Текст книги "Пятьсот веселый"
Автор книги: Анатолий Левченко
сообщить о нарушении
Текущая страница: 9 (всего у книги 10 страниц)
– Ох ты и жук навозный! – догадался наконец о миссии Арвида и Матвей, хлопнув парнишку по плечу. – Но позвал ты нас вовремя. Я эту шпану знаю. Им человека измордовать – что раз плюнуть!
Возле вагона их с нетерпением ожидали Николай и старый учитель.
– Без потерь? – пошутил Василий Сергеевич, он сразу заметил повязку на руке Генки.
– Вернулись все на свои базы, – отозвался фронтовик и тут же расписал учителю и Николаю, как Генка мужественно сражался с бандитами.
Но, к общему удивлению, старичок отругал Генку.
– Вы знали, что они могут на вас напасть, – сердито сказал он. – К вашей храбрости надо бы прибавить и предусмотрительность.
Генке пришлось проглотить этот упрек. А Василий Сергеевич подумал несколько секунд и вдруг забеспокоился:
– Я видел этих хулиганов. Они мимо нас проходили. Мне кажется, они будут срывать злобу на других пассажирах. Я знаю уголовников, правда, дореволюционных. Но и после революции они вряд ли лучше стали.
– Это точно, – поддержал Матвей. – Они думают, в таком поезде нет ни Советской власти, ни милиции. Наверняка не бросят пакостить, елочки!
– Не позволим, это самое, – сказал лесоруб. – Пойдемте навестим наших «крестников», так скать. Проверим ихнее поведение.
К «крестникам» пошли все, кроме женщин. Лена сказала Генке:
– Ты не ходил бы. Смотри, какой бледный!
– Ничего! – бравирнул Генка, хотя чувствовал себя неважнецки. – Схожу.
Хулиганы, оказывается, обосновались в предпоследнем вагоне. Об этом охотно сообщил встретившийся мужик, у которого из носа буйно клубились волосы.
– Они уже всем обрыдли. Такие бандюги, что не приведи господь. Девок гоняют, а студентика одного совсем зашпыняли.
– А вы что смотрите? – сердито спросил Владимир. – Собрали бы мужчин и сдали этих бандитов в милицию.
– Э-э, брат. Они могут ножичком чик-чик сделать, – начал оправдываться мужик. – А кому охота на тот свет раньше времени попадать?
– Эх, – закипятился Матвей. – Попались бы мне такие на фронте…
– Спокойно. – Василий Сергеевич поднял вверх руку. – Разберемся без горячки.
Старый учитель шел бодро, решительно, и Генка просто гордился им.
По дороге, узнав, в чем дело, к «делегации» присоединились еще несколько человек: видно, хулиганы уже всем надоели.
Первым в вагон взобрался Иван Капитонович. Генка вскарабкался последним – побаливала рука. Юрка, Лешка и кривоносый сидели в углу и настороженно смотрели на визитеров. Вид у них был не очень воинственный.
А в другом углу сидел на чемодане тощенький паренек в очках, явно растерянный, ничего не понимающий.
– Говорят, обижают тебя, парень, эти жулики? – спросил у паренька лесоруб.
Парнишка вскочил.
– Пусть, пусть издеваются, – лицо студентика пошло пятнами. – А я все равно их не боюсь! Я их презираю!
Паренек кричал, а вид у него был жалкий и затравленный. С верхней полки подала голос какая-то лохматая тетка:
– Ой, студент! Лихо тебе аукнется. Молчал бы уж, бедолага.
– Хватит молчать! – рявкнул лесоруб, да так, что сидевшие бандиты вскочили. – Правильно, сынок, говоришь, это самое. Они рады, когда их боятся.
– А что с ними делать? – Матвей почесал затылок. – Куда их девать? Кругом лес да поле, елочки зеленые! Не будешь всю дорогу за ними надзирать.
– Да-а, – протянул Василий Сергеевич. – Положение у нас глуповатое. – Он немного подумал, а потом предложил:
– Пусть они идут пешком. До Омска уже не очень далеко. Пусть прогуляются, подумают обо всем…
– Правильно! – воскликнул мужик, показавший вагон с хулиганами, и даже бросил кепку на пол. – Правильно, братцы! Ей-богу, правильно!
А непокоренный студентик сначала стоял и хлопал близорукими глазами, потом взволнованно заговорил, чуть заикаясь:
– Я знал, товарищи! Я знал, что они трусы. Знал, что их накажут! – Тут он подбежал к Ивану Капитоновичу и протянул свою тонкую руку:
– Спасибо вам!
– Пустое, так скать, – расплылся от похвалы лесоруб. – Просто все хотят, чтобы все было как у людей. Хоть где ты, это самое, хоть в вагоне, хоть в тайге таежной. Правильно я говорю?
– Правильно, чего там, елочки зеленые, – поддержал лесоруба Матвей и прикрикнул на хулиганов:
– Собирайте монаточки – и прости-прощай, Маруся! Ножками пройдитесь, елочки, раз котелки плохо варят!
– Чо пристали? – заныл Лешка, наверное, самый бестолковый из тройки.
А Юрка и парень с челкой быстро сообразили, что спорить бессмысленно.
– Пойдем, – буркнул Юрка, и они, нагнув головы, пошли к двери.
Бабы и девчата хихикали, глядя им вслед. Возле первого вагона Юрка все же обернулся и погрозил всем кулаком. Но это было уже только смешно.
– А ты, Капитоныч, прямо-таки красивую речь сказал, елочки зеленые, – засмеялся Матвей. – Оратор, да и только!
– Ну, какой там оратор, это самое, – скромно потупил взор лесоруб и начал крутить пуговицу на своем парадном кителе. – Но бывает, что надо сказать слово. Могу произнесть. Складно там или не очень, но глупостей не скажу, уволь, так скать.
А Генка едва дошел до вагона: у него опять закружилась голова. Лена сразу заметила перемену:
– Пойдем, у меня есть бинт, сделаем тебе настоящую перевязку. Жаль, что йода нет.
– Спирт у меня имеется, так скать, в наличии. – Иван Капитонович обрадовался возможности предложить свою помощь. – Спиртом можно промыть рану, это самое. Мы в лесу всегда так делаем.
В вагоне Лена осторожно сняла повязку, которая еще не успела присохнуть к ране. А Иван Капитонович с бутылочкой спирта стоял рядом и качал головой в такт каждому движению девушки,
– В грудь, видать, хотел, аспида этакая, – определил лесоруб. – Но ты, Гена, молодой, все заживет быстрее быстрого.
Когда Лена, прикусив от старания язык, начала промывать рану спиртом, Генка невольно замычал от резкого пощипывания.
– Больно, конечно, больно. – Кукольное личико Лены сморщилось, как будто больно было ей. – Потерпи немножечко.
– Вот и порядок, – удовлетворенно сказал Иван Капитонович, он спрятал спирт в чемодан и пошел на вольный воздух, где его уже поджидали партнеры по игре в дурачка.
– А ты здорово дрался, – проговорила Лена. – Губы у тебя стали как ниточки, а лицо белое, страшное. Ты испугался?
– Не помню. Честное слово, не помню. Наверно, испугался. Особенно вначале и когда нож увидел. Я вообще драки ненавижу. Сейчас мне кажется, что это не я дрался, а какой-то другой человек…
– Я за тебя боялась. – Лена прижалась к его плечу, потом вдруг запрокинула голову:
– Ну, поцелуй же…
Но потрясенный Генка как раз в этот момент увидел, что на него смотрит отец Лены. И было в этом взгляде такое, что заставило Генку отстраниться от девушки.
– Ты что? – еще не открыв глаза, слабым, ждущим голосом спросила Лена.
– Не надо, только не сейчас… – Генка не мог определить, что выражал взгляд больного.
Лена резко оттолкнула его, посмотрела в сторону носилок и поняла все.
– Ну и ладно! И зачем я только связываюсь с малышами!
Она спрыгнула вниз, почти скатилась по насыпи на траву и пошла вдоль состава, маленькая, разгневанная и решительная.
Генка, растерянный и униженный, стоял на середине вагона. «Что же я наделал? – в отчаянии подумал он. – Но неужели я должен был поцеловать Лену на глазах у отца?..»
От огорчения у него заныли раненая рука и плечо. Генка сразу почувствовал себя одиноким и забытым. Даже Арвид, надоедливый Арвид, гулял где-то. Ну и пусть! Все это не имеет никакого значения, главное, быстрее бы добраться до Москвы!
И Генка уныло полез на свою полку. Ну как Лена не могла понять, что он не может, не смеет поцеловать ее на глазах у отца! А как у нее было с теми? Все в Генке содрогнулось от жгучих и обидных видений ревности. Еще недавно казавшийся себе сильным и отважным, он чуть не заплакал от жалости к себе.
– Спит наш паренек? – послышался голос Василия Сергеевича.
– После такой передряги неплохо и поспать, – усмехнулся Владимир Астахов.
Генке не хотелось ни шевелиться, ни говорить, и он притворился спящим.
– Вы знаете, Василий Сергеевич, – снова заговорил Владимир вполголоса. – Когда этот Гена смотрит на меня, мне становится даже как-то неловко.
– Отчего же?
– Я и сам не знаю, как это объяснить. Он смотрит так, будто я какая-то знаменитость, будто ждет от меня чего-то необыкновенного…
– А это, пожалуй, неплохо, – заметил старый учитель.
Они спустились на насыпь и ушли, разговаривая. До Генки долетело только слово «наивный». И хотя старичок произнес его скорее даже с одобрением, Генка расстроился: «наивный» – ну разве это не обидно! Эх, как хорошо начался этот день, и как плохо он заканчивался!
Поезд, видимо, готовился продолжать свой путь. Пассажиры начали заполнять вагон.
– Эй, Генка, ты не захворал, елочки? – Это Матвей неслышно залез на полку.
– Нет, не захворал, – буркнул Генка. В бесхитростном вопросе попутчика ему почудился какой-то намек. Может, тот уже знает о его позорном положении отвергнутого?
А Лена сейчас наверняка стоит с Арвидом у бруса. Можно даже и не проверять. Генка приподнялся – и точно: Лена стояла с Арвидом, а тот размахивал своими бестолковыми руками, такой противный, веселенький.
– Ты, парень, прихворнул или так отдыхаешь? – услышал Генка голос Ивана Капитоновича. – Рука ноет небось, это самое?
– Да ничего у меня не ноет. – Генка с досады дернулся всем телом.
– Может, тебя лихорадит? Так у меня спирт есть…
– Ничего мне не надо. – Генка хотел сказать это грубо, но голос его прозвучал, действительно, как у больного.
Лесоруб еще что-то предлагал, но Генка замотал голову пиджаком, чтобы отрешиться от всего. Надоедливый этот Иван Капитонович! Сидел бы себе с Николаем да про барсуков рассказывал. «Так скать», «это самое», «все как у людей». Откуда он знает, как все должно быть у людей? Даже вон старый учитель и Владимир не очень-то знают, как должно быть у людей…
«Да чего это я?! – вдруг спохватился Генка. – Может, правда заболел? Как я мог подумать плохо об этих людях! Как мог!»
Генке стало стыдно.
…В Омске провожали старого учителя. Николай суетливо помог ему собрать вещички и вызвался сам отнести чемодан Василия Сергеевича до вокзала.
Иван Капитонович загрустил. Когда Василий Сергеевич подал ему руку, лесоруб бережно пожал ее, потом порывисто обхватил старичка за плечи.
– Вот и туды-сюды, так екать, – пробормотал он и быстро отошел к другому брусу, на ходу доставая похожий на простыню, накрахмаленный и тщательно выглаженный платок.
– Прощайте, Василий Сергеевич, спасибо вам за все, – сказал Владимир.
– Я верю, что у вас все будет в порядке, – проговорил старый учитель.
Тут вперед высунулся Арвид.
– Старикам везде у нас почет! – воскликнул он и подал руку.
– До свидания, Арвид. Хотелось бы с тобой встретиться лет через десять. Очень любопытно посмотреть, каким ты станешь.
– Поживем – увидим, будьте обо мне спокойны, – высокомерно и солидно заверил Арвид.
Подошла и Генкина очередь.
– До свидания, дружок. Как ваша рука?
– Чепуха. До Москвы заживет.
– А в институт вы поступите. Позвольте мне вас заранее поздравить.
– Спасибо. – Генка осторожно пожал сухую руку старого учителя. – До свидания, Василий Сергеевич.
Старичка пошли провожать Николай и Астахов. Все смотрели им вслед. И только Иван Капитонович махнул рукой:
– Да ну вас совсем, это самое. – И опять пошел к другому брусу. Через минуту он вернулся и виновато сказал:
– Ослаб я душой, это самое! Слезы сами наружу лезут, без спросу, туды их сюды. К старости это, думаю. Не иначе, так скать…
Арвид и Генка уже хорошо изучили капризный, взбалмошный нрав пятьсот веселого и могли почти всегда довольно точно определить, что взбредет в безграфиковую голову этого сумасброда.
А поезд мчался по степям, по безупречно ровной колее, лихо заломив дымную кепку-гриву. И, глядя на проплывающие равнины, ребята воображали себя то лихими конниками, то ковбоями, мчащимися на горячих конях по бескрайней сибирской прерии.
– В Ишиме будет смена бригады, – авторитетно заявил Арвид, вытянув шею, которую он ухитрился не отмыть даже в санпропускнике в Омске. – Надо провизией запастись, а то на одном хлебушке долго не протянем.
– О, Ишим – хорошая станция, елочки зеленые, – заулыбался Матвей. – Когда я ехал в Иркутск в культурном поезде, вышел в Ишиме – и глаза разбежались. Вот базар так базар! И караси, и окуни, и всякая рыба без названия!
– Мяса бы сейчас! – Арвид хищно клацнул зубами. – Строганинки. Ох, и рубанул бы я!
– А из рыбы строганину тоже делают? – спросил Генка.
– Отличник должен все знать! – нарочно громко возвестил Арвид и оглянулся на Лену. – Только где деревенским знать про строганину!
Но Генке неинтересно было даже и ругаться с Арвидом. После размолвки с Леной он чувствовал себя одиноким и никому не нужным.
А Лена кокетничала, как казалось Генке, со всеми, особенно с Владимиром Астаховым. Так и вертелась возле Марины. Ну, ясно для чего: чтобы попасть на глаза «этому красивому дядечке»!
Генка страдал. Ему казалось, что все видят, как он страдает, и от этого было еще больнее и обиднее.
Арвид, черт полосатый, радуется. Все время заговаривает с Леной, и она смеется, слушая его дурацкие шуточки.
Первый раз в жизни ревность больно сжала Генкино сердце.
– Гена! – вдруг услышал он голос Марины. – Гена, подойди, пожалуйста, сюда.
Марина сидела на чемодане рядом с Владимиром. При виде унылого Генки Астахов хотел сделать недоумевающее лицо, но у него ничего не получилось, и он пошел к двери курить свои шикарные сигареты. Ну, ясно, и Астахов знает об его, Генкином, позоре.
– Что случилось? – спросила Марина, когда Генка подошел к ней и стал так, чтобы Лена не видела его лица.
– Ничего не случилось. – Генка хотел сказать это спокойно, но голос предательски дрогнул. – Все в порядке.
– А ты помирись, – горячо шепнула Марина, обдавая его теплом карих глаз. – Леночка ведь тоже переживает. Я это чувствую. Не веришь?
Генка не верил. Но он обрадовался сочувствию. Добрая душа, Марина! Вот человек, ради которого можно сделать все. Если бы она только попросила о чем-нибудь!
– Спасибо, – поблагодарил Генка, немного воспрянув духом.
– Ура! Ишим! – заверещал Арвид. – На горизонте Ишим! Да здравствует ишимский базар!
Лена подошла к брусу и стала рядом с Арвидом, а тот разошелся пуще прежнего и без остановки сыпал свои плоские шуточки.
Генка пошел к другому брусу, где курил Владимир Астахов.
– Страдаешь? – спросил вдруг Владимир, хотя он никогда первым не заговаривал с Генкой.
– Я? Ничуть, – храбро соврал Генка. – Просто надоело ехать.
– А ты не горюй, – Владимир не поверил бодрому голосу Генки.
– Я и не горюю, – рассердился Генка, хотя Владимир говорил с ним очень мягко и доброжелательно. Раньше Генка обрадовался бы этому. – Все чепуха, кроме Москвы.
– Ну, ладно, страдай в одиночестве, – проговорил Владимир. – Иногда это полезно.
Поезд остановился, как всегда, бесцеремонно. Лена с испуганным криком повалилась на Арвида, а тот, счастливый и довольный, уберег ее от падения и победно оглянулся на Генку, чуть придержав девушку в своих объятиях.
– Пойдем, – буркнул Генка Арвиду, когда Лена пошла проведать отца. Она так и не взглянула на Генку.
Паровоз, пыхтя, отвалил от пятьсот веселого, а это означало для всех: можно не спешить, спокойно дойти до базара, никто не отстанет.
Солнце все так же нещадно палило с высоты, раскаленное добела. Генка посмотрел себе под ноги, и сердце его отметило, что и здесь, за тысячи километров от дому, растут такой же жилистый подорожник, та же лебеда и неприхотливая полынь. Ах, эти милые знакомые травы! Как они ухитрялись прорасти сквозь песок и гравий железнодорожного полотна? Как стойко они выживали там, где, казалось, невозможно было выжить.
– Вот так базар! – восхитился Арвид, окидывая взглядом прилавок под легкой крышей. – Чего здесь только нет!
Весь прилавок был заставлен ведрами, кастрюлями, горшками, кринками, чашками и тарелками. Для всей этой посуды, разномастной и разнокалиберной, даже прилавка не хватило, и многие торговки разместились на земле под открытым небом.
– Картошка! – завопил Арвид таким голосом, будто увидел не обыкновенную картошку, а ананасы или бананы. – Смотри, какая разваристая! И пар идет!
Сидевшим в основном на хлебе и воде ребятам базар показался сказочно роскошным. Дебелые тетушки в платочках на все голоса расхваливали свой товар, но без этого можно было и обойтись, потому что пассажиры пятьсот веселого хватали все подряд.
Генка купил большущую чашку картошки у тетки, которая показалась ему наиболее опрятной.
– Берите, ребятишечки мои, – скороговоркой застрекотала тетка, опрокидывая картошку на свежевымытый огромный капустный лист. – Картошечка у меня сладкая, земля на огородике с песком, вот картошка и получается вкусная да рассыпчатая…
А в это время Арвид уже ожесточенно торговался с теткой, перед которой стояла гигантская чугунная сковорода с жареными карасями. У торговки было плоское лицо, напоминавшее по форме рыбу, которой она торговала, а выпученные глаза тоже были как у рыбы, только что вытащенной из воды.
Ну как можно было после сухомятки, после многодневного поста устоять при виде золотистой поджаристой корочки, которая даже на взгляд казалась хрустящей и удивительно вкусной! Арвид торговался азартно, с плосковатыми шуточками-прибауточками. Тетка еще сильнее вытаращила глаза, ошеломленная таким потоком красноречия.
– Да бери ты, черт говорливый! – рассердилась, наконец, она, от злости маленькая пуговка ее носа зарделась, как вишня. – Бери или не мешай торговать. Не засти свет другим людям.
Арвид ловко схватил со сковороды двух самых лучших карасей, приблизил их к остренькому носу и зажмурился от наслаждения:
– Красотища! Вкуснятина! Но я шее равно хочу мяса. Мяса и зрелищ!
Последние слова Арвид выкрикнул так, что соседние торговки вздрогнули. А старуха, торговавшая чудовищно дорогими малосольными огурцами, перекрестилась и ахнула:
– Припадочный! Припадочный как есть!
Мяса на прилавках не было. Но тут ребята увидели устроившегося на отшибе мужика в кепчонке, такой рваной, будто он снял ее с огородного пугала и надел на себя специально для того, чтобы привлекать покупателей.
– Мясо! Свежая говядина! – ржавым голосом скрипел мужик. – Покупайте свежую говядину.
Он сидел на старом ящике, а на другом ящике лежал самодельный противень из толстенного железа. На противне виднелась груда жареного мяса, разрезанного на маленькие кусочки.
За торговцем, спиной к спине, сидел какой-то мужик, здоровый и молодой, судя по широким плечам и крепкой толстой шее. Мужик выпивал прямо из бутылки, запрокинув кудлатую голову.
– Почем? – поинтересовался Арвид, жадно оглядывая горку мяса, которое показалось Генке подозрительным, по крайней мере, оно мало походило на «свежую говядину».
Мужик медлил, не называл цену. Короткими пальцами, на которых поблескивала рыбья чешуя, он разворошил горку мяса, прикидывая на глазок покупательную способность по-тюремному остриженного долговязого мальчишки. Внешность покупателя не показалась ему внушающей доверие, и он лениво процедил сквозь зубы:
– Не возьмешь ведь. Топай отселева.
Но Арвида было не так-то легко отшить. Скороговорка его прямо-таки мелкой дробью посыпалась на продавца.
– Тьфу, анафема проклятый! – выругался мужик, улучив паузу. – Закрой свое поддувало! – Тут он разделил мясо на три кучки и назвал такую цену, что даже видавший виды Арвид позеленел от негодования.
– Ты шутишь, дядя?!
– Не хочешь, так топай туда, откуда принесло, голь перекатная. – Мужик безразлично поскреб щетину на щеках, медных от загара.
Генка стоял рядом с Арвидом, обе руки у него были заняты свертками с картошкой и рыбой. Он хотел вмешаться в спор, но тут подошли Владимир Астахов и Матвей.
– Мясо покупаете? – спросил Владимир, бросив брезгливый взгляд на неопрятного мужика и его товар.
– Говядинка у меня свежая, – заторопился мужик, прихорашивая руками кучки на противне: он сразу почуял денежного человека.
Владимир вдруг поднял тяжеленный противень и понюхал «товар».
– Говядинка, говоришь? – Слишком спокойный голос Астахова заставил торговца прижаться спиной к спине здоровенного мужика, опять запрокинувшего голову. – А почему она у тебя тухлая?
– Пшел отселева! – заверещал мужик. – Ходют тут всякие умники! Проваливай своей дорогой!
– Выбрось эту гадость, пожалуйста, – совсем тихо произнес Владимир, и даже Арвид, любивший скандальчики, растерянно отступил и прижался к Генке.
Торговец, схватив сидевшего сзади мужика за плечо, завопил:
– Гришаня! Твово дяденьку родного забижают!
– Кто это? – лениво отозвался пьяный, даже не оборачиваясь. – Вот я ему покажу кузькину мать.
– Пойдем со мной в милицию, – едва разжимая зубы, сказал Астахов. – Там с тебя хорошо спросят.
– Ой, лихо, Гришаня! Ой, лишенько! – взвизгнул торгаш, воздев к небу обе руки. – Допоможи своему дяде родному! – А сам в это время отходил, освобождая дорогу заступнику.
– Га! – зыкнул Гришаня и, наконец, тяжело встал, повернулся к Владимиру. Генке почему-то запомнились четкие черные брови на расплывшемся красном лице с толстыми губами.
– Этот, что ли? – спросил Гришка и сделал шаг в сторону Владимира.
– Этот, – услужливо и мстительно залепетал сзади торгаш. – Этот, Гришаня, этот!
Гришка в рубахе, обсыпанной рыбьей чешуей, навис над Владимиром бесформенной глыбой.
– Кыш отсюда! – рявкнул он. – Сгинь, гнида интеллигентская!
Остальное произошло почти мгновенно. Гришка левой рукой сгреб рубашку на груди Владимира, притянул его к себе, а правым кулаком, скорее, не ударил, а толкнул его с такой силой, что тот пролетел метра три и упал на спину.
– Подержи-ка, – Генка сунул Арвиду свертки, но тот даже не успел взять их.
Нечеловеческим прыжком, будто внутри у него была сжатая и вдруг отпущенная пружина, Владимир подбросил себя на ноги, схватил тяжеленный противень и бросился на ухмыляющегося Гришку.
– А-а! – заорал Гришка, пытаясь защититься рукой, но острый угол противня обрушился ему на голову.
Гришка еще несколько мгновений стоял, потом ноги его подогнулись, голова и руки судорожно мотнулись вперед, и он упал, уткнувшись лицом в жирную мягкую пыль.
– Гришаню убили! – завыл торгаш бабьим голосом и почему-то не побежал, а пополз в сторону на четвереньках.
А Владимир, бледный, безмолвный, стоял и разглядывал противень, который все еще не выпускал из рук. Потом отбросил железо в сторону и только тогда увидел Генку и Арвида. Лицо его передернулось.
– Уходите, ребята. Прошу вас. Уходите, – голос у Астахова был потухший, и Генка увидел, что глаза у него почти белые.
– Оклемается. Не боись, Володя, – уверенно сказал Матвей, потом бросился в сторону и извлек из-за груды ящиков упирающегося торгаша. – Не уйдешь, пакостник паршивый, елочками ты прорасти! Будешь отвечать по закону!
Толпа хлынула к месту происшествия.
– Изверг! Убил ведь насовсем! – кричала какая-то баба. – Взаправду убил. Головной череп проломил насквозь!
– Пропустите, граждане! – раздался деловитый возглас.
– Милиция!
Два милиционера пробирались сквозь толпу.
– Бежим, а то в свидетели потащат, – Арвид потянул Генку за руку. Генка отмахнулся от приятеля, в этот миг он уже не помнил, что Арвиду надо избегать встреч с милицией.
Один из милиционеров, черноволосый и строгий, бросил оценивающий взгляд на Гришку и произнес так, будто ожидал другого исхода:
– А ведь жив. Э-э! Да это ведь Гришка Харламов, старый знакомый!
Потом поглядел на Владимира:
– Ты?
Владимир ничего не ответил.
– Вижу, что ты. А зачем? Убил бы насмерть – схлопотал бы срок за такого… – Черноволосый милиционер несколько секунд подбирал подходящее слово, но так и не нашел и только махнул рукой, показывая, что Гришка – совершенно отрицательная личность.
Подошел и второй милиционер, высокий, веселый, с пшеничным чубом, выбившимся из-под фуражки.
Тут выступил вперед Матвей:
– Вот они вместе гнильем, пакостью торговали. А потом этот Гришаня драться полез, ну и ответ получил! – Матвей все еще держал за шиворот торгаша, который притих и только озирался.
– Пусти его, – сказал веселый милиционер. – Теперь никуда не убежит.
Матвей неохотно отпустил торгаша.
Гришка вдруг зашевелился, с пьяным мычаньем приподнял кудлатую голову и показал измазанное пылью и кровью страшное, бессмысленное лицо. Потом сел и прохрипел:
– Чо тут такое? Га?
В толпе засмеялись.
– Достукался, Харламов? – строго спросил смуглый милиционер. – Предупреждали ведь тебя не раз и не два.
– Га! – Гришка опять обхватил голову руками и начал раскачиваться.
Тетке, которая кричала про пробитый насквозь «головной череп», сделала поворот на сто восемьдесят градусов:
– Так ему и надо, этому Харламову! Хулиган наипервейший. Тюрьма давно по нем плачет.
Милиционер с пшеничным чубом поднял руку, призывая к тишине:
– Кто свидетель правового нарушения, то есть форменной драки?
Толпа быстренько стала рассеиваться. Генка оглянулся – Арвида как ветром сдуло.
– Я свидетель, елочки зеленые! – бодро заявил Матвей и тихонько сказал Генке:
– Иди в вагон. Тебе ехать надо!
– Мы больше не будем! – завыл торгаш, зачем-то снимая с головы убогую кепчонку.
– Откуда вы, граждане? – строгий милиционер обращал свой вопрос к фронтовику, поняв, что от человека, ударившего Гришку, ему пока ничего не добиться.
– Мы с пятьсот веселого, – с готовностью пояснил Матвей. – А если по-правильному, то с пятьсот двадцать седьмого. Вон он на путях стоит…
– Придется вам сделать остановочку, – заявил милиционер, а потом посмотрел на Гришку, который продолжал сидеть на земле. – Поднимайся, Харламов, хватит прохлаждаться.
Гришка, кажется, немного пришел в себя, он со стоном начал подниматься и после долгих трудов встал наконец на ноги.
Владимир очнулся от оцепенения и сказал Матвею:
– Возьмите мой рюкзак. А чемоданы пусть ребята довезут.
– Можно мне за вещичками сбегать? – спросил Матвей.
– Давайте, гражданин, да побыстрее, я вас провожу.
– Что Марине передать? – Матвей потрогал Владимира за рукав.
– Если захочет, пусть возьмет адрес у Николая, – тихо проговорил Астахов и отвернулся.
Фронтовик покачал головой и огорченно крякнул.
– Я схожу к поезду, а ты, Сидоров, отведи этих граждан в нашу комнату, – сказал милиционер с чубом и пошел рядом с Матвеем к пятьсот веселому.
А Генка решил обогнать их, чтобы предупредить Арвида.
Молодец Арвид! Он догадался исчезнуть из вагона и без Генкиных предупреждений. Но перед тем как исчезнуть, Арвид успел наговорить с три короба, и когда Генка подходил к вагону, до него долетел встревоженный голос Марины:
– Что же с ним будет?!
Генка не успел ничего сказать Марине – у бруса появились милиционер с Матвеем.
– Его арестуют? – спросила Марина упавшим голосом.
– Может, и срок дадут, – жизнерадостно ответил милиционер. Он окинул вагон профессионально внимательным взглядом. – Наверняка срок дадут. Этот Гришка Харламов у меня давно тут сидит. – И милиционер похлопал себя сзади по шее, показывая, где у него сидит Гришка.
– Какой Харламов? – в глазах Марины затеплилась надежда.
– Отъявленный хулиган. Бьемся с ним года два, а к стенке припереть не можем. Без улик его не ухватишь.
Марина и все пассажиры поняли, наконец, что Владимиру вряд ли грозит опасность. И только Поликановна, оживленная всем случившимся, заявила:
– Чуяло мое сердце – набедокурит этот Владимир. Такой он, без мира в душе. Бедой от него несло…
Слава богу, Марина не обращала внимания на скрип старухи, но Николай не удержался:
– Ладно тебе, старая. Хоть бы тут свой язык присупонила.
– А я что? – Старушка почуяла, что ее никто не поддерживает, и решила достойно отступить. – Это я так, к слову.
Матвей подошел к Марине:
– Просил он передать: адресок московский у Николая имеется.
– Адрес? – Марина даже отступила на шаг и взяла за руку Лену, стоявшую рядом с ней.
– Тут пока разбираться будут, так… чтобы не разминуться, значит, – проговорил Матвей, не глядя на Марину.
Громко вздохнул Иван Капитонович. Обидно было лесорубу, что не все в его вагоне получалось «как у людей».
– Не надо никакого адреса. – Марина быстро собрала в чемодан вещи и сказала погрустневшим обитателям вагона:
– До свидания.
Она поцеловала Лену в щеку и опустилась на землю, где стоял милиционер, не успевший вникнуть во взаимоотношения людей, ехавших в этом вагоне.
– И мне надо идти, елочки зеленые, в свидетели записался, – проговорил Матвей. – Скинь, Гена, мои вещички.
– Да куда ты? – всполошился Иван Капитонович. – Зачем посередь Сибири спрыгиваешь, это самое?
– Прощевай, Капитоныч. – Матвей улыбнулся. – Сибирь – тоже земля советская. А раз советская, я тут не пропаду, елочки-палочки! Специальность моя плотницкая – везде нарасхват.
Он собрал свои вещи, взял рюкзак Владимира:
– Счастливо всем доехать!
И спрыгнул вниз. Пошел, не оглядываясь, за Мариной и милиционером.
– Ну, дела… – прогудел лесоруб и отвернулся. В вагоне сразу стало пусто и неуютно. Даже появление Арвида никого не оживило.
– А чемоданы? Одеяла? – вдруг запоздало вспомнил Николай. – Куда их?
– Владимир просил меня завезти, – отозвался Генка.
– Правильно, – согласился Иван Капитонович. – Гена – парень, который исполнит, так скать.
Потом лесоруб опять погрустил молча и сказал:
– Вот и осиротели мы, это самое. Судьба так распорядилась. Ни этак, ни иначе, а вот так. И не попрешь против нее. Эх-ма!
А Николай, покашливая, подошел к Арвиду и просипел:
– Ты бы, парень, на время схоронился где-нибудь. Милиция и второй раз пожаловать может. Очень даже может. – Как и все в вагоне, Николай уже знал историю беглеца и сочувствовал ему.
– Куда же смотаться-то? – задумался Арвид. – О-о! Вспомнил. За цистернами вагончик, где мылся, там меня никто не застукает!
– Хлеба возьми и карасей, – напомнил приятелю Генка.
– Одного карася я уже съел, – смущенно признался Арвид.
– Возьми второго, я не хочу. – Генка, подавленный и опустошенный, махнул рукой и пошел к другому брусу, чтобы не видеть Марину и Матвея, идущих к вокзалу.
– Гена, – услышал он тихий голос Лены. – Не сердись, пожалуйста…
Твердый комок в груди Генки немножко смягчился.
– Не сердись. Ну…
Она стояла рядом, совсем маленькая, трогательная и незащищенная, и Генка увидел, как вспухли ее губы, как грустно глядят огромные глаза. Этого было достаточно, чтобы переполнить нежностью жаждущее любви сердце Генки.
И теперь уже никто не мог помешать ему прошептать:
– Я тебя люблю…
Он прошептал эти слова и обиделся на них: какие они блеклые, разве они могут выразить все, что творилось в его душе! Встретившиеся руки были умнее, одухотвореннее всяких слов…
А пятьсот веселый понял их, он рванулся вперед, чтобы умчать Генку и Лену от грустной станции, которая отняла у них трех хороших попутчиков.
– …Как хорошо, что ты будешь студентом!
– Еще неизвестно. А вдруг не примут?
