Текст книги "Азовская альтернатива"
Автор книги: Анатолий Спесивцев
Жанр:
Альтернативная история
сообщить о нарушении
Текущая страница: 28 (всего у книги 32 страниц)
Нестерпимость ожидания
Азов, … августа, 7146 года от с.м
Спина болела, будто эти дни он под плёткой надсмотрщика пропалывал поле, а не возился, сидя, между прочим, с корпусами ракет и, отдельно, с боеголовками. Аркадию так и не удалось найти положения, в котором несложная и не супертяжёлая работа по герметизации ракетных составляющих не перенагружала мышцы спины. Всю эту работу они проводили вдвоём со Срачкоробом, доверять её кому-нибудь ещё попаданец опасался. Как известно, если хочешь, чтоб было сделано хорошо – делай сам. Во избежание проколов в конце дня Аркадий и Юхим тщательнейшим образом проверяли работу друг друга. Слава богу не приходилось самим делать эти ракеты, изготовляли все части и собирали их в носителя и боеголовку другие люди. Удалось-таки наладить нечто вроде примитивной мануфактуры с разделением труда.
Руки делали своё дело, глаза внимательно присматривали за работой рук, а в голове крутились вероятные варианты развития событий, если интрига сработала полностью как задумывалось, сработала частично или провалилась.
«Н-да, вариантики-то получаются неравноценные. Если не с катастрофической разницей для нас, то с болезненно-значительной. Уж очень многое поставлено на древнюю сплетню и, пусть вполне вероятное, но предположение. Не знание. А человек, как известно, предполагает, бог же над этим смеётся. Ну, положим, на смех небожителя можно и забить, да как бы не пришлось нам, планировщикам, плакать. По пути на рабский базар в Кафе или Стамбуле».
Понимая, что для Срачкороба день прошедший без хохм – прожит зря, Аркадий поднатужился и вспомнил несколько шуток из своего времени. Москаль-чародей опасался, что монотонная работа подвигнет друга на совсем уж дикую выходку с тяжёлыми последствиями. Оставалось надеяться, что незамысловатых шуток над джурами и разнорабочими ему для разрядки будет достаточно.
Махнул рукой джурам, чтобы забирали очередную боеголовку. Чтоб там, в далёком Багдаде и ненамного более близком Стамбуле ни произошло, большой казацкий поход на столицу Османской империи был предрешён. Упускать инициативу в борьбе с таким грозным противником смерти подобно. Разведка донесла, что в Мраморном море видели несколько судов алжирского и тунисского пиратских флотов. Так что изготовление ракет, к сожалению недолговечных и далёких по эффективности от снарядов «Катюш», не говоря о разных «Градах» и «Смерчах», шло полным ходом. Даже такие ракеты должны были сыграть в предстоящих событиях существенную роль.
Случались и мелкие радости. Удивительное дело, удалось даже продавить свободную, заранее не оговорённую дату выхода в море. У казаков была масса примет и предубеждений, руководствуясь которыми они отправлялись в походы. Некоторые, в частности, нежелание запорожцев брать в море священников, выглядели безобидными. Другие смотрелись аргументированными, к примеру начинать поход в безлунную ночь. Ведь им раньше необходимо было пройти мимо турецкой стражи. Сейчас этот обычай явно потерял актуальность, но сколько же нервов и сил стоило Москалю-чародею убедить в его устарелости атаманов… вспомнить страшно. Очень кстати пришлась слава колдуна.
Посомневавшись, Аркадий всё-таки сделал небольшой перерыв. Вышел во двор и помахал руками и ногами, принципиально не обращая внимания на боль в спине. Начальников над ним не было, приходилось заниматься самоконтролем. Забавно, н в данном случае это его не радовало. Обмануть можно любого начальника, разыграть трудовой энтузиазм, потихоньку филоня при этом. Но делать вид что работаешь перед собой бессмысленно. Приходится зажимать самого себя в жесточайшие тиски и преодолевая боль и природную лень пахать, как папа Карло. Самое обидное, что и расслабиться после работы почти невозможно. Про кино и телевидение, радио и музыкальны записи можно забыть навсегда, развлекательной литературы у казаков не существовало, они обходились байками у костра и песнями лирников, попаданцу совершенно не интересными. От выпивок приходилось воздерживаться, утренняя головная боль и дрожащие руки – не лучшие помощники при важной работе требующей предельного внимания. Оставалось терпеть, в надежде скоро выплеснуть накопившееся неудовольствие на турок. Должен же кто-то ответить за его мучения!
Гонец с Полтавщины прискакал в Азов ближе к вечеру. О его прибытии и вести, которую он принес, доложил посыльный от Петрова. Запыхавшийся русый паренёк сообщил очень неприятную новость. Большой чамбул из Дивеева улуса, тысяч пять всадников, легко прорвал дозорную пограничную цепочку запорожцев и рассыпался по южной части края, убивая, насилуя, грабя, поджигая всё, что не могли утащить. Эта ногайская орда официально находилась в подчинении крымского хана и не выходила из-под его руки. Но хан, призвавший запорожцев в союзники, далеко, да и сильно занят, мужчин в орде осталось достаточное количество, вот и не выдержали ногаи, решили заняться привычным делом. Карательные отряды, измывавшиеся над крестьянами, парировать нашествие не сумели. Не на то были заточены. Татары же успешно избегали стычек с панами. Они на Полтавщину грабить пришли, а не свои головы складывать. Привычно разбившись на небольшие отрядики, людоловы прочёсывали все местности, пригодные для передвижения конницы. Горожане позакрывались в своих местечках, не без оснований надеясь на защиту стен. Туда же стремились попасть и селяне, прихватившие с собой нехитрый свой скарб и скот, и молящиеся о сохранности наспех спрятанного урожая. Однако, далеко не всем это удавалось. Настигнутым в пути или понадеявшимся на авось и оставшимся в селах попавших под налёт людоловов пришлось плохо. Стариков и малых детей, не способных перенести тяжёлый путь до рабских базаров, убивали сразу. Остальных беспощадно, не очень заботясь о сохранении им жизни, гнали на юг. Доходили до цели путешествия далеко не все. Особенно ценились красивые девушки, стоившие в Турции огромные деньги, их даже не насиловали, берегли для османских гаремов.
Дивеевцы были ближайшими соседями донцов, не мог не встать вопрос об ответном ударе по их кочевьям. Не говоря о перехвате чамбула при возвращении его в степь. Особенно учитывая то, что несколько таборов формировались из выходцев из Малороссии и возглавлялись атаманами оттуда же. Кривонос, Богун, Гуня, Сирко не раз и не два требовали атаковать Левобережье Днепра, очистить русскую землю от свирепствовавших на ней панских карателей. В прошлые разы удавалось уговорить их потерпеть, благо дураков среди них не было. Срабатывала логика, просчитывать возможные последствия предпринимаемых действий атаманы умели на высоком уровне. Ногайская атака может переполнить чашу их терпения, без того не слишком объёмную и они рванут, вместе со своими таборами, на защиту родной земли. Одной логикой их теперь не остановить. И сорвут тем самым, все планы попаданца. Для атаки Стамбула нужны все силы, которые удастся собрать.
«Одного или двух, если повезёт, я никуда не дёргаться уговорю. Но на всех моего авторитета не хватит. Значит необходимо срочно скакать к Хмельницкому. Придётся рассказать ему подробнее об интриге и вытекающих из неё последствиях. Посему лучше выехать с ним в поле и поговорить без свидетелей. А потом созвать ещё одно совещание атаманов».
Аркадий ещё по пути к Хмельницкому решил ни в коем случае не врать, не юлить, а говорить с максимальной правдивостью. Не забывая гебельсовского завета об утаивании части правды. Имел уже возможность убедиться, что знаменитый гетман дьявольски умён и фальшь, враньё определит с ходу. И готовый молиться богу, чего в старой жизни с ним не случалось в самые трудные моменты его биографии, об удаче этой беседы. Богдан пошёл на контакт охотно, сразу согласился, что общение в степи, без лишних ушей, в данном случае наиболее разумно. Выехали немедля, каждого сопровождали всего двое джур, да к ним прибавился десяток охранников. Около небольшого курганчика спешились. Просидели в степи вдвоём почти до полуночи, джуры и охрана отъехали на расстояние вне зоны слышимости негромкого разговора. А он получился трудным. Немудрено: попаданец просил помощи в взнуздывании атаманов рвущихся на защиту родины. Пусть основным источником существования их был грабёж, многие, в том числе отобранные для руководства новыми таборами, были и патриотами. Да и прибарахлиться, защищая отчизну, тоже можно.
Аркадию пришлось признаться и в затеянной стамбульской интриге, осведомить Хмельницкого с перспективами её использования, дать своё видение дальнейших планов развития ситуации. Стамбульскую затею кошевой атаман одобрил, хотя и мягко усомнился в её действенности.
– Слишком уж сложно закручено. Проще всё надо делать. Хотя… ты человек везучий, может и получится.
– Я везучий? – непритворно изумился Аркадий. Нахлебавшись лиха большой ложкой он считал себя закореневшим неудачником. На короткое время у него даже нынешние, совсем не шуточные проблемы из головы вылетели от такого заявления.
– Конечно везучий. Думаю, судя по твоему рассказу, там, в твоём мире, тебя ждала лютая смерть. Господь тебе дал возможность пожить и сделать благое дело. Будем надеяться, Он не оставит тебя своей милостью и далее. Хотя, на Бога надейся, да сам не плошай.
Ошарашенный попаданец сделал небольшую паузу в беседе. Удивил его Богдан. Выпивать и вести долгие беседы ему приходилось не только с Васюринским и Срачкоробом. Не стеснялся Аркадий рассказывать о «своём» мире и собственных приключениях и другим атаманам. Но то, что Хмельницкий сделал такой же вывод, который про себя он сам, было очередной неожиданностью. Реалии миров, всё-таки, существенно отличались.
«Вот тебе образец секрета Полишинеля. Думал, что если о собственных подозрениях ничего не скажу, то никто и не узнает. А предки и сами не дураки, по крайней мере некоторые. Однако, хоть и для человека самый интересный предмет – он сам, стоит поговорить о делах наших скорбных».
– О моём мире и моих приключениях там поговорим как-нибудь в другой раз…
Попаданец хотел пропихнуть собеседника на пост гетмана Малороссии, отдельной от Запорожской Сечи. Быть гетманом Богдан Зиновий согласился с ходу, а вот идея отдельной от его будущей державы Сечи, с огромными пустующими землями ему не понравилась. Тем более, на данный момент Хмельницкий был кошевым атаманом именно Сечи, а в Малороссии даже чин чигиринского сотника утратил, а фамильное имение Хмельницких в Субботове разорили прислужники гетмана Конецпольского.
Если бы Аркадий заранее не продумал, чем можно в таком случае умастить Богдана лично, то плакали бы его планы горючими слезами. Не слететь с уровня переговорщика с такой личностью попаданцу помогли домашние заготовки, часть которых ему была подсказана товарищами. В необходимости лично заинтересовать Хмельницкого были уверены все из узкого круга посвящённых. Становясь на сторону попаданца он автоматически ставил под удар свой авторитет, на данный момент ещё далеко не такой подавляющий, как в реале года пятьдесят первого.
«А работа-то у чертей, соблазняющих продавать дьяволу души – не сахар. Вредная, можно сказать, трудовая деятельность. Им за неё в аду должны молоко давать. Может, учитывая местные условия, из-под бешеной коровы».
Такие мысли у Аркадия появились после воплощения в жизнь задумок по уговариванию Богдана поддержать их заговор. Такая формулировка, естественно, в ходе переговоров не звучала, но… подразумевалась. Но волновало Хмельницкого не сомнительность действий Москаля-чародея и компани, а личный интерес: что он будет с этого иметь? К счастью домашние заготовки сработали и будущий гетман, не полностью, но удовлетворён.
Дальше было легче. Объяснив собеседнику как он предполагает решить татарский вопрос и проблему заселения освобождающихся территорий, Аркадий добился формального согласия Хмельницкого на такую попытку, однако у попаданца сложилось впечатление, что оно было именно формальным. Впрочем жителю Украины начала двадцать первого века к «волчьей» форме обещаний своих политиков было не привыкать. Они, как известно, настоящие хозяева своего слова. Когда хотят, дают, передумают – забирают обратно.
Договорившись между собой, без труда определили, что и остальным стоит сказать всё. Конечно, без некоторых подробностей вроде будущего гетманства Хмельницкого. Зачем заранее гусей дразнить, многие атаманы видели на самых высоких должностях только себя любимых, а к возвышению других ревнуют не по-детски. Остряница тому живой пример. Оба согласились, что без ещё одного общего атаманского совета, лучше завтра с утра, не обойтись. Дружески распрощавшись, разъехались.
Хмельницкий поскакал во весь опор, оставляя заметный даже ночью пыльный след, успокаивать соратников, а Аркадий не спеша, шагом, отправился домой. Наслаждаясь приятной, после дневного зноя прохладой. Разговор с исторической личностью вымотал его до предела, куда там любым физическим нагрузкам. Завтрашний день обещал быть не менее тяжёлым, нужно было хорошенько отдохнуть перед ним. Даже при помощи Хмельницкого предстояло хорошенько попотеть, объясняя атаманам причины их неосведомлённости в важнейших, непосредственно их касающихся вопросах. А главари казаков были не из тех личностей, которые легко проглатывают подобные вещи. Скорее, они, все без исключения, принадлежали к числу людей склонных вбивать обиды в глотки обидчиков. Оставалось порадоваться удачному по времени побегу Остряницы, дававшему великолепное оправдание для интриганов с Москалём-чародеем во главе.
Перекусив, чем бог послал, а джуры умять не успели, завалился спать и заснул не успев почувствовать щекой подушку. На лету. Спал как убитый, но такое осталось впечатление, что ночь кто-то нагло украл, тем самым лишив попаданца так необходимого ему отдыха.
«Эх, поймать бы этого кого-то… ээээ! да смачно… эээа! Ой как спать хочу. Конечно вместо гипотетичных похитителей ночи логичней было бы набить морды наглым нарушителям сна, буянящим во дворе. Но судя по голосам, это Сирко и Богун, а с ними связываться… нет, эээа! определённо лучше поискать похитителя ночи. Собственная рожа целей будет».
Посомневавшись немного, идти сразу за кофе, или во двор, выручать джур державших на смерть оборону у входа, не пуская атаманов в дом, решил, что с кофе лучше подождать немного. Ещё не ставшие теми знаменитыми полководцами, с юнцами, если захотят, Сирко и Богун справятся без труда. И по закону подлости, прервут священнодействие приготовления кофе в самом важном месте. Так что лучше выйти во двор, отрегулировать дела с естественной гидравликой (классно Хайнлайн завернул, внушает), и поговорить с грозными, в будущем, атаманами.
Увидев вышедшего во двор Аркадия, атаманы перестали лениво лаяться с джурами, стеной ставших на их пути. Поручкавшись с пришедшими попаданец сразу взял быка за рога.
– Чего ни свет, ни заря шум подняли?
Иваны переглянулись и Богун от имени двоих объяснил, что их весьма удивила попытка Хмельницкого удержать возросшее в числе, сильное как никогда казачье войска от похода на выручку своим. И они не верят, что Москаль-чародей такое сомнительное, попахивающее предательством дело предложил. Хотя они давно были с попаданцем на «ты», обращался Богун к нему как к старшему товарищу. Знали ребята, кому обязаны своим неожиданным карьерным ростом из сотников в полковники. И рвались в бой, чтоб доказать всем, что это возвышение не случайно.
«Началось. С утра, спозаранку, доказывай, что ты не верблюд. И ведь умнейшие люди, уже не мальчики, легендарные в будущем личности, о Богуне даже ненавидевший русских Сенкевич отзывался уважительно, Сирко самый знаменитый в истории характерник, а туда же…»
– Ребята, вы садитесь вон на лавочку, за стол, джуры нам чего-нибудь поесть вынесут, а мне, для сохранения шаровар сухими, в сральню зайти надо. Выйду, поговорим. Сев напротив гостей, Аркадий начал беседу с примера.
– Вот дерётесь с лютым врагом, и вдруг какой-то малолетка забегает на соседний двор и валит там на землю соседскую девку, задирает ей юбку. Вы как, драку прекратите, к врагу спиной повернётесь и побежите её невинность спасать?
Хлопцы растерянно переглянулись. Они прекрасно поняли, к чему ведёт их собеседник.
– Так не обязательно же кидаться на татар скопом, можно выслать один табор. Или, хотя бы две-три тысячи конников. Ведь люди же там гибнут! Наши люди.
– Ага, хорошо придумано. Остаётся уговорить татар дать бой.
Оба Ивана несколько сникли. Они прекрасно знали, что в набегах татары всячески избегали столкновений с войсками, иногда даже бросая награбленное. Жизнь дороже хабара, награбить всегда снова можно. Да и, по большому счёту, не так уж волновала судьба хлопов с Левобережья шляхтичей с Правобережья. Отличиться в бою им хотелось, прославиться подвигами. Ну и, куда ж казаку без этого, прибарахлиться за счёт отбитой у татар добычи. В конце концов, удалось Аркадию уговорить гостей не поднимать бучу. Пришлось тихонечко рассказать об ожидаемых в Турции событиях, пообещать, что в Стамбуле и для подвигов и для добычи, обстановка будет куда благоприятней. А с татарами в любом случае разбираться ещё придётся, тогда и этот набег им можно будет припомнить. Перспектива большого похода на Стамбул новоиспечённых полковников вдохновила, ушли со двора они в вполне мирном настроении.
Наскоро перекусив во время беседы, Аркадий сварил наконец себе кофе, облился холодной водой из колодца, на интенсивную зарядку и купание в Доне сегодня времени не было. Выпив ароматный напиток почувствовал себя почти человеком и пошёл к Хмельницкому. Главные трудности предвиделись не с Сирко и Богуном, а с Кривоносом и Гуней. Их было неплохо обработать с двух сторон.
Как день начался, так он и продолжился. Сначала убеждали, с куда большим трудом, имевших на данный момент немалый авторитет Кривоноса и Гуню в доме Трясилы, уступленным старым атаманом своему преемнику на время пребывания Богдана в Азове. Потом у Петрова-старшего успокаивали остальных атаманов. Всех задело то, что важнейшие вещи были затеяны без ведома большей части старшины. Москаль-чародей отбрехивался тем, что если тайну знают многие, то её знает и враг. Напомнил о побеге Остряницы, пусть не к врагу, московский государь друг казакам, но всё же. Атаманов такое объяснение не удовлетворяло, но тут Аркадию повезло в очередной раз.
Прервав громкую свару атаманов, в зале появилась неожиданная парочка. Влекомый дюжим казаком паренёк в добротной одежде и с бледным, окровавленным лицом. Казак тащил его за шиворот, держа почти на весу, так что влекомый скорее перебирал в воздухе ногами, чем шёл.
Аркадий сразу узнал казака из васюринского куреня, хоть и не помнил его имени. Сегодня утром, на всякий случай, попаданец договорился с Петровым, что после начала совета сотник васюринского куреня с несколькими казаками осмотрит прилегающие к залу совета помещения. Главный в Азове человек тогда удивился:
– Почему это в моём доме и ребята из васюринского куреня? У меня и своих надёжных, многократно проверенных хватает.
– Не сомневаюсь в этом, – ответил тогда попаданец, – но кто-то один из них может быть подкупленным. А васюринцы будут здесь неожиданно и для себя самих, их точно никто не додумается подкупать заранее.
Подумав над этими словами, Петров, к удивлению Аркадия, легко согласился. Попаданец ожидал спора или категорического отказа. И вот, случайная идея дала результат. Судя по всему, шпион был пойман на месте преступления. О чём вошедший за этой парочкой сотник …(имя уточнить) и рассказал. Подслушивавшегося легко опознали. Это был один из джур Гуни Владислав Ловмянский, православный шляхтич с Винничины, из мелкопоместных, ни в чём подозрительном ранее не замеченный.
Гуня таким поворотом дела был явно ошарашен, подозревать его не стали, вслух по крайней мере, даже недоброжелатели. Попытка добиться от юнца, зачем он подслушивал совет атаманов результата не дала. Тот замкнулся, стиснул разбитые в кровь губы, на вопросы и подзатыльники реагировал только злобными взглядами исподлобья. Ну не устраивать же на совете атаманов пыточную? Все дружно решили отложить его допрос на вечер, продолжив разговор о более важных делах. Мальчишку заперли в комнатёнке без окон, приставив к двери часового.
Выявление шпиона здорово охладило страсти на совете. Благодаря чему удалось спокойно обсудить все проблемы скорого похода на Стамбул. Чтоб не терять время зря, решено было срочно, сегодня же послать галеру в Пицунду, к союзникам-шапсугам, предварительно согласившимся участвовать в набеге на турецкие города Малой Азии.
Весьма довольные итогами совета, сразу по его завершении, Москаль-чародей, Свитка и Петров-старший пошли поспрошать шпиона. Но здесь их ждало жестокое разочарование. Они обнаружили его мёртвым. Тщательный осмотр тела не выявил никаких ран или следов насильственной смерти. Оказались бессильны определить её причины и характерники. О химико-бактериологическом исследовании трупа и мечтать не приходилось. Оставалось свалить всё на интриги иезуитов, благо за ними и реальных чёрных дел числилось немало.
Так что к своему дому Аркадий приближался с несколько подпорченным настроением. Выявление шпиона, к тому же приближённого к одному из атаманов, следовательно имевшему большие возможности для сбора информации и его странная смерть, оставили неприятный осадок на радости удачного объяснения с атаманами. Оставалось утешаться, что жизнь – как зебра, белые полосы сменяются чёрными, а в конце, по любому будет…
Нельзя сказать, что он обрадовался, увидев в своём дворе кучу лиц безусловно кавказского происхождения. Однако весть, что это прибыли посланцы кабардинского князя с выкупом за пленниц, в очередной раз существенно изменила его настроение за этот сумасшедший день. Он приветливо поздоровался с дворянами, в том, что «гости» – благородные люди легко было определить по их боевому облачению и повадкам.
После не китайских, слава богу, но кавказских, что ненамного лучше, церемоний, старший из посланцев, тлекотлеш, то есть дворянин первой категории Шад Аваров, торжественно произнёс:
– За трёх своих женщин князь Ахмед Чегенукхо предлагает шестьдесят шесть молодых кабардинских кобылиц самых чистых кровей! Мы не решились загонять их в город. Сейчас они находятся сейчас у ворот города.
Выкуп был царский. Кабардинские кони высоко ценились и, соответственно, дорого стоили. Аркадий вспомнил, что его джура надеялся получить за пленниц менее двадцати кобылиц. Сделав морду кирпичом, привычное дело для служившего в армии, он степенно поблагодарил посла, выразил удовлетворённость щедростью князя и спросил, не хотят ли его гости разделить с ним его скромный ужин. «Гости» не хотели, а желали побыстрее покинуть стены города с уже бывшими пленницами.
«Вольному – воля, а баба с возу… Однако хорошо я тогда придумал, сыграть на гоноре князька. Теперь, можно сказать, сам стал выгодным женихом, материально обеспеченным, не старым, уважаемым… Остаётся найти ценительницу этих достоинств. Со свободными женщинами на Дону пока проблема, вот и из Малороссии добираются почти сплошь мужчины».
Джуры предусмотрительно оседлали его Гада, и он, держась в седле далеко не так эффектно, но вполне прочно, проводил горцев за ворота. Там принял выкуп, выразил своё восхищение статями кобылиц и распрощался с кабардинцами. Тут же перепоручил сопровождавшим его для понту джурам отогнать новых лошадок к старым, к месту их выпаса.
Проводил взглядом лошадок – действительно, очень красивые создания – дал кулаком по голове Гаду, жаждавшему немедленно познакомиться с кобылами поближе. Знакомство такое в планах Аркадия присутствовало, но позже. Пока Гаду предстояло потерпеть.
«Кстати, столько кобыл для одного жеребца – перебор. Сдохнет перетрудившись увеличивая поголовье. Придётся закупать ещё одного кабардинского жеребца, или двух-трёх, надо будет опытных лошадников расспросить».
Уже собираясь поворачивать обратно, заметил идущий с большой скоростью вверх по реке струг. Решил подождать, корабль, видимо вёз какую-то важную весть, иначе казаки не стали бы корячиться, так выкладываясь. Одно известие попаданец ждал давно, с огромной надеждой, поэтому невольно разволновался, как юнец, ждущий свою любимую. Корабль шёл быстро, времени до его прибытия прошло немного, но Аркадий испереживался. Наконец судёнышко выскочило носом на берег, с него ловко спустился хорошо известный попаданцу пластун Иван Бульк и, увидев всадника подбежал к нему.
– Косой крест с перекладиной вверху! – тихим голосом, но безусловно воскликнул Бульк.
Аркадию на мгновение показалось, что он не может вздохнуть. Это было именно то известие, которого он ждал.
– Это точно? Голубь ваш?
– Да, совершенно точно. И голубь наш, один из пяти, остальные, боюсь, не добрались.
– Это уже не имеет значения. Поехали сразу к Петрову. Иди за мной.
«Ирония судьбы. Всегда относился к голубям как к летающим крысам. То есть, даже много хуже, чем к крысам. Пацюков, по крайней мере, за ум можно уважать, а голуби… тупые, наглые и вредные твари. И вот важнейшее в моей жизни сообщение приносит голубь. Причём, как понял, посланы в путь были пять птиц, а долетела только одна. Значит остальные сгинули по пути, заплатив своими жизнями за своевременный приход вести к нам. Н-да… а любить их всё равно не тянет».