть уж лучше позже, чем никогда!

– Значит, Андрюха,

все-таки решил полететь? – спросил пилота дядька Петро и добавил, старательно

избегая акцента: – Может, все же пропустишь трошки перловочки, а то горняки, поди, борщ-то уже давно слопали…

– Нет, спасибо, Петро,

надо слетать еще разок, пока погодка что надо. Пошли, лучше поможешь нам

загрузиться.

– Ну, то всегда

пожалуйста! – оживился геолог, вставая и надевая панаму.

– Пока, ребятки!

Счастливо добраться до дома! – отдал нам честь летчик. – Уже вечером улетаете?

– Нет, только утром, —

отозвался я.

– А что так?! – удивился

пилот.

– Та вертушка трошки

пидломалась! – встрял в разговор дядька Петро, снова щедро перейдя на

украинский.

– Вот, Петро, я всегда

говорил, что моя «Аннушка» надежнее этих винтов!

– Спасибо вам! У вас

такая красивая форма! – сказала Пашка летчику Андрею, и эти вот ее слова дали

старт нашему стремительному расставанию.

Летчику этот комплимент,

видно, понравился, и он, уже выходя из столовой, вдруг неожиданно быстро

вернулся и произнес:

– Слушайте, милая барышня,

а не ваша ли это тетушка дежурит на базе горноспасателей? Уж больно вы похожи.

– Моя-моя! – оживилась

Прасковья. – Это тетя Зоя!

– Да-да, тетя Зоя, —

улыбнулся летчик. – Очень хорошая женщина. Так сильно за вас беспокоится… А

не хотите ли полететь к ней прямо сейчас? Мы ведь как раз туда и направляемся.

Всего часика два, и будете уже в объятиях своей тетушки, а то до утра-то еще

ой, сколько времени, да и вертушку могут вовремя не починить.

– Правда?! – изумилась

Пашка, и глаза ее засверкали.

– Конечно! С базы

горноспасателей, может, даже до темна, если пойдет вездеход, сможете уже и до

станции добраться. А там литером до Екатеринбурга. А уж там поезда всю ночь

ходят…

– Верно! Летай, милая, а

то эти вертушки-ватрушки подвести могут. Застрянешь тут еще на нэдэльку, —поддержал пилота дядька Петро.

– Здорово! —

обрадовалась Пашка. – Тогда летим, конечно! – и она, залпом допив молоко, кинулась к выходу, но тут же осеклась, встретившись со мной взглядом.

А я испытал такой удар в

сердце, будто кто-то сзади коварно саданул меня ножом под левую лопатку. Пашка

подошла ко мне, виновато улыбаясь и теребя косичку, и не зная, что мне сказать.

Я нашел в себе силы не выдать своего отчаяния и, улыбнувшись, сказал: – Конечно, Паш, лети,

нельзя упускать такой шанс! Тебе ведь еще лечиться надо, а то опять гроза

какая-нибудь соберется… и застрянем тут опять… как всегда.

– Спасибо, Жор! – тихо

сказала девчонка и так посмотрела на меня, что я сразу ей все простил.

– Я тебя провожу! —

сказал я и вышел следом за Пашкой.

Я шел и ни о чем не

думал. Оглушенный всем происшедшим, я никак не мог собрать воедино свои мысли, осознать все так, как должно. Разлука безжалостно подгоняла нас, и все мои

воздушные

замки, построенные на мыслях о еще одних сутках в тайге вместе с девчонкой, рушились теперь стремительно и неотвратимо…

Мы подошли к кромке

летного поля. Ярко светило солнце, дул легкий попутный ветерок. Пахло смолой и

цветами. Высокие заросли цветущего иван-чая красиво обрамляли взлетную полосу, на которой уже серебрился готовый к вылету самолет. Небо было чистое, прозрачное, точно над нами зависло горное озеро, воды которого почти до самого

дна пронизывали солнечные лучи. Второй пилот хлопотал возле своей крылатой

машины.

– Ну, ребяточки,

прощайтеся! – сказал дядька Петро, обнимая нас за плечи. – Тилько нэдолго…

Летчик и геолог пошли к

самолету, оставив меня и Пашку наедине. Как я боялся этого мига, как оттягивал

его приближение! И вдруг он свалился на меня так неожиданно, что я вконец

растерялся. Язык у меня присох к небу, щеки и уши пылали от волнения, а в

голове творилось невесть что… Похоже, нечто подобное творилось сейчас и в

душе девчонки. Поэтому мы целую минуту просто простояли друг против друга.

Первой пришла в себя Пашка. Она улыбнулась и, оглянувшись на самолет, сказала: – Ну, пока, Георгий

Толстый! – и протянула мне свою руку.

Я сделал то же самое и

ответил:

– Пока, Прасковья

Пятница!

Пашка пожала мне руку и

сказала уже вполне серьезно:

– Спасибо тебе за все,

мой Робинзон! Я этого никогда не забуду.

– И тебе тоже спасибо,

моя Пятница! Мы клево отдохнули!

Девчонка, соглашаясь со

мной, кивнула головой и опять улыбнулась. И мы разомкнули свои руки. Но тут

Пашка спохватилась:

– Ой, совсем забыла!

Возьми вот! – и протянула мне мой мобильник, который все время нашего

путешествия хранила у себя в кармане.

– Не надо! – отозвался

я. – Оставь его себе! Я тебе его дарю!

– Нет, это очень дорогой

подарок! – не согласилась Прасковья.

– Бери-бери! Мне все

равно скоро на день варенья новый подарят, еще более навороченный. Да и должны

же мы как-нибудь созваниваться!

– Спасибо! —

обрадовалась девчонка и вздохнула. – А мне вот нечего тебе подарить.

– Знаешь что, подари мне

свой платочек! Он такой красивый!

– Правда?

– Конечно! Он о тебе

напоминать будет своей буковкой…

– Ну, хорошо, —

согласилась Пашка и передала мне платочек, приложив к нему еще и «Живые

помощи».

– Спасибо! – сказал я,

принимая подарки, и тут вдруг вспомнил, что должен обязательно сознаться

девчонке в том, что посмотрел на нее на болоте.

Ведь я обещал Богу и

святым, что решусь на это, если они оставят Пашку в живых. Но как же это было

трудно и неожиданно, что я аж задохнулся. Я понял, что если скажу ей это, то, возможно, Пашка здорово обидится и перестанет меня уважать, ведь она считает

меня очень хорошим человеком, и после этого признания мы, вероятно, вновь

станем недругами, как и в самом начале нашего знакомства. Как мне не хотелось с

ней так расставаться! И дернуло же меня тогда так опрометчиво поступить… И

еще я понял, что если умолчу и в этот раз, то тогда попросту перестану уважать

сам себя, и это будет еще страшнее нашей размолвки. Эх, будь что будет, я

должен признаться Пашке и ответить сполна за свой последний грех перед ней, хотя бы для очищения души, хотя бы для самого себя… И тогда я сказал: – Паш, я должен тебе кое

в чем признаться…

Она поглядела на меня

как всегда пронзительно, и я от этого взгляда совсем сник. Повернув голову в

сторону гор, я выпалил:

– Понимаешь, там…

тогда… на болотах… Это не дает мне покоя. Там на болоте… когда мы

купались, помнишь?

– Да, а что там? —

как-то тихо и удивленно спросила девчонка.

– Я, знаешь, нарушил

обещание и, подлец этакий, оглянулся на тебя… Прости, пожалуйста… если

сможешь…

Уши мои запылали, как

свечи, от волнения и напряжения аж мурашки побежали по всему телу. И я так и не

осмелился взглянуть ей в глаза. Я замолчал и ожидал, что сейчас среди этого

чудесного дня разразится жуткая буря. Наверняка Пашка вспыхнет и скажет: – Ах, вот ты какой! А я-то

думала! Победоносец… А ты?! Не желаю больше тебя знать и видеть! – и швырнет

в меня мобильник.

Потом вырвет из моих рук

свои подарки и, не оборачиваясь, побежит к самолету. И что удивительно, несмотря ни на что, я был готов принять все это и стерпеть. Однако не успел я

еще как следует впасть в отчаяние (так как пауза после моих слов длилась всего

три секунды), как Пашка, выслушав мое признание, улыбнулась и весело сказала: – Ах вы, мальчишки, не

можете вы не подглядывать! – и тронув меня за плечо, добавила серьезным

голосом: – А ты молодец, что сказал. Спасибо. Я не сержусь на тебя…

И тогда я, окрыленный ее

словами, робко взглянул ей в глаза. Она, немного смутившись, опять шутливо

спросила:

– А я, наверно, очень

некрасивая, да? Мне всегда не нравилась моя фигура…

– Да ты что! —

воскликнул я. – Ты такая! Такая… Ну, короче, как Параскева Пятница!

– Ну, спасибо! —

улыбнулась Прасковья и снова тронула меня за предплечье.

А вот мне в это

мгновение очень захотелось ее поцеловать, так как, несмотря на болезнь и грусть

в глазах, Прасковья показалась мне тогда такой прекрасной! Но я так и не

решился этого сделать. И тут дядька Петро крикнул нам: – Ребятки, пора!

Разбегаемся!

– Ну, счастливо тебе,

Жорка, не грусти! Прости, что улетаю раньше срока… Мы обязательно скоро

встретимся! Хорошо? – тихо проговорила Пашка, отступая от меня.

– Да, Паш, обязательно!

Я сразу же позвоню тебе. Счастливой тебе дороги!

– Угу! – махнула головой

девчонка и, моргнув глазами, повернулась и легко побежала к самолету.

Я стоял и глядел ей

вслед. Моя сказочная фея в сером помятом немодном платье удалялась от меня, паря над изумрудным ковром лесного аэродрома. Ее движения были воздушны, изящны, грациозны… Разлетающиеся в стороны носочки, смешно колыхающиеся

косички… Да, это была моя Пашка, девочка Прасковья… Пилоты запустили

двигатель. Подбежав к трапу, Пашка о чем-то быстро переговорила с дядькой Петро

и, обняв его за шею, быстро чмокнула в густую бороду, а затем легко впорхнула в

салон самолета. Второй пилот стоял рядом и помог ей подняться. Потом запрыгнул

следом и хотел уже убрать трап, как вдруг Пашка остановила его и стала о чем-то

упрашивать.

Дядька Петро пошел в

сторону, подальше от самолета, держа в одной руке панаму, а другой важно

расправляя свои усы. Кажется, он улыбался. Второй пилот развел руками, и

девчонка вновь выбралась из самолета. Потом помахала мне рукой, подзывая к

себе. Жаль, что тетя Клава находилась совсем в другом месте, и я никак не мог

полететь вместе с Пашкой. Тогда зачем же она звала меня? Но я все равно кинулся

к ней изо всех сил.

Подбегая, я едва

затормозил, чтобы не влететь в салон «кукурузника» вместе с девчонкой. Пашка

же, воспользовавшись этим моим замешательством, быстро обняла меня и трижды

по-христиански расцеловала, а затем снова нырнула в самолет. Пилот, посмеиваясь, одним рывком затащил следом за ней и трап. Дверца закрылась, и

самолет начал выруливать на взлетную полосу. Я немного отбежал и посмотрел на

кабину. Летчик Андрей улыбался, глядя на меня. Потом кивнул в сторону салона и

показал мне большой палец правой руки. Я, соглашаясь, махнул ему головой и

помахал руками. «Кукурузник» заревел мотором и, быстренько разбежавшись, резво

взмыл в безоблачную вышину. Я стоял и махал ему вслед. Поднятый машиной ветер

не смог остудить нежного жара поцелуев на моих щеках. Я счастливо улыбался и

все махал и махал до тех пор, пока самолет не превратился в маленькую птичку, а

потом и вовсе затерялся где-то возле изумрудного горизонта.

– Будь всегда счастлива,

Прасковья! – крикнул я и только после этого опустил свои руки.

Когда вновь стало тихо,

я внезапно почувствовал, что с этим неожиданным рейсом улетела добрая половина

меня самого… Ощутив такую ничем не восполнимую легкость внутри себя, я снова

загрустил. И все происходящее стало опять каким-то серым и безразличным. Я все

стоял и глядел на горизонт. И не знаю, сколько бы еще так простоял, если бы на

плечо мне не легла чья-то тяжелая ладонь.

– Ну шо дывыся, хлопэц,

улетела наша гарная дывчина? – сказал дядька Петро, обнимая меня. – Эх, таку

нельзя не любити… Ну шо, Жора, пидем наливо до дому… тэбэ трошки соснуть

трэба… Эх, нэ будэм горэвати, будэм отдыхати! Усе ладно будэ!

Я тоже обнял геолога, и

мы не спеша направились к базе. И я вновь стал ощущать себя счастливым

человеком, и радость опять наполняла мою душу. Нежное марево разливалось по

округе, но мне казалось, что это разливается свет, который всегда излучала

Пашка. Чистый свет добра и любви, свет веры и надежды, свет, без которого не

может жить Настоящий Человек! Я шел, улыбаясь, так как слушал шутки дядьки

Петро, и мне нестерпимо хотелось всех любить, творить только добро, надеяться

на лучшее и благодарить Господа Бога за все, что по Его воле произошло со мной

в эти летние дни… Я шел и тихонько молился…

ЭПИЛОГ

Вот так, ребята, и

закончилась эта удивительнейшая история, о которой я и хотел вам рассказать.

Хотите знать, что же было дальше? Что ж, скажу немножко. В Египет мы, конечно

же, так и не попали. По возвращении домой я действительно приболел, а родители, увидев, как я «сильно исхудал», принялись меня усиленно откармливать. Так почти

весь август и прошел. Но знаете, я вовсе нисколько не расстроился из-за этого.

В последнее время мне все больше хочется поехать не в знойную Гизу, а в

лесоболотную Мещеру, где среди изумрудных деревьев, лазурных туманов, серебряных озер, черничных полян, ореховых зарослей, самоцветных рос, невесомых

паутин живет моя прекрасная Нефертити, моя добрая, скромная и славная Пятница, сказочная, благочестивая фея Прасковья. Я так сильно соскучился по ней, хоть мы

и часто переговариваемся по телефону, рассказывая о своих делах, о школьных

успехах, вспоминаем прошедшее лето…

У меня на столике возле

кровати теперь постоянно стоит следующая композиция: вазочка с цветами, а возле

нее иконки Георгия и Параскевы и рядом серебряное блюдо, в котором лежат

платочек (с буковкой «П» в уголке), просфора (из лесного монастыря), маленький

сухой боровичок (который я отделил от даров тети Клавы), крымская шумящая

ракушка (Лехин подарок), зеркальце, перочинный ножичек, а также сухая еловая

шишка и кусочек гранита (невесть как оказавшиеся в моих бриджах). Но самое

главное украшение этой композиции – это небольшая цветная фотография в

золотисто-коричневой рамке. Ее прислала мне Пашка на мой день рождения. Знаете, что там изображено? Тогда попробую описать: на поваленном сосновом стволе в

окружении розового марева иван-чая сидит скромно улыбающаяся девчонка в

простеньком серо-голубом платьице, на плечах – белый платочек, на ногах —походные полукеды. На груди ее покоятся две озорные русые косички, в которых

весело играют золотые зайчики заходящего солнца. В руках у девчонки небольшая, но толстенькая книжица в черной обложке. На обратной стороне этой фотки после

генеральной уборки в моей комнате я вдруг обнаружил надпись, начертанную любимым

мамкиным оранжевым фломастером «Прасковья Аль-Кахира!» (то есть

«Победоносная!»)

Перед тем, как заснуть,

я долго любуюсь этой композицией. А просыпаясь, говорю милым ликам и предметам: «Доброе утро! Спасибо, что вы все у меня есть!»

Скоро Рождество, и я

хочу, ребята, сделать Прасковье небольшой презент. Открою вам по секрету, какой

именно: я подарю ей одну хорошую книгу! А что это будет за книга, не скажу, потому что вы уже и так сами догадались! И вот еще, что я хотел бы добавить ко

всему сказанному. Я постепенно воцерковляюсь! Перед школой впервые вот

причастился Святых Тайн Христовых! Да! И знаете, на исповеди было уже не так

боязно, ведь у меня уже имеется небольшой опыт в этом деле… А вот совсем

недавно освоил и Символ Веры! Казалось – ух, какой большой текст и трудный, ан, нет, все очень быстро запомнил. Права была Паша, когда говорила, что молитва —не стих, она сама из сердца льется… Только надо желать ее туда загрузить. И