Текст книги "Великая победа на Дальнем Востоке. Август 1945 года: от Забайкалья до Кореи"

Автор книги: Анатолий Александров

сообщить о нарушении

Текущая страница: 12 (всего у книги 31 страниц)

2

Предложение Трумэна совершить инспекционную поездку в войска было воспринято Айком с пониманием. Главком американскими оккупационными войсками организовал ее 24 июля в зону дислокации 84-й пехотной дивизии, начальником штаба в которой служил двоюродный брат президента, полковник Льюис Трумэн. Так посещение действующей армии стало для Верховного Главнокомандующего приятным событием не только в официальном, но и в личном плане.

На обратном пути в Бабельсберг Трумэн неожиданно заговорил об использовании в ближайшем будущем некоторых боевых генералов, находящихся в Германии. Эйзенхауэр заявил, что лично он не имеет никаких честолюбивых замыслов и намерен, вернувшись на родину, делать то немногое, чтобы помочь своему народу понять, происшедшие в результате войны перемены в мире. Неожиданно президент обернулся к нему и совершенно серьезно сказал:

– Можете на меня надеяться, Айк. Я всегда готов помочь вам и положительно отвечу на любую вашу просьбу. В том числе, кстати, и при выдвижении вашей кандидатуры на...президентский пост в сорок восьмом году...

Отослав в Токио «безрадостную телеграмму», исключающую сепаратные переговоры о мире Советского правительства с делегацией принца Коноэ, посол Сато пребывал в сложном состоянии духа, каждый следующий день ожидая чего-то неординарного в грядущей смене событий. Но первая половина третьей декады июля никак не прояснила обстановку в Москве. Он терялся в догадках об истинных намерениях Советов Разведывательные данные о неизбежности скорого военного конфликта тоже не внушали особого доверия.

Утром 26 июля радио разнесло по миру текст Потсдамской декларации союзных государств в адрес правительства Японии, которая звучала угрожающе:

«1. Мы, президент Соединенных Штатов, председатель Национального правительства Китая и премьер-министр Великобритании, как представители сотен миллионов наших соотечественников, согласились о том, что Японии следует дать возможность окончить эту войну.

2. Огромные наземные, морские и воздушные силы Соединенных Штатов, Британской империи и Китая изготовились для нанесения окончательного удара по Японии. Эту военную мощь направляет решимость всех союзных наций вести войну против Японии до тех пор, пока она не прекратит сопротивления.

3. Бесплодное и бессмысленное сопротивление Германии мощи свободных народов мира служит печальным примером для Японии. Могучие силы, которые теперь приближаются к Японии, неизмеримо больше тех, что были применены к сопротивляющимся нацистам и, естественно, опустошили земли, разрушили промышленность и нарушили образ жизни всего германского народа. Применение нашей военной силы, подкрепленной нашей решимостью, будет означать неизбежное и окончательное уничтожение японских вооруженных сил и неизбежное полное опустошение японской метрополии.

4. Для Японии пришло время решить, будет ли она по-прежнему находиться под властью тех упрямых милитаристских кругов, неразумные расчеты которых привели японскую империю на порог уничтожения, или она пойдет по пути, указанному разумом.

5. Ниже следуют наши условия. Мы не отступим от них. Выбора нет. Мы не потерпим никакой затяжки.

6. Навсегда должны быть устранены власть и влияние тех, кто обманул народ Японии, заставив его идти по пути завоевания мирового господства. Мы убеждены, что лишь тогда станут возможны безопасность и справедливость в мире, когда будет стерт с лица земли безответственный милитаризм.

7. До тех пор, пока не будет убедительных доказательств, что способность Японии к военным действиям уничтожена, пункты на японской территории, указанные союзниками, будут оккупированы для осуществления основных целей, которые мы здесь излагаем.

8. Условия Каирской декларации должны быть выполнены. Японский суверенитет будет ограничен островами Хонсю, Хоккайдо, Кюсю, Сикоку и менее крупными островами, которые мы укажем в дальнейшем.

9. Личному составу японских вооруженных сил после разоружения будет разрешено вернуться к своим очагам и предоставлена возможность вести мирную трудовую жизнь.

10. Мы не стремимся к тому, чтобы японцы были порабощены как раса или уничтожены как нация, но все военные преступники, включая тех, кто совершал зверства над нашими пленными, понесут суровое наказание. Японское правительство должно устранить все препятствия на пути возрождения демократических тенденций японского народа. Будут провозглашены свобода слова, вероисповедания, а также уважение к основным правам человека.

11. Японии будет разрешено иметь такую промышленность, которая позволит ей поддерживать хозяйство и выплачивать справедливые репарации натурой. Будут запрещенные отрасли промышленности, которые позволили бы снова вооружиться для ведения войны. В конечном счете, Японии будет разрешено участвовать в мирных торговых отношениях.

12. Как только будут достигнуты эти цели и будет учреждено миролюбивое правительство в соответствии со свободно выраженной волей народа, союзники отведут из Японии оккупационные войска.

13. Мы призываем правительство Японии провозгласить безоговорочную капитуляцию всех японских вооруженных сил и дать надлежащие и достаточные заверения в своих добрых намерениях в этом деле, иначе Японию ждет быстрый и полный разгром».

Отсутствие подписи председателя СНК СССР И. В. Сталина под Потсдамской декларацией породило у руководителей Великой Империи надежды на возможность продолжения войны, поскольку неизбежность поражения они связывали лишь с вступлением в нее Советского Союза. Конфронтационные суждения по поводу дальнейших действий на заседаниях Высшего совета по руководству войной достигли небывалого накала. «Непреклонный ультиматум», прозвучавший из Потсдама, добавил им злобной страсти.

Добавляли напряжения и психологические атаки авиации противника. Утром 27 июля американские самолеты разбросали листовки над территорией одиннадцати городов метрополии, предупредив их население, что в ближайшие сутки они подвергнутся усиленным бомбардировкам с воздуха. На шесть городов ночью действительно были совершены массированные налеты американской авиации.

Продолжительное заседание Высшего совета 27 июля также отличалось крайностью суждений. С невероятным трудом удалось принять компромиссное решение, предложенное премьер-министром Судзуки. Оно гласило, что руководство Великой Империи сможет дать ответ на Потсдамскую декларацию лишь после того, как ему станут ясны намерения Советов. Руководствуясь этим решением, в ночь на 28 июля министр иностранных дел Того направил в Москву послу Сато очередную срочную телеграмму: «Позиция, занятая Советским Союзом в отношении Потсдамской совместной декларации, будет с этого момента влиять на наши действия. Постарайтесь в короткий срок выяснить, какие шаги Советский Союз предпримет против Великой Империи».

Экстренные совещания следовали одно за другим. Утром 28 июля в спешном порядке собрался кабинет министров. Было принято «куцее решение»: опубликовать Потсдамскую декларацию в сокращенном виде, а в комментариях прозрачно намекнуть, что Японское правительство, по-видимому, оставит ее без внимания.

Во второй половине дня 28 июля совещание высшего руководства Великой Империи созвал уже император Хирохито. Но и ему не удалось урезонить «оголтелых вояк». В то время, как министр иностранных дел Того в обтекаемых выражениях дипломатично высказался за принятие Потсдамской декларации, военно-морской министр адмирал Ионаи, его заместитель адмирал Тоеда, которых поддержал и военный министр генерал Анами, потребовали от премьер-министра Судзуки, чтобы он выступил на пресс-конференции с заявлением, что Япония игнорирует Потсдамскую декларацию!

Император колебался, и престарелый премьер, подпертый «одиозным решением», бравурно заявил корреспондентам: «Мы игнорируем Потсдамскую декларацию. Мы будем неотступно продолжать движение вперед для успешного завершения грудной войны».

И дальше продолжали доминировать взаимоисключающие крайности. В пылу очередной полемики в предпоследний день июля военно-морской министр публично заявил о существовании еще одного варианта действий, который родился в недрах его министерства. Адмирал Ионаи был предельно категоричен: «В случае вторжения противника в пределы метрополии, необходимо вместе с императором бежать на материк и там продолжать сопротивление силами Квантунской армии, экспедиционной армии Китая и перемещенного на сушу личного состава флота».

Ни у императора Хирохито, ни у премьер-министра Судзуки эта «вдохновляющая идея» поддержки не получила. Но она продолжала практически вплоть до финального разгрома муссироваться в обществе сторонников этого амбициозного «несгибаемого варианта». Надежда, как всегда, и в этом случае умирала последней.

Противник продолжал наращивать информационный террор гражданского населения в метрополии. Утром 31 июля сброшенные американскими самолетами листовки над двенадцатью крупнейшими городами Великой Империи предупреждали их жителей о неизбежной усиленной бомбардировке. Четыре из них – Йокогама, Нагоя, Осака и Хамамацу – подверглись массированному воздушному удару в ночь на 1 августа. Число жертв среди гражданского населения метрополии стремительно нарастало.

С первых дней августа в центре всеобщего внимания в столице Великой Империи оказался министр иностранных дел Того. Ему то и дело названивали император, премьер-министр, министры, военные чины. Все жили ожиданием обнадеживающих сообщений с дипломатического фронта – из Вашингтона и Лондона, из Берна и Москвы. Но «первому дипломату» Японии нечем было особенно порадовать интересующихся – телетайпы продолжали безмолвствовать.

После досадных разоблачений мировой прессы по поводу ведущихся американскими эмиссарами секретных переговоров о «сепаратном мире» с японской стороной, эти контакты прервались. Руководитель разведывательного центра США в Европе Даллес упорно избегал встреч после Потсдамской конференции «Большой тройки» не только с японскими представителями, но и с их «ходатаями» – швейцарским разведчиком Хекком и шведским банкиром Якобсеном. Никто в точности не мог объяснить причины такого поведения Даллеса.

Но особенно огорчало Токио молчание Москвы. Посол Японии Сато упорно добивался встреч с дипломатическими сотрудниками Советов, но канцелярии ответственных лиц в наркомате иностранных дел также методично указывали либо на их «командировочное отсутствие», либо на чрезвычайную занятость «европейскими проблемами». Обуреваемый недобрыми предчувствиями, посол Сато направил 1 августа в Токио телеграмму и предложил своему правительству принять... Потсдамскую декларацию.

Ближе к вечеру в тот же день Того вновь навестил начальник Генштаба армии генерал Умэдзу, давний собеседник «первого дипломата» Японии. Министр иностранных дел начал разговор с нескрываемого упрека:

– Насколько я понимаю ситуацию в Высшем совете, Умэдзу, вы тоже напрочь отвергаете Потсдамскую декларацию противника? А вот наш посол в Москве Сато предлагает ее быстрее принять. Мне только что передали текст полученной от него телеграммы.

Начальник Генштаба армии гневно повысил голос:

– Документ, Того, только называется декларацией. На самом деле это не что иное, как ультиматум Великой Империи! Но с такой постановкой вопроса я действительно не согласен. Мы еще в состоянии, Того, постоять за интересы нации и не только на поле брани, но и на...

– Вы не хотите признать, Умэдзу, что Советы вот-вот вступят в войну на материке! – решительно прервал возражения генерала Того. – Я полагаю, что именно такое решение и стоит на самом деле за Потсдамской декларацией, хотя под ней формально и нет подписи советского генералиссимуса.

Начальник Генштаба армии снова не согласился:

– Вы, Того, используя свой дипломатический опыт, делаете выводы на основании анализа общей обстановки. Я, как военный человек, во главу своих выводов ставлю, прежде всего чисто военные аспекты. Так вот, учитывая их, я не могу разделить ваших опасений по поводу предстоящих действий Советов. Они еще просто не готовы наступать. Их главные силы, сокрушившие вермахт, все еще привязаны к Западному театру военных действий. Большие расстояния и неразвитость железнодорожных коммуникаций не позволили им в течение двух последних месяцев создать хоть какое-то превосходство в силах. Для полноценного наступления – это главное.

Министр иностранных дел поставил резонный вопрос:

– Тогда почему раньше, Умэдзу, военные члены Высшего совета не поднимали этот вопрос, а дискутировали лишь по поводу войны на два фронта? Так вот два фронта Великой Империи будут обеспечены, и, по-моему, не так уж важно на каком из них противник создаст превосходство в силах.

– Я только что говорил об одном фронте на материке, Того. Второй, южный фронт, будет и впредь привязан к метрополии. Тут противник давно имеет большое превосходство в силах, но все не может нас сломить.

– В Потсдамской декларации подчеркивается, Умэдзу, что и на южном фронте силы противника будут умножаться. И потом, разве Генштаб армии располагает точными данными о передислокации советских войск с Западного на Дальневосточный театр военных действий?

– О точных цифрах говорить, конечно, не приходится, Того, но ошибки в ориентировочных подсчетах очень редко выходят за пределы десяти-пятнадцати процентов.

Министр иностранных дел поднялся с привычного места за столом, подошел к карте мира во всю стену, загадочно бросил взгляд в сторону Советского Союза:

– Значит, вы хотите сказать, Умэдзу, что Москва в состоянии накопить нужные для наступления силы не ранее середины или конца сентября?

Начальник Генштаба армии встал рядом с «первым дипломатом» Японии, запальчиво пояснил:

– Дело, Того, не только в накоплении нужных сил, но и в эффективности их использования в операции. Где сосредоточить большую их часть, на каком участке фронта нанести главный удар? Темп последующего наступления будут определять и условия местности, рельеф. В Маньчжурии, с какой стороны ни подойти, положение войск Квантунской армии выглядит предпочтительнее. Можно сказать и так, что ее позиции надежно оберегают высокие горы, дремучая тайга, непроходимые болота.

Того весомо возразил:

– А вы не допускаете такой вероятный случай, Умэдзу, что Советы и перебрасывают на Дальний Восток как раз те войска, которые преодолевали болотистую местность в Белоруссии и Карпатские горы при прорыве на территорию Чехословакии и Венгрии?

– Наше Приморское направление надежно прикрывают бастионы шести укрепрайонов, Того. Их не так легко будет преодолеть, как может показаться непрофессионалу на первый взгляд. Это тоже важный долговременный фактор.

– Но Советы штурмовали долговременные оборонительные бастионы Кенигсберга и Берлина, Умэдзу.

После этих слов министр иностранных дел вернулся на прежнее место за столом и круто переменил тему дальнейшего разговора:

– Кстати, генерал, а как вы относитесь к идее адмирала Ионаи о возможном бегстве руководства Японии на материк и сражении там до победного конца? Что конкретно стоит за этим предложением? Это что же, действительно оригинальный оборонительный вариант или болезненный бред отчаявшегося «морского волка», потерявшего флот на южном фронте, но сохранившего некоторые людские резервы для ведения сухопутной войны?

Этот вопрос поставил начальника Генштаба армии в неловкое положение. Он откровенно признался:

– Вы задали мне вопрос, Того, который выходит за рамки моей компетенции. Ну скажите, как я могу обсуждать проблему, не зная в сущности ни конкретных сил нашего флота да и степени их фактической боеготовности? Это очень непросто. Идею же саму по себе вы определили правильно. Она несет в себе элемент безысходности. Тут уж мы все оказываемся в положении «камикадзе». Я этот вариант начисто отвергаю.

– Я полагаю, Умэдзу, что его отвергнет и император. Если уж всем нам придется погибнуть за Великую Империю, то эго лучше всего сделать при защите метрополии, а не где-то в Маньчжурии, на чужбине...

В этом месте дискуссия министра иностранных дел и начальника Генштаба армии прервалась. Генерала Умэдзу пригласил к себе военный министр генерал Анами, чтобы уточнить некоторые положения доклада, подготовленного Генштабом армии по результатам третьего этапа мобилизации. На следующий день его предстояло доложить премьер-министру Судзуки, который сам решил разобраться в вопросах пополнения японских сил на континенте, их неотложных нуждах.

С объявлением воздушной тревоги министр иностранных дел Того спустился в бомбоубежище, и тут его сразу же пригласили к аппарату. Звонил Судзуки. Премьер-министра интересовала информация из Европы. «Первый дипломат» Японии доложил, что из Швейцарии, где контакты с американскими представителями прервались в середине июля, никаких новых телеграмм не поступило, а вот посол в Москве Сато прислал срочную телеграмму и без объяснения причин предложил побыстрее принять... Потсдамскую декларацию противника. Судзуки выслушал это сообщение молча, а потом все же порекомендовал Того направить телеграмму в Москву, и пусть Сато вразумительно объяснит, чем конкретно вызвано его «таинственное предложение». Подобного рода предложений он немало слышит и в Токио.

Третий этап мобилизации хотя по цифровым показателям вполне оправдывал возложенные на него надежды (было сформировано шестнадцать дивизий и тринадцать смешанных бригад), в качественном отношении вызывал немало вопросов. Невероятно осложнились проблемы с вооружением новых формирований. Их категорически не хватало. Даже в учебных подразделениях была обеспечена винтовками и автоматическим оружием лишь третья часть личного состава. В 1-й и 2-й Объединенных армиях национальной обороны боевое оружие имели только четверо солдат из пяти. Не спасал положения и переход соединений на штаты военного времени. Число дивизий увеличивалось, но оружия поступало все меньше и доставлялось оно в войска крайне нерегулярно. Почти в два раза упало производство боеприпасов в Маньчжурии. Участились перебои с горючим.

Неудовольствие премьер-министра вызывало и то, что императорская Ставка до начала августа не решила вопрос о переподчинении 17-го фронта в Корее командованию Квантунской армии. По его мнению, эта искусственная затяжка не позволяла генерал-лейтенанту Ямаде завершить корректировку перспективного оборонительного плана на материке. Судзуки предложил военному министру Анами направить копию «убедительного доклада» императору с обязательной рекомендацией хотя бы пять-шесть дивизий береговой обороны из метрополии побыстрее передать в состав 17-го фронта для лучшего прикрытия побережья и важнейших портов.

В отличие от действий Высшего совета по руководству войной, императорская Ставка свое главное предназначение видела во всемерном укреплении военно-морского флота и боевой авиации. Но проблемы их пополнения техникой, личным составом и боепитанием выдались к августу намного сложнее проблем сухопутных войск.

В последние полтора года войны флот понес большие потери в корабельном составе, восполнить которые уже не представлялось возможным. Вследствие жестокой блокады метрополии с моря и массированных бомбардировок с воздуха, осуществляемых флотом и авиацией Противника, прервалась работа судоверфей. Поэтому главные усилия военно-морского министерства и наличные материально-сырьевые ресурсы были направлены на массовое производство микролодок и катеров, управляемых смертниками. Уцелевший хорошо обученный и дисциплинированный корабельный состав флота планировалось использовать в операциях на суше, преимущественно при обороне собственно островов метрополии. Получалось солидное войско численностью свыше одного миллиона человек.

Не меньшие усилия в сравнении с флотом прилагались Ставкой и в решении авиационных проблем. Но и здесь, практически по тем же причинам, основное внимание уделялось подготовке смертников. Рост их численности вызывался острой нехваткой опытных боевых летчиков. В результате массированных бомбардировок авиазаводов и резкого уменьшения импорта бокситов с начала сорок пятого начал снижаться выпуск боевых самолетов. Поэтому Ставка, во-первых, стремилась увеличить выпуск специальных типов штурмовиков и перестраивала имевшиеся транспортные, связные, разведывательные самолеты для смертников, во-вторых, развернула широкую пропагандистскую кампанию по привлечению молодежи в ряды «камикадзе». Официально это вступление могло быть только добровольным, но с начала последнего года войны оно стало уже «добровольно-принудительным».

Для расширения аэродромной сети на островах собственно Японии и в сорок пятом продолжалось строительство свыше трехсот двадцати взлетно-посадочных полос, девяносто пять из них – в глухих местах. По перспективному плану «Кэцу» создавались значительные запасы авиационного бензина для обеспечения воздушных операций при обороне метрополии.

К началу августа была практически завершена структурная реорганизация Военно-Воздушных сил в метрополии. Всемерно укреплялась Объединенная воздушная армия национальной обороны генерала Кавабэ. В конце мая в ее состав вошла 6-я воздушная армия. Это позволило Ставке большую часть 5-й воздушной армии перебросить в Северный Китай и Корею, оперативно подчинив новую группировку командованию Квантунской армии. Лишь 1-я авиадивизия оставалась в составе 5-й воздушной армии в метрополии.

Для усиления противовоздушной обороны собственно Японии Ставка создала, в дополнение к имеющимся соединениям и частям, еще 71-ю и 72-ю воздушные флотилии в составе соответственно 3-го и 5-го воздушных флотов. Кроме того, Генштаб сухопутной армии, по указанию Ставки, сформировал в июне—июле четыре дивизии зенитной артиллерии. К началу августа небо Японии охраняли более тысячи истребителей и три тысячи зенитных орудий, что было явно недостаточно. Массированные атаки авиации противника с каждым днем нарастали.

Утром 3 августа император позвонил Судзуки и предложил созвать заседание кабинета министров, чтобы рассмотреть возможность принятия Потсдамской декларации руководителей США, Великобритании и Китая. Премьер выполнил это пожелание Хирохито только на следующий день. Кабинет собрался. Министры находились во взвинченном состоянии, и удовлетворить пожелание императора оказалось делом проблематичным. Военная группа «министров-оборонцев» – адмиралы Ионаи и Тоеда, генерал Анами – решительно отметали капитуляцию страны в любой форме. Их девиз – «Бороться до конца» не претерпел никаких изменений. Военно-морской министр впервые в открытую озвучил свой «материковый вариант». Адмирал Ионаи заявил, что он готов лично возглавить все наличные войска на материке и достойно защитить интересы Великой Империи от порабощения. Сил для достижения этой цели у нее вполне хватает. Премьер-министр Судзуки, хотя внешне и сохранял присутствие духа, находился в подавленном состоянии и закрыл заседание, не приняв никакого решения.

Во второй половине дня 5 августа американские самолеты вновь разбросали над крупнейшими городами метрополии десятки тысяч листовок с предупреждением населения о грядущих усиленных бомбардировках. Японцы к ним привыкли, и когда на следующий день в восемь пятнадцать утра над центром Хиросимы появились всего две «летающих крепости», никто из жителей не придал этому факту внимания. Население даже не стало укрываться в убежищах. Прогремел первый атомный смертоносный удар.

В тот же день японский посол в Москве Сато получил уведомление из наркомата иностранных дел СССР о том, что вечером 8 августа он будет принят лично наркомом Молотовым. Сато тотчас направил телеграмму в Токио, сообщив министру иностранных дел Того эту «весьма приятную и неожиданную новость».

Утром 7 августа практически одновременно премьер-министр Судзуки получил данные о результатах атомной бомбардировки Хиросимы и текст Заявления президента США Трумэна по этому поводу. Он тут же распорядился о созыве Высшего совета по руководству войной, но «министры-оборонцы» решительно выступили против. Не удалось созвать даже заседание кабинета министров. Адмирал Ионаи и генерал Анами ограничились посылкой в Хиросиму специальной комиссии для исследования происшедшего. Войска и военно-морской флот в метрополии по их приказам были приведены в повышенную боевую готовность.

Весь день 8 августа прошел в столице Великой Империи в томительном ожидании сообщения посла Сато из Москвы. Руководителей всех рангов будоражила неизвестность: «Какую позицию в новой ситуации займут Советы по отношение к Японии?» Никто не верил в начало войны.

В Приамурье и Приморье теплый августовский день к вечеру 8 августа сменился ненастьем. В темном небе поплыли тяжелые грозовые облака, пришедшие на материк с просторов Тихого океана. То в одном, то в другом месте их пронизали острые стрелы молний. Над сопками Маньчжурии, долинами Амура и Уссури гремели раскаты грома, как бы предвещая грозные события. Вскоре хлынул тайфунный ливень. С сопок в долины устремились бурные потоки мутной воды, размывая дороги и вызывая широкий разлив рек. Все потонуло в непроглядной мгле.

Получив сводку погоды с материка, начальник Генштаба армии генерал Умэдзу позвонил министру иностранных дел Того. Приподнятым, возбужденным тоном он сказал:

– Вот видите, Того, как непросто бывает учесть все привходящие факторы. Но к этому надо стремиться. На пространствах Маньчжурии бушует тайфун. Дороги размыты ливнем. Ни о каком наступлении советских войск не может быть речи. Я это предвидел.

Того остановил собеседника предостережением:

– По-моему, Умэдзу, вы выдаете желаемое за действительное. Советы могут перечеркнуть ваши предположения и в непогоду обрушиться на войска Квантунской армии всей мощью. Непогода их вряд ли остановит.

– Погодный фактор, Того, одинаково действен для любых войск. В бурю не летают самолеты, не атакуют танки. А вы держитесь Потсдамской декларации. Ищите выход из войны в позорной капитуляции Великой Империи.

– Я жду, Умэдзу, телеграмму из Москвы. У меня безрадостные предчувствия. Мы можем провалиться в бездну.

Не испытывал душевного подъема и посол Японии Сато, отправляясь на встречу с советским наркомом Молотовым на Кузнецкий мост. Приехал чуть раньше. Пришлось обождать. Когда он вошел в кабинет и встретил непроницаемый взгляд наркома, почувствовал неладное. Дальше, больше. Как в дурном сне – это «Заявление Советского правительства». Великой империи объявляется война! ... В центре советской столицы! Тихим заикающимся голосом. И война! ... Всего через двое суток! Лучше бы принять Потсдамскую декларацию. Он предлагал правительству такое решение, но его отвергли.

Овладев собой, посол Сато задал наркому Молотову один никчемный вопрос и удалился с ужасно грозной бумагой в папке... Война! Сколько разнокалиберных чувств вместило одно это емкое, короткое слово... В пути Сато продумал порядок своих последующих действий. Да, вначале он соберет весь состав своего посольства и объявит ему о решении правительства Советов начать 9 августа военные действия против его страны. О возможных вопросах не думал, и какие теперь могут быть вопросы?.. Затем направит в Токио короткую телеграмму, приложив к ней текст «Заявления Советского правительства». Но она поступит туда уже 9 августа, когда война уже начнется...

«Первый дипломат Японии» снисходительно возразил:

– Мне не хотелось бы, Умэдзу, вторгаться в обсуждение оперативных вопросов, но, насколько мне известно, немецкие войска много раз терпели чувствительные поражения как раз из-за недооценки возможностей Советов.

– У вас, Того, имеются убедительные примеры?

– Конечно, Умэдзу. Припомните их контрнаступление под Москвой, окружение 6-й армии Паулюса под Сталинградом.

– Вы правы, Того. Согласен. Мне, кстати, тоже памятно их контрнаступление под Курском. Кто мог предположить, что у Советов окажется столько выдержки и терпения?

– Оказалось, Умэдзу. Со всех точек зрения, ими было принято обоснованное, дальновидное решение.

– Победное, стратегическое решение, Того.