Текст книги "Правда выше солнца (СИ)"

Автор книги: Анатолий Герасименко

сообщить о нарушении

Текущая страница: 17 (всего у книги 37 страниц)

Трижды они делали передышку, и каждый раз Кадмил что-то вынимал из сумки. Что-то крошечное, округлое. Надёжно прятал: у кромки бассейна, над дверной притолокой, под каменной плитой. Затем вновь брался за статую, и путь продолжался.

Наконец, пришли. Тихо скрипнула дверь, качнулось пламя факелов. Кадмил с Акрионом снова очутились в наосе, позади статуи и алтаря. Наверху манила чернотой дыра в кровле. Обещала свободу, избавление, искупление.

– Так, – задыхаясь, прошептал Кадмил, – вон туда тащим, где крышу разобрали.

Они добрели до статуи. Поставили Аполлона наземь. Кадмил с хрустом выпрямился, растёр поясницу.

– Всё, спектакль окончен, – сказал он. – Долбаные жаркие тряпки!

Лидийская куртка полетела на пол. За ней отправились свободные шаровары. Под одеждой Кадмил был облачён в волшебный костюм, перетянутый ремнями. На поясе топорщились массивные, устрашающего вида крюки.

– Ну что, дружище Акрион, – сказал он, подмигнув в полутьме. – Те остолопы снаружи сторожат храм, чтобы никто ничего не вынес через выход. Ну, а мы-то умнее, так?

– Мы не понесём статую через выход, – Акрион потёр саднившие мышцы груди.

– Точно! – просиял Кадмил. – У нас есть роскошный верхний вход… Только кое-какую мелочь осталось сделать. Я мигом.

Он взлетел под крышу, оказавшись вровень с лицом Артемиды. Извлёк из сумки очередную мелкую диковину и принялся запихивать богине в ухо.

– Да чтоб тебя, – бормотал он невнятно. – Вываливается… Сейчас…

Акрион вдруг почувствовал щекой дуновение сквозняка. Показалось? Нет; вот и пламя факела на миг легло почти плашмя.

В смятении он огляделся. Рука потянулась к мечу.

– Кадмил! – позвал Акрион шёпотом.

Но тот не слышал. Сморщив лицо, висел в воздухе у головы изваяния, тщетно стараясь уместить в мраморной ушной раковине загадочную побрякушку. Акрион прислушался. Сквозь пыхтение Кадмила и потрескивание факелов отчётливо прорезались шаги. Частые, дробные. Кто-то бежал, и бежал не один.

– Кадмил! – прошипел он. – Сюда идут!

На сей раз божий вестник услышал. Завертел головой, ловя приближавшиеся звуки. Изменился в лице. Слетел вниз, протянул руку:

– Хватайся, живо!

– А статуя? – Акрион схватил конец верёвки, сунул Кадмилу.

– К херам статую! Полетели!

Он потянул Акриона за плечо. Тот отчаянно дёрнул к себе верёвку. Набросил петлю на крюк, свисавший с Кадмилова пояса.

– Нет! – рявкнул Кадмил. – Брось!

Над ухом будто свистнула тростниковая флейта. Ветерок обдал лицо. Еще свист. Треск, дрожащий деревянный звон. Акрион сморгнул: из спины Аполлона, расщепив дерево и слоновую кость, торчала стрела.

– Смерть на вас! – прошипел Кадмил. Выхватил из-за пояса уже знакомый Акриону жезл, с которым был на церемонии. Направил в дальний, тёмный конец наоса. Громыхнуло мощно и звучно, хоть и вовсе непохоже на подлинный гром. И одновременно плеснуло белым светом: точно маленькое солнце взорвалось, высветив все углы, отбросив резкую угрожающую тень от статуи на стену. Кто-то истошно, будто наизнанку выворачиваясь, принялся вопить.

– Ходу, ходу, ходу! – заорал Кадмил, поднимаясь в воздух. Акрион что есть мочи вцепился в его предплечье.

Прицепленная к поясу Кадмила верёвка натянулась.

– Ах ты дурак! – божественный посланник попытался сбросить петлю с крюка. Тщетно: петля держалась крепко, одной рукой было не совладать. За другую же руку цеплялся Акрион.

– Засранец, сказал ведь: брось!

Акрион, стиснув зубы, мотнул головой. Статуя заскребла по полу, накренилась. Кадмила повело в сторону.

– Пропадём из-за тебя, дубина!!

В волшебном костюме раздался щелчок, и их вновь ощутимо потянуло вверх. Вращаясь и покачиваясь, Аполлон поплыл в пустоте, поднимаясь следом за своими спасителями.

Свист – точно флейта, треснувшая флейта. Тупой удар: опять попали в курос.

– Жопа, – деловито сказал Кадмил и что-то сдвинул на рукояти жезла.

В тот же миг Акрион ослеп от молнии, которая родилась над самой головой, и оглох от грома. Жезл грохотал, выхаркивая разноцветные вспышки. Никто больше не отвечал стрелами: лучники то ли все погибли, то ли разбежались, устрашившись небесного огня.

Наконец они поднялись к крыше, пролетели сквозь отверстие в черепице.

И помчались прочь.

Ветер свистел в ушах. Далеко внизу плыли огни. Акрион не знал, сколько времени длился полёт, но ему хватило сил продержаться до того мига, когда Кадмил снизился, и статуя приземлилась на влажную, мягкую почву.

Впрочем, далеко не такую мягкую, как хотелось бы.

–…чем думал, придурок?! – услышал Акрион, когда звон в ушах развеялся. – Сказано тебе: оставь этот проклятый курос! По нам стреляли! Ты хоть понимаешь, что такое баланс масс? Представляешь, каково это – управлять энергетическими потоками, целиться из оружия и тащить за собой полдюжины талантов веса? И всё одновременно!

Акрион встал. Зашипел от боли в растянутой лодыжке. Кроме того, несусветно болели окаменевшие от долгой хватки руки, горели мышцы в груди, и мерзко пищало в левом ухе.

Но он был совершенно счастлив.

– Я понял, что сейчас произошло, – сказал Акрион торжественно.

Лицо Кадмила смутно белело в темноте, и выражение его было неясно. Но божий посланник затих, словно ожидая услышать нечто важное.

– Если рядом бог, любой шаг может оказаться испытанием, – проговорил Акрион, гордясь собой. – Так сказал Киликий, когда провожал меня в дорогу. До этого момента я лишь слепо шёл за тобой, Долий. Но только что наступило мгновение, когда нужно было проявить себя. Проявить волю к победе. Я понял, что боги хотят проверить мою стойкость. И не отступился, даже когда ты велел бросить статую. Вроде бы велел. Я понял. Да.

Кадмил хранил молчание – едва различимый тёмный силуэт с бледным пятном лица.

– Верно ведь? – робко спросил Акрион. – Тебе же ничего не угрожало. Видано ли – чтобы смертные ранили Гермеса! А вот я должен был выказать храбрость. Но это только сейчас понятно, а тогда… В тот миг я думал только о том, чтобы спасти курос.

Кадмил вздохнул.

– Ладно, – сказал он. – Экзамен ты выдержал. Поздравляю. Молодец.

Акриону стало так радостно, как никогда не бывало даже в храме, у алтаря.

Да! Гермес хвалит его! Божественный наставник доволен, а значит, доволен и сам Феб!

Кадмил, однако, не проявлял особого довольства. Он с тихим ворчанием ощупывал костюм сзади. Щелчки, раздававшиеся при этом, звучали слабо и как-то болезненно.

– Вижу, твоя проделка не удалась, как задумано? – виновато спросил Акрион. – Ты ведь что-то там прятал, я видел.

– Как сказать, – буркнул Кадмил. – Пару сюрпризов я им оставил. Ни в жизнь никто не найдёт, даже сама Ор… Анасса. Но нас обнаружили. И ещё эта стрельба… Смерть и кровь! Будет жуткий скандал. Одна надежда, что они выдадут себя разговорами меж собою – до того, как Локсий меня сожрёт. И, надеюсь, разговоры попадут на запись.

Акрион сочувственно кивнул, хоть не понял ни слова.

– Тащим статую в лодку, – приказал Кадмил. – Вон туда, где кусты. И отчаливаем, пока целы. Здешняя хозяйка, может, и не Артемида, но шуток тоже не понимает.

Травы хватали их за лодыжки. Топкая почва пружинила под сандалиями, как губки, что добывают ныряльщики с острова Калимнос. Тьма, казалось, глядела тысячей невидимых глаз, дышала в спину, готовилась напасть – но не нападала на похитителей. Ибо тьма боится света, а их вела воля Аполлона, который сам есть свет.

Легкая фелука ощутимо просела под тяжестью куроса, когда они погрузили статую на дно. Поглядывая на устройство со стрелкой внутри, Кадмил тихонько повёл лодку по извилистой речке и рискнул прибавить хода только после того, как очутились на большой воде.

В море.

А потом взошла луна.

В серебряном свете Акрион смог разглядеть стрелы, что торчали из спины Аполлона. Гнездились они прочно, на совесть всаженные опытными и злыми стрелками. Аж дух зашёлся, когда представил, что одна такая могла попасть по живому.

Кадмил, будто бы угадав мысли Акриона, дотянулся с кормы, щёлкнул по оперению:

– Повезло тебе, дураку.

– Со мной был сам Гермес, – скромно сказал Акрион. – И Фебово благословение.

Кадмил фыркнул и достал из-под скамьи бурдюк.

– Путь неблизкий, – сообщил он. – Помнится, родители собрали тебе в дорогу съестного? Давай-ка выпьем и пожрём. Не пропадать же добру.

И добро не пропало.

О, как же они отпраздновали свою удачу!

Позднее, вспоминая ту ночь – и день, что за нею последовал – Акрион никак не мог взять в толк: неужели они с Кадмилом пили всю дорогу до самого Пирейского порта? Но заново выстроить в памяти всё, что происходило на море, так и не удалось. В голове прочно засело только одно – было весело.

Ну, и ещё вспоминались разные мелочи. Верней, тогда казалось, что это – мелочи. Позже, когда всё стало иначе, Акрион переменил мнение. Впрочем, изменился и он сам.

Но в ту ночь время перемен ещё не наступило.

Так что они праздновали, и было весело.

Пусть принесут в кувшинах вина,

Влаги бурлящей пусть принесут!

…Предрассветная мгла, отблеск факельного света на змеиных головах, круглый набалдашник, издающий запах грозы. Медные змеи обвивают рукоять двойной спиралью, к хвостам на концах прикреплён загадочный витой шнурок, который тянется под одежду Кадмила.

– Так вот он, знаменитый керикион! – произносит Акрион с чувством. – А мне можно из него… ну, бахнуть?

Кадмил смеётся.

– Не получится, – вертит головой. – Настроен только на меня. Из-за этого лишь два режима. Третью схему некуда было девать. Зато! Зато ступенчатая регулировка мощности. И экомо… экономичность расхода.

Акрион кивает, в который раз не поняв ни слова.

– Подарок Аполлона, – говорит благоговейно, вспоминая мифы.

– Точно, это Локсий подарил, – Кадмил прицеливается из жезла за борт, выпускает маленькую молнию. Через мгновение выхватывает из воды оглушенную рыбину. – Сказал: потеряешь – голову оторву…

Сила вина несказанна: она и умнейшего громко

Петь, и безмерно смеяться, и даже плясать заставляет.

…Луна закатилась, брезжит рассвет.

– Ну я же прошел провёрку? Так? Я ведь достоин? Так?

Кадмил размахивает куриной ножкой:

– Ты и был достоин! Понимаешь? Вот как родился! Так ср-разу достоин. Потому что ты кто?

– Кто?

– Ты – царский сын и царь Эллады! – куриная ножка устремляется в бледнеющее небо.

Акрион с трудом размышляет.

– Зачем же тогда ист… испытания? – вопрошает он с пристрастием. – З-зачем вот это… Это вот всё?

– А, ну это… – Кадмил задумывается, впивается в мясо зубами. – А это, дружище Акрион, чтобы ты сам понял: вот, я достоин. Ясно?

– Угу, – с сомнением кивает Акрион. Впрочем, вино тут же помогает развеять не только сомнения, но и саму их причину: глоток из меха – и уже не помнишь, над чем мгновение назад так напряжённо думал.

Кадмил бросает обглоданную косточку в море, вытирает пальцы о грудь волшебного костюма.

– Хорошие вы ребята, – говорит он вдруг. – И ты, и сестрички твои… Я ведь с Фименией поболтал тогда малость. Ну, после церемонии.

– О чём? – удивляется Акрион.

– Да так, – Кадмил берёт у него из рук мех, полощет рот вином, прежде чем проглотить. – Уф… Хорошо. О чём болтали? А, ерунда. Спросил её, не помогала ли она вашей матери с алитеей.

– Ты… чего?! – голова идёт кругом, и не только выпитое тому причиной.

– Ну а что, – пожимает плечами Кадмил. – Почему бы не спросить? Да только она не при делах оказалась. И врать бы не смогла. «Золотая речь», знаешь ли, штука безотказная.

– Ты… Как… – Акрион не может собрать мысли воедино. Но очередной глоток вина немного прочищает голову, и он, переведя дух, с ужасом произносит:

– Ты её подорз… Подозревал?!

– Подозревал, – кивает Кадмил. – Но теперь уж нет. Славная девчонка. Хоть и тронутая малость.

Акрион пытается обдумать услышанное. Обдумывание ему решительно не даётся. Кадмил считал, что Фимения – пособница Семелы… Ну и ну. И ничего ведь не сказал!

– А куда это мы заплыли? – любопытствует Кадмил, оглядываясь. – Острова какие-то кругом. И где этот засратый компас?..

Добрые речи ведите, за чашей веселою сидя,

И избегайте душой всяческих ссор и обид.

…Зной, полдень, хлопающий навес над головой.

– Акрион! О-хэ! Опять дрыхнешь, а? Эй, первейший из граждан…

– Не-е…

– А я вижу: дрыхнешь! Сейчас… Сейчас опять заблудимся. Следи за компасом. Слышь?

– А чего я-то? Тут это… Буквы какие-то. Не эллинские. И вообще непонятно. Не для смертных, видать.

– Что там непонятного-то, вот стрелка, вот… дай, покажу. Непонятно ему. Дай. Вот, гля... гляди. Ик-к!

– Ой!

– Держи! Дер-ржи!!

Звонкое бульканье, нежный плеск волн, шелест бриза. Сдвоенное, тяжёлое молчание.

– Не у-дер-жал…

Правдив, говорят, язык у вина, значит, будем

Правдивы и мы, сладким вином опьянившись.

…Солнце клонится к закату. Чайки – розовые, черноголовые – дерутся из-за рыбы над притихшими волнами. Это пирейские чайки; дом уже близко.

– Вообще родители у меня самые лучшие. Вот самые. Что папа, что мама. И… И не знаю вообще. А эти… Не з-знаю. Они уже умерли, конечно. Нельзя плохо говорить. Но такое… Такое чувство, что родные – не те. А эти. П-понимаешь?

Кадмил размашисто кивает. Спохватившись, ловит нетвёрдой рукой тулью петаса, едва не слетевшего с головы. Делает глоток из меха – кажется, это последний мех из всех, что они взяли. Остальные пусты.

– Понимаю, – говорит Кадмил убежденно. – Я-то... Я, видишь ли, сам рос не у своих родителей.

Лицо его красно от ветра, солнца и выпивки.

Акрион некоторое время тупо разглядывает сиреневую полоску суши на западе. Потом догадывается: в памяти всплывает миф, история рождения Гермеса.

– А, т-ты имеешь в виду Зевса? Твой отец Зевс бросил тебя вомбл… Во младен-чес-тве? Ну… Ну зато твоим наставником был Аполлон! Сам Локсий!

Кадмил усмехается криво и невесело:

– Да уж, с наставником мне повезло…

В воде ты лишь своё лицо увидишь,

В вине узришь и сердце ты чужое.

Большего Акриону так и не удалось вспомнить: остальное путешествие навсегда потонуло в винных парах. Вероятно, за время пути оба, и Кадмил, и Акрион, успели поспать; но когда именно это случилось, он бы сказать не мог. Воистину, их вела воля Аполлона, потому что, выпив несколько мехов не слишком разбавленного вина, утопив компас и постоянно забывая следить за солнцем, они всё-таки пришли в Пирей – хоть и много позже, чем предполагалось.

Глубокой ночью.

Что ж, небольшая задержка во времени – ничто, если можешь сказать: я пил с самим Гермесом!

Стояла тихая полночь, причал был пуст. Кряхтя и отдуваясь, Кадмил тяжело воспарил над фелукой и вытянул курос из лодки на пристань. После чего грохнулся задницей на мокрые доски, обхватил голову и шумно застонал.

Акрион в который раз попробовал вытащить стрелу из статуи. Бесполезно: наконечники сидели намертво, будто молотком вколоченные.

– Попортили Феба, гады, – пожаловался он.

У него тоже гудела голова, а пристань, кажется, ходила под ногами ходуном, вызывая отчётливую тошноту.

Кадмил посмотрел на курос сквозь пальцы.

– Ничего, – буркнул он. – Так даже лучше. Видно, что герой рисковал шкурой. Подвергался опасностям.

Он встал и сильно пошатнулся. Подобрал за ремень сумку.

– Так, – сказал он. – Делаем вот что. Сейчас несём эту красоту в храм Дельфиния. Тут недалеко, справимся. Ставим прямо на алтарь. Ты остаёшься в храме, а я лечу из последних сил в Афины. Собираю народ, говорю: радуйтесь, афиняне, герой вернулся, победой осиянный, и так далее. Веду их сюда, торжественно предъявляю героя вместе со статуей. Главное, позу прими повеличественнее… Ну, да ты профессионал, не мне тебя учить. И – дело в шляпе. Все ликуют и веселятся, у Эллады есть новый любимый царь, да ещё и лидийцам нос натянули. Думаю, обратно люди понесут тебя на руках.

– А, может, просто во дворец отвезём? – слабо предложил Акрион.

Кадмил поморщился.

– Не, – возразил он. – Так не годится. Бог и его герой вернулись с победой! Что им теперь – нанять повозку, запрячь осла и топать пешкодралом во дворец, как каким-то водовозам? Дешёвка. Народу потребны зрелища! Особенно если дело государственное.

– Согласен, – истово кивнул Акрион.

После чего повернулся и сблевал точнёхонько в несчастную фелуку, стоявшую у причала.

Качаясь и наступая себе на ноги, они протащили курос по пустынным улочкам Пирея. Сумка болталась у Кадмила на шее, хлопала по бедрам. Божественный посланник часто икал и ругался под нос. Боком, сипя от натуги, они взошли по двум дюжинам ступеней храма Аполлона Дельфиния, победителя чудовищ, покровителя моряков.

Скучавший у входа стражник направил было на них копьё, но Кадмил утомлённо сказал ему:

– Доблестный страж, се творится (ик!) деянье благое. Гнев усмири свой, оружье оставь. И помоги уже (ик!) эту дуру занести, а то руки отваливаются.

После чего стражник уронил копьё и резво бросился помогать: втащил, по сути, на собственном горбу Аполлона в храм, поставил на алтарь, зажёг лампы на стенах. Затем Кадмил велел ему «бдеть, не смыкая зениц, в карауле почётном», и стражник деревянной походкой отправился наружу.

Кадмил и Акрион, отступив на шаг от алтаря, оглядели плод совместных усилий.

Курос стоял на высокой мраморной плите. Истыканный стрелами, с облупившейся местами костяной оболочкой. Но тем не менее прекрасный и величественный. Сапфиры зрачков сияли в свете храмовых ламп, на губах играла вечная мудрая улыбка.

– Ну, вот и всё, – отряхивая ладони, сказал Кадмил. – Здесь ты и встретишь ликующих подданных, царь Акрион Пелонид. Думаю, за час управлюсь их сюда пригнать.

Он оглядел своё покрытое пятнами, засалившееся платье.

– Жаль, одет не совсем по случаю, – признал он. – Ну и насрать, ночью никто не разберётся.

Он улыбнулся – не привычной лукавой усмешкой Гермеса, а по-доброму, совсем как простой человек. Может быть, немного пьяный. Но довольный сделанной работой и тем, как всё вышло.

Акрион протянул руку, и Кадмил ответил пожатием. Это был всё тот же старинный эллинский жест, дексиосис, который означал: «Мы славно потрудились». Означал: «Все беды позади». Означал: «Ты мой друг».

– Спасибо тебе, – сказал Акрион.

Кадмил кивнул, поправил ремень сумки на плече, развернулся и пошёл к выходу.

– Странно, – проговорил он, выглядывая наружу. – А где же этот вояка?

Он сделал ещё шаг и очутился на ступенях.

Раздался свист – пропела треснутая флейта.

Кадмил вскрикнул и упал, будто сбитый с ног огромным невидимым кулаком. Сумка отлетела в сторону.

Акрион, рванув из ножен меч, выбежал наружу. Склонился над Кадмилом.

Тот лежал лицом вверх, ошеломлённо глядя в небо. Из груди, на ладонь ниже левой ключицы, торчало оперённое древко стрелы.

– С-с…– прошипел он. – С-сзади…

Акрион резво повернулся, но голова вдруг взорвалась болью. Ночная тьма стала непроглядной, а звёзды разом ринулись в глаза, словно сорвались с небесных сфер. Он повалился на ступени, и из тьмы со всех сторон посыпались удары. Били по бокам, по голове, по локтям, когда он пытался защититься. Потом перевернули на живот и связали руки за спиной.

Глаза заплывали, во рту копилась кровь. Акрион силился пошевелиться, но вышло только слегка повернуть голову. Он видел чьи-то сандалии. Видел дубинку, которая раскачивалась перед самым лицом. Видел факел на стене храма.

И лежащего поодаль Кадмила со стрелой в груди.

Кадмил застонал и поднял руку с жезлом – слабую, дрожащую руку. К нему подскочил человек, вооружённый дубинкой. Схватился за керикион, чтобы отобрать, но тут же с воплем выпустил жезл.

– Ты чего? – спросили над ухом у Акриона.

– Раскалённый, архидия! Как есть раскалённый!

– Ну так выбей.

Мелькнула дубинка. Кадмил закричал, керикион вылетел из его руки и, дребезжа, грохнулся на камни.

– Слышь, – сказал ещё кто-то, – а ничего, что мы вот так перед самым-то храмом?

– Дык не в храме же, – возразил голос над ухом Акриона. Хриплый, раскатистый, с начальственной ленцой. – В храме, известное дело, нельзя. А мы на ступеньках. Тут хоть всех поубивай. Боги не в обиде, га-га-га!

– Ну, этого-то не убьём.

– Не убьём, – согласился хриплый разбойник. – Вон какой здоровый! Хоть в гребцы, хоть в лудии! Сотни две дадут, не меньше. И того… За убой не уплачено. Уплачено за другое.

Смех на несколько голосов. Акриона ещё раз двинули по рёбрам.

– Кто? – проклокотал, давясь, Кадмил. – Кто вас послал, сволочь? Кто зап… ла... тил?

Смех утих.

– Тебе-то что? – спросил хриплый. – Ну, баба одна. Сестра вот этого красавца.

Снова удар – теперь, для разнообразия, в бедро. Акрион, однако, даже не почуял боли, ошеломлённый услышанным. Сестра?! Что за чушь? Неужели…

Внезапно Акриону припомнился Вилий, брадобрей, который так не вовремя явился со своим рассказом и так странно погиб, когда потребовалось рассказать больше. Кто-то подговорил Вилия прийти на церемонию – а затем, убоявшись возмездия за неудавшийся заговор, отравил. Кто мог такое сделать? Кто-то, кому не нужен был Акрион на троне. Кто-то, кому он мешал.

И тут же мгновенно в памяти возникла Эвника. Гневная, в праздничном пеплосе. «Ты правда его убил? Нашего отца?» И – другая Эвника, с лицом, скрытым полутьмой, нагнувшаяся над покойной мачехой: «Она… сама? Хорошо». И – Эвника, которая смотрит на труп Вилия, смотрит пристально, словно желая удостовериться, что тот мёртв, что больше ничего не скажет.

Кто станет царствовать после гибели Ликандра?

Его наследник, Акрион.

А если Акрион исчезнет?

Тогда – наследница. Не Фимения, конечно: жрицы не правят государствами, их удел – служение богам. А вот Эвника может выйти замуж и разделить с мужем престол. Участвовать в собраниях. Возглавлять праздничные шествия. Рожать царских наследников. Быть царицей Эллады.

– Су… ка… – прохрипел Кадмил. – См-мерть… на… вас… кр-ровь… и… смерть…

Он шевелился, загребал рукой, пытаясь подтянуть к себе керикион за витой шнур.

– Живучий, падаль, – говорящий сплюнул. – Кто он таков-то?

– Сказывали – пройдоха какой-то, – отозвался хриплый. – Да какая разница? Жаба, пойди, успокой его.

– Насовсем, что ли?

– А хоть бы и насовсем. На кой он нам сдался с дырой в бочине? Покажи, что умеешь.

Тот, кого назвали Жабой, шагнул к распростёртому божьему посланнику. Пнул в челюсть – голова Кадмила мотнулась, запрокинулась, открыв горло. Жаба наступил Кадмилу на плечо, покачался для устойчивости на ногах.

В свете факела сверкнул клинок.

Раздался омерзительный звук, будто с высоты наземь уронили кочан капусты.

По ступеням, лениво вращаясь, прокатился облепленный волосами шар – отрубленная голова Кадмила. Из рассечённой шеи плеснуло белым.

«Бессмертная кровь, – зазвучали в ушах Акриона гомеровские строки. – Влага, какая струится у жителей неба счастливых». Больше он не слышал ничего, потому что кричал. Кричал изо всех сил, во всё горло.

Кричал, пока разбойники пятились в страхе от белой лужи, что растекалась по ступеням. Кричал, пока его, испуганно бранясь, волокли прочь от храма, во тьму. Кричал, пока его били, пока вязали ноги. Кричал, пока не перевернули на спину. Гнев, страстный гнев, его проклятие и дар, такой нужный сейчас, ворочался под сердцем – и никак не мог вырваться наружу, потому что ужас был сильней гнева.

Он успел увидеть их лица. Увидеть, как главарь замахивается дубинкой. Как дубинка летит прямо в темя.

И тьма проглотила его целиком.