Текст книги "Отдай туфлю, Золушка! (СИ)"

Автор книги: Анастасия Разумовская

сообщить о нарушении

Текущая страница: 13 (всего у книги 21 страниц)

– А какие ещё есть варианты?

Вместо ответа Фаэрт поднял руку, и я увидела косые струи ливня в растаявшем проёме. Всё-таки гроза. Новая вспышка озарила колючие кусты.

– А я плащ не взяла, – вырвалось у меня невольный шёпот.

Ливень был совсем не такой, как дома. Я никогда раньше не видела таких: сплошная стена воды, словно река рухнула с неба. Чертополох подошёл и встал рядом. А затем скинул с себя плащ и набросил на меня. Я вздрогнула, обернулась к нему.

– Иди, – холодно велел он.

Но…

– Вы не такой злой, каким хотите казаться, – я снова заглянула в бесстрастное лицо. – Да? Ведь верно? Может быть, вы даже когда-то были хорошим человеком?

Это была очень странная мысль, но… тот плащ с подогревом… И вот сейчас… Или всё дело лишь в том, что рачительный хозяин заботится о своих игрушках?

– Зачем мы вам? Мы – это я, Гильом… Зачем мы здесь?

– Не испытывай моё терпение, девочка.

Чертополох смотрел мимо меня на дождь, и лицо его было похоже на застывшую холодную маску. Но… Я привстала на цыпочки, положила ему руки на плечи и чмокнула в щёку. Ту, которая с правой стороны.

– Спасибо за плащ.

И бросилась в дождь.

Фаэрт – странный, очень странный и совершенно непонятный человек. Зло во плоти, но… Его поступки сбивают с толку. Ведь ссадины на ладони не представляют угрозы для жизни и здоровья, только причиняют неприятность. Но колдун без всякой просьбы с моей заживил исцелил их. И вот эти плащи… И тогда, в карете, он исцелил ногу Синдереллы. А ведь мог и не… И всё же он был ужасен.

Я терялась и не знала, что обо всём этом думать.

А ещё вот эти слова: «у тебя нет своей сказки, а, значит, я могу делать с тобой, что пожелаю». Что-то такое мне говорил и Гильом в день нашей первой встречи. «У тебя нет своей сказки». Что это значит?

Я вбежала в знакомый зал, озаряемый вспышками молний.

– Гильом!

Мой «жених» сидел за шахматным столиком и переставлял фигуры. На мой крик он оторвал взгляд от клеток, посмотрел на меня потрясённым взглядом:

– Я проиграл, – прошептал растерянно. – Я впервые в жизни проиграл… Сейчас вот восстанавливаю ход игры и…

– Гильом, что значит «нет своей сказки»?

Глава 20
Последняя надежда

Гильом погладил пальцами лёгкую щетину на подбородке. Этот жест всегда служил признаком задумчивости.

– А тебя не интересует, на ком Фаэрт потребовал жениться?

– Это я уже знаю. На мне.

– И тебе это безразлично? Знаешь… я мог бы предположить, что ты устроила наш поединок специально для вот такого, но… Полагаю, это не так.

– Не так.

– Потому что ты не знаешь, кто я. В этом я уверен. И потому что… невозможно ж было предсказать, кто победит.

Мне стало стыдно перед другом. Ведь я совсем не удивилась победе колдуна. И всё же…

– То есть, ты думаешь, что если бы я знала, кто ты, и знала бы, кто победит, то могла бы устроить такую подлянку?

Мужчина снова задумался. Я рассмеялась:

– Не парься. Гильом, так что значит «у тебя нет своей сказки»?

– Есть несколько, не так уж и много, жизненных сюжетов, – пояснил собрат по несчастью. – И, если ты – один из главных героев сказки, то в твоей жизни вступает в силу закон сюжета. Если ты, например, Красная Шапочка, то непременно встретишься с Волком, и он тебя сожрёт. Если ты…

– … Золушка…

– … то встретишь своего принца, потеряешь туфлю, но всё завершится свадьбой. Сюжет истории преодолеть невозможно. Чтобы ты ни делал, он всё равно вывернет в ту же колею.

– А если у тебя нет своей сказки?

– То и сюжета нет. Это, с одной стороны, хорошо. Нет ничего, что подчиняет себе твою жизнь. Ведь Золушка всё равно выйдет замуж за принца, даже если он ей не симпатичен. А Красную Шапочку сожрут. А с другой стороны – плохо. Золушку, или, скажем так, Красную Шапочку, невозможно убить, пока сюжет не дошёл до финала. А тебя – легко. С тобой вообще может произойти всё, что угодно.

– Но если ты, например, Злая королева в «Белоснежке»…

– Да. Страшная смерть и всё такое.

Я оседлала стул, положила ладони на его спинку, упёрлась в них подбородком. Задумчиво посмотрела на шахматиста, снова вернувшегося к проигранной партии.

– В моём мире намного лучше, – буркнула мрачно. – Мы живём так, как хотим. И нет заранее прописанного сюжета.

Гильом покосился на меня:

– Уверена?

Я задумалась. А что, если я ошибаюсь? Как узнать, есть ли у твоей жизни автор?

– А что случается с теми, кто пошёл вопреки сюжету? – уточнила я после длительного молчания.

– Что-нибудь страшное, – пропищала Мари, опустившись на чёрного ферзя. – Например, он превращается в фею. В маленькую фею, которую никто не слышит.

Она сложила свои крохотные крылышки и стала похожа на муху. Или, лучше сказать, на муравьиную царицу, так как толстой Мари не была.

– Подожди, – дошло до меня, – ты… ты прежде не была такой? Ну то есть, ты была обычной девушкой с меня ростом?

– Повыше, – засмеялась она. – Да.

Мне вспомнилась угроза колдуна уменьшить меня в размерах.

– Но ты же сказала, что тебя зовут Мари?

– Верно.

– А он говорил про Рапунцель…

Фея не стала уточнять, кто говорил, и что я имею ввиду. Затрепетала крыльями, взлетела и приземлилась мне на нос:

– Рапунцель это фамилия, – пояснила деловито. – Мари Рапунцель.

Итишь твою налево!

– И за что тебя?

– Наверное, потому, что она не хотела замуж, – хмыкнул Гильом. – Верно, Эль? По крайней мере, сегодня, после ухода Фаэрта, Мари долго жужжала о том, что брак никому не нужен, и что свадьбы и любови крайне мешают изобретать машины и всякие штуки.

Да. Утром я наделала кучу антинаушников про запас. Гильома, конечно, тоже ими снабдила. Так что возможность поговорить у них была.

– Да, всё так, – фыркнула Мари. – Но уменьшили меня не за это. Скорее, мой здравый смысл вывел меня из сюжета сказки, что позволило сотворить со мной такую пакость, в результате которой я не могу держать в руках даже отвёртку!

– Так что же с тобой случилось?

Я попросила у безмолвных слуг мороженное, не забыв про шахматиста и фею-поневоле.

– Ну… Я просто перебросила одного человека в Первомир, – неохотно призналась недо-Рапунцель.

– Что?

Я вскочила. Стаканчик с мороженным упал, сиреневая клякса потекла по полу.

– И не проси, – сурово отрезала Мари. – Если после первого раза я стала такой вот крохой, то что будет после второго?

И она, конечно, была права.

– Тогда расскажи как!

– Там всё просто: один поворачивает управляющие рычаги, и, когда в зеркале появляется искомое изображение, оттягивает рычаг-тормоз, ставя зеркало в нужное положение под углом двадцать четыре градуса относительно пола. А второй шагает вперёд. Не в зеркало, а в его отражение. Вот и всё.

– А один человек может сделать и то и другое?

– Ну, если он маг и сумеет управлять рычагами на расстоянии… А ещё остановить часы на башне, то – да.

– Остановить часы?

– Ага. То есть, ты должен одной рукой удерживать рычаг зеркала, второй – рычаг часов, и при этом у тебя есть лишь доля секунды, чтобы пересечь границы миров. Потому что время можно обмануть лишь на долю секунды.

Я задумалась. Значит, мне нужен второй человек. Мари нельзя. Куда уж сильнее уменьшаться? Гильом не сможет взобраться по довольно крутой винтовой лестнице. И поднять его я тоже не смогу. А тогда… может гном? Тот, который иногда грустит у колодца сказок?

– Кто куда, а я хочу спать, – заявила я, наблюдая, как сиреневая клякса исчезает с пола.

– Ещё рано, – заметил Гильом. – Часов шесть, не больше.

– Дождь, гроза, что может быть лучше, чтобы поспать? Правда, в моей комнате нет окна… Жаль. Эй, дорогой хозяин чёрной и ужасной гостиницы для заблудших душ, не имеющих своей сказки! Я хочу панорамное окно в номере! Даже не окно, а стену. Целую большую стеклянную стену с выходом в парк. Чтобы можно было валяться на постели и смотреть, как по стеклу сползают дождевые струи, а вспышки молний озаряют ваш прекрасный парк. Вам сложно, что ли? Для колдуна-то раз плюнуть, я уверена.

И я ехидно захихикала. Гильом неодобрительно покосился на меня.

– Я с тобой, – пропищала Рапунцель. – Надоело спать в цветах, они вечно воняют.

«Жених», вновь погрузившийся в пучину анализа неудачной партии, что-то бессвязно промычал. Должно быть, это означало «спокойной ночи» или типа того. Рапунцель осторожно устроилась прямо в стаканчике. Я поморщилась от многократно усиленного шороха.

– Расскажи мне про Первомир, – попросила фея.

– Не ори, – буркнула я и шагнула в зеркало.

И замерла.

Потому что это, кажется, была не моя комната. Просторная, обставленная в духе шведского минимализма. Со стеклянной стеной в парк. С мышино-серой крашенной стеной у кровати. Двуспальной кровати с постельным комплектом в чёрных квадратах, пересекающихся друг с другом. С простым прямоугольником застеклённого камина, сбоку от которого в узком высоком проёме желтели круглые срезы поленьев. С серым стриженым ковриком. Со столом и стулом, словно выкраденными из Икеи. С торшером, из матерчатого серого абажура которого свисала металлическая цепочка-выключатель.

Медленно, словно во сне, я подошла к стене в парк и сдвинула её. Система была как у шкафа-купе. Пахнуло свежим воздухом, влагой, озоном и резким ароматом листвы и цветов.

Может и правда Фаэрт был когда-то неплохим человеком? А потом что-то случилось? Может, и не надо искать против него информацию, а стоит просто согреть его ледяное сердце? Растопить, заставить снова поверить в добро и людей? Возможно, в этом и состоит смысл сюжета моей личной сказки?

Я забралась с ногами на кровать, скинув ботинки. Набросила пушистый оранжевый плед.

– Так что там есть такого в Первомире, что он лучше нашего? – нетерпеливо запищала Мари.

– Ну, например… Вот это. А ещё – электричество. А ещё бензиновые двигатели. И равноправие. И… и университет.

* * *

Грохот грозы – это было первое, что услышал Марион, когда очнулся. Вспышки молний озаряли знакомую комнату. Средний принц обнаружил себя в кресле у пылающего камина. Попытался подняться, но не смог пошевелиться.

– Кара, – прохрипел с трудом.

– Очнулся, милый? – спросила рыжеволосая красавица, появляясь в поле его зрения. – Ну как? Всё ещё хочешь мчаться на коленях, чтобы каяться у ног милой Синдереллы?

Марион с досадой отвернулся. Буркнул:

– Нет. Отпусти меня.

– Ну, не зна-аю…

Она присела на подлокотник его кресла и растрепала мужчине волосы. Хмыкнула:

– Ты сейчас такой славный и милый, как образцовый щеночек. Мне нравится.

Марион отдёрнул голову:

– Кара, перестань. Лучше скажи, ты можешь помочь или нет?

Фея взяла бокал откуда-то справа от него, подняла, посмотрела сквозь рубиновое вино на пламя.

– Попробую. Но ничего не обещаю, милый. Всё зависит от могущества той ведьмы, которая его наложила. Если она слабее меня – смогу. Если нет – вряд ли. Я ведь уже рассказывала тебе, помнишь? снять приворот может либо более одарённая фея, либо тот, кто убьёт приворожившую ведьму, либо… Ну да, истинная любовь. У тебя случаем не завалялось таковой? Нет? Какая жалость!

– Истинная любовь – это сказки, – выдохнул Марион устало. – Ты же знаешь. Убить Синдереллу… Ну…

Кара оживилась:

– Почему нет? Если я притушу колдовскую страсть и дам тебе, положим, время до утра? Вряд ли за смерть бедной сиротинки король очень уж жёстко тебя накажет.

Марион взглянул на любовницу, нахмурился и снова отвёл глаза.

– Ну же, Мар! Любой приворот, по сути своей, это убийство. Бессердечное, безжалостное и очень, ну просто о-о-очень жестокое. Поэтому казнить виновницу это… ну… справедливо, не находишь? Тем более, что это даже не месть, а лишь средство освобождения. Ма-ар? Хотя я лично ничего против мести не имею.

Принц молчал, глядя, как в очаге переливаются пурпурно-оранжево-голубым мерцанием трескучие поленья. Кара вздохнула, снова растрепала его волосы, поцеловала в лоб:

– Бедный, бедный Марион… Вот эта доброта в тебе… мне никогда не нравилась. Можно сложить мадригал или сонет в честь твоего великодушного сердца, но по мне всё это – слюнтяйство. Ты как был глупым толстым мальчиком, так и остался глупым мальчиком. Хотя, признаться, уже не толстым. Твоё тело всегда искупало все твои прочие недостатки. Ладно, убивать проказницу мы не будем. Истинной любви у тебя нет. А, значит, остаётся только верить в моё могущество. Не так ли? Ты веришь?

– Сильнее тебя только Чертополох, – Марион обернулся и прямо взглянул в чёрные, блестящие, словно у белочки, глаза.

– Спасибо, милый. Это так приятно, когда в тебя верят.

Принц осторожно поднял руку, украдкой облегчённо выдохнул.

– Ты же помнишь, что ты всё ещё мне должен? – задумчиво уточнила фея.

– Да. Ты всё ещё не придумала, что именно?

– Пока нет. Но сейчас мой должник снова намерен влезть в долг…Что же мне потребовать у тебя за эту услугу? Как думаешь?

– Хочешь, я на тебе женюсь?

Кара фыркнула, сдерживая смех:

– А должна? Хотеть?

– Ну, в последнее время, все сошли с ума и похоже только этого и хотят.

Марион пожал плечами и откинулся на спинку кресла, потягиваясь. После магической обездвиженности все мускулы неприятно ныли. Кара протянула бокал принцу. Тот взял.

– Никогда не понимала этой одержимости связать себя узами брака, – заметила рыжая фея. – Приятно или нет, выгодно или нет, но это всегда узы. А узы это – цепи и верёвки на твоих руках и ногах. Муж – это всегда тот, у кого в мозгах засело, что он имеет право повелевать тобой, как служанкой. Каким бы отличным мужчиной ни был человек до свадьбы, но, женившись, он превращается вот в такое… хозяинистое.

– Но я не такой, – возразил принц, задумчиво разглядывая вино.

Кара рассмеялась, снова растрепала его кудри.

– Перестань, – поморщился Марион.

– Извини. Знаю, ты не любишь, но… что поделать! Очень уж они у тебя шелковистые. Так и тянет прикоснуться. Ты – не такой, да. Добрый, милый, очень доверчивый мальчик…

Принц подозрительно принюхался:

– И сколько вина ты выпила, пока ждала, что Золушка уснёт, а я немного приду в себя? С чего тебя понесло в сентиментальность?

– Даже не знаю… Я выпила бутыль… Потом пришёл Офет… И мне пришлось отправить его восвояси несолоно хлебавши, чтобы он случайно не обнаружил в моих покоях беглого несчастного принца… С горя я выпила ещё немного…

– И ты вот так вот запросто отпустила Офета, даже не…?

– Ну… немного мы, конечно, утешили друг друга, но это не совсем то, мой милый… Потом мне было грустно, и я выпила ещё. Ты так стонал, плакал, умоляя отпустить тебя, чтобы тебе хватило времени поваляться в ногах твоей невесты, что мне стало тошно и мерзко, и пришлось заглушить отвращение вином…

– Ясно. Так что ты возьмёшь взамен? В этот раз я, памятуя о прошлом, хочу узнать цену заранее.

Она изумлённо взглянула на него. Приподняла тугую бровь:

– То есть, ты не готов вот прям всё отдать лишь за шанс снять гадкий приворот? И чем же ты не готов мне заплатить?

– Много чем, – усмехнулся Марион. – Например, я не готов отдать тебе свою красоту и… ну, мужскую силу и способность очаровывать девиц. Не так уж много в этой жизни удовольствий, скажу тебе по секрету. Не готов отдать титул принца. Он до крайности удобен в нашем мире. Своего коня – я к нему привык…

Кара смотрела на мужчину с всё возрастающим изумлением.

– Ты меня удивил, – призналась она честно.

– А это случается редко, милая, верно?

– Если я правильно помню теорию приворотов, твои мысли сейчас похожи на раздувших жаб, ворочающихся в грязи магических шёпотков. И ты, вот в этом состоянии, понимая, что утром, когда проснётся твоя невеста, ты снова превратишься в её раба, не готов пожертвовать всей этой чепухой?

– Не готов, – нагло ухмыльнулся Марион и прищурился.

– Значит, ты ещё более глуп, чем я думала раньше, – Кара поднялась с кресла и отошла к окну. Принц внимательно наблюдал за ней. – Что ж. Плата будет невелика. В память нашего прошлого… Ты был хорош.

– Я и сейчас хорош. Назови её.

Фея пожала плечами, отдёрнула штору и выглянула в окно. Гроза проходила мимо, но даже сквозь двойные стёкла доносился шелест ливня.

– Материю на новое платье. Парчу. Ярко-зелёную, словно весенний лес. С вышивкой. С кружевами из Эрталии.

– Всё?

– Ну и… четвёрку гнедых рысаков. Обожаю этот цвет. А ещё новый экипаж.

– Согласен.

– Тогда пей. Противоядие в том бокале, что я тебе дала. Пей и вымётывайся побыстрее, Мар. Мне не нужны неприятности.

Он встал и подошёл к ней со спины. Держа бокал в одной руке, второй обнял женщину. Крепкая рука легла на пышную грудь. Ткнулся носом в медные волосы.

– Кара… Ты – единственный человек, кому я верю в Родопсии, – прошептал принц нежно. – Понимаешь это? Единственная. И мне ещё повезло, что такой человек у меня есть… Ты знаешь меня, а я знаю тебя. Нас обоих невозможно назвать бескорыстными и благородными. Увы. Ну или ура. Ты – испорченная женщина. Сладострастная, как кошка. Алчная, как… как Кара. Обожающая всякие драгоценные побрякушки, дорогих коней, сверкающие ткани… Я это знаю, и всё же верю. Тебе единственной.

– К чему это ты? – проворчала Кара.

Её сердце невольно забилось быстрее.

– К тому, что иногда даже такие сволочи, как мы с тобой, могут дружить, не так ли? Не знаю, можно ли наш союз называть дружбой, если честно… И всё же. Кара, любовь чресл моих и бездонная дыра кошелька моего, я могу тебе доверять?

– Да, милый, – она вывернулась и, улыбнувшись, взглянула в его глаза.

А затем потянулась и поцеловала мягкие горячие губы.

– Спасибо, – шепнул Марион, выпустил фею, поднял кубок и разом выпил.

– Не за что, – пробормотала Кара.

Кубок выпал из руки и, звеня, покатился по паркетному полу. Принц рухнул на ковёр, как подкошенный. Присев рядом с неподвижным телом, ведьма снова нежно растрепала тёмные волосы. Вздохнула.

– Ты мне в самом деле очень нравился, – призналась она печально. – Ты – хороший и добрый мальчик, Марион. И, опять же, в постели почти Офет. И я бы помогла тебе, честно. Даже за просто так бы помогла, хотя бы потому, что терпеть не могу конкуренции… Ты же знаешь: феи не дружат друг с другом…

Она вытянула ногу, расправила подол, наклонилась и поцеловала его в губы. Нежно, немного виновато.

– Как жаль, что твоего старшего брата нет. Если бы Гильом был в королевском дворце, то я бы предпочла его, а не тебя, отдать Синди. Тебя бы я с большим удовольствием оставила себе.

Кара снова принялась целовать неподвижное лицо. С её ресниц скатилась пьяная слеза ненужного раскаяния. Сентиментального, ни к чему не ведущего.

– Но не Дезирэ, понимаешь? Ты же понимаешь меня, да? Ты бы обязательно меня понял, верно? Такие люди, как твой младший брат, ужасны под чарами. Он бы запер бедняжку Синди в высокой башне, этим бы всё и завершилось, клянусь тебе. Ни один приворот не способен злого человека сделать добрым. О, это было бы ужасно… Ужасно, поверь. Поэтому оставался только ты… Прости меня, Мар… Прости. Знаешь, если бы… я бы даже отдала тебя этой твоей Дрэз. Она такая же глупая и смешная, как и ты. Наверное, вы были бы счастливы вместе… Да, я не люблю отдавать своё, но, клянусь, я бы сделала это ради тебя. Не такая уж я и стерва, как ты думаешь.

Она снова всхлипнула. Щёлкнула пальцами. Бокал поднялся, засверкал вином.

– Что ж… Не судьба. Я выпью за тебя, милый. Ты – молодец. Такой отчаянный рывок к свободе. Это, знаешь ли, смелость. И мужество… И даже упорство, которого раньше я в тебе не замечала. Ты – настоящий герой, правда. Но, увы, после третьих чар ты уже не сможешь оправиться. Да и никто бы не смог. Теперь ты – абсолютная игрушка твоей Золушки… Мне правда жаль.

Глава 21
Королевская охота

Кара погладила по лицу несчастного обречённого принца и снова всхлипнула. Выпив, она всегда становилась сентиментальной, и бессовестные слуги вечно этим пользовались. «Справедливости ради, – подумала страдалица, – я жертвую не только тобой, но и собой. Всё же Марион – один из двух моих самых лучших любовников». И ей стало невыносимо жаль себя.

Это была последняя эмоция перед тем, как боль пронзила шею, а мир померк.

Марион разжал пальцы, сжимавшие сонную артерию на изящной шее, и поднялся. Посмотрел на красавицу, лежавшую у его ног, и желвак на левой щеке дёрнулся.

– Надеюсь, ты сдохнешь, – прошептал он, вздрогнув от ярости и отвращения.

Затем отвернулся и бросился прочь.

И она тоже его предала! Та единственная, которой он верил вопреки всему жизненному опыту.

Ливень хлынул, и одежда тотчас стала мокрой. Марион был без плаща, всё в той же куртке и всё тех же штанах, из которых не вылезал уже несколько дней. Он запрокинул голову, ловя прохладу струй воспалёнными губами.

– И что теперь? Что делать теперь?

Ответа не было. Других фей принц не знал, хотя сейчас был готов довериться даже самой ужасной из них. Можно было бы обратиться к дяде, ведь Фаэрт определённо был колдуном. Но… раз он им был, значит, не мог не понимать, что видит приворот. А значит…

– А ещё я могу убить себя, – прошептал Марион и усмехнулся.

В голове назойливой стаей попугаев кружились мысли, клевали, кричали, но он усиленно не обращал на них никакого внимания. Он пошёл прочь, пошатываясь и хватаясь за стены. Намеренно не замечая, что плачет. В конце концов, это дождь, разве нет? Мужчины же не плачут. Никогда, ни при каких обстоятельствах. А рыцари – тем более. А уж особы королевской крови – да ни за что. Всё дождь, проклятый. Что б его.

Тем более не из-за предательницы же…

– Ты дура! – заорал Марион, ударив кулаком в стену.

Он рассёк костяшки пальцев до крови, но даже не заметил этого.

– Какая же ты дура, Кара, – добавил тише.

И тут же подумал: не перестарался ли он, лишая вероломную женщину сознания? Да нет, вроде не должен был… К дьяволу! Почему он до сих пор беспокоится об этой твари⁈ Действительно, слюнтяй.

– Да, я не люблю убивать! – заорал принц в новом приступе ярости, задрав голову в небо. – Ну и в бездну!

– Жизнь или кошелёк?

Откуда-то из подворотни вынырнула угрюмая зловещая фигура. Сверкнул нож. Фигура хрипло закашлялась.

– Что? – рявкнул Марион в бешенстве.

Фигура невольно съёжилась, нож куда-то исчез.

– Ничего, ваша милость. Добрый вечерочек, говорю… Наше вам почтеньице.

Принц поморщился, шатнулся мимо. Позади вновь раздался глухой кашель. Марион круто развернулся.

– Забирай, – бросил устало и швырнул в грабителя-неудачника бархатным кошелём.

И, не слушая бормотанья благодарности, побрёл дальше. В концов, зачем ему деньги теперь?

– Почему? – шептал он с тоской. – Кара, боже, почему?

Марион знал, что в высшем свете нельзя верить никому. Тебя продаст и друг, и брат и так. Как предала Юта, так наивно любимая им. Да и не в высшем – тоже. Когда ты принц, то даже водовоз не преминет с тебя чего-нибудь поиметь. Поэтому так легко было с корыстной Карой. По-своему, она была более честна и преданна, чем все эти благородные честные люди. Она открыто вымогала с любовника подарки, без попыток состроить наивную мордашку, и Марион платил ей так же легко, как и вообще расставался с деньгами. Он прощал ей всё: ветреность, язвительность, жадность… Прощал за возможность доверять, за честность в своём душевном уродстве.

– Зачем ты так поступила? – прошептал принц устало.

Если бы не её слезливая сентиментальность, так не свойственная циничной Каре, он бы не заподозрил любовницу ни в чём. Чёрт, да даже после её слов о доверии, что он может ей доверять, Марион всё ещё сомневался. Когда, пользуясь тем, что она отошла к окну и не видит пленника-гостя, вылил вино в камин, когда стоял позади неё так, чтобы она не заметила, что в его руке пустой бокал, когда сделал вид, что выпил, и изобразил обморок, он всё ещё надеялся, что Кара запустит в его лицо когти с воплями, что она готовила чудесный эликсир несколько часов, а он вот так взял и всё испортил.

Она права: доверчивый идиот!

Ноги вывели принца к городской стене. Ворота были закрыты до утра, а утром… Марион уже не будет принадлежать себе. Принц прислонился к холодному камню спиной. Мысли о любимой кружились и жалили, обволакивая голову туманом.

Ему вдруг вспомнились слова Кары о Дезирэ, и заколдованный принц рассмеялся.

Как всё просто! Как оказывается просто не попасть под заклинание ведьмы. Достаточно быть злым. Злого человека не приворожат. Злого боятся. «Ты же понимаешь, что с ней сделал бы Дезирэ?». О да, Марион понимал. Сжигаемый страстью младший брат, терзаясь собственничеством и ревностью, бросил бы объект желаний в башню, окружил бы её всеми драконами и даже слугам не позволил бы видеть её лик, считая это кражей. Дезирэ превратил бы девушку в игрушку, в полную собственность.

Объятый любовной страстью младший принц не стал бы менее страшен. Скорее наоборот.

– Доброта – это слабость, а слабый… слабому зачем жить?

– Эй, парень, а ну проваливай отсюда! Ишь, нашёл место!

К нему шёл стражник, потряхивая алебардой. Наверняка простой и работящий мужик, отличный семьянин, любящий женушку, пиво и малютку-дочку, барахтающуюся в ногах. По воскресеньям добросовестно посещает мессу, а может даже подаёт нищим. Как знать. И мечтает сколотить немного деньжат на старость лет.

– Пшёл вон! Совсем очумели! К городским стенам прут…

«Если я не буду двигаться, он меня заколет?» – с надеждой подумал Марион.

Но затем ему стало стыдно. Убивать не так просто, даже если ты обязан делать это по долгу службы. Одно убийство может смять всю мирную жизнь бедолаги, как оббитый металлом обод колеса – яйцо. Это было бы нечестно по отношению к добропорядочному служаке.

Принц поднялся и, не слыша доносящуюся из-за спины брань, вновь свернул на какую-то узкую улочку.

Впрочем, вряд ли стражник убил бы того, кого счёл простым пьяницей. Скорее всего, бросил бы в темницу. И непременно поутру кто-нибудь из старших (особенно после того, как Марион начал бы молить отпустить его к невесте) опознал бы в узнике среднего сына короля. И очарованного с почётом и тысячью извинений отправили бы обратно в Бремен.

Часы гулко ударили три ночи.

Колокольня кафедрального собора! Точно.

Принц замер. Как он сразу не додумался? Можно ведь прыгнуть с неё. Вряд ли кто-либо, дерзнувший таким способом нарушить покой храмовых горгулий, останется жив.

Марион поморщился: он всегда считал самоубийство крайней формой трусости. Но есть ли сейчас иной выход?

– Или чары более могущественной ведьмы, или убить приворожившую, или истинная любовь, – повторил задумчиво.

И все три – мимо него.

У него оставались два друга, товарища по странствиям. Но Офет, несомненно, попал под влияние Кары. А Рамиз… Он всегда был боязлив и не любил неприятностей.

И Дрэз. Да, ещё был Дрэз. Самый лучший человек из всех, кого Марион знал, но чем ему мог помочь малютка Воробей? Сварить капучино? У принца вдруг потеплело на сердце, и он невольно вспомнил, как мальчишка бросался на него, пытаясь отговорить ехать просить благословение на брак с Золушкой…

Мальчишка?

«Я бы даже отдала тебя этой твоей Дрэз. Она такая же глупая и смешная, как и ты». Этой твоей? Она? Марион остановился, окаменел, словно городской ролланд.

Ну конечно… Господи… Это ж было очевидно!

– Как я мог быть настолько слеп? – потрясённо прошептал принц и вытер пот со лба. – Серьёзно, я жил с ним в одной пещере… Чёрт, мы спали в каменном мешке в обнимку! Марион, ты идиот!

И ещё совершенно очевидно, что Дрэз его почему-то любила. Непонятно как и за что, но… Разве может девушка, не влюблённая по уши, отправиться за сумасшедшим парнем в королевский дворец? А он… он ей вещал про коварство баб и… боже… про прелесть бабских постелей! Марион почувствовал, как к его щекам прилила кровь.

Бедная девчонка! Слышать всю эту пошлость и чушь… А, кстати, куда она делась потом?

Принц туманно припомнил, что видел Дрэз в доме у Золушки. И да, тогда, именно тогда она предложила ему капучино. Он оказался горячим, очень вкусным и почти вернул околдованному мозги на место, вот только… Не успел.

Марион даже вспомнил, как просил Дрэз отправиться с ними, чтобы варить ему капучино, и бессильно застонал от стыда и ярости на самого себя.

– Болван безмозглый!

И вдруг понял, что в голове стихло. Голоса испуганно смолкли, словно лес перед грозой.

* * *

Дезирэ насмешливо наблюдал, как на городской стене зажглись оранжевые искорки факелов, как забегали перепуганные часовые, словно потревоженные муравьи, представлял охвативший их ужас и досаду, и ему делалось всё веселее. Младший принц обожал вот этот момент, когда человек, уверенный в завтрашнем дне, спокойно и мирно проводящий свою повседневность, вдруг обнаруживает, что вместо уютного, привычного до стоптанных тапок жилища он оказался в грозу на улице, и что его ждёт – неизвестно.

Жалкие людишки!

Младший принц умел затягивать этот момент осознания. Когда в его пыточных появлялся бледный и насмерть перепуганный человечек, Дезирэ всегда начинал с обходительных манер. Ласковым голосом он успокаивал беднягу, уверяя, что всё это какая-то досадная случайность, ошибка, в которой они сейчас вдвоём непременно разберутся, и только когда страх в глазах обречённого сменялся надеждой, начиналась настоящая игра.

Дезирэ натянул крагу на левую руку, вдохнул влажный воздух.

– Ну, братишка, – пробормотал весело, – и где ты прячешься, м?

Есть ли в мире что-либо восхитительней охоты?

Наконец изрядно проржавелые цепи докрутились до конца, подъёмный мост через ров упал, гулко грохнув, ворота открылись. Дезирэ чуть кольнул шпорами скакуна, направляя его в открывшийся проём широкой городской стены. Сумрачная свита принца двинулась следом. Тридцать верных молчаливых воинов, чьи надежда и ужас заключались в их господине.

За стеной их встретил бледный и трясущийся комендант. Поклонился низко, нервно поправил каску на голове:

– Ваше в-высочество?

Постарался совладать с голосом, чтобы тот звучал уверенно и по-военному чётко. Принц удержал усмешку. Ему нравилось, что люди испытывают страх при взгляде на него.

– Рад видеть вас, милейший. Всё ли спокойно в Маленьком Замке?

– Всё в порядке, мой принц.

– То есть, открывать ворота сыну своего короля целых пятнадцать минут для вас, фон Бувэ, это порядок? – холодно уточнил младший сын короля и проехал мимо потерявшего дар речи коменданта, задев его плечо боком коня.

Теперь этот вояка, который лет десять назад отличался беспримерной отвагой в битвах с Монфорией, будет трястись от ужаса, предчувствуя последствия гнева персоны королевской крови. Каждый день мысленно прощаться с семьёй, коситься на покачивающиеся на ветру верёвки виселиц на площади Правосудия, не спать ночами, вслушиваясь в ночные шорохи и даже иногда слышать словно наяву гулкие удары стражников в дверь…

– Расслабились, – прошептал Дезирэ, – вы все расслабились под мирным руководством моего излишне доброго папочки.

Он направил коня на нужную улицу. Младший принц гордился системой соглядатаев, которую изобрёл лично, и которая служила ему безотказно. Он никогда не торопился затягивать узел раньше времени. Но кто сказал, что этой ночью время не пришло?