Текст книги "Записки прокурора"

Автор книги: Анатолий Безуглов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 4 (всего у книги 20 страниц)

– Чего мы только не применяли! – поддержал его Жгутов. – Всю, можно сказать, современную науку. Фотосъёмку, выход с обвиняемым на место происшествия с магнитофоном. И так далее, и тому подобное…

– Технику тоже надо с умом применять, – не сдавалась Гранская. – Опять же возьмём выход на место происшествия. – Инга Казимировна взяла дело. – Получается, что Хромов только подтверждал ваши выводы… И вообще ошибок в первоначальном следствии и оперативных действиях милиции было много.

– Факты? – потребовал Жгутов.

– Например, схема, которая была составлена на месте происшествия. Тут сам черт голову сломит. Плохо сориентирована даже по частям света. Расстояния между предметами указаны приблизительно. Бутылка, лежащая на земле, сфотографирована не полностью… Я не права? – спросила она капитана. Тот промолчал. – Дальше… Понимаете, – обратилась Гранская к Авдееву, – оперативная группа приехала со служебно-розыскной собакой, но без проводника. Тот в это время отлучился из райотдела, и его роль выполнял шофёр. Собака довела его до соседнего дома неподалёку, а зайти в дом шофёр побоялся. Потому что никакого прикрытия не было…

– Это действительно промашка, – согласился Жгутов.

– И, к сожалению, не единственная, – продолжила Гранская. – Грубейшим просчётом было то, что такое важное вещественное доказательство, как хлеб, не было изъято с места происшествия. А ведь по нему можно было определить особенности ножа, который потерялся. Кстати, ещё одно ваше упущение.

– Мы его искали, – ответил Жгутов. – Но там столько перебывало народа…

– Теперь о личности обвиняемого и убитого… – Гранская стала говорить более спокойно.

– Ну, уж это, простите, выявлено досконально! – развёл руками Рожковский.

– А я говорю, что нет, – возразила Инга Казимировна. – Отец и мать Краснова в один голос заявили: они не верят, что их сына убил Иван Хромов. Вы знаете, почему Хромов дружил с Красновым? И только с ним? Да потому что Дмитрий его жалел. Из-за его физического недостатка.

– А я понял так, что Хромов был у Краснова на побегушках, – сказал Жгутов.

– Понимаете, – обратилась Гранская к Авдееву, – как увидела я у Красновых кошку без ноги… – Инга Казимировна покачала головой.

– А при чем тут кошка? – буркнул Рожковский.

– Дима не мог пройти равнодушно мимо искалеченного животного… Скворец у них дома с поломанным крылом. Собаке пацанва выбила глаз – тоже подобрал… Нет, мне трудно поверить, чтобы у Краснова повернулся язык обидеть приятеля из-за физического недостатка. Просто невозможно! И поэтому…

– Простите, Инга Казимировна, – перебил её Рожковский, – вы себе противоречите.

– В чем?

– Обвиняете меня, что я увлёкся только одной версией. А сами? Насколько я понял, вас заворожил рассказ Хромова об этом мифическом бородаче в галифе.

– Нет, я не утверждаю, что это и есть убийца. Но надо проверить.

– А факты? Где они? – спросил Рожковский.

– У Юрия Александровича есть, – кивнула Гранская на молчавшего до сих пор Коршунова.

Жгутов с любопытством посмотрел в его сторону.

Младший лейтенант смутился.

– Я с одними пенсионерами беседовал. Два старых грибка… Они в тот вечер сидели на скамеечке неподалёку от той самой полянки, где произошло убийство. Их излюбленное место отдыха… Они показали, что какая-то женщина, проходя мимо них, сказала: «Там поссорились какой-то мужик с парнем. Выпившим. Не было бы беды». Они глянули, куда она показала: на тропинке стояли два человека. Один в плавках, другой одетый… А через некоторое время паника: убийство…

– Фотографию Краснова им предъявляли? – вырвалось у меня. Этого обстоятельства я ещё не знал. Инга Казимировна не успела рассказать.

– Старички точно сказать не могут, все-таки было не рядом…

– А что это за женщина, которая обратила внимание стариков на ссорящихся? – спросил я.

– Приметы есть. Ищу, – коротко ответил Коршунов.

– Какой-то одетый вёл разговор с кем-то раздетым, – иронически заметил Рожковский. – Так можно что угодно за волосы притянуть. На озере в этот день были сотни людей. Между прочим, и в плавках, и в одежде…

– Возможно, это и напрасный ход, – согласился Коршунов. – Но проверить мы обязаны…

Проспорили часа три, так друг друга и не переубедив.

Авдеев в заключение сказал:

– То, что Измайлов передал дело другому следователю, – это его право. Может быть, товарищ Гранская найдёт более убедительные доказательства и факты, подтверждающие виновность Хромова. – Владимир Харитонович помолчал и добавил: – Или его невиновность…

После разговора с Авдеевым Гранская и Коршунов с головой окунулись в работу. Ими были опрошены десятки людей, направлено множество запросов, просмотрена масса документов, которые могли бы пролить хоть какой-нибудь свет на личность предполагаемого преступника. Ивану Хромову предъявляли для опознания фотографии подозрительных лиц, но среди них не было человека, который, по его словам, убил Краснова.

Не оставляла Гранская без внимания и первоначальную версию. По ней тоже велись следственные и оперативные действия.

Инга Казимировна нервничала, однако старалась не показывать этого. И все-таки не выдержала и как-то пришла поделиться.

– Мне даже стали сниться бородачи, – с грустью призналась она. – Я, наверное, знаю теперь всех мужчин в городе, которые носят бороду. Вообще-то их раз-два и обчёлся.

– А как насчёт той женщины, которая подходила к пенсионерам и сообщила о ссоре? – поинтересовался я.

– В том-то и дело, Захар Петрович, никак не можем её найти. Ведь невозможно же опросить всех жителей Зорянска! – сокрушённо произнесла Гранская.

И тут я вспомнил, как, расследуя своё первое дело, рассказал о нем на лекции в клубе, и, на моё счастье, объявился очень важный свидетель. Правда, в данном случае требовалось довести информацию до более широкой аудитории.

– Что, если попробовать через газету? – предложил я.

– Это было бы здорово! – загорелась Инга Казимировна.

Я тут же набрал номер телефона редактора нашей местной газеты «Знамя Зорянска» и изложил ему просьбу. Он в очень деликатных выражениях попытался убедить меня, что подобная публикация вряд ли возможна. Во-первых, в его практике такого не случалось, а во-вторых, правильно ли будет использовать печатный орган в этих целях…

– Каких? – спросил я напрямик, чувствуя, что редактор боится взять на себя ответственность.

– Возможно, где-нибудь за рубежом такой материал и привлёк бы газетчиков… А нам, по-моему, ложная сенсационность не к лицу…

Однако он дал понять, что, если будет указание свыше, тогда другой разговор.

Я решил не сдаваться. Позвонил в райком партии Железнову, заведующему отделом пропаганды и агитации. Он назначил встречу в тот же день.

– А как насчёт Колёсника? – продолжил я беседу с Гранской.

– Вы о том, что сидел в одной камере с Хромовым?

– Да. Нашли?

– Разыскать разыскали, а вот съездить… Сами видите, сколько здесь дел.

– Берите командировку, Инга Казимировна. Поезжайте.

Я отправился в райком. Егор Исаевич Железнов выслушал меня внимательно и мою идею обратиться через газету к общественности в принципе одобрил, пообещав согласовать этот вопрос с первым секретарём райкома.

Дня через два раздался звонок от Железнова. Он сообщил, что первый секретарь дал своё «добро». Гранская в это время была уже в командировке: уехала в колонию, где отбывал наказание Колёсник. Время терять не хотелось, и мы вместе с младшим лейтенантом Коршуновым составили сообщение для газеты. В нем просили дать любые сведения в прокуратуру об убийстве на Голубом озере, а также привели описание внешности женщины, беседовавшей с пенсионерами о ссоре неподалёку от места происшествия, с тем, чтобы помогли её разыскать.

Звонков было много. Приходили и лично. Однако ничего интересного не сообщили. Во всяком случае такого, что ещё не было бы известно по делу.

На четвёртый или пятый день, уже не помню точно, в моем кабинете появилась старушка.

– Не нашу ли Ульяну разыскиваете? – спросила она. – Мне соседка сказывала, что про неё в газете пропечатали. Как одета, волосы, все сходится.

Я попросил старушку представиться.

– Фокина я. А Ульяна – моя сноха.

– Почему она сама не пришла?

– К родным поехала, в Калининскую область. Мать у неё захворала, а присмотреть некому. Когда паренька на Голубом озере зарезали, Ульяна там вместе с мужем, то есть моим сыном, была.

Я спросил у Фокиной, где работает её сын, и позвонил ему на работу. Тот пришёл в прокуратуру.

– Да, – подтвердил Фокин, – в тот день, 20 мая, мы были на озере. Купались. Примерно в шесть часов вечера решили вернуться домой. Ульяна пошла в рощу переодеться. Когда вернулась, сказала, что там спорят двое. Мол, может дойти до драки… Мы сели на велосипед, я за руль, она на багажник. И надо же, зацепились за корягу. Свалились в яму. И смех и грех. Ульяна платье запачкала, а у меня штанина порвалась. Вернулись на берег. Ульяна смыла грязь. Тут послышались крики: парня убили. Пока мы с женой провозились, пока добрались до того места, там уже милиция. Народищу! У жены платье мокрое, у меня брюки порваны. Неудобно. Ну, мы и поехали домой…

– Она вам не описывала тех двоих, что ссорились?

– Нет. Сказала только: старый с малым связался.

Я взял у Фокина адрес родителей жены в Калининской области.

Оперуполномоченный Коршунов выехал туда с фотографией Дмитрия Краснова.

– Ну, рассказывайте, – попросил я Гранскую, когда она вернулась из командировки в колонию.

– Этот Колёсник, что сидел в камере с Хромовым, тёртый калач. Третья судимость. Говорит, всегда рад помочь следственным органам. – Инга Казимировна улыбнулась. – В его устах это звучало довольно забавно.

– И что же он сообщил нового?

– Кое-какие подробности. Говорит, Хромов вёл себя в камере заносчиво. Якобы пригрозил Колёснику, что в случае чего он, мол, разделается с ним.

– По какому поводу?

– У них произошла какая-то стычка. По словам Колёсника, Хромов сказал ему: «Я одного уже порешил, так что мне ничего не стоит отправить на тот свет и тебя».

– А помните, что Хромов сообщил нам? Якобы признаться в убийстве посоветовал ему Колёсник. Что он сказал об этом?

– Колёсника по его делу допрашивал тоже Жгутов. Колёсник и рассказал капитану о том, как угрожал ему Хромов. Тогда, по словам Колёсника, Жгутов сказал: «А нам он не хочет признаваться. Себе же делает хуже». Колёсник вернулся в камеру и посоветовал Хромову сознаться. Да, одна деталь. Колёсник попросил перевести его в другую камеру.

– Почему?

– Говорит, боялся. Вдруг Хромов действительно что-нибудь сделает ему?

– Перевели?

– Да.

– Что же получается, Инга Казимировна?

– Приходится пока признать, что у моего коллеги Рожковского, несмотря на просчёты, позиция весьма убедительная…

– Значит, Иван Хромов все придумал? И откуда он взял такие подробности

– борода, галифе? Нафантазировал?

– Я тоже об этом думала. Допустим, Хромов действительно убил. Попробуем проследить ход его мыслей и линию поведения. Ему нужно сочинить правдоподобную ситуацию. Врать ведь тоже надо умеючи, не путаться, не плавать в своих показаниях. Значит, надо придумать точные, легко запоминающиеся детали. Борода и галифе – это крепко западает в память.

– Все-таки не отказываетесь окончательно от мысли, что Жгутов и Рожковский правы?

– Помните, что сказал Авдеев? Если мы со всей очевидностью докажем, что убийца Хромов, то наша задача и в этом случае будет выполнена…

Вернулся Коршунов. Ульяна Фокина опознала по фотографии Краснова и показала:

«Этот высокий и симпатичный паренёк был в плавках. По-моему, выпивши. Он стоял на тропинке с пожилым мужчиной, и оба сильно спорили. Парень в плавках сказал что-то вроде: „Тебе, дедушка, надо манную кашку лопать“. А тот ему в ответ: „Я тебе покажу, сосунок! Кровавой юшкой умоешься!“ Мужчина был с бородой и в галифе…»

Совпадало и время скандала – около шести вечера, незадолго до убийства.

– Значит, бородач был! – торжествовала Гранская. – И это не плод воображения Хромова.

Мы обсуждали привезённые младшим лейтенантом сведения втроём.

– А более подробное описание внешности этого мужчины Фокина привела? – спросил я Коршунова.

– Какие глаза, нос, волосы – не помнит, – ответил Коршунов.

– Что же, у него только одна борода и была?

– Самая яркая примета забивает все остальные, – пояснила Гранская.

– А борода, говорит, знатная. Окладистая, густая, до груди.

– Все это хорошо, – сказал я. – Но пока только установлено, что мужчина, описанный Хромовым, тоже был в тот день на озере. Но вот убийца ли он?

– А ссора? – сказала Гранская. – Угрожал он Краснову недвусмысленно.

– Ну и что? Ребята выпили. И ещё других задирали. Я вот что думаю: а мог ли Хромов раньше увидеть этого бородача?

– Мог, конечно, – пожала плечами Гранская.

– Вот именно. Как себя люди ведут на отдыхе? На пляже, в парке? Глазеют друг на друга. Увидел Хромов мужчину с бородой, и его образ запомнился. А когда выдумывал версию, кто убийца, память и подсунула его… Логично?

– Вполне, – согласилась Гранская. – Но слишком рядом два события – скандал и убийство.

– Совпадение. Разве не бывает?

– Бывает, Захар Петрович, все бывает… Но почему я не должна верить Хромову?

– Не о доверии идёт речь. Просто нам нельзя ошибаться, – сказал я. И добавил: – Во второй раз. Мне не хочется, чтобы эти каверзные вопросы задавали вам другие. Подумайте сами, если тот мужчина поднял нож на молодого человека, значит, у него было отчаянное состояние.

– Он тоже мог быть выпивши. У некоторых, к сожалению, как считается: отдых без пьянки – не отдых…

– Фокина сказала, что, по её мнению, мужчина с бородой был трезвый, – сказал Коршунов.

– Видите, Инга Казимировна, тоже не в вашу пользу. Мало вероятно, что пожилой трезвый человек ни с того ни с сего пошёл на убийство. Ну, оскорбил его подвыпивший молокосос. Ругнул бы он его и пошёл дальше, не стал бы связываться…

– Смотря из-за чего ссорились…

– Пока могут быть только догадки. Ищите, ищите настойчиво. Время ещё есть. Но не очень много, – предупредил я следователя.

Что и говорить, дело было сложное, а время упущено. Положение Гранской усугублялось тем, что над ней довлели ошибки и просчёты прежнего следствия. Но все-таки упорный труд Инги Казимировны и Коршунова начал приносить плоды. Первой победой было то, что удалось отыскать Фокину. Правда, большую роль тут сыграла помощь прессы. Кстати, редактор позвонил мне и сообщил, что благодаря прокуратуре интерес к газете «Знамя Зорянска» резко повысился. И каждый экземпляр того номера, где было наше сообщение, ходил по рукам…

Вторую победу можно было целиком отнести на счёт стараний оперуполномоченного уголовного розыска Коршунова.

Как-то ко мне пришли две взволнованные женщины. Обе в слезах.

– Товарищ прокурор, помогите отыскать наших пацанов, – сказала одна из них.

– И просим строго наказать этого Коршунова, – добавила вторая.

– Да вы присядьте, – сказал я. – И говорите по очереди. Кто вы? Какие жалобы?

– Я Прошкина, – сказала первая.

– А я – Семячко. Такая моя фамилия. Это все он, Коршунов, их настропалил. Совсем мальцам головы вскружил. Целыми днями где-то пропадали, все шушукались, сходки под обрывом устраивали. А теперь вот и вовсе пропали…

– Может, их какие бандиты зарезали? – залилась слезами Прошкина.

– Если милиции что нужно, пусть сама ищет. Это же дети малые, их любой может обидеть, – подхватила Семячко и тоже заплакала в голос.

В комнату заглянула встревоженная секретарша. С её помощью мне кое-как удалось успокоить женщин.

Из их рассказа я понял: в посёлке Вербном (так называется район города, примыкающий к Голубому озеру) последнее время часто бывал Коршунов, о чем-то беседовал с тамошней детворой. И вот вчера сыновья этих двух мамаш, двенадцатилетний Витя Прошкин и десятилетний Костя Семячко, пропали. Соседские ребята не знают, где они.

Я сказал двум родительницам, что мы разберёмся, отпустил их и вызвал младшего лейтенанта.

– Вот незадача, Захар Петрович, – огорчился Коршунов. – А Витю и Костика я запомнил. Шустрые ребята.

– О чем это вы с ними беседовали?

– Нож, товарищ прокурор. Я как рассуждал: принадлежащий Ивану Хромову нож не нашли. Ведь поисками наши товарищи занимались на следующий день после убийства. Возможно, нож подобрал кто-нибудь из мальчишек. Ну, поговорил с местной пацанвой. Показал им нож, который изъяли у брата Хромова, они ведь одинаковые. Спросил у ребят: есть ли у кого-нибудь такой же. Если увидят, пусть сообщат мне.

– А родителей поставили в известность, кто вы и что вы?

– Конечно. Но я не могу понять, почему они связывают исчезновение мальчиков с моими оперативными действиями? – удивился младший лейтенант.

– Напуганы. Говорят, у мальчишек только и было разговоров, что о ноже. Боятся, как бы их дети не пострадали от руки того, кто убил Краснова.

– Надо же выдумать такое!

– Как бы там ни было, Юрий Александрович, если вы эту кашу заварили, то вы её и расхлёбывайте.

– Постараюсь, Захар Петрович.

На ноги была поднята милиция. Двух путешественников отыскали на следующий день в деревне Желудево, что километрах в десяти от Зорянска. Доставили их ко мне. И пока машина ездила за родителями, Юрий Александрович угощал мальчуганов лимонадом с пряниками. Костя Семячко (а он действительно походил на семечко – кругленький, черненький), хотя и был моложе, но оказался бойчее своего товарища.

– Мы узнали, – рассказывал он с набитым ртом и со стаканом в руке, – что такой ножик, какой показывал дядя милиционер, – Костя кивнул на Коршунова, – видели у Борьки, у которого мать буфетчица. Он нашёл его на Голубом озере. Ну, мы двинули к Борьке. А он говорит, что махнулся, сменял этот ножик на зажигалку, длинная такая, крышка откидывается. Борька сказал, что с Лопухом. Это Лешка Крысин. А он сейчас в пионерлагере «Сокол», около Желудева… Дядя милиционер ведь говорил, что это очень важно. Мы с Витькой поехали на автобусе. А Лешка говорит, что сменял нож на фонарик, дать бы ему как следует… А пацан тот из Желудева, Семка его звать. Он только вчера вечером приехал, – тараторил Костя. – К бабке ездил, в Житный.

– Какой Семка? – уже запутался Коршунов.

– У кого ножик теперь был. Мировой пацан. Ничего за него не взял, положил нас спать на сеновал и молока с оладиками принёс.

– А утром мы пошли на дорогу, чтобы домой ехать, и милиция приехала, – продолжал Прошкин, потому что Семячко откусил слишком большой кусок пряника.

– И хорошо, – завершил Костя. – А то у нас на автобус денег не было.

Венцом подвига двух мальчишек было то, что они привезли нож, оставленный Хромовым в берёзовой роще возле Голубого озера.

Нож этот в числе других предъявили обвиняемому, а затем его брату Евгению. Они его опознали. Потом оба ножа – приобщённый к делу и тот, который отыскали Костя и Витя, – были направлены на экспертизу. Она установила, что лезвия и наборные ручки обоих выполнены из аналогичных материалов и одним мастером.

Пожалуй, самым важным обстоятельством явилось то, что нож, который Иван Хромов брал с собой 20 мая на Голубое озеро, был действительно укорочен почти на три сантиметра. После повторной судмедэкспертизы Хлюстова дала категорическое заключение: убийство совершено другим ножом, с более длинным лезвием, или ножом, у которого между лезвием и рукояткой нет ограничителя, какой имелся у найденного ножа, принадлежащего обвиняемому.

Гранская вынесла постановление об освобождении Ивана Хромова из-под стражи и прекращении против него уголовного преследования. Я его утвердил (хотя прокурор Званцев, который позвонил из Москвы и поинтересовался, как идут дела, сделал мне замечание: настоящий преступник ещё не найден, и вообще обстоятельства не совсем ясны…).

И вот у меня в кабинете Хромов вместе с Гранской.

– Скажи, Ваня, откуда все это: и твоё «признание» в убийстве, и эта якобы ссора с Красновым из-за того, что он обозвал тебя «гусаком»? – спросила Гранская.

– Колёсник… Ой, противный мужик! Когда меня привели в камеру, стал бахвалиться, что он «вор в законе» и я должен уважать его и слушаться. Не то разговор со мной будет короткий. Я сначала струсил. Слышал, что в тюрьме есть паханы, которым надо подчиняться. Колёсник мне на голову и сел, помыкал мной. Говорю – ругается, молчу – тоже недоволен. Половину еды отбирал… В камере жарко было, я расстегнул рубашку. Он увидел, какая у меня грудь, и обозвал «гусаком». Тут я не стерпел и говорю ему просто так, для устрашения: «За такие слова я своего дружка послал на тот свет, а тебя тем более не пожалею…» Он и отстал. Верно говорят, что в тюрьме берет верх тот, кто силу покажет.

– Насчёт «вора в законе» он тебя на пушку брал, – сказала Гранская. – Нет уже таких. Давил, как говорится, на психику. Выходит, он тебя пугал, а ты его.

– А что мне оставалось делать?.. Ну вот, значит, когда следователь сказал мне, что отпираться бесполезно, я решил: все равно мне никто не поверит. И взял на себя вину. А когда следователь спросил, из-за чего мы поссорились, я вспомнил, как Колёсник обозвал меня, и приписал эти слова Диме.

Итак, теперь оставалось только одно предположение – убийцей Краснова мог быть неизвестный мужчина с бородой и в галифе. Но кто он?

Оставались неизвестными и мотивы преступления. Может, какая-то старая обида или сведение счётов?

Выяснили, что в прошлом году Краснова ограбили – отняли часы и стипендию. Стали разрабатывать эту версию, но она оказалась бесперспективной. Потом Иван Хромов вспомнил, что Дима одно время дружил с девушкой, брат которой водился с сомнительной компанией. И эта линия не дала результатов.

Каждое воскресенье Иван Хромов, по просьбе Коршунова, ходил в клубы, кинотеатры, на стадион, короче, в те места, где бывает много народу. Авось случайно встретит и опознает убийцу. Но все было впустую.

– Не знаю, Захар Петрович, но, кажется, что-то забрезжило, – зашла как-то ко мне Гранская. – И с чего все началось? Сижу я на днях в парикмахерской, жду свою очередь. Из мужского зала выходит парень. Заходил с усами, а вышел без них…

– Осенило, как Архимеда в бане?

– Почти, – улыбнулась следователь. – Понимаете ход моих мыслей?

– Да. Хотите сказать, сам факт, что преступник сбрил бороду, даёт возможность…

– Вот-вот, – кивнула Гранская. – Но прежде ещё нужно узнать, кто был с бородой, а кто нет. Каждый мужчина хоть раз в два месяца бывает в парикмахерской. И, как правило, у одного мастера. Мы с Коршуновым обошли все мужские парикмахерские, и в той, что напротив универмага, один мастер нам сообщил, что его клиент в конце мая вдруг сбрил шикарную бороду. А до этого отращивал и холил её несколько лет…

– Нашли этого человека?

– Кажется, да. Парикмахер сказал только, что его называли «философ». Мы стали гадать, что могла бы означать эта кличка. Может, кто из наших городских интеллектуалов? Но оказалось, что он работает на машиностроительном заводе. Некто Решетников. Пётр Касьянович.

– Кем работает?

– Тут, правда, кое-какие неясности. Или, скорее, административные хитрости. Оформлен токарем, а на самом деле художник в клубе завода. Решетникову 42 года. Но, судя по фотографии, выглядит старше своих лет.

– На фотографии он с бородой?

– К сожалению, нет, уже после того, как он расстался с ней.

– Хромову предъявляли?

– Да. Перед этим подрисовали бороду. На опознании Ваня сказал, что это он, тот самый мужчина. И добавил: кажется.

– Все-таки колеблется?

– Это понятно. Хромов видел его мельком да ещё с дерева. Но я послала фотографию в Калининскую область. Если и Фокина опознает…

– Что удалось узнать о Решетникове?

– На заводе говорят, что он считает себя непризнанным гением. Окончил художественное училище. Женат третий раз. Жена тоже работает на заводе. Моложе его на двадцать лет. Чертёжница в конструкторском отделе. Участвовала в художественной самодеятельности заводского клуба, в танцевальном кружке. Там и сошлись с Решетниковым. Как вышла замуж, кружок бросила.

– Дети есть?

– Нет. Женаты всего полтора года.

– Я бы начал с неё.

Инга Казимировна улыбнулась, посмотрела на часы.

– Через час у меня с ней встреча. Коршунов попросил вызвать её в завком.

На следующее утро Инга Казимировна положила мне на стол протокол допроса свидетельницы Решетниковой Алевтины Степановны. Вот выдержка из него:

«20 мая мы с мужем Петром Касьяновичем Решетниковым отдыхали в заводском профилактории на Голубом озере. Приехал завклубом с женой и предложил устроить пикник на берегу озера, так как в самом профилактории распивать вино запрещается. С нами пошли ещё двое человек. Взяли с собой еду и трехлитровую банку вина, у нас называют такую „долгоиграющая“. Мой муж пил мало, он вообще не любит выпивку. Около шести часов вечера Пётр захотел вернуться домой, потому что стало прохладно. Но остальные решили ещё посидеть, и мы ушли одни. В парке нам встретился парень, молодой человек в плавках. Он стал заигрывать со мной. А когда муж обругал его, то с издёвкой произнёс: „Тебе, дедуля, на печи бы лежать. Будешь за своей внучкой по пятам ходить, так она и замуж не выйдет“. Пётр сказал мне, чтобы я шла вперёд, он догонит. Парень был выпивши, но я не боялась: муж мог за себя постоять. Я пришла в профилакторий. Скоро подошёл и Пётр. Я спросила, что с парнем. Муж ответил, что ничего особенного, просто „пьяный воробышек“. Так он говорил, когда видел подвыпивших подростков. Я заметила, что у мужа платком перевязана рука. Платок в крови. Я поинтересовалась, что это такое. Муж ответил, что споткнулся и поцарапал об сучок. Мы взяли свои вещи и поехали домой…

Вопрос: Когда вы узнали об убийстве на озере?

Ответ: На следующий же день, то есть 21 мая, когда пришла на завод. Там все об этом говорили.

Вопрос: А знает ли об этом ваш муж?

Ответ: Он узнал 21 мая тоже из разговоров на заводе.

Вопрос: 8 августа в газете «Знамя Зорянска» было опубликовано сообщение, обращённое к свидетелям убийства. Вы читали его?

Ответ: Нет, мы не выписываем «Знамя Зорянска» и ничего об этой заметке не слышали…»

– Ну а дальше? – спросил я Ингу Казимировну.

Она дала мне протокол опознания. Решетникова признала на фотографии парня, что приставал к ней на Голубом озере. Это был Краснов.

Гранская попросила утвердить постановление о взятии Петра Касьяновича Решетникова под стражу в качестве меры пресечения.

– Погодите, Инга Казимировна, – сказал я. – Понимаю, вам не терпится, но мне хотелось бы все-таки сначала допросить Решетникова. Ведь прямых улик у нас пока ещё нет.

Согласившись со мной, Гранская вышла, но тут же вернулась растерянная.

– Он здесь, Захар Петрович.

– Кто? – не понял я.

– Решетников… Говорит, пришёл с повинной…

У него было осунувшееся сосредоточенное лицо. И хотя глаза смотрели молодо, на лбу, на шее и возле глаз залегли морщины. Я представил его с бородой. Да, она, видимо, набавляла Решетникову ещё лет десять, не меньше.

– Когда жена вчера рассказала мне, что её допрашивал следователь, я все понял. И решил прийти в прокуратуру сам. Признаюсь в убийстве того парня. Кажется, его фамилия Краснов? – спросил Решетников.

– Дима Краснов, – подтвердила Гранская.

– Да, жаль. – Он посмотрел в окно отсутствующим взглядом и продолжил: – Честное слово, жаль. Это какой-то рок. Надо же было ему вылезти из леса и нарваться на нас, Извините, мне трудно собраться с мыслями. Но прошу об одном: поверьте мне… В тот день, 20 мая мы пошли на озеро. Были ещё завклубом с женой и его брат с товарищем. Ребята молодые, естественно, приударили за моей женой. Хиханьки да хаханьки. Я как на иголках. Тащу Алевтину домой – куда там. Порезвиться ей хочется. Чуть не влепил ей пощёчину. Пошли. И надо же тебе – этот парень! Понимаете моё состояние? Меня всего трясёт, а он – в самое больное место. Дедушкой обозвал. Я говорю жене: иди, мол, догоню… Честное слово, сначала у меня и мысли не было о ноже. Я бы и так его отколотил. Парень в чащу, я за ним. Думаю, пару горячих ему будет достаточно. Выскочили на полянку. Там костёр горит. Парень, гляжу, осмелел. Поднял я голову, а его дружок на дереве дубину отламывает. Ну, думаю, двое на одного да ещё с палкой… Плюс ко всему этот Краснов, что к Алевтине приставал, схватил откуда-то нож и на меня. Я защищался как мог. Он полоснул по запястью. И опять что-то обидное сказал. Дальше я не помню себя. Выхватил свой нож… Но поверьте, убивать я его не хотел…

Решетников замолчал.

– Ну а дальше? – сказала Гранская.

– Дальше? – Он потёр лоб. – Рука в крови, нож тоже. Вернулся к озеру, обмылся, завязал руку платком. Догнал Алевтину…

– Неужели вы не поняли, что подросток все это спьяну, по глупости? – спросил я.

– Периандр, древнегреческий философ, как-то заметил: «Наказывай не только за поступок, но и за намерение», – вздохнул Решетников.

Я, кажется, понял, почему его называли «философом».

– Ну, раз вы так любите древние мудрости, – сказал я, – то неплохо бы помнить и Пифагора: «В гневе ничего не говори и не делай».

– Я себя казню. Все дни и ночи…

– Когда вы 21 мая услышали об убийстве, вы связали это с тем, что произошло с вами на озере? – спросила Инга Казимировна.

– Связал. Да что там, все стало ясно сразу. А потом в газете прочёл.

– С женой делились?

– Она не подозревала. До вчерашнего дня… А вообще я ждал, что это вот-вот раскроется. Но все не хватало силы воли пойти к вам…