Текст книги "Тотем Человека"

Автор книги: Анатолий Герасименко

сообщить о нарушении

Текущая страница: 4 (всего у книги 20 страниц)

Глава 4
Невермор

'Просто идиотизм, – подумала Дина, – верх идиотизма, невообразимая глупость. Надо было от мента сразу убегать, не останавливаться, так ведь нет, понадеялись неизвестно на что. Моя милиция меня бережет'. Черный пришел в себя и сидел рядом, бледный, с запавшими глазами. Они долго ехали по каким-то незнакомым районам. Кругом громоздились новостройки, сменявшиеся огромными, ничем не занятыми пустырями, вдалеке необъятные пирамиды теплостанций подпирали облачное небо, машина то выезжала на кольцевую, то снова пряталась среди домов, а потом дома вообще куда-то исчезли, и мимо окон замелькали деревья. Наконец, машина остановилась. Бритый – крыса – открыл дверь со стороны Дины и велел:

– На выход, только потихоньку.

Дина вылезла из машины, подала руку Черному. Тот схватился.

– Резких движений не делать, – предупредил бритый. – Особенно ногами. Я-то быстрее валю, чем вы бегаете.

Дина огляделась. Они стояли на небольшой бетонной площадке-автостоянке. Вокруг был парк. Прямо перед ними стоял древний особняк, какие встречаются в области – длинный, в два этажа. Дождь перестал. Было слышно, как где-то неподалеку шумит дорога.

– К дому, – сказал бритый. Дина послушно направилась к особняку, гадая, можно ли спросить, где они, и зачем понадобились этим жутким людям. Подумав, она решила молчать: и так скоро все узнает. 'Не будут же они нас убивать, в конце концов', – заключила она невесть почему. Мысль была настолько нелогичной, что нелогичностью своей завораживала и даже немного успокаивала. Дина повторяла про себя эту мысль на разные лады, пока бритый вел их к особняку, и потом, когда они оказались внутри, и только когда их ввели в какую-то дальнюю комнату, она перестала думать, из-за того, что страх стал громче мыслей. Все комнаты, через которые они прошли, были обставлены хорошей мебелью; в одной даже построили камин. Чувствовалось, что к обстановке приложил руку специально нанятый дизайнер. Впрочем, вся роскошь была пропитана тем неуловимым духом мертвечины, который обычно витает в музеях. На роскошных, обитых бархатом стульях никогда никто не сидел, книги в шкафах были сосланы туда навечно, а камин сроду не топили, довольствуясь незаметными обогревателями, притаившимися вдоль стен. Комната, в которую привели Дину и Черного, была, очевидно, конференц-залом. Посредине стоял длинный стол, справа и слева от него разместились стулья, не такие, как в остальных комнатах, а вполне современные: сплошь гнутая сталь и кожаная обивка. Несильно надавив Дине на плечи, бритый усадил ее на стул в конце стола. Рядом плюхнулся Черный. Бритый встал чуть поодаль с таким видом, будто сейчас произойдет что-то очень интересное.

И произошло.

Хлопнула невидимая дверь, воздух наполнился движением, и в комнате возник пожилой мужчина, одетый в деловой костюм. На лице у мужчины красовалась ершистая борода, только-только потерявшая статус щетины. Острый нос оседлан был очками без оправы. Мужчина улыбался. Глядя на эту улыбку, совершенно невозможно было поверить, что в мире есть место хмурым и неудачливым людям. Этот человек умел делать все на свете лучше других, успевал всюду раньше других и знал о чем угодно больше других – вот о чем говорила такая улыбка. Человек подошел к Черному и уселся на краешек стола. При этом он так элегантно поддернул брюки, что Дина невольно залюбовалась.

– Рад вас видеть, ребята, – сказал он, все так же улыбаясь. – Меня зовут Леонард Борисович. Для своих – Стокрылый. Возвращения вам.

– Аб хинк, – машинально ответил Дина. Ей стало немного легче. Этот странный человек был хинко. Хинко – значит, почти друг. 'Наверное, какая-то ошибка…' – подумала Дина.

– Аб хинк! – воскликнул Стокрылый Леонард Борисович. – Уверен, сейчас мы все уладим и разойдемся, довольные друг другом. Да?

Дина закивала радостно. Голос у их нового знакомого был звучный, глубокий, но с хрипотцой.

– Как угодно, – сказал Черный, и Дине показалось, что его слова прозвучали насмешливо. Стокрылый слегка поклонился, при этом очки коротко блеснули. Он по-птичьи соскочил со стола и прошелся по залу, небрежно и словно в задумчивости проводя рукой по спинкам стульев. При этом слышался глухой прерывистый звук: 'Пам-пам-пам'. Это ударяла по кожаным подушкам ладонь Стокрылого. Он дошел до дальнего конца зала, повернулся на каблуках и начал говорить.

Вот что он сказал:

– Когда-то кланы хинко воевали. В давние времена, когда сам мир был юн и бестолков, мы ополчались друг на друга. Но сейчас каждый из нас понимает – должен понять – что единственные наши враги – это обычные простецы. Ведь после смерти, вернувшись в долгожданный звериный облик, мы рискуем пасть от их руки. Поэтому объединимся же перед лицом общего врага, и отринем все разногласия. Возвращения вам, брат и сестра! Возвращения в благословенный облик Зверя. Аб хинк.

Говоря это, Стокрылый вышагивал по залу, и последние слова он произнес, очутившись рядом с Черным. Черный посмотрел на него. Стокрылый прочистил горло и спросил:

– В общем, где деньги?

– У меня, – сказал Черный невозмутимо. Стокрылый наклонил голову, улыбнулся и мягко заметил:

– Брат, нехорошо стяжать у своих. Я тебе о чем сейчас говорил? Ты что, не слушал, что ли?

– А, – сказал Черный, – теперь понимаю. Делиться надо, да? Мне это недавно говорили уже. И проповедь, э-э, была. Только не такая длинная, покороче.

Стокрылый мигнул.

– Вот что я тебе скажу, птица, – проговорил Черный. – Я игрок. Я выиграл. Рискнул и выиграл. Теперь ты обязан оставить мне мой выигрыш, а я тебе не обязан ничем. Давай разойдемся по-хорошему.

Стокрылый посмотрел на него задумчиво, извлек из кармана изящный складной телефон и сказал в него:

– Хвост, зайдите в переговорную, дитя мое. У нас трудности.

После этого он обратился почему-то к Дине:

– Великолепная кошка! (Стокрылый произнес это серьезно, без тени иронии). Прошу, вразумите своего друга. Я догадываюсь, что именно с вашей помощью он пытался получить богатство неправедным путем. Вы еще совсем молоды, но должны понимать, что игорные дома – не место для благородных хинко. Я держу сеть казино с одной только целью: чтобы деньги простецов могли послужить на пользу нашей общины. Быдло идет в казино, быдло оставляет там лишние сбережения, а мы с полным правом ими пользуемся. Вы согласны?

Дина кивнула. Она не хотела кивать, но голос Стокрылого обладал странной, почти магической силой. Слушая этот голос, хотелось не просто делать то, чего требовал его хозяин, а угадывать и предвосхищать его желания. Обаяние? Да, пожалуй, то, что излучал Стокрылый, можно было бы назвать обаянием.

В этот момент хлопнула дверь, и в зале появился давнишний водитель джипа. Он встал за стулом, на котором сидел Черный.

– Раз вы согласны, могу дать вам минуту на совещание, – сказал Стокрылый и демонстративно повернулся к Дине спиной. Дина наклонилась к Черному и шепнула, приложив губы к уху:

– Слушай, отдай им деньги, а? Он, по-моему, ненормальный. Что ты там выиграл за один раз, подумаешь… Уедем в другой город, там сыграем. Тем более, все наперекосяк идет.

Черный поморщился.

– Я не один раз выиграл, – прошептал он в ответ. – Потом расскажу. Бабки большие, в общем.

– Как это не один? – спросила Дина. – Какие бабки?

Черный замотал головой. Дине захотелось влепить ему пощечину. Первый раз в жизни. Какого черта, их сейчас, может, пытать будут, а он темнит. Нашел время крутого из себя строить.

– Ну что, договорились? – обернувшись, дружелюбно спросил Стокрылый. – Минута прошла. Будьте добры сказать, где мои деньги. Где… наши деньги.

– Каркнул ворон 'невермор', – сказал Черный и ухмыльнулся.

Стокрылый вздохнул.

– Что ж, – сказал он. – Тогда я пойду, а с вами поговорят мои помощники.

Он развернулся и вышел. Дина поглядела ему в спину. Почему-то ей казалось, что с ним уходит их надежда, что последний шанс на жизнь покидает комнату, аккуратно прикрыв за собой дверь. Сзади послышался шорох. Бандит со шрамом положил руку Дине на плечо, водитель же оперся на плечи Черного. У Дины зашумело в ушах, в груди бухнуло сердце. Видимо, бритый был очень могучей и опытной крысой, раз мог так виртуозно управлять силой удара. Что почувствовал Черный, Дина не знала, но видела, как он зажмурился и задвигал челюстью, будто хотел что-то прожевать.

– Сначала глазик, – сказал бритый. – Глазик сначала… Эй, великолепный! Не спи. Гляди, как я твою кралю на запчасти разбирать буду.

Он поднес к самому глазу Дины маленький кривой нож, похожий на коготь. Дина хотела закричать, хотела вырваться, но сил у нее совсем не осталось: тело отказывалось повиноваться, как онемевшая со сна рука. Да, бритый был силен. Он провел лезвием по веку Дины, совсем не нажимая. Прикосновение щекотало, казалось нежным.

– Слышь, крысятина, – услышала Дина голос Черного. Тот еле ворочал языком, будто пьяный. – У меня дома деньги. Адрес записывай…

– Говори, я запомню, – сказал бандит. Он с сожалением поглядел на Дину. – Такие глазки… Ну, хорошо. Что там с адресом?

Черный назвал адрес. Бритый набрал номер на простеньком кургузом мобильнике.

– Вот и славно, трам-пам-пам, – пробормотал он. Черный тяжело дышал. Худощавый водитель за его спиной украдкой достал из кармана таблетку и разжевал, скривившись. Дина слышала, что многие крысы мучаются приступами мигрени, когда используют свой дар. Говорили, что такое бывает у молодых, неопытных крыс, и поэтому немногие соглашаются на профессиональную деятельность, а те, кто все-таки соглашаются, часто становятся жертвами наркотической зависимости, подсаживаются на сильные анальгетики. Этот, похоже, был из числа последних. 'Чтоб ты поскорее сдох, говнюк, – подумала Дина. – И чтоб тебе потом лабораторной мышью вернуться'.

– Алло! – сказал бритый. – Шорох? Дело есть. Бери Петьку, и дуйте по такому адресу… Что – подожди? Что значит – проблемы?

Трубка зажурчала человеческим голосом. Бритый слушал молча. Лишь играл желваками.

– А они? – спросил он через минуту. Невидимый собеседник произнес несколько слов.

– А ты? – спросил бандит. В трубке помолчали, потом стали оправдываться. Не нужно слышать слов, чтобы понять, что кто-то оправдывается.

– Я тебя, мудака, на собачий корм пущу, – ровно сказал бритый в трубку. – Почему не доложили? Почему сами полезли? Сейчас же ко мне. Будешь извиняться до летального исхода. Почки вырежу и китайцам продам. Ид-диот. Быстро задницу поднял и сюда!

Он с треском закрыл телефон, провел рукой по лицу и несколько секунд смотрел прямо перед собой.

– Так, – сказал он Черному. – Значит, вот ты как с другом, да? Решил на нас ментуру натравить?

– Чего? – спросил Черный. Дина подумала: 'Вот теперь конец. Они тут все психи. Свихнулись, вместе с хозяином. Или Черный свихнулся. Или я. Какая разница, исход-то один: нам не жить. Тимка, Тимка. Прости, котенок, дуру безмозглую. Эх, была не была'.

– Никакую ментуру… – начала она, но бритый, вытянув ногу, как-то очень ловко толкнул стул, на котором она сидела. Стул опрокинулся, Дина испытала мгновенное чувство полета, а затем пол ударил ее по затылку с кукольным стуком. 'Это конец? – с удивлением подумала она. – А, нет, вроде. Промахнулся крыс. Разве что сотрясение. Или он просто хотел, чтобы я заткнулась?' Уже через несколько секунд боль отхлынула, но Дина решила притвориться, что потеряла сознание. Вроде бы, так умела делать Миледи из 'Трех мушкетеров' – прикидываться обморочной и наблюдать за противником сквозь длинные ресницы. Дина замерла на полу, глядя на Черного и бандитов через радужную решетку между полусомкнутыми веками.

– Быстро звони, сука! – каркнул бритый, наматывая на руку длинные волосы Черного. Словно кошку за хвост таскал. – Быстро своим корешам звони, легавым!

– Иди в ж. у, крыса помойная! – заорал в ответ Черный. – Ни хрена не знаю ни про какую ментуру, в первый раз слышу! Забирай свои деньги гребаные и отпусти нас, падаль!

Такие слова, конечно, не могли остаться безнаказанными. Крысы подступили к Черному, он по-кошачьи завизжал, скорчился и свалился со стула. Оба бандита нависли над ним – водитель с мученическим выражением держался за виски – и бритый несколько раз пнул Черного, но тут раздался топот, и в зале появился кто-то, невидимый Дине. Этот невидимый крикнул:

– Хвост! Менты приехали. Один – волк, с ним кошка, кажется.

Дина чуть не расплакалась от счастья. Впрочем, радоваться было рано.

– Доигрались, – заметил сквозь одышку бритый и на прощание еще раз лягнул Черного. – Пойдем.

– А этих здесь оставим? – спросил водитель. Бритый сморщился:

– Нет, с собой возьмем. Конечно, оставим, никуда они не денутся. Котяра нескоро очухается, а девку, я, похоже, гм… Да.

– Ничего страшного, – заверил водитель. – Потом уберем.

Они ушли.

Дина, для верности сосчитав до десяти, на четвереньках подползла к Черному и поцеловала его в кровоточащие губы.

'Возлюбленный, возлюбленный'…

Он дернулся, поднял бестолково руку, замычал. Ему крепко досталось.

'Так разделим же удачу, ибо краток наш век, и жестоки враги наши'…

Дина задрала рубашку на Черном, провела языком по избитым ребрам – раз, и другой, и еще. Она зажмурилась, вылизывая тело любимого, покачивая головой в такт движениям языка. Черный вздохнул и задышал свободно.

'Станем быстрыми, словно жаркое пламя'…

Дина мурлыкала. В горле трепетал едва слышный звук, от этого делалось спокойно и радостно. Она делала то, что должна была делать. Пусть в следующую секунду сюда ворвутся бандиты, пусть даже несчастный Тимка застанет ее в таком виде, все равно. Она – кошка, значит, она должна быть со своим мужчиной, до самой смерти.

'Радость, любимый, великое чудо грядет'…

Дина мурлыкала.

И Черный ожил. Он тихонько отстранился, привстал и сказал:

– Спасибо.

Она тут же потерлась ухом о его щеку. Не смогла удержаться. Черный поцеловал ее крепко, как умел целовать только он, и произнес:

– Надо драпать, киска. Надо драпать.

Дина была согласна. Черный встал, схватил один из стульев, что стояли вокруг стола, с натугой размахнулся и обрушил стул ножками в окно. Окно лопнуло, плеснув осколками. Черный, хрустя по полу, подбежал к оскаленному проему, крикнул:

– Иди, подсажу!

Дина взяла его за плечи, поставила ногу в подставленные ладони: раз! Вспрыгнула на подоконник, заплясала между стеклянными зубьями, торчащими из рамы. Свобода была рядом, ее можно было увидеть и услышать – мокрая трава в парке, шум деревьев – и Дине захотелось ее, свободу, потрогать, побежать по траве, спрятаться между деревьями. Дина примерилась, выгадывая, как спрыгнуть половчее, когда сзади раздалось странное рычание. Она обернулась.

В дальнем конце зала, пригнувшись и растопырив руки, стоял Тим. Он глядел на Черного, а Черный глядел на него. Оба рычали, будто настоящие коты, не так низко и рокочуще, как это получается у собак, но хрипло и с подвыванием, будто медленно произносили какие-то странные слова, состоявшие из одних только гласных: 'А-а-о-о-ы-ы…' Потом Тим бросился вперед. Неудачно: зацепился ногами за стул, совершил пируэт и упал. Падая, он схватился за другой стул, и тот упал на Тима сверху. Тим принялся махать руками и ногами, пытаясь встать, но стулья мешали ему. Дина смотрела на него во все глаза, не зная, как поступить, и тогда Черный толкнул ее так, что она выпала из окна наружу, едва успев встретить землю руками. Черный прыгнул за ней. 'Давай, давай, – шепнул он, махнув рукой в направлении деревьев, – побежали, сейчас оторвемся'. С ладони слетели красные брызги. 'Кровь у тебя', – задыхаясь на бегу, сказала Дина. 'Стекло зацепил', – отозвался Черный и прибавил ходу.

Парк был бесконечным, в воздухе стоял пряный запах мокрой листвы. Парк не жаловал беглецов, играл за хозяев, бросал кочки Дине под ноги, хлестал ее ветками ракитника, выставлял навстречу корявые ветви. Дина не понимала, куда бежит, она понимала только, что заблудилась и ждала – вот-вот выскочит из-за деревьев бритый, встанет на пути, и голова превратится в наполненный болью шар, а потом их потащат по земле назад, к Стокрылому…

– Дина! – слабый, далекий крик. Тим. Черный дернул ее за рукав: 'Туда!' Она свернула, оскальзываясь на брызнувшей влагой земле. Едва не оступившись, выровняла бег. Между деревьями стало светлее, неожиданно парк закончился, и началась ровная бетонная площадка. Бежать по ней было намного легче, Дина что было сил заработала ногами. Воздух огнем врывался в легкие, под ребрами щемило.

– Куда! – крикнул Черный. – Стой!

Она пробежала по инерции еще десяток шагов, потом оглянулась. Оказывается, это была автостоянка. У самой границы парка терпеливо ждали машины: спортивный двухместный автомобиль, громоздкий квадроцикл и тот самый джип, на котором их сюда привезли. Чуть поодаль – милицейский 'уазик', который рядом с дорогими машинами выглядел дворнягой на собачьей выставке. Черный махал рукой, стоя около джипа. Дина подбежала к нему.

– Не… подведи… куколка, – выдохнул Черный и обнял Дину. – Качай… давай…

'…Страданием полнится земля, и предки скорбят об усопших. Станем же, словно ветер, легки…'

– Давай, – сказал Черный, дыша ей в шею.

'…и, подобно земле, неустанными будем в делах. Радость, любимый…'

– Все, время, – произнес Черный. Он отделился от Дины, дернул ручку автомобильной двери. Дверь оказалась незапертой – это началось везение, обычное кошачье везение после кошачьей накачки. Конечно же, в замке нашлись ключи, и бензина был полный бак, и машина завелась с первого раза, непривычно, по-гоночному рыкнув…

Сзади что-то ударило в корпус, да так сильно, что джип испуганно присел на задние колеса. Дина отчаянно обернулась. Прямо на нее сквозь полосатое заднее стекло смотрел Тим. Он замахнулся, ударил опять, обеими руками. Стекло расцвело сеткой трещин, и снова качнулась машина. Черный выругался, совершил ногами сложное па на педалях, одновременно подтолкнул рукоятку передачи. Истошно взвизгнув, мотор заглох. Черный хватил по рулю кулаком – кровь из раненой руки брызнула на приборную панель – и принялся терзать ключ зажигания, но машина, которая так послушно завелась вначале, теперь лишь кудахтала стартером. Тим обошел машину и локтем разбил стекло сбоку от Черного. Тот молниеносно спрятал голову от осколков, а затем, оскалившись в разбитое окно, зашипел. 'Они сейчас убьют друг друга', – подумала Дина. Надо было что-то крикнуть, что-то сказать, но она увидела лицо Тима, испугалась, и слова умерли в горле.

Быстрая тень метнулась откуда-то сбоку, накрыла Тима, упала вместе с ним. Это был небритый водитель, уже выдохшийся, неспособный никого мучить, но все еще опасный своей обычной, мужицкой силой. Взметнулась за окном чья-то нога, кто-то вскрикнул. В этот момент мотор фыркнул, будто гигантская рысь, и Черный стартовал.

Оставляя за собой дымное облако, джип помчался вперед, быстрее и быстрее, унося Дину прочь от говорливых воронов-садистов, от молчаливых садистов-крыс, от сумасшедшего бега… от Тима, который был так страшен в своей ярости, ярости влюбленного, обманутого зверя. Дина закрыла глаза, только на минуту, а когда открыла их снова, то увидела, что они едут по шоссе. Черный вел джип, остервенело ныряя между машинами, то и дело выруливая на встречную полосу. Он кривился, когда приходилось раненой рукой переключать скорости. Кровь была везде: на руле, на рукоятке передач, на стеклах приборов. Машину то и дело заносило, и тогда Черному приходилось вертеть руль обеими руками. Выл мотор, пахло бензином, Дину швыряло на широком сиденье так, что она решила пристегнуться, хотя ненавидела ремни безопасности. Закончив возиться со своим ремнем, она потянулась к Черному. 'Не трогай', – рявкнул тот, но Дина, не слушая, перекинула ему через грудь ремень и щелкнула замком. 'Я же сказал, не трогай', – с досадой проговорил Черный. Дина открыла рот, чтобы ответить, но в это мгновение, покачиваясь на ходу, слева надвинулось грязное, ободранное тулово 'Камаза'. Дина вскрикнула. Машина завиляла, заерзала, раздался гудок.

Потом был удар.

Глава 5
Жизнь наша – тайна

Этого я не ожидал. В тот самый момент, когда я протянул к Черному руки, когда уже ощутил тепло его лица, вдохнул вонь его пота и увидел, как расширяются его зрачки – вот тогда-то проклятая крыса сбила меня с ног.

'Чертовски не повезло, а?' – сочувственно сказал голос в голове. Худой, жилистый бандит сидел на мне верхом. Одна грязная лапа карябала по горлу, другая суматошно пыталась поймать руки. Я извивался, как ящерица, пойманная за хвост, молотил наугад по воздуху, но мой противник был очень силен. Он дышал тухлятиной, он притискивал меня к асфальту коленями, он таскал меня за волосы. Наконец, решив, вероятно, что так со мной будет легче совладать, он навалился на меня всем телом. Я почувствовал спиной его костлявые ребра, вялый живот и ниже – ноги, как ожившие швабры. Я тут же сообразил, что вот так же он наваливается на женщин. Так же он мог навалиться на Дину. Возможно, что и навалился. Только что. После этой мысли что-то изменилось, я перестал быть человеком и стал Тотемом – сильным, злым, свободным. Извернувшись, как кошка, я выкатился из-под противника и стал пинать его, целя в морду. Бандит не успел подняться и стоял на коленях. По-видимому, я ни разу не попал, потому что он очень ловко закрывался руками. В конце концов он преодолел бы мою атаку, насколько яростную, настолько же неумелую, но вдруг у него под плащом заиграл телефон. Это его отвлекло, он поднял руку слишком медленно, и мой ботинок попал ему в глаз.

Он тут же закричал, свернулся клубком и накрыл лицо ладонями. Я добавил еще несколько ударов – по костистой спине, по ногам – но чертова жалость помешала мне, и я не стал его добивать. Дыша, как паровоз, я стоял над ним, а он, постанывая, вытянул неугомонный телефон, прижал его к уху и некоторое время слушал. Потом он, шатаясь, встал и сказал мне:

– Пойдем. Шеф зовет.

Он по-прежнему закрывал рукой глаз. Из-под пальцев текла кровь. Второй глаз глядел на меня безо всякой злости, а, скорее, с обидой. Мне стало жаль незадачливого крысюка. Тут же я (или Тотем во мне?) устыдился своей жалости, а еще через мгновение пришел стыд за то, что мне стало стыдно: это ведь был подонок, бандит, похититель. Похититель часто дышал, дергал щекой, осторожно промакивал пальцами разбитую губу. Глупость он сделал, вот что. Надо было не меня хватать, а Черного из машины выкидывать. Но, видно, не разобрался впопыхах… Мы побрели к дому. Мой соперник прихрамывал, а я старался держаться ровно, хотя устал, как дьявол, и еще зверски болела спина. Видно, этот крысеныш что-то там повредил.

Я вошел в дом, во второй раз за последние двадцать минут. Вестибюль, который на первый взгляд представился мне огромным, как театральное фойе, оказался маленьким и даже уютным: кожаная мебель, мягкий свет, звонкий фонтанчик в центре. В вестибюле было нехорошо. Прямо у входа стоял Боб и поигрывал пистолетом, направляя его то на бородатого представительного мужчину в очках, то на вторую крысу, бритоголового, приземистого мужика с довольно страховидным шрамом. Чуть поодаль, в кресле сидел привратник, который открыл нам дверь. Лицо у Боба было отрешенное, словно у пианиста. Пистолет сосредоточенно глядел в пространство единственным глазом. Очкастый бородач говорил:

– …Самое худшее, что принесла нам так называемая цивилизация – это идиотские нормы поведения. В былые времена вы бы просто так не ворвались ко мне в дом, юноша. Я – уважаемый человек. Раньше уважаемые люди жили в замках. За крепкими стенами и дубовыми дверями. И таких, как вы, встречали ушатом помоев.

Боб неопределенно повел головой.

– Спрячьте-ка лучше пистолет, – продолжал бородач, – пока беды не вышло. Вы вломились ко мне в дом. Испортили мебель. Покалечили моих сотрудников. А теперь…

– Ваши сотрудники, – сказал Боб утробно, – ну да. Один такой сотрудник сейчас в СИЗО у меня сидит. Показания дает.

– Чушь, – твердо сказал человек в очках. Боб скривил рот, как будто сосал больной зуб:

– Не надо, Стокрылый. Вы их все равно упустили… Не догнал ведь ты их, да? – обратился он ко мне.

Я покачал головой.

– Никто никого не упускал, – с разделением проговорил тот, кого Боб назвал Стокрылым. – Двое хулиганов с целью мародерства проникли ко мне в дом, нанесли урон имуществу и скрылись в неизвестном направлении…

– А еще, – сказал я, – они угнали твою тачку.

Все уставились на меня. Внезапно навалилась такая усталость, такое измождение, что я понял: еще немного – и упаду, прямо под ноги этим бандитам. Рядом с креслом, в котором сидел привратник, стоял очень удобный на вид кожаный диван. Из последних сил я доковылял до этого дивана и рухнул в него всей своей грязной, уставшей, измочаленной тушей. Какого черта. Я уделал тощего крысиного засранца, рядом со мной находился вооруженный милиционер, и, к тому же, мне было нечего терять. Черный увез Дину, теперь, наверное, насовсем. Могу я, по крайней мере, сесть и немного отдохнуть?

– Хозяин, – позвал я Стокрылого, – выпить чего-нибудь не найдется?

Тот великолепно владел собой.

– Извольте, – сказал он бесстрастно, – на кухне вам могут налить молока. Полную миску.

Тут меня прорвало.

– Слышишь, ты, – сказал я дрожащим голосом, – если ты хоть что-нибудь, хоть что-нибудь…

Стокрылый поднял руку. Я почему-то замолчал, хотя говорить собирался еще долго.

– Юноша, – сказал Стокрылый Бобу, – опустите, пожалуйста, ваше гнусное оружие.

Боб нехотя повиновался.

– Молодые люди, – продолжал Стокрылый серьезно, – надеюсь, вы понимаете, что все ваши предположения совершено беспочвенны. Вдумайтесь только: меня оболгал какой-то бандит. Арестант, зэ-ка, быдло. Безо всяких на то оснований. Видимо, назвал первое имя, которое взбрело на ум. Я ведь довольно известный в городе человек. Вы, господа, ошибочно – ошибочно! – связали бред этого несчастного с волнующими вас событиями и вломились ко мне в жилище. Абсолютно на то не имея права, подчеркиваю. Один из вас стал угрожать пистолетом мне и моим подчиненным, а другой, как мародер какой-то, начал рыскать по дому…

– Всем привет! – сказал от дверей веселый женский голос.

Боб ухмыльнулся и спрятал пистолет.

– Ну, наконец-то! – сказал он. – Долго ты.

– Пробки, – сказала Саша. Цокая каблучками, она прошла в середину вестибюля. Улыбнулась всем по очереди, извлекла, словно из воздуха, удостоверение и взмахнула им, как фея волшебной палочкой.

– Так, короче, – сказала она. – Вы тут громко говорили, я немножко послушала. Предлагаю всем помириться и разойтись.

Все замолчали. Боб, судя по всему, вовсе не настроен был мириться и расходиться, но делать было нечего. Стокрылый кругом выходил прав, мы ничего не могли доказать. Стокрылому тоже не улыбалось нас отпускать, но Сашины корочки произвели на него впечатление. Я… Мне было все равно. Дину увезли. Больше ничего не сделаешь. Поэтому я тоже молчал.

Саша, воспользовавшись паузой, подмигнула мне и помахала рукой, сложив пальцы на манер кошачьей лапки. Я ответил на тотемное приветствие. Саша всегда здоровалась со мной, как того требовала традиция. И с Диной, и с Черным, и с любой кошкой. Добрая, приветливая девчонка. Как ее угораздило очутиться в органах госбеза? Юбка и пиджак на ней были сшиты из бежевой ткани, но покроем напоминали военную форму. То ли уставное предписание, то ли сама Саша выбрала такой стиль – неизвестно.

Первым принял решение Боб. Он аккуратно надел фуражку, взял под козырек и, ни на кого не глядя, вышел вон. Я, крякнув, поднялся из глубин диванчика и последовал за ним. Проходя мимо Стокрылого, я не удержался и пробормотал: 'Сыр выпал – с ним была плутовка такова'.

Стокрылый поглядел мне в переносицу.

– Вы опасны для общества, юноша, – заметил он.

– Не каркай, – сказал я.

– Брэк, – вмешалась Саша. – А то я сейчас протокол составлять начну. До вечера, думаю, управимся.

Я вскинул руки – получилось немного театрально, зато крысы смешно шарахнулись. Стокрылый не издал ни звука, не шелохнулся, даже не сморгнул. Я зашагал к выходу. Крысы провожали меня взглядами: немного заломило виски, но тут же прошло. Наверное, совсем выдохлись, бедолаги.

Как только мы вышли из дома, Саша сделала серьезное лицо и спросила:

– Ну, как ты, братик?

Она выглядела, как типичная кошка: небольшого роста, с круглым лицом. Каштановые волосы она заплетала в косичку, толстую и короткую. Сашу никто бы не назвал красавицей, слишком широкие у нее были скулы, да и вздернутый нос действительно походил на кошачий. Но про это забывал любой, кто видел ее влажные огромные глаза, словно из зеленого нефрита – волшебные глаза. Саша почему-то меня очень любила и часто называла 'братиком'. Говорила, что до рождения людьми мы были братом и сестрой. У меня таких воспоминаний не сохранилось, но я ей верил.

– Плохо дело, – сказал я Саше. – Я ведь его почти догнал, знаешь.

– Не переживай, – сказала она. – Найдем-найдем, обещаю.

– Поехали в отделение, – предложил Боб. – По дороге подумаем.

– По дороге ты мне расскажешь, как с Леонардом поцапался, – возразила Саша сердито. – Надо же так умудриться.

– А кто такой этот Леонард? – спросил я беспечно.

Саша и Боб уставились на меня.

– Бандит он, – сказал Боб. – В девяностые пол-города держал.

– Это раньше, – сказала Саша. – А теперь он, как бы, хорошим стал. С такими бабками оно нетрудно: скажешь, что завязал – тебе все верят.

– В депутаты метит, – добавил Боб.

– Птица высокого полета, короче, – подвела итог Саша.

Мне стало стыдно. Выходит, из-за меня Боб ввязался в какую-то гнусную историю. Я вовсе не хотел, чтобы все выходило так, как вышло. Просто, когда мы ввалились в дом Стокрылого, и навстречу выскочили ощеренные крысы во главе со своим хозяином, то как-то само собой получилось, что Боб взял всех на мушку, а я побежал по бесконечной анфиладе комнат, выкликая имя Дины.

– Сглупил ты, старик, между прочим, – с укоризной сказал Боб, словно прочитав мои мысли. – Ломанулся куда-то, как бешеный. Надо было спокойно, не торопясь, всем вместе…

Я вздохнул.

– Впрочем, – добавил Боб, – тогда Черный тем более убежать бы успел.

Он старательно избегал в разговоре имени Дины, словно мы охотились только за Черным. Вот и теперь он сказал: 'Черный успел убежать', а не 'они успели убежать'. Боб был хорошим другом.

– Ладно, – сказала Саша. – Я эту ворону потом побеседовать приглашу. Все нормально будет. Против нас не попрешь.

– Он не ворона, – буркнул нехотя Боб. – Он – ворон.

– На вкус никакой разницы, – парировала Саша, и все мы заулыбались.

Утихший было дождь к этому времени отдохнул и зарядил с новой силой. 'Уазик' принял нас в свое остывшее нутро, причем мы с Сашей, не сговариваясь, устроились на заднем сиденье. Боб завел машину и выехал со стоянки. Я все искал взглядом, не осталось ли следов от нашей с крысенышем драки, но нет, не осталось. Зато на черном от дождя асфальте красовались еще более черные следы покрышек джипа. Здорово газанул, приятель. Далеко ли уедешь? Боб молча вел машину, упершись вытянутыми руками в руль. Я смотрел в окно. Стекло было затянуто кисельной пленкой дождя. Дорога делила надвое унылую пустошь, на горизонте топорщился лес. Мне было очень, очень плохо. Интересно, кто придумал выражение 'на душе скребут кошки'. Кошачьи когти – не для того, чтобы скрести, они хороши, чтобы вонзаться в жертву и рвать ее на части. Вот это и происходило с моей душой. По всему выходило, что в провале операции виноват именно я. Наверное, я и впрямь лузер, прав был Черный. Именно лузер. Человек, который теряет. Такого слова в русском языке нет, 'неудачник' – это тот, кому просто не везет в жизни. А 'лузер' – тот, кто не может удержать в руках везения… Больше всего мне было стыдно из-за идиотского кульбита в конференц-зале. Хорош герой. Жену вернуть не может, ему бы все со стульями воевать. Увалень. Но как я, однако, в глаз этому засранцу засветил…