Текст книги "Правда выше солнца (СИ)"

Автор книги: Анатолий Герасименко

сообщить о нарушении

Текущая страница: 14 (всего у книги 37 страниц)

Акрион тоже поднялся с кресла. Протянул руки, помог встать сёстрам. Фимения при виде Кадмила улыбнулась ему просто и печально – как старому другу, который без слов поймёт, что творится на душе. Эвника же, не отрываясь, смотрела на Кадмила широко распахнутыми глазами. Словно на спасителя.

Ноги коснулись земли точно в центре перистиля. Актёрским плавным движением Кадмил заткнул жезл за пояс, вскинул ладонь в приветствии:

– Радуйтесь, афиняне! Гермес, небесный глашатай, к вам прибыл!

Шорох богатых одежд, общий вздох. Советники, стражники, Горгий, Акрион, Эвника, Фимения – все воздели руки. Музыкантши подхватили инструменты, полилась мелодия, такая нежная, что кажется, источала благоухание. Кадмил сдвинул петас на затылок, поманил к себе царских детей.

Те приблизились. Акрион шагал неловко, заметно волнуясь: тяготился величием момента. Эвника не шла – плыла, бёдра колыхались с обольстительной скромностью. Она улыбалась светлой улыбкой, свойственной человеку, у которого исполнилась самая сладкая мечта. Фимения выступала неторопливо, и во всей её фигуре читалась та неповторимая смесь достоинства и смирения, которую с годами приобретает любой жрец высокого сана.

– Празднуем днесь возвращенье сирот в отчий дом! – воскликнул Кадмил, поворачиваясь к советникам. – Вот Фимения славная. Чудом её Аполлон всеблагой от огненной смерти избавил, а доблестный брат, Акрион, из лидийского вызволил плена. Эвника, достойная дева! Признала ли сердцем сестру? Сомнения нет ли в тебе, Фимению ты Пелонидой готова назвать?

– Я готова! – громко, в тон отозвалась Эвника. – Она мне сестра!

Кадмил мысленно хлопнул в ладоши. Сейчас он просто говорил стихами, не используя «золотую речь». Эвника прониклась настроем и сумела подхватить.

– Диво, о диво, – продолжал он, обращаясь по-прежнему к советникам. – Неизъяснимая радость, сплелись после долгой разлуки объятья родства! Взгляните, о мудрые, юноша здесь перед вами, бесстрашный и стойкий. Чарами мрачными был околдован, забыл он родительский дом, отца благородного, милых сестёр. Ныне заклятье развеялось, память вернулась к нему.

Он вынул из-за пояса жезл, направил на Акриона.

– Перед людьми и богами свидетелем буду! Вот царский сын, вот законный наследник Ликандра, потомок Пелона. Должен он править Элладой, словам Аполлона послушный. Сёстры счастливые, брата признайте ж родного!

– Признала! – откликнулась Эвника. Нашла руку Фимении.

– Признала! – повторила та, словно эхо: голоса сестёр звучали схоже, как пение двух соседних струн кифары.

Советники негромко, одобрительно зашумели. Кто-то выкрикнул невпопад: «Эвое!»

«Вот и чудно, – подумал Кадмил. – Хоть здесь удалось навести порядок». Он дал парцелам поднять себя в воздух. Завис над стоей, подняв руку с жезлом.

– Высшая воля исполнилась! – вскричал он. – Да будет царём Акрион!

Сверкнула молния, ахнул звук разряда. Советники закричали вразнобой: «Славься, Гермес!» «Душеводитель, радуйся!» «Акрион! Акрион!» «Эвге!» «Царю Пелониду слава!»

«Всё, – Кадмил перевёл дух. – Теперь в башню, переодеться, и можно возвращаться в лабораторию. Эфес ждёт…»

– Стойте! – крикнул кто-то. – Выслушайте! Стойте!

Советники смешались, принялись вертеть головам в поисках того, кто посмел прервать веселье. Музыка рассыпалась и смолкла.

Близ входа в перистиль, под низкой аркой стоял человек в простом сером гиматии. Бритая голова, свёрнутый набок нос, запавшие глаза на загорелом простом лице. К нему подбежали стражники, схватили за плечи, но человек не делал попыток вырваться.

У Кадмила от дурного предчувствия заныли зубы. Он опустился на землю, перехватил ловчее жезл.

– Кто ты? – спросил он властно. – Как смеешь помехою быть торжеству?

– Я свидетель преступления, – ответил тот. – Акрион Пелонид – убийца. Он зарезал царя Ликандра три ночи назад. И я это видел.

Поднялся гвалт. Все разом завопили, кто-то силился прорваться к человеку в сером гиматии, стражники, пытаясь быть деликатными, отпихивали чрезмерно ретивых, тоже кричали… Кадмил из всех сил стиснул рукоять жезла. «Застрелю, – подумал он. – Как паршивого пса, застрелю. Потом «золотой речью» шарахну всех этих старикашек, чтобы мозги из ушей вытекли, чтобы забыли, как их звать, чтобы помнили только одно: Акрион – царский сын и царь Эллады. И всё будет снова в порядке»… Он поднял жезл и прицелился, чтобы испепелить жертву, но тут послышался возглас Акриона:

– Это правда!

Кадмил дёрнулся всем телом. Оглянулся.

Фимения смотрела на Акриона, ломая руки. Эвника комкала в ладони пучок оливковых листьев, оборванных с ветки, лицо её было острым и некрасивым, и она тоже смотрела на Акриона, щурясь, как против сильного морского ветра. Акрион же глядел спокойно, только грудь вздымалась часто, словно он только что трижды обежал вокруг палестры.

«Молчи, – мысленно взмолился Кадмил, – ради пневмы, молчи, остолоп!»

– Это правда, – повторил Акрион. – Приведите его сюда, пусть расскажет, что видел.

Советники расступились. Стражники провели человека в сером гиматии по перистилю, толкнули наземь. Тот, потеряв равновесие, упал на колени. Обритое темя оказалось прямо под прицелом змеиных голов, венчавших жезл в опущенной руке Кадмила.

– Назови себя, – потребовал Кадмил, отчаянно борясь с желанием нажать на спусковую клавишу.

– Я знаю, кто он, – проговорил Акрион, становясь рядом. – Отцовский вольник, каламистр. Сегодня делал мне причёску. И сёстрам тоже. Ты – Вилий, так?

– Так, господин, – Вилий склонил голову, не поднимаясь с колен.

– Говори, – сказал Акрион. – Да погромче говори, чтобы все слышали.

«Двадцать советников, – подумал Кадмил со спокойствием отчаяния. – Десять стражей, Горгий, трое девок с музыкой и этот проклятый Вилий. В жезле хватит заряда ещё на полсотни выстрелов. Перебить всех, что ли? Скажу потом, что были заодно с Семелой…»

– В пятую ночь таргелиона… – начал Вилий.

– Громче! – рявкнул Акрион. Вилий вскинулся.

– В пятую ночь таргелиона я был в дворцовой башне, – начал он, возвысив хриплый голос. – Возвращался от… От порне. Моя комната – рядом со спальней покойного царя. Он рано вставал и любил, чтобы я причёсывал его сразу после пробуждения. Так что в ту ночь я поспешил к себе, как только закончил дела в городе. Когда шёл мимо опочивальни Ликандра, увидел свет. И там… Там были вы, господин. С мечом в руке. И царь, мёртвый… Уже.

В перистиле стояла знойная тишина. Только высоко вверху, под самым солнцем, разливалась песня невидимого с земли жаворонка.

«Семела, наверное, всё предусмотрела в ту ночь, – горько подумал Кадмил. – Убрала с пути Акриона стражников, велела рабам сидеть по каморкам и не высовываться. Но этого шлюхохода упустила из виду… Странно, почему я его тогда не заметил? И потом, Акрион не стоял над трупом с мечом в руке. Меч засел в груди Ликандра, точно помню. Стоп, да этот засранец врёт! Его там не было!»

Кадмил нахмурился, готовясь к обличительной речи, но Акрион снова опередил.

– Я убил царя, – сказал он отчётливо и звонко.

Послышался общий возглас: полувскрик, полувздох.

– Я убил собственного отца, – продолжал Акрион, – но не по своей воле. В ту ночь мной завладело колдовство. Не знал, где нахожусь, думал, что играю роль в спектакле. Что Ликандр – такой же актёр. А меч, ненастоящий, не причинит ему вреда. И, не ведая, что делаю, погубил родителя.

«Дурак, – подумал Кадмил. – Честный, правдивый дурак. Теперь не миновать суда. Созовут ареопаг, раструбят весть на всю Элладу. Весь народ будет знать, что царский сын – отцеубийца».

– С того дня мне нет покоя, – сказал Акрион, и голос его дрогнул. – Не могу спать, не могу радоваться. Каждую ночь вижу эриний. Готов принять любую кару за то, что сделал. Лишь бы искупить вину. Лишь бы не мучиться так…

Собравшиеся загомонили. Озабоченно переговаривались советники, бормотали что-то друг другу стражи, Горгий подозвал кого-то из подопечных и забубнил ему на ухо. Даже музыкантши принялись шушукаться, закрываясь ладонями и оглядываясь на Кадмила. Молчали только Фимения, Эвника и Акрион. И Вилий, проклятый лжец, тоже хранил молчание. Вот бы и вовсе ему не раскрывать рта…

«Ну, довольно», – решил Кадмил. Он перевёл жезл в режим огня и пустил вверх широкую, ревущую струю пламени. Старики разом пригнулись, защищая лысины от жара. Кто-то взвизгнул и повалился ничком. Шум стих. Эх, выручай, счастливая шляпа…

– Справедливости и милосердия жажду! – воскликнул Кадмил, взлетая над перистилем и широко распахивая руки. – Справедливости и милосердия!

При звуках «золотой речи» все, как один, выпрямились и замерли. Вытянулись в струнку стражники. Застыли столбами, выпятив бороды, советники. Позади стои оцепенели девушки – три Хариты в прозрачной одежде. Царские дети также не двигались, только смотрели, запрокинув головы, на вестника-Гермеса. С болью на искажённом лице глядел Акрион, с горестной надеждой – Эвника, со страхом – Фимения.

– Увы, увы! Сей муж порфироносный изведал зла от козней колдовских! – проревел Кадмил, указывая жезлом на Акриона. – Слепым орудьем стал преступной воли. Обагрилась рука безвинная безвинной кровью. Горе! Послушный чарам матери, искусной в ведовстве, сын поразил отца. Преступник? Да. Злодей? О, тысячу раз нет! Пускай глаза души сверкают, зоркие, пусть милосердие и справедливость торжествуют.

Советники таращились на него, как козье стадо. «Почти готовы», – мелькнуло в голове Кадмила. Он глянул на Акриона. Тот внимал словам божественного посланника с прежней гримасой страдания на лице. «Не успокоится ведь, пока не получит, чего хотел, – раздражённо подумал Кадмил. – Ох и трудно с ним будет. Хотя, впрочем…»

– О мудрые, внемлите! – завёл он с новой силой. – Хоть чародейки гнусной замысел всему виной, преступника не можно безнаказанным оставить. Сим повелеваю: пусть во искупленье подвиг совершит. Пусть статую добудет Аполлона в эфесском храме. Ту, что девяносто Олимпиад тому назад похитили лидийцы из Пирея, из храма покровителя морей, Дельфиния. Бесстрашный Акрион на родину пускай вернёт священный курос. Тем он докажет нрава благородство и храбрость духа. И, возвратившись, станет первым среди вас, очищенный и, значит, невиновный!

Перистиль взорвался криками. «Да! Да!» «Подвиг! Подвиг во искупление!» «Проклятие ведьме!» «Акрион!» «Честь Гермесу мудрейшему!» «Акрион! Акрион!» «Эвое!» (Далось же ему это «эвое», старому пьянице). «Не виновен! Не виновен!» «Гермес-покровитель!» «Пелониды, радуйтесь!» «Акрион!»

И, все вместе:

– Ак-ри-он! Ак-ри-он! Ак-ри-он!!!

«Вот так-то, – думал Кадмил, медленно пролетая над толпой. – Все любят, когда решения принимает кто-нибудь другой. Тут и обычный ритор бы справился, а уж с моими способностями и вовсе легко получилось».

– Ступайте же к афинянам, мужи! – напутствовал он старцев. – Несите весть отрадную: нашелся сегодня царский сын! Поведайте, что долгом своим он счел вернуть пирейскую святыню. И что престол займёт, лишь только волю горнюю исполнит.

Кадмил завис над аркой, ведущей во дворец. Сделал паузу, убедился, что все глаза обращены к нему.

– Но более – ни слова! – прошипел он, погрозив для вящей убедительности жезлом.

Советники, обрадованные, напуганные и всё ещё обалдевшие от «золотой речи», направились к выходу. Кадмил подождал, пока старцы покинут перистиль, и, подлетев к стое, приземлился рядом с Акрионом и его сёстрами.

Тут же был Вилий: всё так же стоял на коленях, не решаясь подняться.

– Горгий, – весело позвал Кадмил начальника стражи, – поди сюда, верный ты пёс.

Горгий выпучил глаза и, печатая шаг, приблизился.

– Славься, о Долий, Крониона сын… – начал он, сбился и глотнул воздух. – То бишь… Вестник, рожденный… Благостный…

– Ну-ну, дружище, – хлопнул его по шлему Кадмил. – К чему церемонии. Небось, не первый день видимся.

На самом деле, так близко Горгий стоял к Кадмилу впервые. Но он действительно командовал почётным караулом всякий раз, когда царская семья удостаивалась божественного визита, так что лицезреть Гермеса было для него не в новинку.

– Вот что, воин, – сказал Кадмил. – На сегодня служба закончилась. Иди в казарму, да забери своих бравых ребят. И девочкам скажи, что свободны. Музыки больше не будет.

Горгий по-армейски вскинул ладонь, салютуя.

– Блистательный Гермес, – он понизил голос, – а с этим что делать? Может, того… в темницу? На всякий случай?

Кадмил посмотрел на Вилия. Тот сгорбился под серым плащом; виднелась лишь костистая бритая макушка, загорелая до цвета старой бронзы.

– За что же так? – ухмыльнулся Кадмил. – Человек не побоялся предстать перед вестником богов. Открыть всем правду. Он молодец, его нельзя в темницу… Ты ступай, мы сами разберёмся.

Горгий ещё раз отсалютовал, резко повернулся. Дал знак прочим стражникам, поманил девушек. Звеня доспехами, направился к выходу.

Спустя несколько вдохов в перистиле остались только Акрион, Эвника и Фимения. И, разумеется, Вилий.

– Ну? – обратился Кадмил к Акриону. – Что скажешь, герой? А, господин Длинный-Язык-Без-Костей?

Акрион был спокоен и даже улыбался.

– Ты справедливо рассудил, Душеводитель, – сказал он. – Благодарю. Клянусь перед богами вернуть похищенный курос в Пирейский храм Аполлона. Я сегодня же отправлюсь в Лидию…

– Па-па-па! Не так быстро! – Кадмил ткнул его пальцем в грудь. – Отправимся завтра, вместе. Даже под моим присмотром вечно умудряешься напортачить. Воображаю, что будет, если тебя оставить одного.

– Вместе?! – Акрион поклонился. – Буду счастлив идти за небесным наставником.

«И правда недурно я придумал, – порадовался Кадмил. – Небольшой геройский подвиг. Мальчишка решит, что искупил вину перед отцом, и станет покойно спать по ночам. Народ будет носить его на руках после возвращения со статуей. А я тем временем загляну в лабораторию Орсилоры. Одним махом все трудности…»

Эвника смущённо кивнула Кадмилу.

– Ты и впрямь спас нашего непутёвого братишку, Долий, – сказала она. – Не знаю, как благодарить… Сейчас распоряжусь насчет гекатомбы – тебе, и Фебу, и Майе.

– С гекатомбой лучше подождать, – посоветовал Кадмил. – Пока из Лидии вернёмся.

– Как повелишь, – согласилась Эвника. Она избегала смотреть на Акриона, улыбалась Кадмилу вежливо и натянуто.

Фимения также склонила голову:

– Славим Гермеса, многоумного бога! Спасибо, что спас брата. И спасибо, что помог вернуться в отчий дом. Здесь… – Она обхватила себя за плечи, повела взглядом, собираясь с мыслями. – Наконец-то смогу служить Аполлону. Открыто. Жрецы Фебиона – они ведь меня примут, да?

Последние слова прозвучали жалобно, с мольбой.

– Ещё бы не примут, – отозвался Кадмил. – Царская сестра на месте верховной жрицы – лучше не придумаешь! Любые расходы напрямик из казны…

Фимения по-прежнему держала руки крест-накрест на плечах. Вблизи было заметно, что веки её припухли, как бывает после долгих слёз. Всё-таки она сильно горевала из-за гибели Семелы. Кадмилу даже захотелось сказать что-нибудь в утешение. Да только что тут скажешь? «Жаль, что так вышло с твоей матерью, но она была ведьмой и работала на соседнее государство, уж прости, всё равно пришлось бы до смерти запытать её на допросах в лаборатории, поэтому, выходит, кинжал и упавшая статуя – не самый плохой вариант: и быстро, и не очень больно, и есть, что похоронить»… М-да.

Фимения вдруг подняла взор и посмотрела долго и пристально, будто услышала его мысли. Она была сейчас очень похожа на Семелу. Кадмилу стало не по себе. Словно покойница глядела глазами дочери с того света.

Надо всё же будет поговорить с бывшей верховной жрицей Артемиды. Наедине. И чем скорее, тем лучше.

– Кстати, об Аполлоне, – сказал он бодро. – Дельфиний, которого украли лидийцы, стоит у тебя в келье, верно? Акрион рассказывал. Это тот самый драгоценный пирейский курос, я не ошибся?

Фимения кивнула.

– Жрецы знали, что я молюсь Аполлону, – проронила она. – Там, в Эфесе. Упросила их отдать статую мне. Хотели разломать, чтобы переплавить золото, но я не дала.

– Вот ведь варвары, – с чувством сказал Кадмил. – Ну да не беда. Вернём твой курос, будешь перед ним молиться…

– И вот тогда можно гекатомбу устроить! – ввернул Акрион.

Несмело улыбаясь, он хлопнул Эвнику по плечу. Та вскинулась, сбросила братнину руку.

– Ты! – процедила с яростью.

Акрион попятился. Эвника топнула ногой и пошла на него.

– Ты соображал, что болтаешь?! – воскликнула она, замахиваясь. – И почему мне не сказал? Почему не сказал, спрашиваю?

– Я... – Акрион всё пятился, пока не упёрся спиной в опору стои. – Прости. Прости.

– Ты правда его убил? Правда? – Эвника хлопнула Акриона по щеке так, что по перистилю заиграло звонкое эхо. – Нашего отца? И ждал, пока это скажет… какой-то брадобрей? Ты мог признаться, дюжину раз мог!

– Ты его любила, – покачал головой Акрион. – Я боялся тебя ранить.

– А ты не любил?!

– И я, – сказал Акрион. – Сама ведь знаешь.

Эвника помедлила, стоя перед братом – высокая, почти с него ростом, разгневанная, в яркой праздничной одежде. Кадмил думал, что она ещё раз ударит Акриона, но вместо этого Эвника крепко его обняла.

– Прости, – сказал он ещё раз.

– Заткнись, – буркнула она.

Фимения быстро посмотрела на Кадмила, словно извиняясь, и поспешила к брату с сестрой. Акрион протянул ей руку, принял в объятия, и они застыли без движения, вместе, втроём, крепко прижавшись друг к другу – царственные сироты, во власти которых была вся Эллада от Ионии до Лесбоса. Но не было такой власти, которая могла бы вернуть им Ликандра и Семелу. Тирана и предательницу, безумца и ведьму, чудовище и… другое чудовище. Отца и мать.

Кадмилу отчего-то стало холодно. Мороз пробежал по коже, будто в зимний день, хотя солнце шпарило так, словно Гелиос сегодня выслуживался перед Зевсом и хотел показать, на что способен. Сироты. Дети без родителей. Смерть, неумолимый Танатос, крылатая тварь с железным сердцем. Забрал их, забрал всех. Развалины домов, дым, трупы. Тишина, мёртвая тишина. Один, навсегда один. Пал мятежный Коринф, пал от божьего гнева…

Он судорожно втянул сквозь зубы пахнувший лавровой листвой воздух. Вздор. Не стоит. Это было очень давно, пора уж забыть. Как забыл имена родителей. Как забыл их лица.

Теперь он – бог, хитроумный и ловкий, бог удачи и красноречия, покровитель торговцев и путников.

Работа! Работа! Пора домой, на Парнис. Нужно собираться в дальнюю дорогу.

И надобно позаботиться о нашем новом друге. Вилий, любитель правды и дешёвых шлюх-порне. Мастер завивать волосы и появляться в самый неподходящий момент. Нам о многом предстоит поговорить, дружище. О том, кто тебя подослал, кто подговорил обличить Акриона. О том, кто ставит мне палки в колёса, кто не обрадовался гибели Семелы и теперь готов на всё, лишь бы в Элладе начался кризис власти. Пойдём же, покажу тебе твой новый дом, камеру на нижнем этаже. Там малость туго с удобствами. Но не стоит переживать, это ненадолго…

Он шагнул к сгорбившемуся на горячем песке Вилию, покрепче ухватил за шиворот серого гиматия, рванул вверх. И остолбенел.

Вилий грузно перевалился набок. Рот и подбородок укрывала густая пена – точно каламистр отрастил седую бороду. Лицо вздулось, на лбу проступили чёрными змеями вены. Глаза, налитые кровью, краснели ярче граната.

Кадмил коснулся шеи Вилия, пытаясь нащупать биение жил. Выругался под нос. В лабораторной библиотеке хранились несколько свитков Гиппократа с авторскими рисунками. Вилий в его нынешнем состоянии отлично бы послужил моделью для картинки к свитку «О смертельных ядах». Каламистр был мёртв – уже, похоже, с четверть часа.

Кто бы его ни подослал, он действовал решительно.

Или она?

Такие штучки вполне в духе Орсилоры.

– Акрион, – позвал Кадмил, выпрямляясь. – Глянь-ка.

Царские дети обернулись, все трое. Эвника ахнула. Фимения прикрыла рот ладонью. Акрион нахмурился и шагнул к мертвецу. Склонился, изучая.

– Что с ним? – спросил. – Отравлен?

– Ну уж явно не зарезан, – сухо сказал Кадмил. – Похоже, дело твоей матери кому-то не даёт покоя.

Акрион выпрямился во весь рост. Он был мрачен, на челюстях вздулись желваки:

– Опять алитея?

– Да, алитея, – подтвердил Кадмил. – Отправляемся в Лидию завтра на рассвете. Найди лодку, выспись, наточи меч.

Акрион оглянулся на сестёр. Фимения стояла, прижав руки к груди, и шептала что-то – вероятно, молилась. Эвника закусила во рту костяшку пальца и смотрела на Вилия широко раскрытыми, потемневшими глазами.

– Наточи меч, – повторил Кадмил. Потом кашлянул, добавил глухо: – И к родителям загляни, к приёмным. А то волнуются, наверное...