Текст книги "Записки прокурора"

Автор книги: Анатолий Безуглов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 20 страниц)

Анатолий Безуглов
Записки прокурора

«ПЕРВОЕ ДЕЛО»

Пусть вас не удивляет, что «Записки прокурора» начинаются с рассказов следователя – свои первые дела я вёл именно в этом качестве. И вообще, по моему убеждению, прокурор должен начинать свой трудовой путь со следственной работы, хотя мне могут возразить, что есть немало хороших прокуроров, которые не побывали следователями.

Да и следователем становишься не сразу, во всяком случае не тогда, когда тебя назначают приказом на эту должность. Настоящее умение, опыт и профессионализм приходят с годами.

Первые самостоятельные шаги, первые ошибки, промахи, как и первые, даже самые незначительные успехи, не забываются.

1950 год. Позади Московский юридический институт. Впереди – работа народным следователем прокуратуры района.

– Мужик – это хорошо, – встретил меня районный прокурор Василий Фёдорович Руднев. – Не везёт нам с женским полом. До тебя две с дипломами приезжали… Одна с ходу не прижилась. Увидела, что тут трамваев нет, а после дождя грязь по колено, укатила, даже не распаковав чемоданов. Другая, наоборот, слишком быстро прижилась. Сына родила. И – поминай как звали. Уехала…

Хочу тут же сказать, что впоследствии я встречал немало женщин, которые, работая и прокурорами, и следователями, и судьями, и адвокатами, вовсе не уступали нашему брату мужчине…

Но вернусь к своему знакомству с райпрокуратурой. Помимо Руднева и его секретаря, в ней был ещё один работник – следователь Бекетин Илья Николаевич. Он прошёл войну и уже почти под самым Берлином был ранен. Началась гангрена, ему ампутировали ступню, но неудачно, перенёс несколько операций и в конце концов остался с правой культёй выше колена.

К Бекетину меня и прикрепили стажёром. И хотя он был старше меня всего на пять лет и проработал следователем лишь один год после окончания юридической школы, я завидовал его опыту и знанию людей.

А с прокурором Рудневым я, признаться, общался редко. Его часто посылали уполномоченным от райкома то на посевную, то на уборку, то на кампанию по подписке на займ, то на отчётно-выборное собрание колхозников. Сейчас это может показаться странным, но в те годы такое было в порядке вещей.

Руднев разъезжал по делам на двуколке, запряжённой вороным конём. В прокуратуре была ещё одна транспортная единица – серая кобыла с экзотической кличкой Земфира. В экстренных случаях обращались к милиции – в райотделе имелся трофейный «оппель»…

Вызывает меня как-то Руднев и говорит:

– Ну, Захар, принимай к производству дело.

– Как так? – растерялся я, поскольку в стажёрах был без году неделю.

– Да вот так, – сказал райпрокурор. – Илья Николаевич слёг, открылись старые раны. Больше некому…

Руднев передал мне официальное письмо председателя райпотребсоюза Ястребова и акт, который гласил: «11 октября 1950 года экспедитор Кривель получил на базе Ростовского облпотребсоюза товар на сто двадцать пять тысяч[1]1
  Сумма указана в ценах до 1961 года.


[Закрыть] рублей, а привёз только на сто десять тысяч. Не хватает рулона зеленого драпа стоимостью в пятнадцать тысяч рублей…»

«30 метров драпа, – подумал я. – Целое богатство».

Сейчас может показаться – ну что такое рулон драпа? В магазинах его полно на любой вкус. А тогда он был редкостью, и справить пальто из драпа мог позволить себе не каждый.

Первым делом я решил поговорить с председателем райпотребсоюза.

– Когда приехал Кривель с товаром? – спросил я у Ястребова.

– Поздно вечером, почти ночью. Обычно приезжал сразу после обеда.

– Недостача была обнаружена сразу?

– Да.

– Ну и как экспедитор Кривель объясняет случившееся?

– Говорит, что товар отпустили ему полностью, а куда делся драп, он не знает…

– Как он держался при этом?

– Выпивши был Кривель и потому говорил не очень-то связно.

– А чем он объясняет свою задержку с приездом?

– Да посмотрите сами, все дожди и дожди. – Ястребов кивнул в окно. – Дороги развезло. Поэтому, говорит, и задержался.

– Кто ездил с экспедитором? – продолжал расспрашивать я.

– Шофёр Самыкин и сам Кривель, больше никто.

– А что за человек Кривель?

Председатель райпотребсоюза развёл руками, но что он хотел этим сказать, было непонятно.

– Вы лично что о нем думаете? – настаивал я.

– Он год у нас всего… – ответил Ястребов. – Вроде дисциплинированный, исполнительный… Раньше за ним ничего такого не замечали…

– Какого такого?

– Плохого…

После этого разговора я думал, что историю с рулоном драпа раскручу в два счета: действующие лица известны – экспедитор Кривель и шофёр Самыкин, больше никого. Тут особенно мудрить не надо. Виноват кто-то из них двоих, а может быть, и оба…

На допрос я вызвал их в один день, но Кривеля часа на два раньше.

В кабинет вошёл мужчина лет тридцати, широкоплечий, с крепкой шеей, выше среднего роста, с чёрной вьющейся шевелюрой. Одет он был в синий двубортный пиджак с изрядно потёртыми рукавами. Добрые, чуть грустные глаза смотрели на меня спокойно и доверчиво. Вот эта самая грустинка, видимо, и расположила меня к нему.

– Расскажите о вашей поездке за товаром, – начал я, когда мы покончили с первичными формальностями.

Кривель полез в карман, достал мятую пачку папирос.

– Разрешите?

Я кивнул. Он закурил.

– Мы, то есть я и шофёр Самыкин, значит, получили на базе товар. Поехали обратно. По дороге заглянули на хутор Зелёный. Там магазин новый открыли, давно я в него хотел заглянуть… Ну, а после отправились домой… Вот и все.

– И долго вы были в магазине? – спросил я.

– Минут десять, не больше.

– А Самыкин? Он с вами ходил?

– В машине сидел. Товар ведь… – как бы удивился моей недогадливости Кривель.

– Когда вернулись из магазина, пропажу не заметили?

– Не было пропажи, это я точно подтверждаю. Осмотрел, пересчитал…

– Вы больше никуда не заезжали?

– Никуда. – Экспедитор затушил окурок в пепельнице.

– А Ястребов говорит, вы приехали пьяным…

– Пьяный, – усмехнулся Кривель. – Ну, это сильно сказано… Немного выпил, это было. Так сказать, в медицинских целях. На базе проторчали, продрог, как щенок.

– А где пили? – поинтересовался я.

– В машине. В Зеленом прихватил четвертинку. А иначе грипп или ангину подхватил бы…

– Что вы сами думаете по поводу исчезновения драпа?

Кривель вздохнул.

– Не знаю что и подумать. – Он некоторое время помолчал и повторил. – Нет, не знаю, товарищ следователь.

И ещё одна деталь подкупила меня в нем. Когда он уже подписал протокол допроса и я спросил, что за человек Самыкин, Кривель как-то участливо сказал:

– Я его мало знаю, но уверен, Николай тут ни при чем. Конечно, на него легко повесить – был под судом Самыкин. Сидел…

Закончив допрос, я проводил Кривеля до двери.

Самыкин уже ждал в коридоре. Он бросил на экспедитора вопрошающий взгляд, но, увидев меня, суетливо поднялся со стула.

Шофёр был ниже Кривеля, худощав. В промасленной фуфайке, в кирзовых сапогах со сбитыми каблуками. Кепку-восьмиклинку он держал в руках.

Я пригласил его в кабинет, куда он вошёл с опаской и остановился у самой двери.

– Садитесь.

– Спасибо, но я уж как-нибудь постою. Ещё испачкаю вам стулья…

– Устанете, Самыкин, разговор будет долгий, – сказал я.

– А я не тороплюсь, – усмехнулся он, – как сказал один приговорённый к повешению, когда петля соскочила с его шеи…

– Мрачно шутите, Самыкин, – заметил я.

– Что-то ваше учреждение к другому веселью не располагает…

Не понравился он мне сразу. Эти его шуточки-прибауточки.

«Конечно, он украл. А теперь заглушает в себе страх, – подумал я. – Очень уж ему в кабинете следователя не по себе. Нет бы сразу признаться…»

– Значит, сидели, Самыкин? – начал я допрос.

– А что, надо тыкать этим в глаза до гроба? – угрюмо сказал он. – Что Самыкин уже два года не ездит налево, никого не интересует, да? И что не использует машину для поездок к своим зазнобам, как некоторые хорошие вроде Кривеля, не в счёт, значит?

– Во вторник одиннадцатого октября вы куда-нибудь заезжали вместе с Кривелем? – ухватился я за последние слова Самыкина.

– Не думаю, чтобы этот проклятый драп он… – ответил Самыкин.

Но я снова повторил свой вопрос.

– Ездили, – кивнул шофёр. – На железнодорожный разъезд Восточный. Там у Кривеля милашка проживает. Зойка её зовут. Но он просил, чтоб молчок, никому… Борис ведь женат. А жена его прямо волчица. Да что там волчица… Узнает, на месте прихлопнет…

– А к этой Зое вы вместе заходили?

– Да нет. Сначала Борис. Обычно я в машине жду. А в тот раз, когда он от неё возвратился, сказал, чтобы я сходил обогрелся. Продрогли тогда мы крепко… Ну, он остался в машине. А Зойка меня чайком напоила. Вообще-то сердечная она девка…

Отпустив Самыкина, я задумался: кто же мне наврал – Кривель или Самыкин? Как определить? Полагаться на опыт, интуицию и новые доказательства? Что касается опыта, прямо скажем, мне о нем говорить было рано, а интуиция… Тоже похвастать не мог. Нужны другие доказательства. Но где они?

И я снова допросил Кривеля. Но и второй допрос не дал никакой ясности.

Экспедитор не отрицал, что раньше заезжал на разъезд, но одиннадцатого октября, по его словам, они с Самыкиным там не были. О своей «милашке», как выразился о Зое шофёр, Кривель старался не говорить. Я тоже не углублялся в этом направлении.

Оставалось одно – самому побывать на Восточном разъезде.

Я оседлал Земфиру и отправился в путь.

Вдоль насыпи у разъезда шла лесополоса – приземистые деревья и густой кустарник с пожелтевшей осенней листвой. На разъезде дожидался встречного состава товарняк: железная дорога была одноколейной.

Я спешился у маленького кирпичного домика, привязал лошадь к топольку у крыльца и постучал в дверь.

– Вы ко мне? – услышал я сзади женский голос.

К домику подходила женщина в брезентовом плаще с капюшоном, скрывающим почти все лицо.

– Наверное, к вам… Я следователь.

Она достала из-под крыльца ключ, открыла дверь.

– Проходите, пожалуйста.

Через крохотные сени мы прошли в комнату. Хозяйка сняла плащ. Она была невысокого роста, чуть полновата. Мягкий овал лица, серые добрые глаза. Русые волосы собраны сзади в пышный узел. Мне показалось, что в её взгляде промелькнула такая же грустинка, как и у Кривеля.

Мерно тикали ходики, со стены смотрела на меня картина «Письмо с фронта», вырезанная из «Огонька». Мы присели у небольшого стола, покрытого чистой скатертью.

– Вы знакомы с Кривелем? – спросил я.

– Да, я хорошо знаю Бориса, – ответила она, глядя мне прямо в глаза.

– И давно вы знакомы?

– Давно. – Она чуть задумалась. – Познакомились ещё до того, как он женился.

– Он часто бывает у вас?

– Часто, – вздохнула Зоя.

– А в минувший вторник одиннадцатого числа был?

Она отрицательно покачала головой.

– Самыкина вы знаете?

– Видела несколько раз. Приезжал с Борисом.

– Самыкин утверждает, что они с Кривелем были у вас во вторник одиннадцатого числа. Вы его, говорит, чаем поили…

Зоя стряхнула со стола невидимые соринки и, пожав плечами, произнесла:

– Напутал, наверное…

Подписывая протокол, она встревожилась.

– Поверьте, Борис честный человек. Конечно, кто из нас без недостатков? Есть они и у Бориса. Но насчёт честности – поверьте мне…

Ни о каком драпе, естественно, я не спрашивал.

Вернувшись в прокуратуру, я внимательно прочитал протокол допроса. Под ним полудетским почерком было выведено: «З.Иванцова». Западные графологи утверждают, что по почерку можно определить характер человека. Что ж, если верить им, Иванцова – человек бесхитростный. Может, так оно и было. У меня самого осталось именно такое впечатление.

Значит, врёт Самыкин… Но для чего ему надо было присочинять, что с базы они заезжали к Зое?

Вечером того же дня я произвёл обыск в доме Самыкина. Его самого не было.

– С работы ещё не приходил, – объяснила его жена Анна Ивановна, худая женщина с усталым лицом.

Наш приход с участковым уполномоченным милиции и понятыми сильно напугал её. Было видно, она хочет спросить о чем-то, но не решается. Наконец Анна Ивановна не выдержала и подошла ко мне.

– Скажите, прошу вас, что он сделал? Лучше правду, чем мучиться…

– Успокойтесь, Анна Ивановна, – смутился я. – Может, ваш муж и не виноват…

Но в это время участковый, роясь в большом сундуке, воскликнул:

– Есть, товарищ следователь! Вот посмотрите.

Он извлёк отрез зеленого драпа, точно такого же, как пропавший. Измерили. В куске было три метра.

– Откуда у вас этот отрез? – спросил я.

От волнения Анна Ивановна стала заикаться.

– Коля… Муж… Купил…

– Когда?

– Недавно. Во вторник, когда в Ростов за товаром ездил…

Мы переглянулись с участковым уполномоченным.

– Утром мы поругались. Не очень чтоб шибко, но он так хлопнул дверью…

– рассказывала Анна Ивановна. – Ночью вернулся поздно, усталый, к щам не притронулся, лёг спать… На следующее утро встал, глаза виноватые. «Погорячился я, Нюра, – говорит. – Ладно, хватит нам грызться. Я вот что тебе купил». И даёт мне этот отрез. «Пальто справь, – говорит. – А то в телогрейке небось стыдно уж ходить…» Ну, я, конечно, обрадовалась. Не очень-то Николай обо мне заботился…

На следующий день я вызвал Самыкина. Он тоже утверждал, что купил драп в универмаге в Ростове, когда ездил с Кривелем на базу.

Пришлось ехать в этот универмаг. Я предъявил продавцам в отделе тканей фотографию Самыкина и образец драпа, найденного у него дома. Драп такой в магазине действительно продавали. А вот Самыкина продавцы припомнить не могли.

Неужели он опять сказал неправду, как и про разъезд?

Райком партии поручил мне прочитать в железнодорожном клубе лекцию «Об охране социалистической собственности». И вот, придя в очередной раз в больницу проведать Бекетина, я решил посоветоваться с ним, как это сделать поинтереснее.

– Поменьше общих рассуждений и прописных истин, – посоветовал мне Илья Николаевич. – Покажи лучше на конкретных делах…

Народа в клубе собралось много, в основном молодёжь. Я отнёс это за счёт того, что после лекции должны были состояться танцы. И особого интереса к лекции не ожидал. Однако я ошибся. Слушали внимательно. Наверное, потому, что я рассказывал о делах, расследованных в нашем районе, о людях и местах, известных присутствующим. Под конец мне задали несколько вопросов. В частности, в одной записке спрашивали, имеются ли у нас нераскрытые преступления. И тут меня осенила мысль рассказать об истории с пропажей драпа. Что я и сделал, попросив тут же, если кому-нибудь что-либо известно об этом, сообщить в прокуратуру.

Но, увы, на этот призыв никто из зала не откликнулся. А я почувствовал даже какую-то неловкость: чего доброго, подумают, слабак, не может раскрыть такое простое преступление, о помощи просит…

И надо же такому случиться! Когда я уже одевался, ко мне подошёл парень лет двадцати.

– Мне кажется, я могу вам помочь, – сказал он. – Я видел человека, который украл драп.

– Как? – От неожиданности я растерялся.

– Почти так же близко, как вижу вас.

– Когда, где? – спросил я.

– Около разъезда Восточного, в тот вторник, о котором вы говорили.

– А подробнее?

– Понимаете, я здесь на практике. Сам учусь в железнодорожном техникуме. Мы с Соней Белошапко – она тоже из нашей группы – в тот вечер были возле разъезда. Там стояла грузовая машина около домика… Мы увидели мужчину, который нёс тюк. Заметив нас, он повернул в сторону лесополосы. Мы тогда, конечно, не придали этому значения.

– Лицо запомнили?

– Да. Он как раз прошёл под фонарём.

Так познакомились мы с Олегом Щетининым. Я попросил его прийти завтра ко мне в прокуратуру вместе с Соней Белошапко. Щетинин обещал прийти, а Сони, к сожалению, в районе не было. Но она должна была вернуться дня через два-три.

Назавтра утром Олег был у меня в кабинете. Я попросил его составить словесный портрет человека, который нёс тюк. Щетинин оказался толковым парнем. Наиболее запоминалось из его описания предполагаемого вора, что тот имел крупный нос с горбинкой и кудрявые волосы. Рост, к сожалению, Олег назвать не мог: человек шёл согнувшись под тяжестью ноши.

Не успел этот неожиданный, но важный свидетель уйти, как у меня появился ещё один посетитель – Зоя Иванцова.

– Товарищ следователь, мне нужно кое-что сказать вам, – произнесла она, когда я предложил ей сесть.

– Слушаю.

– Я обманула вас, – сказала она. – Борис, то есть Кривель, приезжал ко мне во вторник одиннадцатого октября. Мы это скрыли от вас. Но это все из-за его жены… Понимаете, мы с ним познакомились лет пять назад. Но он женился на другой. Знаете, как бывает… Мы с Борисом потеряли друг друга из виду. А года два назад я приехала в раймаг что-то себе купить и случайно столкнулась с ним. Борис был выпивши, хотя раньше спиртное в рот не брал. Он открылся мне, что женился неудачно. Постоянные скандалы, ссоры. И ещё сказал, что до сих пор думает обо мне… Может, я зря все это вам рассказываю?

– Продолжайте, – попросил я.

– Вскоре он приехал ко мне на разъезд… Оказалось, и я не могла его забыть. Вы понимаете?

Я кивнул. Она от волнения прерывисто вздохнула.

– Мне так хотелось помочь ему… И действительно, Борис бросил пить, стал лучше относиться к работе. Честное слово, я никогда не уговаривала его уйти от жены. Он мучился. Но по натуре Борис слабохарактерный. Честный, но не волевой. И вот недавно его жена узнала обо всем сама. Как-то она ворвалась ко мне в дом, надеясь застать Бориса. За всю жизнь меня так не оскорбляли. Тогда я твёрдо решила больше не встречаться с ним. Во всяком случае до тех пор, пока он не примет, наконец, какое-нибудь определённое решение… А в тот вторник одиннадцатого октября Борис снова приехал… Когда его вызвали сюда, он растерялся и не сказал правды. Да и мне велел молчать о своём последнем приезде: могло дойти до жены. Но когда мы узнали, что вы подозреваете Самыкина в краже драпа и даже произвели у него обыск, то поняли – все это из-за нас. И решили признаться…

Соня Белошапко, как и говорил Щетинин, появилась через три дня. Это была худенькая девушка в пёстрой кофточке и тёмной юбке.

– Вы следователь, да? А я Соня Белошапко. Значит, так, я говорила с Олегом и все знаю. Я тоже видела человека с тюком и смогу… – Она говорила так быстро, что мне пришлось прервать её.

– Хорошо, хорошо, – улыбнулся я. – Давайте лучше приступим к делу.

Я объяснил, что от неё требуется, усадил за стол, дал бланк протокола допроса и ручку, попросив как можно точнее и подробнее описать внешность того, кто похитил драп.

Тут меня вызвали к прокурору. И когда я вернулся минут через двадцать, Соня протянула мне листок. Я взял его и в первое мгновение даже растерялся.

– Что это? Неужели вы не поняли? – спросил я резко.

На бланке допроса было нарисовано чьё-то лицо.

– Вы же сказали: портрет, – обиженно произнесла Соня. – Я думала, что так лучше. Я ведь рисую. Уже пять лет занимаюсь в художественном кружке, и наш преподаватель говорит, что у меня способности…

Я внимательно разглядел рисунок. На меня как бы искоса смотрел человек с орлиным носом и тонкими губами. И тут у меня возникла идея.

– Соня, – сказал я, – а могли бы вы ещё раз нарисовать его? Карандашом и более детально? Только не смотрите на ваш первый вариант…

– Могу, – удивлённо согласилась девушка.

Я дал ей лист чистой плотной бумаги, карандаш и резинку.

Минут через сорок портрет был готов.

– Вот, – с гордостью сказала Соня.

Я положил два портрета рядом. В том, что на обоих был изображён один и тот же человек, сомнений не было. И, главное, это совпадало с описанием, сделанным Олегом.

– Отлично! – вырвалось у меня. – Здорово это у вас получилось…

На следующий день были изготовлены фоторепродукции портрета. Их раздали работникам милиции. Следователь Бекетин предложил привлечь к розыску бригадмильцев.

Однажды утром, едва я успел войти в кабинет, раздался телефонный звонок. Я снял трубку и услышал знакомый, несколько гортанный голос подполковника Топуридзе – начальника областного уголовного розыска.

– Приветствую и поздравляю. По вашему портрету бригадмилец Михаил Григорьев задержал вора, которого вы разыскиваете. Приезжайте завтра к нам, прямо ко мне…

Топуридзе познакомил меня с «именинником» – так он представил Григорьева.

Григорьев смущался и поначалу отвечал на вопросы нескладно. Видимо, такое внимание к нему проявляли впервые. Ему было лет тридцать пять, и по виду он совсем не походил на героя – чуть ниже среднего роста, худощав. На скуле у него была ссадина, верхняя губа чуть припухла.

Работал он в небольшом городке механиком на трикотажной фабрике. В бригадмильцах уже три года. Как только в их отделение милиции поступили фотокопии портрета предполагаемого преступника, несколько раздали бригадмильцам.

За два дня до нашей встречи Михаил поехал в Ростов с женой навестить её родителей. Вечером они с тестем и тёщей пошли в ресторан.

– Сидим мы, значит, – рассказывал Григорьев, – и вдруг вижу – какое-то знакомое лицо. Мужчина. Думаю, откуда же я его знаю? Кудрявый, нос такой горбатый и губы тонкие… Тесть все расспрашивает, как мы живём, не собираемся ли перебираться в Ростов, к ним. А я глаз не могу оторвать от горбоносого. Он уже официантку подзывает, расплачивается. Тут меня словно молнией в тёмную ночь озарило. Вытаскиваю потихоньку фотографию из кармана, что дали в милиции. Смотрю: он и есть! А ворюга уже идёт к выходу. Ну, думаю, упустил. Срываюсь с места и почти бегом за ним. Жена кричит: куда ты? А у меня одна мысль: не ушёл бы. Кто-то ещё крикнул за соседним столиком: «Держи его, кавалер сбежал!» Горбоносый, наверное, на свой счёт принял, оглянулся. И шмыг поскорее за дверь. Я за ним. Он прибавил шагу и свернул в переулок. Я, естественно, тоже. И столкнулся с ним нос к носу. Стоит, спокойненько закуривает папиросу. Я огляделся – вокруг ни души. Говорю ему: «Пройдёмте, гражданин, со мной». А он отвечает: «В чем дело? Кто ты такой, чтобы я тебе подчинялся?» Я на всякий случай взял его за рукав: «Бригадмилец я, прошу следовать за мной». Он так спокойно отвечает: «Покажи документы, а то ведь всякий кем хочешь назваться может». Ну, я полез в боковой карман за удостоверением, и в это время меня словно обухом по голове… Аж искры из глаз посыпались… Здорово он мне врезал правой. – Григорьев провёл рукой по скуле. – Я упал, однако успел подставить ножку. Горбоносый тоже растянулся. Но сильный он, подлец, оказался, ещё несколько раз приложился ко мне. Потом навалился, к горлу тянется. Я не даю, вцепился ему в руки изо всех сил. Горбоносый кричит: «Убью, гад, пусти лучше!» А я думаю, только бы сил хватило, пока кто-нибудь придёт на помощь…

Григорьев замолчал.

– А дальше? – спросил я.

– Мои всполошились, выбежали, стали искать… Успели вовремя. И другие, прохожие, помогли. Скрутили мы горбоносого, отвели в милицию…

Задержанный был доставлен в нашу прокуратуру. Мы сидели друг против друга. Я смотрел на него и думал: «Ну и молодец же Соня, мельком видела этого человека, а как точно запомнила его лицо».

– Учтите, – возмущался задержанный, – вам это так не пройдёт! Хватаете ни в чем не повинного человека… За самоуправство вас по головке не погладят!

Я ознакомился с его документами. Они были в порядке. Справка, командировочное удостоверение. Пётр Христофорович Жук, работает в колхозе «Большевик» счетоводом. В Ростов приехал по делам колхоза.

– Скажите, Пётр Христофорович, где вы были одиннадцатого октября?

– На областном совещании охотников, – не задумываясь ответил он.

В бумажнике Жука был вызов на это совещание.

– Почему оказали сопротивление бригадмильцу? Избили его…

– Да он же сам ни с того ни с сего набросился как ошалелый. А что бригадмилец, так на лбу у него не написано… Я решил, что это какой-нибудь грабитель. А меня бог силой не обидел. Думаю, покажу ему, где раки зимуют, а потом, конечно, в милицию сволоку… Одним словом, я требую, чтобы меня немедленно освободили. Я сейчас в командировке и времени у меня в обрез.

– Хорошо, я позвоню в колхоз, – кивнул я.

– Пожалуйста. Только, если можно, поскорее, – уже спокойнее сказал он.

«Неужели мы ошиблись? – думал я, связываясь по телефону с колхозом. – А что если этот Жук действительно честный человек?»

Ответил мне председатель колхоза Власенко. Он подтвердил, что у них работает счетовод Жук и что в настоящее время Пётр Христофорович находится в областном центре в командировке.

Власенко встревожился не случилось ли чего с их счетоводом? Я ответил уклончиво и попросил председателя колхоза «Большевик» срочно прислать характеристику на Жука.

– Ну что, убедились? – злорадно спросил горбоносый.

Я на всякий случай позвонил в общество охотников. Но никто не ответил. Телефонистка с коммутатора сказала, что после совещания вряд ли можно кого-нибудь там застать.

Задержанный снова стал требовать, чтобы его отпустили, утверждая, что ни в чем не виноват.

Я прямо не знал что делать. Задерживать невиновного человека противозаконно, за это могут крепко наказать. И все же я решил вызвать Кривеля, Самыкина, Щетинина и Белошапко, чтобы произвести опознание.

Первым пришёл Кривель. Он был встревожен вызовом, но когда узнал, зачем его пригласили, успокоился. Борис Кривель задержанного не опознал. И, когда мы уже прощались, признался:

– А знаете, товарищ Измайлов, Самыкин со мной до сих пор не разговаривает. Мы с Зоей ходили к нему, просили прощения. Он просто выставил нас за дверь.

– Ну а как бы вы чувствовали себя на его месте? – спросил я. – Сказали бы сразу правду, не навлекли бы на него подозрение. Да и на себя тоже.

Кривель вздохнул и ничего не ответил.

Самыкин тоже не опознал Жука. Вся надежда была на Щетинина и Белошапко. Но Олег, к сожалению, не пришёл из-за болезни. Так что все зависело только от Сони.

Она пришла в прокуратуру и снова забросала меня вопросами. А когда вошла в комнату, где находились задержанный и ещё двое мужчин, сразу показала на Жука.

– Конечно, вот он.

– А вы не могли ошибиться? – спросил я.

– Нет-нет, что вы! – заверила меня девушка.

– Тогда, Соня, расскажите, пожалуйста, ещё раз, где, когда и при каких обстоятельствах вы видели этого человека. И по каким приметам вы его опознали.

Когда Белошапко закончила свой рассказ, Жук возмущённо крикнул:

– Чушь! Ерунда! Девчонке все это приснилось!

– И она, увидев во сне ваше лицо, запомнила его и нарисовала? – сказал я.

В полученной по почте характеристике на Жука, подписанной председателем и секретарём парторганизации колхоза «Большевик», говорилось, что Жук – прекрасный счетовод, честный, отзывчивый товарищ, хороший общественник.

Прочитав её, я тут же пошёл к прокурору Рудневу.

– Ты вот что, – сказал он, – поезжай-ка в колхоз. Я думаю, на месте легче будет разобраться во всем…

До колхоза «Большевик» сто двадцать километров по просёлочной дороге. «Оппель», который выпросил для этого в милиции Руднев, нырял из одной рытвины в другую.

Правление колхоза помещалось в деревянном доме.

Я зашёл в комнату председателя. Его секретарша сказала, что Власенко уехал в Ростов заключать договор со строителями. Тогда я спросил её, с кем бы мне поговорить насчёт колхозного счетовода.

– Да вы с самим Петром Христофоровичем побеседуйте, – сказала она. – Как? – удивился я. – Где?

– А вон он, – показала она в окно на мужчину в синем плаще и шляпе, разговаривающего с двумя женщинами.

– Извините, – только успел бросить я и выбежал.

Узнав, что я следователь, Жук обрадованно спросил:

– Что, нашли мои документы? Понимаете, был в Ростове в командировке, вчера вернулся. А там в автобусе у меня бумажник украли…

Женщины, услышав наш разговор, предупредительно отошли.

– А что было в бумажнике? – спросил я.

– Справка, командировочное удостоверение, вызов на совещание охотников, немного денег. Но самое главное – там было письмо от одной девушки… – Он смутился, видимо, подумав, стоит ли об этом рассказывать, но решил продолжать. – Понимаете, на этом письме был адрес, который у меня больше нигде не записан…

– Вы могли бы поехать со мной? – спросил я.

– Могу, – охотно согласился счетовод. – Только предупрежу товарищей.

Через полчаса мы уже сидели в «оппеле», и Жук сокрушался по поводу пропажи письма.

– Видите ли, – смущённо объяснял он, – в августе я был в Крыму, познакомился с одной девушкой. Она в Москве учится, в Тимирязевке. Кончает агрономический. А нашему колхозу позарез нужен агроном. Целую неделю уговаривал её приехать к нам на работу…

Я улыбнулся. Наверное, дело не только в работе.

– Не огорчайтесь, она вам ещё напишет.

– Нет, – грустно сказал он. – Катя человек самолюбивый. Пока моего письма не получит, не напишет…

Когда в кабинет ввели задержанного, тот бросил насторожённый взгляд на сидящего рядом со мной счетовода.

– Познакомьтесь, – сказал я. – Пётр Христофорович Жук. А вас, простите, как? – обратился я к горбоносому, не сдержав иронии.

Задержанный молчал.

– Так это именно тот гражданин, который крутился возле меня в автобусе,

– простодушно признался Жук. – Он, наверное, и позаимствовал мой бумажник…

– Вы сами его выронили, – поспешно сказал горбоносый. – Я ещё кричал вам вдогонку, а вы даже не обернулись…

– Послушайте, – не выдержал я, – сколько можно водить нас за нос? В вашем положении лучше рассказать все честно.

– А, ладно, – махнул он вдруг рукой, – расскажу всю правду. Моя настоящая фамилия Чурсин. А зовут Геннадием Антоновичем. Живу в Красноярске. Сюда приехал к знакомым погостить… И надо же случиться такому – потерял паспорт. А когда этот гражданин, – он кивнул на Жука, – обронил свой бумажник, черт меня дёрнул, дай, думаю, воспользуюсь. Мало ли чего, проверка какая… А у колхозников, как вы знаете, справки вместо паспорта. И без фотографии. Так что сойдёт… Хотел по возвращении домой обязательно отослать товарищу Жуку его документы и заодно извиниться…

– А письмо, письмо где? – перебил его Пётр Христофорович.

Горбоносый вытащил из кармана помятый конверт и протянул счетоводу.

Ответ из Красноярска гласил: «Чурсин Геннадий Антонович не проживает и никогда не проживал в Красноярском крае».

Я показал его задержанному, но он продолжал настаивать на том, что это его настоящая фамилия. И тогда я решил испробовать ещё одно средство для установления личности – дактилоскопию.

Вскоре пришёл ошеломляющий ответ: «Отпечатки пальцев принадлежат Коробову Ивану Леонтьевичу, скрывавшемуся под фамилиями Леонтьев Игорь Вениаминович, Ливанов Сергей Сергеевич…» Далее следовало ещё пять фамилий.

Оказалось, что Коробов Иван Леонтьевич был судим первый раз в 1933 году за ограбление и приговорён к семи годам лишения свободы. В 1935 году он совершил побег, но через два месяца был задержан работниками милиции. В 1946 году его привлекли к суду за хищение государственного имущества и приговорили к четырём годам лишения свободы. Полгода назад Коробов вышел из места заключения, отбыв наказание.

– Чем занимались все это время? – спросил я у него на очередном допросе.