Текст книги "Азовская альтернатива"

Автор книги: Анатолий Спесивцев

сообщить о нарушении

Текущая страница: 9 (всего у книги 32 страниц)

Начало изменений
30 березня 1637 года от р.х

Засада удалась как по заказу. Хотя в караване посольства шло более двухсот человек, большая часть с оружием, Васюринский организовал её так, что у турок не было никаких шансов, не то чтобы отбиться, но и нанести казакам сколь ни будь серьёзный урон. Не спасли осман ни храбрость янычар, ни хитромудрость посла Кантакузина. Под ливнем метких стрел почти все османы сгинули прежде, чем успели схватиться за оружие. Попытки нескольких, самых сообразительных или везучих, вырваться на лошадях из лощинки, ставшей смертельным капканом, провалились. И впереди и сзади, таких бегунов ждали конные казаки, быстро с ними расправившиеся. Через минуту после первого выстрела караван был мёртв. Раненных и притворившихся мёртвыми добили сразу же. Через час, в лощине остались только трупы. Людей – обобранные. Нескольких случайно погибших лошадей и мулов, со снятым багажом или сёдлами. Нельзя сказать, что редкий в этих местах, грабительский налёт. Правда, обычно, жертв грабежа не убивали, но турки обязательно сами придумают причину такой жестокости. Оставалось осуществить самое неприятное для Васюринского. Придать избиению вид татарского налёта.

Собственно, основное для этого было уже сделано. Все жертвы погибли от стрел. Причём, не подобранные нападавшими стрелы были только татарскими или черкесскими.[10]10
  Черкесы ежегодно продавали татарам сотни тысяч стрел собственного изготовления.


[Закрыть] Зато, характерных при казачьих атаках огнестрельных ран, у погибших не обнаружат. След убийц поведёт расследователей по направлению к Перекопу, пропав, растворившись в степи. Способов запутать следы татары, и казаки, знали множество.

Ночью после этого дня к стене Азова поскакал всадник. Приближаться вплотную он не стал, не смотря на ночь. Весть, которую он прокричал, объяснила такое поведение. Прокричал, кстати, на чистейшем татарском, точнее, с ярко выраженным ногайским акцентом этого языка.

Сообщение, ради которого немедленно разбудили азовских пашу и сердара,[11]11
  Начальника местного гарнизона.


[Закрыть] было неожиданным и очень неприятным. Всадник известил стражей Азова, что посольство султана в Москву уничтожено и ограблено по приказу крымского хана. После чего ускакал прочь.

Такое его поведение никого не удивило. Быть не то что подозреваемым, но и свидетелем по такому делу – крайне вредно для здоровья и очень опасно для жизни.

Уже через сутки, азовское начальство считало, что сообщение было правдивым. Посланные с рассветом люди нашли убитых из каравана. Отсутствие огнестрельных ран, найденные ногайские и черкесские стрелы подтверждали сообщение всадника. Сердар, в который раз, пожалел, что не имеет возможности подробнее расспросить его. Знал то наверняка больше, чем прокричал тогда, ночью.

«Подвесить бы его на дыбу, да пораспрашивать… эх, мечты. Чуял негодяй, чем вовлечённость в такие дела пахнет. Нельзя тянуть расследование, сейчас любое промедление может нам с пашой жизни стоить. Совсем обнаглел Инайет Гирей. Видно голова на плечах мешать стала. Ничего, повелитель правоверных быстро избавить его от такой обузы».

Утром … (дату уточнить) облегчённая до предела галера отплыла в Стамбул с дурной вестью.

Приступ лени с положительным итогом
29 березня 1637 года от р.х

После отбытия сотни с Васюринским на юг Аркадия хватило ненадолго. Ехать лёжа, к сожалению, оказалось ещё менее удобно, чем сидя. По крайней мере, в импровизированных конных носилках. Снижение нагрузки на капитальнейшим образом стёртые ноги, «компенсировалось» болью в локтях, плечах и прочих сбитых частях организма. К тому же кобылы, имевшие честь тащить исключительное для семнадцатого века существо, попаданца из века двадцать первого, никак не показывали понимания важности своего нынешнего занятия. Тряска при езде на двух лошадях показалась ему в десять раз более сильной, соответственно езда – менее комфортной.

На психику такая езда также действовала не лучшим образом. Терпеть боль, вылупившись в небо удовольствие очень сомнительное. Мысли нехорошие в голову лезут. Да и расставание с Иваном, вроде бы доставшим его своей казацкой простотой по самое не хочу, неожиданно (что, интересно, в последние дни со мной случилось ожидаемого?) подействовало угнетающе. Успел привязаться, не смотря на его разбойничью рожу и повадки бандитского атамана. Которым, в общем-то, он и был.

«Не случайно меня в таком срочном порядке с лошади ссадили. Видимо совсем хреновые дела на ногах. Собственно, с чего им быть хорошими? Как содрал в первый день кожу с мясом, так и продолжал ежедневно усугублять рану. Странно, что до костей не стёр. Чёрт меня дёрнул в этот рейд. Татарином, что ли, себя тогда вообразил? Теперь сдохну от сепсиса и привет всем планам и мечтам вместе с молодой ещё, в общем, жизнью. Обидно до слёз». На днёвке Аркадий взбунтовался.

– Сегодня больше никуда не поедем! – заявил он сопровождающим.

На их робкие (слава богу, не успели научиться плохому у Васюринского, побаиваются пришельца из будущего, полны ко мне уважения и, даже, пожалуй, почтения) возражения славных полковников и знаменитых характерников, что в Диком поле едем, опасно задерживаться, Аркадий нагло ответил: – Вот поэтому и надо задержаться.

Впрочем, напоминание о татарской опасности напомнило вовремя ему, как он попал на носилки и Аркадий предложил костры не зажигать. Мол, денёк-другой вполне можно обойтись без горячего. Но тут встали на дыбы характерники. Им было обязательно нужно что-то там заваривать для лечения самого попаданца. Сошлись на маленьком бездымном костёрчике только для заварки отваров.

От боли в этом путешествии Аркадий мучился меньше, чем в предыдущие дни. Посоветовавшись, характерники на днёвке болеутоляющим. Оно не было, одновременно, снотворным и он вволю смог наобщаться с историческими личностями. Правда, расспрашивать их о РЕАЛЬНО произошедших событиях (попаданец не сомневался, что они, эти события, существенно, порой, кардинально, отличались от изложенного в учебниках), ему не довелось. Аркадию пришлось рассказывать самому. Опять возник, хоть и не так остро как в первый день, языковый вопрос. В языке запорожцев того времени было много латинских, татарских, но особенно, польских и церковнославянских слов и целых выражений. Вынужден это повторить, чтоб читатели поняли, почему у меня так мало диалогов. Читать точное изложение такой беседы неинтересно, а писать, так и совсем мучительно. Вставлять же бодрый фальшак не хочу.

Беседа, хоть и двигавшаяся через пень-колоду, затянулась до глубокой ночи. Аркадия глубоко волновали беды, свалившиеся на русских (к которым он, как и его собеседники причислял и украинцев с белорусами), ему с детства мечталось изменить историю. Ну, раз уж не повезло переместиться в тело царевича, приходилось думать, как изменить в пользу русских ход истории в собственном теле. Здесь, на юге, потому как в Москву его категорически не тянуло. Удастся ли там пробиться к царевичу Алексею, убедить его в необходимости коренных реформ в государстве – большой вопрос. И огромный риск. Приглашённые старшины-патриоты, в реальной истории в предательствах не замеченные, могли помочь изменить историю юга Руси, основать здесь новое государство с более справедливым обществом. А наличие такого государства наверняка многое изменит и в Великороссии. При наличии вольной земли на юге, превращать в рабов миллионы, подобно Катьке, вряд ли получиться.

Всех его собеседников интересовали события в будущем, прежде всего в Малороссии и военное дело. В этот раз Аркадий постарался поменьше говорить о штурмовой авиации и танках, побольше об изобретениях, способных в ближайшем времени помочь в грядущих войнах. Все единодушно одобрили его мысль о необходимости завоевания Азова и ещё нескольких городов на побережье Чёрного моря. Со строительством мощного флота способного загнать турок в Босфор. Приучить их бояться подойти к побережью Черного моря.

Не менее, пожалуй, более важно было уничтожить Речь Посполиту, паразитическую олигархию, исторически всё равно обречённую. Казаков известие о конце государства пыхатых панов сильно порадовало, хотя всем им приходилось воевать под её знамёнами. Предстояло ещё не раз прикинуть, возможно ли уничтожение Речи Посполитой за три года. Потому как воевать сразу и панами и с Османской империей риск запредельный.

Единодушно все одобрили его идею о создании мощного промышленного центра в междуречье Днепра и Дона, основываясь на приднепровской руде и угле Придонья. Аркадий припомнил, что уже в это время в Швеции началось бурное развитие металлургии. Выяснилось, что двух-трёх шведов в войске запорожском найти можно. Тут же решили послать их на родину для тайной вербовки металлургов и инженеров. Оставалось найти для этого деньги. Останавливаться на деталях вроде того, что о крекинге, имеет очень смутное знание, а о том, где расположены коксующиеся угли, никакого, Аркадий не стал. Давно понял, что неприятности лучше переживать по мере поступления.

Много ещё о чём успели поговорить за это время казаки. Учитывая обстоятельства, к ним уже можно было причислить и Аркадия, хотя обычному человеку нужно было пройти стадию ученичества. Несколько раз беседу прерывали характерники, продолжавшие беспокоиться о ранах на ногах Аркадия. Каждый раз ему приходилось отгонять тревогу по поводу долговременности своего пребывания в этом мире. Однако интересная беседа с выдающимися личностями помогала быстро загнать тревогу в самый далёкий уголок сознания.

На следующее утро двинулись в путь спозаранку. Отдохнувший за прошлый день Аркадий переносил путь много легче, чем в предыдущий день, вероятно, не в последнюю очередь, благодаря болеутоляющему, которое характерники перестали экономить. Через несколько часов лошади вдруг стали. Попаданец удивился, для дневки было рановато.

– Что там? – спросил он у ехавшего рядом Сирка, сильно смущавшемуся вчера при рассказ о своих будущих подвигах.

– След орды. Большой орды, в много сотен, если в тысячи всадников. Пойди мы, как хотели, вчера днём, они нас без оружия стоптали бы, копытами.

Вид у знаменитого в будущем характерника и гетмана был несколько пришибленным, а взгляд, которым он смотрел на Аркадия, странноватым.

«Ну, стоптали или нет, ещё мы бы посмотрели. ППШ с кучей снаряженных дисков и рожков, серьёзный аргумент для беспрепятственного прохода по степи. Но чего это он так смотрел на меня? А! Так я ж вчера, не желая ехать дальше, заявил, что нам не надо ехать из-за татар. Они теперь думают, что я предвидел возможность встречи с ордой. Ну и пускай думают! Легендой больше, легендой меньше… Интересно, что будут рассказывать в будущем о деяниях Москаля-чародея?»

Тяжела ты, булава гетманская
30 березня 1637 года от р.х

Исчезновение Юзефа, надёжнейшего своего джуры, рекомендованного отцами из ордена Иисуса Сладчайшего, Пилип обнаружил утром. Удивился, ничего не подозревая, послал поискать его в таборе. Десятник личной сотни, хороший казак, но уж очень… православный, Михайло Спыс (копьё), через некоторое время доложил, что Юзефа (притворно принявшего православие и получившего новое имя, но называемого всеми по старому) в таборе нет. Сегодня спозаранку он оседлал трёх лошадей и выехал на север.

– Сказал, по твоему поручению, батьку.

– Я его никуда не посылал.

– Да оттуда же страже об этом знать? Проверять его слова, будить тебя, в голову никому не пришло. Все ведали, что он доверенный твой человек, никто не усомнился в его словах.

Пилип не захотел терять лицо перед казаком, поблагодарил его и отослал прочь. Сам же глубоко задумался. От кого угодно он ожидал неприятных сюрпризов, только не от Юзефа, истового католика, шляхтича древнего рода, родственника самих Гонсевских.

«Что погнало его прочь из табора, да тайком от меня? Заподозрил меня в предательстве? Так не с чего. А по другим случаям он бы обязательно спросился, прежде чем выезжать. Непонятно. И тревожно. Если Юзеф посчитал меня предателем и донесёт об этом представителю ордена в Киеве, то… трудно будет оправдываться. Ясно, что его приставили не только помогать мне, но и следить за мной. Но я же не предавал! Будем надеяться, что славящиеся своей рассудительностью, отцы из Киевской коллегии ордена не будут выносить опрометчивых и поспешных решений».

Не так себе представлял Пилип гетманскую участь. Совсем не так. Абсолютная, по древнему обычаю власть, оборачивалась бессилием. Должное для наказного гетмана уважение – издевательским пренебрежением со стороны одного из подчинённых. Вместо торжества гордости от достигнутого звания и порученной тайной миссии, его душу терзали страх разоблачения и неуверенность в своих силах. «А тут ещё выходка Юзефа! Ну почему же он сбежал?!»

Долго мучиться над этим вопросом гетману не дали татары. Они попытались атаковать табор с севера, откуда их не ждали. Но казаки в походе редко дают возможность врагу тайно подкрасться к себе вплотную. Не получилось и на этот раз, у татар. Один из дозоров засёк их на приличном расстоянии, дал знать в табор. Пилип приказал привести табор в боевое положение. Казаки, таким образом, прикрываясь телегами, передвигаться могли. Отдав необходимые приказы, пошёл смотреть на отхлынувших от первого же залпа, но не ускакавших татар.

Быстро выяснилось, что вокруг табора крутились несколько чамбулов, общей численностью около тысячи человек. И, естественно, тысячи три-четыре лошадей. В походы на одной лошади ни татары, ни казаки никогда не ходили. Чего хотели эти храбрецы, было непонятно. Слово храбрецы здесь употреблено в самом что ни на есть прямом смысле слова. Одолеть тысячу запорожцев засевших в таборе они вряд ли смогли бы и имея десятикратное численное преимущество. А при приблизительном равенстве в людях, они, не имея шансов на победу, очень сильно рисковали. Несравненно лучше вооружённые и обученные военному делу казаки, могли сильно огорчить татар, не смотря на, вроде бы, безопасное расстояние, которого они придерживались. И татары не могли этого не понимать.

Гетман поломал голову над странным поведением татар, но ничего путного в неё не пришло. Придерживать табор, ради подхода мощного подкрепления не было смысла, так как такого подкрепления не могло существовать. Крымский хан только что закончил распрю с буджакскими татарами, говорят, на Молдавию походом собирается. Да и в союзе он сейчас с запорожцами. Нарушать мир ему самому невыгодно. Турки намертво застряли в Персию, куда сам Пилип собирался, на помощь шаху. Если татары собирались налететь и, застав врасплох, погромить-пограбить, то непонятно, почему не убегают, убедившись, что врасплох застукать не удалось? Так и не придумав ничего, гетман начал соображать, как бы побольнее наказать наглецов, выместить на них злость за собственные неудачи последних дней.

Но и здесь его ждала неудача. Какой-то запорожец в одиночку рванул между двумя чамбулами прочь от табора. Странно, но его отъезд вызвал большое оживление, улюлюканье и азартные выкрики. Будто казаки спорили, будто на гонках. В данном случае спорить было не о чем. Казак на одной кобылке убежать от двух чамбулов никак не мог. Его заведомо скоро догонят и поймают. Подбежавший казак разъяснил ситуацию.

– Батьку, путайте ноги своего жеребца, … Срачкороб, чтоб его…, ракету свою пускать будет, татар на нас погонит.

–..!

Гетман вспомнил свои ощущения при первом пролёте этого дьявольского изобретения Москаля-чародея, и его отвратительное настроение стремительно ухудшилось. Ведь действительно тогда чуть не усрался. Но что поделаешь, соскочил с коня и спутал его ноги, потом, подумав немного, положил спутанного коня на землю.

Тем же самым занимались все казаки табора, поминая своего неудобопроизносимого собрата подходящими прилагательными и существительными. Он же скакал во всю прыть прямо от табора, вытягивая за собой сразу два чамбула, то есть сотни три-четыре всадников. Наглец и не подумал прикинуть вариант не срабатывания ракеты.

Срачкороб хорошо рассчитал. Догоняя его чамбулы сблизились, передние всадники в них уже раскручивали арканы, горя желанием лично поймать беглеца, когда тот соскочил с лошади, пропав, таким образом, из поля зрения казаков. Все замерли, кое-кто, успевший сделать на него ставку, с замиранием сердца. И тут все Срачкороба услышали. Точнее, услышали леденящие сердце и кровь звуки, которые она издавала при полёте. Многие закрыли уши руками, но помогало это слабо.

Уже слышавшие эту жуть и знавшие о её, в общем-то, безвредности казаки, тем не менее, перепугались снова. Можете представить, что творилось в толпе татар, почти настигшей Срачкороба. «Смешались в кучу кони, люди…» – это как раз о них. Десятки всадников, которых, казалось, только смерть может вышибить из седла, да и то, не наверняка, валились под копыта своих лошадей. Взбесившиеся кони топтали друг друга и собственных всадников, разворачиваясь от воплощённого в ракете УЖАСА. И среди всадников и среди лошадей были умершие от разрывов сердца или инсультов. Все лошади сумевшие развернуться, вне зависимости, усидели ли на них всадники или нет, рванули прочь. На табор, на телеги. И они не подумали останавливаться перед каким-то препятствием, когда за спиной ТАКОЕ. В таборе воцарилось «веселье». Снеся, как сор, телеги, взбесившийся табун ворвался в табор и принялся его крушить. Имей возможность сумевшие усидеть в сёдлах всадники, управлять своими скакунами, могли большие трофеи взять и великий вред казакам нанести. Впрочем, кони на счёт вреда и сами постарались. Затоптав насмерть несколько казаков, порушив палатки, погубив немало имущества. В таборе воцарился хаос, так любимый поклонниками фэнтази.

Для не попавших под удар ракеты чамбулов, выпал редкостный шанс, погромить такой большой казацкий табор. Но они им не воспользовались, а, развернувшись во весь дух драпанули от страшного места. И маловероятно, что существуют в мире всадники, которые могли бы их в тот момент догнать.

Всё в мире имеет свойство кончаться. Постепенно сошёл на нет, и бурный бардак в таборе наказного гетмана Пилипа. Срачкороб, увидев что натворил, от греха подальше отправился в Черкасск самостоятельно. Местный климат конкретно этого места в это время, мог оказаться для него фатальным. Более благоразумным для него было бы вернуться в Сечь. Но он предчувствовал, что возле кошевого Васюринского и его друга Москаля-чародея будет ещё много интересного, и был готов рискнуть.

Окончательно табор успокоился только к ночи. Подсчёты прибылей и потерь оказались не такими уж отрицательными, какими казались вначале. Удалось захватить почти семьдесят пленников, правда, человек пять были не в своём уме. Выловили казаки сотни три лошадей, с лихвой перекрыв свои потери в этот день.

Самым популярным человеком среди запорожцев табора в этот, да и в последующие дни был, безусловно, Срачкороб. Многие предлагали сменить ему имя на ещё более экзотическое. Несравненно большее количество казаков жаждало добраться до его шеи, для повешения. Существовала и фракция, сошедшаяся на мысли, что вешать такого негодяя, значит позволить ему покинуть этот свет слишком легко. Варианты более правильного для него конца перебирались весь путь до Черкасска, впрочем, постепенно сходя на чистую теорию. Большинство казаков были людьми отходчивыми и ценили личностей умевших развлечь и позабавить товарищей. Срачкороб в этом отношении был вне конкуренции, посмеяться в той жуткой замятне было над чем, так что страстное желание повесить негодяя сильно угасло ко времени прибытия. Способствовал угасанию злости и наказной гетман. Ему мечталось повесить кучу вин на Васюринского. Двукратный погром собственного табора был бы хорошим дополнительным доводом. Но, если за один из погромов кого-то повесят, то на другого этот грех не свалишь. Поэтому никакого стремления к казни Срачкороба Пилип не проявил, наоборот, уговаривал людей упокоиться и простить товарища. Что, не все охотно, сделали.

Среди трофеев были опознаны роскошный Юзефов жупан и его родовая сабля, с которой он никогда не расставался. Гетману принесли их показать. Состроив приличное случаю лицо, внутри Пилип радовался. Одной опасностью меньше. А потом он догадался, что, заметив отравление одного из доверенных джур хозяином, Юзеф испугался и драпанул. Да крайне неудачно выбрал время и направление побега. Пилип сбросил эту заботу с плечь, да, по закону подлости, работавшему уже тогда, на них немедленно свалились другие неприятности. Конечно же, более тяжкие.