355 500 произведений, 25 200 авторов.

Электронная библиотека книг » Анатолий Герасименко » Правда выше солнца (СИ) » Текст книги (страница 1)
Правда выше солнца (СИ)
  • Текст добавлен: 29 декабря 2021, 22:31

Текст книги "Правда выше солнца (СИ)"


Автор книги: Анатолий Герасименко



сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 37 страниц)

Анатолий Герасименко
Правда выше солнца

Часть первая

Правда выше солнца, выше неба, выше бога:

ибо если и бог начинался бы не с правды, он – не бог,

и небо – трясина, и солнце – медная посуда.

В. Розанов

☤ Глава 1. Дверь, за которой зло таится

Афины. Пятый день месяца таргелиона, три часа после заката. Время, когда всё возможно.

Трудные роли угодны богам.

Так говорил Акриону отец, а уж он-то знал толк в актёрском искусстве. Любой эллин мечтал поглядеть на игру знаменитого Киликия из Аргоса. Те же, кому это удавалось, приходили на его спектакли вновь и вновь. И так вышло, что сын Киликия тоже стал служить Мельпомене.

Сегодня роль попалась не из лёгких. В небе дремала весенняя ночь, луна пряталась за Акрополем, и зрителей театра скрывала темнота. Одетый в чёрное, держа наготове меч, Акрион крался сквозь безлунный плотный мрак. Маска мешала смотреть по сторонам. Но актёр и не должен вертеть головой, словно зевака в базарный день. Настоящий профессионал выходит на орхестру с достоинством, держится прямо, декламирует внятно, без ошибок, а, если случится петь, поёт чисто и с хором в лад. Крутиться и плясать не следует: того и гляди, слетишь с котурнов, опозоришься на все Афины. Трагедия – дело серьёзное.

Однако нынешнее представление не походило на обычную трагедию. Во-первых, близилась полночь; во-вторых, декорации вокруг в точности повторяли дворец Ликандра Пелонида на Царском холме; в-третьих, зрители не издавали ни звука. Мало того, что Акрион не видел публики – он её к тому же не слышал. Любой актёр мечтает о том, чтобы народ, собравшийся в театроне, вёл себя потише. Кому по нраву перекрикивать гул толпы много часов напролёт? Да только сейчас кругом стояла такая мёртвая тишина, что становилось не по себе.

В таких условиях выступать и впрямь трудно.

Но трудные роли угодны богам.

Акрион переложил меч из уставшей правой руки в левую и слегка отвёл его от бедра, чтобы лучше смотрелся. Подойдя к воротам в дворцовой ограде, толкнул створки. Те отворились – бесшумно и оттого как-то зловеще. Впереди меж терновых кустов лежала посыпанная речным песком дорожка. Справа и слева в землю были воткнуты факелы, и ещё два факела виднелись вдали, у высокой двери, что вела во дворец. Ленивый огонь лизал пропитанную маслом паклю, терновник бросал на землю угловатые пальчатые тени.

Публика по-прежнему безмолвствовала.

«Может, плохо играю? – подумал Акрион. – Хотя тогда бы они вопили и свистели. Как год назад, когда мы «Аспасию» ставили и маски перепутали. Хорошая тогда Аспасия вышла, с бородой... Нет, пожалуй, сейчас всё в порядке. Просто затаили дыхание, ждут, что дальше».

Он прошагал к дворцу, неторопливо и мерно ступая, как наставляли учителя-актёры. Взялся за ручку, поднял глаза: белый мрамор стен, глубокие резные узоры, еле видные в сумраке. Чёрные провалы окон.

И тишина кругом.

Вдруг закружилась голова, да так, что он едва не упал. Изо всех сил сжав скользкую от пота рукоять меча, Акрион зажмурился под маской и постоял немного, пока не пришёл в себя. Головокружение развеялось, уступив место страху: он сообразил, что не помнит роли. Мало того – не помнит сюжета трагедии!

И не помнит, как она началась.

Не помнит ничего.

Откуда он здесь? Отчего играет ночью? Где остальные двое актёров из троицы, которая полагается для постановки? Где хор, почему молчит хор? Им бы сейчас петь что-то вроде «О, вот идёт он, меч держа, без страха во дворец». Что это вообще за трагедия, зачем такие огромные декорации? И кого он играет?

Того, чья длань возмездие несёт!

Акрион вздрогнул. Слова раздались прямо в голове: уверенный голос, спокойный и величавый. Без сомнения, то был голос Аполлона. Сердце забилось живее, Акрион тихо вздохнул и не сдержал счастливой улыбки – всё одно не видно под маской. Покровитель муз не оставил его в беде! Подсказал роль, направил, выручил!

Конечно, он играет благородного мстителя. Того, чья длань возмездие несёт, того, кто проникнет во дворец и покарает недостойного тирана. Вперёд! Представление должно продолжаться!

Акрион отворил дверь и, держа перед собой меч, прокрался внутрь. Здесь было ещё темнее, чем снаружи, и не совсем ясным представлялось, как же зрители смогут что-то разглядеть. На стенах не горели факелы: только из масляной лампы, стоявшей чуть поодаль на треножнике, струился дрожащий язычок пламени, и зал, в котором очутился Акрион, казался в скудном жёлтом свете огромным, пустым, бесконечно высоким.

Что дальше?

Терракотовый шершавый пол холодил ноги. «Где же я котурны потерял?» – растерянно подумал Акрион, приближаясь к лампе. Рядом с треножником неторопливо колыхалась от сквозняка занавесь из тёмной ткани. Акрион откинул её взмахом меча, открыв тёмный проход. Повеяло благовониями – сладкой дымкой ладана, нежной пряностью стиракса, и ещё угадывался какой-то запах, незнакомый и почему-то вызывающий смутную тревогу, как проблеск молнии среди грозовых туч над морем.

Взяв лампу, Акрион пошёл по коридору. Выставленный вперёд меч рассекал темноту пополам. Сердце, успокоившееся было после слов Аполлона, снова принялось частить.

«Куда идти? – гудело в голове. – И, главное, зачем? Ничего не помню, всё вокруг словно ненастоящее. То есть, оно и есть ненастоящее. Это же представление, спектакль. Но...»

Но всё вокруг казалось ещё более ненастоящим, чем положено. Акрион словно бы спал и видел тягостный сон, от которого не мог проснуться. Хуже всего было то, что он постоянно ощущал присутствие безмолвных зрителей, и чувствовал, что как раз для них-то разворачивавшееся действие представлялось совершенно реальным. Мало того: неизвестно откуда Акрион знал, что оно было гораздо более реальным, чем, опять-таки, положено в театральном представлении.

И оба этих чувства – нереальности и реальности – усиливались с каждым вдохом.

Коридор свернул, в световом круге от лампы показались лестничные ступени. Акрион стал подниматься; лестница оказалась винтовой, закрученной, как высокая морская раковина. Взбираться пришлось долго. Когда лестница кончилась, Акрион, по ощущениям, очутился на высоте не менее сорока локтей.

Здесь, наверху тоже был коридор.

Вперёд? Ну, да, куда ещё-то.

«С чего же всё началось? – думал Акрион, до слёз вглядываясь в сумрак. – О чём трагедия? И кто автор? Эсхил? Еврипид? Или кто-то из новых, Гиппаред, может быть? Наверное, он: вечно придумает что-то несуразное. Что же я ничего не помню, напился, что ли, перед выступлением? Вздор, никогда такого не делал. Но как мне дальше играть? О Аполлон, помоги дураку! Не дай осрамиться перед публикой, вон они и так притихли. Не иначе, сейчас освистывать начнут...»

В этот самый момент свет лампы выхватил из мрака очертания двери. Медные петли в виде львиных лап, барельефные сценки сверху донизу: то ли охота, то ли война, в полутьме не разобрать. Акрион в очередной раз подивился тому, как неизвестный устроитель-хорег радел о декорациях к спектаклю, и хотел было идти дальше.

Вот цель твоя! Дверь, за которой зло таится!

Голос грянул в голове так, что Акрион едва не выронил и меч, и лампу. Снова закружило, повело в сторону, пол колыхнулся под ногами, как подъёмная площадка, на которой актёры выезжают из-под орхестры. Привалиться к стене. Дышать – глубоко, размеренно, как учил отец, чтобы унять волнение перед выходом к публике из скены. Спокойно, нет повода для тревоги. Аполлон снова помог советом, и теперь уже совершенно ясно, что делать. Сейчас... Сейчас.

Ударом ноги Акрион распахнул богато украшенную дверь. Успел мимолётно порадоваться, что оставил лампу в коридоре. Так ярче рисуется его силуэт, тёмный на фоне освещенного дверного проёма. Шагнул в покои, огляделся – порывисто и нетерпеливо, чтобы все видели: мститель готов к возмездию, он ищет жертву.

А вот и второй актер из трагической тройки!

Огромного роста человек поднялся навстречу Акриону с разобранной постели. Выставил руку, защищая спросонья от света глаза. Акрион на мгновение застыл, глядя через прорези маски. Смятые простыни, чаша с вином у изголовья кровати, квадрат темноты в оконце под потолком – будто бы не в театре, а в обычной опочивальне.

Произнести монолог? В таких сценах герой всегда говорит что-нибудь возвышенное. «Что ж, умри! Твою кончину с легким сердцем я приму». Нет, это другое...

Нет прощения тирану! Рази без жалости!

На сей раз божественный голос был полон гнева. Разить без жалости! Уязвить врага! По-настоящему, с выпадом, как на тренировках в эфебии. Всё должно быть естественно, иначе зрители не увидят гнев мстителя, не поверят в гибель злодея.

Акрион сорвался с места, прыгнул к человеку и пронзил его мечом.

По-настоящему, с выпадом.

Естественно.

Клинок вошёл в грудь слева, точно напротив сердца. Брызнуло на руки тёплым. Человек мотнул головой от удара, взмахнул руками. Зацепившись ногой, повалился на кровать. Стиснул пальцами простыни, согнул напряжённые до предела руки в локтях, будто изо всех сил боролся с кем-то незримым. Гортанный, клекочущий звук родился в горле и захлебнулся кровью. По простыням расплылась чернота.

Акрион попятился.

Случилось что-то страшное. Непоправимое.

Публика по-прежнему молчала, но это молчание было другим. Сытым, удовлетворённым. Преступным.

Меч глубоко засел в груди поверженного. В воздухе больше не пахло благовониями. Опочивальня наполнялась ржавым острым запахом крови.

Человек на кровати захрипел, приподнялся, но тут же, оседая, соскользнул с перепачканных простыней. Скорчившись, замер у изножья и больше не двигался.

– Аполлон милосердный, – прошептал Акрион и тут же повторил в голос: – Аполлон милосердный!..

Человек не шевелился. Меч косо торчал из раны. Кровь текла по терракотовым плиткам – чёрная, блестящая, словно живая. Но, конечно, никакой жизни в ней уже не было.

В коридоре послышались торопливые шаги. Акрион на подгибающихся, как из тростника сплетенных ногах повернулся ко входу. «Это не спектакль, – подумал он в ужасе. – Это не было спектаклем. С самого начала это не было и не могло быть спектаклем. Что я сделал? Что теперь будет? Как это случилось?!»

Звук шагов приблизился, заполнил коридор. По стене порхнула тень. Акрион огляделся, но, кроме маленького окна под потолком, куда не протиснулся бы и ребенок, выхода не нашёл. Похоже, он попался – попался на месте самого настоящего преступления. Убийца с окровавленными руками.

В дверях появилась коренастая фигура. Это был мужчина в диковинном платье: сперва, не разобрав, Акрион решил было, что он гол, но тут же разглядел, что всё тело незнакомца закутано в черную плотную ткань, прилегавшую к телу, словно вторая кожа. За спиной мужчины болтался странной формы шлем и висела ещё более странная сумка.

Незнакомец замер, осматривая комнату. Поднял с пола зачадившую лампу. Обойдя кровавую лужу, подобрался к кровати, нагнулся над мертвецом. Потрогал шею, выругался, вытер пальцы о простыню. Повернулся к Акриону.

– Ты что натворил? – спросил он неприязненно.

– Я... – начал Акрион.

Человек в диковинном платье шагнул к нему, сорвал театральную маску и поднёс к лицу лампу.

– Ну да, – произнёс он с горечью. – Кто же ещё. Мог бы догадаться. Вот стерва.

Акрион молчал. Лампа чадила, близкое пламя заставляло щуриться, выжимало слезу. Ноги обдувало сквозняком, и было невыносимо думать, что голых ступней вот-вот коснётся растекающаяся по полу кровь убитого.

– И что теперь с тобой делать? – спросил незнакомец. Спросил задумчиво, без зла.

Где-то далеко, в недрах дворца зародился шум. Хлопнула дверь, другая; кто-то крикнул, ему ответили на несколько голосов; ахнула женщина, залаял разбуженный пёс; и негромко, но явственней всех прочих звуков лязгнуло оружейное железо. «Наверх! Сюда!» – повелительный окрик. Топот нескольких пар ног, обутых в сандалии. Кто-то крепко ругается – близко, совсем близко...

Незнакомец проворно задул лампу. Темнота обрушилась, как удар. «Это конец спектакля, – с жалкой надеждой подумал Акрион. – Пришёл третий актёр, эписодий кончился, и сейчас хор запоёт последний стасим, а потом все пойдут по домам...»

– За мной! – прошипела темнота, хватая Акриона за плечо. Тот беспрекословно дал себя выволочь в коридор и дальше, куда-то в кромешное чёрное ничто. Звуки приближались, уже было слышно натруженное дыхание нескольких глоток, и звонко, хищно бряцало оружие.

Акриона крепко и настойчиво тянули вперёд, в черноту. Он послушно следовал за невидимым человеком в странном костюме, то и дело сбиваясь с шага и полностью уже потеряв чувство направления. Внезапно что-то скрежетнуло, с размаху хлопнуло. Впереди замаячил просвет, а в середине его – луна.

Незнакомец, бранясь под нос, чувствительно толкнул Акриона к просвету. Тот, повинуясь силе толчка, пробежал несколько шагов по зелёному от лунного сияния полу и очутился на узком, огороженном мраморными столбиками балконе. Удерживая равновесие, схватился за перила. Глянул вниз.

Он ошибался, думая, что лестница привела его на высоту сорока локтей. До земли было локтей шестьдесят. Внизу одинокий факел освещал утоптанную, твёрдую, как могильная плита, землю. Прыгать – верная смерть.

Акрионов спаситель, однако, смерти не боялся вовсе – или так, по крайней мере, казалось. Выбежав следом на балкон, он проворно вскочил на перила. Балансируя на узкой полоске мрамора, протянул руку. Прошипел:

– Хватайся!

Акрион потянулся было, но опомнился.

– З-зачем?.. – тупо спросил он.

– Жить хочешь? – незнакомец сунул Акриону под нос согнутый локоть. – Хватайся, говорю! Да как следует, обеими руками. И держись!

Сзади послышались голоса. «Здесь?» «Вроде, здесь». «А может, вниз побежали?» «На балконе они, точно говорю!» «Гляди, гляди, дверь открыта!» И – командный, каменной твердости голос: «Трое вниз, остальные за мной! Сейчас возьмем гадов!»

Акрион, теряя последние крохи здравого разума, вцепился незнакомцу в руку. Над самым ухом раздался явственный щелчок. В тот же миг под ложечкой возникло щекочущее чувство, пол балкона поехал вниз, а столбик перил пребольно стукнул по коленной чашечке. Ветер принялся лохматить волосы, шум и крики внезапно и быстро отдалились.

«Мы что, летим? – подумал в ужасе Акрион. – Аполлон лучезарный, летим! Никак, колдовство!»

Он изо всех сил стиснул локоть своего спасителя и попытался поджать ноги. Очевидно, это было зря, потому что незнакомец охнул и неуклюже взмахнул свободной рукой. Над ухом снова защёлкало, луна канула вниз, небо и земля завертелись в тошнотворной пляске. Затем тело утратило вес, а спустя несколько мгновений по пяткам безжалостно ударила земля. Акрион невольно разжал руки и грохнулся на спину.

Он лежал с зажмуренными глазами. Было тихо, ветерок нёс сладковатый и терпкий запах оливковых листьев. Рядом кто-то бранился вполголоса. Время от времени раздавался знакомый звонкий щелчок: словно монеткой стучали о камень.

Немного погодя Акриона пнули в бок – не сильно, но с явным нетерпением. Он открыл глаза и увидел над собой тёмный силуэт незнакомца.

– Вставай, чего разлёгся, – ворчливо сказал тот. – Сам знаешь: Гипнос – брат Танатоса. Заснёшь – не заметишь, как помрёшь.

Акрион, пошатываясь и взмахивая руками в поисках равновесия, кое-как поднялся с земли. Накатила тошнота, макушку распёрло болью. «Неужто головой приложился? – подумал он. – Не помню... Ничего не помню. И ничего не понимаю». По небу плыла луна, вокруг шелестели маслины. Видимо, колдовской полёт окончился в одной из многочисленных оливковых рощ, окружавших стены Афин.

– Кто ты? – спросил Акрион своего спасителя. В скудном лунном свете было видно гладко выбритое лицо и волнистые короткие волосы. Ещё Акрион заметил, что затянутый в странную одежду человек был ростом существенно ниже его самого. – Ты... Ты третий актёр? И где зрители? И почему такой странный спектакль? Или это не спектакль?..

Незнакомец вздохнул.

– Это не спектакль, – сказал он. – Давай-ка для начала скажи, кто ты сам такой. Если помнишь.

–Я? – Акрион задумался. Почему-то вопрос оказался неожиданно сложным, будто его задали про кого-то другого.

– Ты. Вспоминай.

Акрион поморгал, размышляя. «Как это я не могу сказать, кто я такой? – напряжённо подумал он. – Очень даже могу! Хотя... А, собственно, кто же?»

Незнакомец хмыкнул. В тот же миг пришло спасительное озарение.

– Я – Акрион, сын актёра Киликия из Аргоса! – ликуя, произнёс Акрион. Поразмыслив, с неуверенностью прибавил: – И сам актёр...

Ветер улёгся, маслины устало затихли. Больше ничего вспомнить не удавалось.

– Ясно всё с тобой, – удручённо сказал незнакомец. – Знаешь, Акрион, сын Киликия, ступай-ка ты к дому. Я тебя провожу, чтоб не потерялся. Или чтобы ещё дел не наделал. Хотя, казалось бы, куда уж больше.

– А в чём вообще... – начал Акрион и вдруг почувствовал, как слабеют ноги. Луна покатилась по небу. Земля оказалась твёрдой, но по-матерински ласковой. «Ничем не хуже кровати», – сладко подумал Акрион и уютно свернулся калачиком, подложив под голову странно пахнувшую, липкую ладонь.

Кто-то сказал сердито: «Ну вот, теперь его тащи».

Акрион хотел возразить, что никого никуда тащить не надо, спать можно прямо здесь, здесь удобно, ветерок, маслины шелестят... Но тут всё пропало.

Какое-то время он пребывал в блаженном ничто, в блаженном нигде; в том краю, куда каждую ночь уводит смертных милостивый Гипнос, брат неумолимого Танатоса. Проще говоря, он спал.

А потом захлопали крылья.

Акрион услышал их не во сне, но из сна; поначалу не хотелось открывать глаза, однако звук не давал вернуться в дрёму, будил, тревожил. Акрион разлепил веки и тут же вскочил, пораженный, тем, что увидел. Он был совершенно уверен, что не спит, но то, что открылось взору, походило на самый настоящий кошмар.

Не было больше рощи и луны. Вокруг струилась мутная туманная хмарь, какая бывает в горах на рассвете осенней порой. Сизая пелена колыхалась перед глазами, застила взгляд, проникала в лёгкие, не давала вздохнуть. И в этом мертвящем тумане, не смолкая, слышались частые хлопки. Акрион сам не знал, почему был так уверен в природе этого звука, мерного, назойливого, тревожного. Но сомнений не оставалось: такой шум могли издавать только огромные крылья. Не птичьи, лёгкие, покрытые упругим оперением, а кожаные – мерзкие, лоснящиеся, как у летучей мыши, с ядовитыми когтями по краям.

Шум раздавался со всех сторон. Акрион озирался, не в силах сойти с места, переступая с ноги на ногу. Под ступнями хрустели чахлые растения с бледными, точно веки утопленника, цветами. Туман пах гарью и тленом, и делалось жутко оттого, что совсем рядом в этой белёсой пелене могло находиться что-то опасное, смертельное, с кожаными крыльями...

Они появились одновременно.

Три твари, три костистых оборванных силуэта. Прорвались сквозь туман, прыгнули, разрывая воздух скрюченными лапами. Акрион отпрянул, едва не упав. Ближайшая тварь ощерила собачью пасть, раскатисто рыкнула сквозь кривые зелёные клыки. Вздыбила дырявые крылья, махнула, хлопнула: раздался тот самый звук, оглушительный, сводящий с ума, и накатила тошнотворная вонь.

Акрион повернулся, готовый бежать. Но сзади поджидала вторая гадина, скалилась, поднявшись на задние лапы, бесстыже вывалив раздвоенный язык. Акрион поскользнулся на цветочном крошеве, бросился вбок. На его пути возникло третье чудище. Безволосое, с телом, усыпанным гроздьями чёрных наростов, оно завизжало, брызжа тухлой слюной, и Акрион зажал уши, чтобы не лопнул от этого визга череп, не вытекли глаза, не расплавился мозг...

Дёрнувшись всем телом, открыл глаза.

Над ним была крыша. Закопчённые стропила, на которых он знал каждый сучок и каждое пятно. Солома с выбившимися кое-где колосками. Балка, прогнувшаяся от времени и для надёжности подпёртая посередине столбом. Знакомая, родная крыша.

Он был дома. В своём маленьком андроне – мужской столовой, или гостиной, или зале собраний, в зависимости от того, сколько человек пришло сюда есть, пить, спорить и обсуждать новости. Привычно пахло дымом: должно быть, старый Такис уже разжёг очаг и пёк лепёшки для хозяина. «Знает, добряк, как я с утра лепёшки люблю, – подумал Акрион. – Ох, как есть-то хочется».

Акрион провёл руками по шерстяному тонкому матрасу, постеленному на ложе, и с невыразимым облегчением вздохнул. Всё, что произошло, было, разумеется, сном. Страшным, загадочным, требующим вдумчивого толкования – но сном. «Сегодня же расскажу отцу, – подумал он. – И надо будет в храм сходить, принести жертву Аполлону, чтобы вразумил на толкование. А то, может, до Дельф прокачусь, оракула спрошу. Сон-то явно важный, такое не каждый день приснится...»

Конечно же, это был сон. Разве бывают наяву такие представления? Уже пять лет Акрион выступает в Дионисовом театре, и на его игру приходят смотреть тысячи людей – как до этого приходили на спектакли его отца, знаменитого Киликия. Никто не играет трагедий ночью, в царском дворце, да ещё без зрителей. И никому, конечно, в голову не придет бить другого актера мечом. Так и поранить недолго коллегу. Даже если меч, как положено, деревянный, а не железный.

Акриону вспомнились черные от крови терракотовые плитки пола и мертвец, лежащий подле кровати. «Жуть какая, – подумал он. – Всё в крови было...» Заранее усмехаясь от того, что сам себе не верит, он поднял руки к свету, лившемуся из окошка под крышей.

Ладони и предплечья до локтей покрывала красно-бурая корка.

Акрион вскочил с кровати, скинув матрас. Подбежал к окну, встал в пятно света, поднёс руки к яркому, весёлому лучу Аполлонова светила. Только сейчас он ощутил, как стягивает кожу засохшая кровь, почуял острый, смертельный запах.

– Боги, – сказал он. Голос был слабым, как у больного. – Боги...

Пальцы дрожали, в ушах стоял звон. Снаружи, со двора доносились звуки обычного, мирного утра: бренчала глиняная посуда, кашлял Такис, кудахтали куры.

– Что же это? – пробормотал Акрион, не отводя взгляд от перепачканных ладоней. – Как это?

– Не успел я, – раздался голос за его спиной.

Вскрикнув, Акрион обернулся. В тёмном углу, куда не падал свет из окошка, под нишей со статуэткой Мельпомены, сидел на гостевом ложе незнакомец, спасший Акриона из дворца во сне – если пережитый кошмар всё ещё мог считаться сном.

– Не успел, – повторил незнакомец. – Опоздал. Кто же знал, что так обернётся?

Он по-прежнему был закутан в странное одеяние: чёрные штаны и куртка вроде тех, что носят в горах на севере Тиррении, но не кожаные, а из какой-то плотной ткани, облегавшей тело, словно приклеенная. За плечами покоился круглый шлем без гребня и украшений.

– Кто ты? – спросил Акрион всё ещё непослушным, сиплым голосом. – Чего тебе нужно? И... И что со мной произошло?

Незнакомец поднялся с ложа, не торопясь вышел на середину андрона. Чёрное одеяние шуршало и негромко позвякивало на каждом шагу. Сейчас, при дневном свете Акриону наконец удалось рассмотреть его лицо: стали видны тёмные, глубоко посаженные глаза, крупный рот с усмешливо вздёрнутыми уголками. Недлинные волосы, откинутые назад, открывали высокий, с едва намеченными морщинами лоб. Выглядел человек в странной одежде примерно лет на тридцать и был на голову ниже рослого Акриона.

– Что ж, по порядку, – произнёс он. – Кто я? Мои имена – Ктарос, Стилбон, Кадмил, или Агорей, или Долий. В каждой местности зовут на свой лад. Сам путаюсь иногда.

– Гермес? – прошептал Акрион. – Вестник богов?

– Можно и так, – согласился тот. – Но вообще мне больше прочих имён нравится Кадмил. Тем более что твои предки обращались ко мне именно таким образом. Теперь позволь ответить на другой вопрос. Что произошло? Нечто скверное и, боюсь, непоправимое. Ты, Акрион, ночью убил Ликандра Пелонида, царя Эллады. Своего отца.

Сказав это, назвавшийся Кадмилом замолк и посмотрел в глаза Акриону.

Акрион сглотнул пересохшим горлом.

– Мой отец – Киликий из Аргоса, – возразил он неуверенно. – Его все знают, он известный актёр. А царь... Как я мог убить царя? Я ведь спал.

Акрион сцепил руки, ощутив, как лопается покрывавшая кожу бурая короста.

– Я ведь спал, – повторил он с отчаянием.

Кадмил мрачно покачал головой:

– Ты стал жертвой колдовства. Ночью, во сне пришёл ко дворцу. Магия задурила твою голову, заставила думать, что всё вокруг – спектакль, а ты в нём протагонист. И должен поразить мечом антагониста. Знаешь ведь, что это такое?

Акрион кивнул. Он знал. Каждый актёр знал, да и каждый человек, кто хоть раз бывал в театре. То есть, буквально – любой житель Афин.

– Ты и сыграл, как требовалось, – Кадмил невесело усмехнулся. – Выложился на полную. Профессиональная деформация, ничего не поделаешь. Потом тебя хотели схватить стражники, но тут рядом случился я. Слишком поздно для покойного Ликандра, признаю. Что ж, зато сумел вынести из дворца горе-протагониста. Ну, и сюда принёс, когда ты отключился. Прилетел, приземлился во дворе, втащил в дом. И вот мы здесь.

Акрион переступил с ноги на ногу, обвел взглядом стены андрона, раскрашенные в два цвета. На дальней стенке неподвижный бело-красный Зевс, как всегда, побеждал неподвижного бело-красного Кроноса, пронзая его острым пучком неподвижных молний.

– Так я, выходит, убийца? – спросил Акрион. Ему вдруг стало невыносимо душно.

– Отцеубийца, если быть точным.

– Я не царский сын! – простонал Акрион. – Мой отец – Киликий. Из Аргоса…

Кадмил вздохнул.

– Почтенный Киликий всегда мечтал о наследнике, – поведал он сочувственным тоном. – Но не сложилось. Пятнадцать лет назад он взял в дом подкидыша. Мальчику было примерно восемь лет от роду, и он не помнил ничего, кроме своего имени: Акрион. Киликий воспитал паренька, научил театральному ремеслу и никогда не рассказывал, что усыновил его. Так вы и жили до сегодняшней ночи.

Акрион вдруг почувствовал, что ослабли колени. Он шагнул обратно к кровати и опустился на голое ложе – матрас так и остался на полу.

– Словом... – Кадмил помедлил. – Прискорбно сообщать такие вести в столь неурочный час... Но ты действительно царевич. Акрион Пелонид, сын царя Ликандра и его супруги Семелы.

Акрион уперся локтями в колени, сжал виски грязными от чужой крови пальцами. «Не верю, – подумал он с ожесточением. – Не может быть. Колдовство, убийство – ещё ладно. Но царевич? Я?! С какой стати? Отец бы ни за что не скрыл такого. Мы с ним похожи. Я, как он, стал актёром... Все знают трагиков Киликия и Акриона. Да и сам царь с царицей – разве они бы терпели разлуку с сыном столько лет? Вздор. Обман».

– Я тебе не верю, – сказал он решительно, выпрямляя спину. – Это всё мне приснилось. А ты, кто бы ты ни был – шарлатан и обманщик. Должно быть, опоил меня чем-то накануне, а потом, когда я уснул, измазал руки кровью... Или вроде того.

Кадмил наклонил голову и прищурился. Акрион почувствовал себя уверенней.

– Знаешь, – добавил он окрепшим голосом, – иди-ка отсюда подобру-поздорову. Не знаю, что тебе нужно, но ты явно задумал какую-то мерзость.

Кадмил, поджав губы, издал неодобрительное кряхтение. Поддёрнул ремни странной заплечной сумки, сел рядом на ложе.

– Послушай, Акрион. Всё это неожиданно, я понимаю…

Акрион посмотрел на него с неприязнью.

– Но факт остается фактом, – продолжал Кадмил. – Ты – царский сын. В детстве тебя отлучили от семьи. Стёрли память – кустарной, варварской магией... Впрочем, неважно. Ты вырос, стал актером, заслужил славу и уважение. Но вот пришел несчастный день, вернее, несчастная ночь. Тебя околдовали. Подставили. Заставили убить отца. Поэтому ты не виновен в его смерти. Виновны другие – те, кто наслали чары. Теперь твой удел – месть. Ты должен отомстить за то, что враги сделали с тобой и с твоим великим родителем...

– Пошел вон, пройдоха! – перебил Акрион, вставая. – Не то раба позову, чтобы тебя выставил.

Кадмил тоже поднялся на ноги. Акрион невольно сделал шаг назад: его собеседник словно бы стал выше ростом. И без того тёмные глаза совсем почернели, лицо застыло, будто театральная маска. Маска гнева.

– Переполнена грудь: не найти соразмерного слова! – проговорил Кадмил громко и медленно. – Злонамеренность мысли блудливой верховенство взяла! О мой царь, о мой горький поверженный царь, как оплачу тебя? Что скажу я над телом твоим?

Голос его изменился, стал низким, звучным. Каждое слово падало, как кусок скалы в море, и жгло, как горящая плеть.

Акрион вдруг ощутил страшную тоску. Пропали все прочие чувства: злость на того, кто назвался вестником богов, смятение от его рассказа, страх расплаты за преступление. Осталась только тоска по убитому. Такая боль навалилась, такая мука, что, казалось, даже солнце в окошке потускнело, выцвело до мертвенной лунной бледноты. Царь, мой царь! Что же теперь? Ведь он погиб, мёртв, и больше не встанет!

Кадмил продолжал строго и печально:

– Сирый сын предо мной – словно конь молодой в тяжком упряге судьбы. О мятущийся разум, о гнев, о злодейство неизреченное!

Акрион опустился на колени, задыхаясь от горя и раскаяния. Как может быть такое? Почему он убил собственного отца, зачем не остановил удар? Лучше бы себе руку отрубил! Лучше бы не становился актёром, чтоб изображать нелепые страсти, не учился обращаться с оружием в эфебии! Ему бы рабом, рабом от рабыни родиться, или грязным псом, или червём! Вовсе бы не рождаться на свет!

– Слову богов да внемлет сей муж сиротливый, – говорил тем временем Кадмил, возвышаясь над рыдающим Акрионом. – Ныне же Феб солнцеликий изъявит знаменья тебе. Имеющий взгляд да слепым не пребудет, и сердцу доверится пусть.

Акрион скорчился на полу, царапая каменные плитки. Горе раздавило его: во всём мире не осталось ничего, кроме его беды и его вины. Беда была огромной, но вина превосходила её бесконечно, и сердце с каждым ударом хотело разорваться, чтобы только больше не чувствовать боль.

Из последних сил он взглянул на Кадмила. Знамения? Аполлон явит ему знамения? О чём идёт речь, разве знамения могут вернуть отца?..

Вестник богов опустился рядом, подогнув колено, и сказал обычным голосом:

– Даю срок подумать до заката. Если Аполлон не ошибся – парень ты решительный, и всего этого так не оставишь. За час до заката найдешь меня у Диохаровых ворот.

Он распрямился и вышел. Тёмная одежда при ходьбе издавала шуршание и тихий звон.

«О, дай мне сил, Аполлон, – думал Акрион, глотая слёзы. – Что теперь делать? Дай мне сил...»


    Ваша оценка произведения:

Популярные книги за неделю