Текст книги "Отдай туфлю, Золушка! (СИ)"

Автор книги: Анастасия Разумовская

сообщить о нарушении

Текущая страница: 12 (всего у книги 21 страниц)

Глава 18
Черная башня

«Она так прекрасна! Так восхитительна! Такое чудо! Вот что значит – истинная любовь!».

– Сволочь! – Марион резко открыл глаза и сел.

Потряс головой, но голоса не унимались. Они разными эти невыносимые голоса: властные, нежные, мягкие, жёсткие… Тише, громче, пронзительно, гугниво…

– Я схожу с ума, – прошептал принц и схватился за голову.

«Ты – счастливчик! – возразил ему жизнерадостный голос. – Мало кто в жизни находит своё счастье».

– Задрал! – рявкнул Марион и поднялся. Пошатнулся, схватился за столбик кровати.

Новый рой причудливых голосов обрушился на него. «Она так прекрасна!… езло… истин…». Мир кружился, наплывал, валил с ног, словно излишне дружелюбная собака. Принц облизнул губы.

– Чувства красотки ветренней ветра, – прошептал хрипло и, пошатываясь, вышел в коридор.

Здесь пол снова выскользнул из-под ног, Марион ухватился за стену. «Что со мной? – забилась испуганная мысль в хоре восторженных голосов. – Я же не пил…». «Ты пьян любовью», – тотчас прозвучал ответ.

– Она…

– Она…

– … она…

– … Золушка…

– У меня сейчас лопнет голова.

«Отлично! Это так прекрасно!». «Вдруг это её рассмешит? Может, она улыбнётся?».

И счастье назойливым щенком толкнулось в рёбра. Марион укусил себя за губу посильнее.

– Я тебя ненавижу, – выдохнул хрипло.

«О, это любовь», «это – любовь», «любовь!» – рассмеялись и зашушукались вокруг. Принц, словно пьяный, двинулся вдоль стены, а затем рывком перебросил тело к лестнице.

«Мы должны пойти к ней, к ней! – ликовало внутри. – Мы скажем ей, что хотим прямо сейчас отдай ей свою жизнь. Или всё, что она попросит!» – «С ума сошёл⁈ Нет, нет! Нельзя её будить. Нельзя! Мы просто ляжем у двери и будем её ждать». – «Какое счастье! Какое счастье!».

Марион не спорил. Их всё равно не переспорить – он столько раз уже пробовал. Он падал со ступеньки на ступеньку, пытаясь удержаться за перила.

– Ваше высочество? – в его глаза заглянуло усатое лицо. – С вами всё в порядке?

– Нет.

Он никак не мог вспомнить, кто это такой. Лицо было знакомым, даже очень, но тысячи мыслей, хороводящих в голове, сбивали, не давая понять.

– Я могу чем-то вам помочь? – тепло спросил густой голос сквозь пелену какафонии.

Мужчине больше сорока точно. Марион вдруг понял и обрадовался тому, что хоть что-то понял. Новый рёв голосов.

– Коня. Мне нужен конь.

– Приказать вам его запрячь?

– Да.

– Может, не стоит? Лекаря бы вам…

«Что он понимает?», «Она, боже, боже…», «У неё такие крохотные пальчики… такие нежные…».

– Заткнитесь! – заорал Марион, схватившись за виски.

Усатое лицо отодвинулось. Сочувствие сменилось отчуждённостью.

– Простите, Ваше высочество. Куда велите подавать?

Принцу захотелось извиниться, но он не знал – как. А ещё хотелось обнажить шпагу и вызвать все эти голоса на бой.

– Доведите меня до ближайшего выхода в парк. И подайте туда.

Стражник поклонился.

«Как же она останется одна? Без нас⁈» – голоса завопили синхронно и истошно. Мариону до безумия захотелось отшвырнуть бедного стражника и броситься обратно. А вдруг что-то с ней случилось? Но, обливаясь потом от напряжения, принц вцепился в крепкое плечо знакомого незнакомца.

– Ведите.

– Вам бы лекаря…

Видимо, это был очень жалостливый человек, если дерзнул на повторное сочувствие.

– К нему и еду.

Лгал Марион легко. В этом деле он, как говорится, собаку съел. Это не было чем-то удивительным: кто не лжёт при дворе? Принц никогда не гордился этим мастерством. А вот талантом различать чужую ложь – гордился. Враньё он делил на три категории: опасное, вредное и забавное. Когда дама лжёт, что влюблена в тебя высокой и чистой любовью, или что на её перстне драгоценный бриллиант из сокровищ султана – это забавно. Когда кавалер, подкручивая ус, клянётся, что не будь Марион принцем, то отбил бы прекрасную даму с оружием в руках – это забавно. И не нужно быть семи пядей во лбу, чтобы это видеть и понимать. А вот когда король улыбается тебе и называет «любимым сыном», то тут сложнее. Вообще, опасную ложь от вредной отличать не так просто, как обе – от забавной.

– Я чуть не убил ради неё Дезирэ, – прошептал Марион, лёжа на лестнице и чувствуя, как ливень охлаждает пылающий лоб. И щёки. И шею.

«Как это прекрасно! Как чудесно! Она этого достойна!» – тотчас завопили голоса хором. Марион жадно глотал тугие струи и не мог вспомнить, когда он пил в последний раз. И что. И ел… «Это приворот, – пробивались неясные, тяжёлые, словно гранитные валуны, собственные мысли. – И он будет неизбежно усиливаться. Пока я не умру».

Потому что приворот всегда заканчивается смертью. Так говорила Кара. И чем сильнее пробуждённая магией страсть, тем быстрее тело жертвы истощается. Тот, кто это сделал с Марионом, не разменивался на мелочи и явно спешил.

Принц попытался сосредоточиться, чтобы найти ответ на главный вопрос: зачем? – но не смог. Голоса орали, визжали, рыдали, истерили в его голове на все лады. И Марион сдался: перестал думать.

– Ваше высочество…

– Помоги мне сесть в седло.

Лошадь нервничала. Животные вообще не любят тех, кто ведёт себя странно, непривычно. Это же был непростой конь – боевой товарищ, чутко реагирующий на желания своего хозяина и вообще на всё вокруг. И всё же копыта нервно били о дорожку. Кое как взгромоздившись в седло, Марион, не прощаясь, ударил в лошадиные бока каблуками и прильнул к широкой шее.

– Нет! Нет! Ты куда?

– Она осталась одна! Её каждый может обидеть…

– А если она расстроится?

– Немедленно возвращайся!

Но Марион знал: каждый день приближает его к той черте, когда колдовство станет необратимым. Днём же голоса станут сильнее, а его подлинной личности придётся снова спрятаться глубоко внутри. Утром, когда она, объект его смертельной страсти, проснётся, чары усилятся.

Лишь один человек на свете мог ему помочь… Возможно. Единственный, кому принц, вопреки всему, верил.

– Надо купить ей подарок, – страстно прошептал Марион. – Всё то, что я ей дарил – её недостойно!

– В этом мире всё её недостойно, – возразили голоса.

– Да. Но всё равно ей стоит дарить лучшее из того, что есть в этом мире.

– Да, да, верно!

– Нельзя её покидать! Нельзя! А если с ней случится то же, что с Ютой? Если у нас её уведут?

Марион едва не выпрыгнул из седла, чтобы бежать обратно на пусть даже на сломанных ногах, но с силой укусил толстую конскую шкуру. В горло тотчас забилась шерсть. Жеребец заржал и бросился опрометью вперёд.

«Выдержать… только выдержать, – думал Марион, сходя с ума от разрывающих баталий в голове. – Немного… Она что-нибудь наверняка придумает…».

Когда они проезжали мимо каменного домика, утонувшего в зарослях тыквы, принца словно обдало кипятком. Здесь раньше жила она… До того, как он нашёл её по туфельке. До этого мига, полного неземного счастья…

– Неземной любви не место на земле, – прохрипел Марион, уткнувшись лицом в гриву.

И натянул повод, разворачивая жеребца обратно. Он не может. Он не должен вот так бросать её! А вдруг она проснулась? А вдруг она хочет поговорить с ним, а его нет? А вдруг ей нужно принести воды и слуга, со своими грубыми грязными руками, принесёт ей стакан вместо него?

Или капучино…

– Диадема, – прохрипел Марион, натягивая узду. – Мелкие бриллианты, а посреди – огромный сапфир, прекрасный, почти как её глаза… Я должен купить её для неё, пока эту совершенную вещь не купил кто-то иной.

И под рокот мысленного моря, возмущённого глупым сравнением её глаз – её! – с каким-то жалким камнем, принцу вновь удалось пустить коня вскачь.

В Бремен он ворвался почти на рассвете. Со скакуна на булыжники падала пена. Подковы высекали искры. Сердце лихорадочно колотилось, предвкушая пробуждение её – Марион всегда чувствовал, когда она просыпается.

И вдруг вороной заржал, тоненько, измученно. В его голосе послышался упрёк, и принц осознал, что снова, на этот раз решительной рукой, разворачивает беднягу в обратный путь…

Как он только мог! Мерзавец, недостойный увидеть её! Он бросил любимую на всю ночь одну!

… нет, нет… только не сейчас! Когда цель уже – вот она.

Он честно расскажет ей обо всём, преклонив колени. И пусть она покарает его самой жестокой карой!

– Кара! – завопил Марион и последним рывком выпрыгнул из седла.

Рухнул на мостовую, чувствуя острую боль в ступне. А затем поднял камень и швырнул в друга. Любимца, не раз вывозившего из смертельной схватки…

– Кара…

Что ж. Так и надо. Он пойдёт пешком. Собьёт ноги в кровь. К ней, как святыне святынь, нужно идти только пешком. Босиком. Посыпать волосы пеплом…

– Марион? – над ним склонилось изумлённое черноглазое лицо в ореоле пламенных волос.

– Помоги, – прохрипел принц.

Пылающего лба коснулась узкая прохладная рука.

– Конечно, помогу милый. Доверься мне.

* * *

Взбодрившись овсянкой с яблоками и контрастным душем, я смело шагнула в зеркало. Не знаю, как они смогли сделать душ контрастным, ведь по сути это была лейка, прикрученная к баку, но я пожелала – и безмолвные слуги исполнили.

– Гильом! – завопила я.

– Дрэз, я здесь.

Я подбежала, споткнулась и замерла, не в силах что-либо сказать. Гильом сидел в переделанном кресле. Два задних колеса – большие, два передних – маленькие. Одна из подножек включала тормоз – я сразу это поняла. Круто! Здорово! Досадно.

– Ну, тогда – гулять? – он внимательно посмотрел на меня. – Или шахматы?

Ухо что-то защекотало. Я чуть не смахнула это что-то, но вовремя притормозила.

– Привет, Мари! Прости, я снова тебя не слышу. Но это не страшно: мы ещё раз сделаем антинаушники. Скажи, Гильом, ты же не спишь в кресле?

– Конечно, нет.

– А тогда кто тебя поднимает в него утром?

– Безмолвные слуги.

Я задумалась.

– У тебя есть какое-то средство связи с хозяином замка?

– Есть. Не то, чтобы я часто с ним связываюсь… Но, если вдруг что-то нужно, приглашение можно передать через безмолвных слуг.

– Гильом… а как ты думаешь, кто победит, если вы с Фаэртом сразитесь в шахматы?

Ботаник изумлённо посмотрел на меня. Задумался.

– Логичное мышление и умение размышлять у Чертополоха есть, – признался наконец. – Но я не уверен, играет ли он вообще в шахматы. Нет ничего, чтобы говорило мне о том или о другом…

– А можешь рискнуть? Вызови его на бой. И отыграй моё сердце.

– Двусмысленно звучит, не находишь?

– Не нахожу. Очень мерзко не чувствовать чувств.

– Ты мне не показалась совсем уж безэмоциональной…

– Я могу ощущать эмоции, Гильом. Такие, как страх, или злость, досада…. Одним словом, те же, что у животных. Но вот жалость, дружбу, любовь – нет.

«Если я верну себе сердце, то как выбраться из нерушимой сделки – точно придумаю», – решила я. О нет, вот так просто я не сдамся. Не на ту напал!

Гильом снова задумался.

– Можно попытаться, – наконец произнёс неуверенно.

Я взвизгнула и бросилась ему на шею, едва не опрокинув.

– Радость ты испытывать способна, по-видимому.

– Это скорее торжество. Одна из разновидной злости, – пояснила я, выпрямившись.

Ботаник постучал пальцами по подлокотнику. Покосился на меня.

– Вот только я не знаю, что ему предложить взамен. Если выиграет он.

– Он не выиграет! Ты – лучший шахматист всех времён и народов!

– Всё равно я что-то должен поставить на кон. Чем он тебя купил?

Гильом устремил на меня проницательный взгляд. Я нахмурилась, закусила нижнюю губу.

– Отгадай, – буркнула несколько более резко, чем хотела.

– Ты спасала чью-то жизнь, – догадался шахматист. – И пожертвовала собой. В этом я уверен. Это было бы очень на тебя похоже.

– Ну, если ты всё знаешь…

– Не всё.

Я вздохнула и решила, что должна ответить. Не обо всём, конечно. И не называя лиц…

– Мы с сестрой влюбились в одного и того же человека. Но он выбрал её. Из-за этого его должны были… убить. И я попросила Фаэрта помочь. Условие было таким: он спасает тому человеку жизнь и делает так, что тот сможет жениться на ком захочет, а я…

Горло перехватил спазм. Не боли, нет. Гнева. Гильом быстро взглянул на меня. Да, без подробностей история выглядела странновато. Впрочем, с подробностями – тоже.

– Но самое грустное то, о чём я догадалась уже здесь, в Холодном замке: сестрёнка попросту приворожила того парня. Нечестно, как считаешь?

– Ужасно, – искренне признался ботаник. – Приворот – это один из самых омерзительных магических ритуалов. Хорошо, я придумаю, что мне поставить на кон.

С новой коляской гулять стало намного удобнее. Видимо, хозяин Холодного замка пересмотрел свои убеждения. Ну или что там у него вместо них. Потому что с балкона, куда выходила дверь из покоев Гильома, теперь вело в сад нечто вроде трапа: гладкий пандус с каменными поперечинами.

Мы завернули в сарай, и я снова смастерила антинаушники, вывернутые чашечками наружу.

После грозы место выглядело ещё прекраснее, чем вчера. Эх, если бы это был не замок Чертополоха! Это был парк в английском пейзажном стиле: деревья словно никто не сажал, он казался скорее лесом, но при этом дизайнер умело сочетал яркие клёны с хмурыми елями, сосны и берёзы, рощицы и внезапные с композицией из деревьев посредине. Ивы склонялись к прудам сложной формы. Через эти пруды были перекинуты изящные мостики. Иногда встречались заросли рогоза, иногда – искусственные водопады. Какие-то укромные местечки с гротами, часовенками и – внезапно – качелями. Райское место.

Если бы не хозяин.

Мы болтали и смеялись, я срывала разные цветы и бросала Гильому на колени.

– Зачем?

– Ты же любишь растения. Вернёмся, поставим в вазы по всей комнате.

И внезапно мы вышли на странное место: целое поле терновника. Растения обвивали друг друга, образуя непреодолимое препятствие. Ну или почти непреодолимое, если с бензопилой… А посреди этой красоты до самого неба – восьмиугольная башня из чёрного базальта. Острая коническая крыша из странной чёрной черепицы. Сооружение выглядело настолько зловеще, что мы невольно остановились.

– Башня смерти, – тихо сказал Гильом. – Поворачиваем. Нам тут быть не нужно.

– Что это ещё за башня смерти? – полюбопытствовала я, когда мы отошли на расстояние, достаточное для того, чтобы зелёные кроны деревьев скрыли от нас этот ужас.

– О ней разное говорят. Когда я ещё был ребёнком, няня утверждала, что тот, кто увидит эту башню – умрёт. Когда человеку приходит час умереть, он неожиданно встречает чёрную башню, причём там, где не ожидает. Неподалёку от тропинки, по которой ходил тысячу раз. Или башня высится за стенами родного города. Или ещё как-то. Один человек рассказывал, что его отец видел башню из окон собственного дома.

– Вот прям все-все? То есть, пока не увидел, стопроцентно не умрёшь? Удобно.

– Нет. Только те, кому суждена ужасная насильственная смерть.

– Чушь, – запищала Мари мне на ухо. – Людские суеверия. Думаю, Чертополоху она служит для управления временем. Или, может быть, как…

Она резко замолчала.

Впереди, на свисающих с ивы качелях, расположился объект наших сплетен. И явно нас ожидал. Он сидел с левой стороны дороги, а потому видна была его прекрасная правая сторона.

– Больше туда не ходите.

В его голосе не было ни гнева, ни злости, в тоне не звучало угрозы, но мне почему-то сделалось жутко.

– Мы не специально, – буркнула я.

– Зачем вы хотели меня видеть, Гильом? – уточнил Фаэрт, не глядя на нас.

– Предлагаю сыграть вам в шахматы. Если я выиграю, вы отдадите мне сердце Дрэз. Я не успел придумать, что могу предложить вам взамен…

Чертополох хмыкнул, обернулся и прямо взглянул на нас. И почему-то я невольно отвела взгляд.

– В комплекте к сердцу обычно идёт рука, – заметил Фаэрт, и я чувствовала, что он наблюдает за мной. – Не будем нарушать традиции. Если выиграю я, то вы, Гильом, женитесь на том, на ком я скажу. Согласны?

Глава 19
Портрет над клавесином

Я бы не назвала себя фанатом шахмат. И сейчас, глядя на то, как Гильом почёсывает выбритый подбородок, размышляя перед каждым ходом, я всё больше приходила к выводу, что мне симпатичнее более подвижные виды спорта. Фаэрт тоже не торопился с ответными ходами – он играл чёрными. Логично. Светлый ангел и тёмный ангел борются за моё сердце. Я хмыкнула. А вот Мари игра увлекла. Она летала над полем, шурша крылышками и о чём-то возбуждённо пища.

И тут мне пришла в голову мысль…

– Я схожу за мороженным, – весело крикнула я и поспешила убраться.

Едва скрывшись с глаз, я развернулась и направилась в долину тёрна. Туда, к Чёрной башне. Говорите, ходить нельзя? И что же ты там прячешь, дорогой Фаэрт?

Если там и правда управление временем, то я отмотаю его назад и не отдам куртку Мариону. Просто не отдам куртку. Всего-то делов. И мы отправимся в путешествие, как и собирались. А если, например, порталы, или какой-нибудь сатанинский алтарь… Что ж. Магия же у нас запрещена, верно? Может быть, у меня получится шантажировать Колдуна? Хотя вряд ли. Он ведь магичил при короле, и ничего, милый Андриан съел и не подавился. И всё равно, попытаться стоило.

Уже подходя к долине, я задумалась: как я проберусь через все эти шипы? А как проходит сам Фаэрт? Впрочем, наверняка они расступаются перед ним. Хорошо быть магом, пусть меня научат.

Может, поджечь? Ага, ага, Дрэз, ты там как? Ладно, сердце забрали, а мозги-то куда делись? Впрочем, где я, а где мозги. Уже тогда, на балу, нужно было понять, что ни один принц, даже самый тупой и сладострастный, вот так себя вести не будет. Я снова вспомнила, как Марион не отрывал глаз от Золушки. И вот эту растерянность в его глазах, когда я его отвлекла. И да, Белоснежка была права: «Как бы ни был глуп принц Марион, но не настолько, чтобы в присутствии невесты, вернее – возможной невесты, ухлёстывать за красоткой настолько явно», – вспомнилось мне. И тут же саркастическое: «может быть, это – его истинная любовь?». Три ха-ха.

Вот только Марион не был глуп. Да, он вёл себя безалаберно и… Но глупым не был.

Мне вспомнилось, как я переживала за «бедную простушку» попавшую в лапы хищника. А оказалось всё наоборот. Хищником был совсем не принц.

Я подошла к кусту тёрна и потрогала его рукой. Колючий. Ну… отступать некуда – за нами Москва. И я двинулась через кусты, раздвигая их с крайней осторожностью, но одна из веток всё же вырвалась из моих рук и проколола кожу. Я тихо выругалась сквозь зубы, слизнула капельку крови и…

Кусты вдруг словно расступились, хотя никакого движения я не заметила. Однако передо мной возникла тропинка. Что за мистика⁈

Поколебавшись, я вступила на дорожку и довольно быстро подошла к башне. Обошла вокруг. Ни окон, ни дверей не было: абсолютно гладкая стена без стыков. Как будто башню выдули из чёрного стекла единым монолитом.

Но Фаэрт же как-то попадает внутрь!

Впрочем, не удивлюсь, если он умеет проходить сквозь стены.

Надо было торопиться – не так уж много у меня времени. Сколько может длиться шахматная партия? Час? Два? В любом случае, Фаэрт точно спохватится, если меня не будет слишком долго.

Я попробовала отковырнуть стену, постучала. Как там открываются двери в сказках?

– Сим-сим?

Без ответа. А что если так же, как кусты? Кровью?

Я приложила к базальтовой поверхности пораненный палец. И – о чудо! – открылся дверной проём. Даже не открылся, а словно растаял передо мной. Я вошла и оказалась в комнате. Круглой и довольно уютной. Мягкий, желтоватый свет, словно всё было озарено настольной лампой, но источника света не было. Впрочем, этому я уже не удивлялась. Пушистый вишнёвый ковёр на полу. Полукруглые шкафы с книгами. Лестница вверх, серпантином вьющая от пола. Диванчик, клавесин, а перед ним – стульчик. И – портрет. Большой, написанный маслом. Очень хорошо написанный. Помнится я читала про технику Рубенса: множество слоёв, из-за обилия которых возникает эффект особенного свечения. Вот и тут тоже: нежное женское лицо словно светилось изнутри. Чёрные живые глаза смотрели немного надменно. Изящные пальцы лежали поверх складок переливающегося платья цвета шоколада. Нижняя жемчужная юбка. Чепец, напоминающий кокошник с накидкой. Волосы цвета горького шоколада сверкали, точно смазанные маслом.

Но главное – лицо. С тонкими благородными чертами. С лёгкой насмешкой в глазах. С презрительно искривлёнными губами оно мне напоминало кого-то, но очень неуловимо.

Гм… Гм-гм. Мать? Жена? Любимая женщина, не ответившая взаимностью? Чей ещё портрет помещают над клавесином? Да и… клавесин! Я представила Чертополоха, играющего мадригалы, и хихикнула. Нет, ну нет же! Это точно должна была быть роковая разбивательница его чёрного сердца.

Что ж. Прекрасно. Но вряд ли этой тайной я смогу шантажировать Фаэрта. Да и… грязно как-то лезть в личную жизнь. Я бросилась по лестнице наверх. Внизу ступеньки были очень узкими, но с каждым витком они расширялись, пока не заслонили всё пространство.

Верхняя площадка была полна зеркал. Зеркальные стены дробили и множили отражения. По центру тоже несколько десятков больших зеркал, скрученных в гигантский ротор, как на маяке, расчерчивали пол и потолок и весь мир множеством пересекающихся отблесков. Но поразило не это, а то, что ни одна грань, ни один отблеск или зеркало не отражали меня.

Я замерла, не в силах поверить в то, что видела.

Карл IX, стреляющий из ружья – определённо это был он! Индеец, летящий на терракотовом скакуне. Девушка в строгой, ниже колен, шерстяной юбке, на допросе офицеров в чёрной форме. Лицо в синяках и кровоподтёках, глаза… ох! Такие я, пожалуй, только на иконах видела. Яростные, светлые… Испанский конкистадор, пробирающийся среди лиан сельвы. Бомж, просящий милостыню на московских улочках. Обшарпанных, грязных. Такой я красавицу-Москву никогда не видела. Тихий сельский вечер, и парень в светлой рубахе нависает над милой девушкой в голубом платье в горошек на фоне кривой изгороди и стогов сена. Тысячи, тысячи кадров, похожих на фильмы, которые шли одновременно, мельтешили и постоянно менялись.

Зеркала времён? Эпох?

Там, где из окна выглядывал безумный Карл, уже мчал в квадриге какой-то то ли римский император, то ли просто полководец в лавровом венке. Он надменно взирал на беснующуюся толпу, подняв над ней длань. Я отвела взгляд и увидела множество рычагов, торчавших из пола. То есть, всем этим ещё и управлять можно?

И вдруг – яркий свет фар. И он – красавец, багряный с чёрным и белым. Я замерла в восхищении. Всегда хотела такой… Байк нёсся по смоляному, гладкому шоссе, по ЗСД, над Финским заливом, а за ним переливались огни Лахта-центра…

Я точно из того мира! И вовсе Питер – не плод моих грёз и фантазий! Вот только, как мне вернуться обратно? В мой милый, любимый город. Туда, где есть мотоциклы, кофе и где женщинам нет необходимости смотреть на мужчин с надеждой, что тебя возьмут замуж. Туда, где маменька могла бы просто развестись с пьянчугой Гастоном и устроиться на работу. Уверена, у неё бы получилось сделать карьеру. Туда, где нет магии, а, значит, нет и приворотов. Мариону бы точно понравилось в моём мире!

Но как это сделать?

Я коснулась поверхности зеркала, в котором отражался мчащийся мотоцикл. Однако это было всего лишь зеркало. Гладкое, твёрдое, холодное, оно не торопилось превратиться в портал.

Мир вспыхнул молнией. Спустя буквально несколько секунд раздался удар грома. Гроза? Меня точно спохватятся! Надо уходить. Но я непременно вернусь и разгадаю загадку зеркал. И я побежала вниз по лестнице, перескакивая сразу через пару ступенек.

Золотистый уютный свет в комнате сменился на красновато-лиловый, холодный. За клавесином сидел Чертополох и меланхолично перебирал клавиши. Четыре ноты – начало мелодии. Ля первой октавы, до, ре, ми – второй. Четвертная, половинка, четвертная, четвертная… Я замерла, вжавшись в стену, а потом медленно попятилась наверх.

– Поздно, – бросил он, не поворачиваясь ко мне. – Я тебя заметил.

Я перевела дыхание. Чёрт!

– И кто выиграл? – спросила, стараясь, чтобы голос не задрожал.

– Я.

– Понятно.

Ёжики зелёные! Как же хотелось швырнуть чем-нибудь обо что-нибудь! Ну почему всё так предсказуемо-то⁈

– И на ком должен будет жениться Гильом?

Фаэрт обернулся ко мне, посмотрел внимательно. Лиловый глаз чуть вспыхивал красноватыми искорками. Кажется, колдун злился.

– На тебе.

– Я не согласна!

– Ты моя игрушка. Забыла?

Он резко поднялся, шагнул и оказался совсем рядом. Я вжалась в стену. Фаэрт навис надо мной. Как он так быстро переместился⁈

– Не забыла. Но мы договаривались, что без секса…

– Тут всё по желанию.

– Я не хочу…

Чертополох взял мой подбородок и запрокинул мне лицо. И я вздрогнула от ужаса, встретившись с полыхающим фиолетовым глазом.

– Что мне сделать с тобой, Дрэз? – прошипело чудовище. – Я запретил тебе сюда приходить, но ты пришла. Ты нарушила мою волю. И тем самым нарушила сделку. За прошлое нарушение соглашения я забрал у тебя сердце. Что мне отобрать у тебя за это? Глаза? Язык?

– Не надо, – пискнула я, вдруг осознав, что это не пустые угрозы: он может.

– Или сделать тебя такой же крошечной, как Рапунцель? Превратить в прекрасный цветок в моём саду? В мраморную статую с вечной улыбкой?

Я вывернулась и попятилась вверх по лестнице.

– Вы не можете…

– Могу, Дрэз. Могу. У тебя нет своей сказки, а, значит, я могу делать с тобой, что пожелаю.

Он шагнул на лестницу. Я бросилась бежать. Споткнулась. Упала, разбив ладонь. Вскочила и вновь побежала вверх. Туда, к зеркалам. Может, если запрыгнуть в одно из них, то получится вернуться в свой мир? Или в любой другой, где нет Чертополоха?

– Остановись! – велел колдун.

Я замерла и обернулась к нему. Он стоял внизу лестницы, не двигаясь.

– Ненавижу тебя! – выдохнула я. – И чем сильнее боюсь, тем сильнее ненавижу. Ты – урод! И я не про лицо, нет. Ты – чудовище, вообразившее себя богом.

Гнев поднимался и душил меня. Но я уже поняла: добежать я не успею. Слишком длинная лестница, ступенек несколько сотен, а у меня уже колени трясутся после подъёма и спуска. Точно не успею. Особенно с учётом его способности перемещаться практически мгновенно.

– Кто там на портрете? Твоя любимая женщина? – я пошла вниз, сгорая от злости. Лучшая защита – нападение, разве не так? – Такая же надменная и злая, как и ты! Вы решили, что вы владеете миром? Мир несправедлив. Да? Так ты мне заявил. Но мир не справедлив, потому что им правят такие ложные боги, как ты!

– Мне плевать, как игрушка относится к своему хозяину.

– Знаешь, а ты мне сначала казался лучше Мариона. Но нет! Ты ужасен, ты… Марион добр, а это – самое главное в людях. А ты – холодный, как змей, и… Ты мёртвый, Фаэрт! Без доброты человек – мёртвый.

Голос мой срывался и дрожал, к глазам подступали обжигающие слёзы.

– Ты хочешь забрать у меня язык, глаза? Меня саму? Хорошо. Да, ты можешь это сделать. Ты же всесилен. Забирай. Видимо, тебе скучно, раз ты развлекаешься вот так, играя другими людьми. Пусто и скучно, потому что ты и сам – пустой и скучный…

– Девочка, замолчи, – он выдохнул и шагнул ко мне.

Я невольно отступила. Споткнулась и наполовину свалилась с лестницы. И раньше, чем успела испугаться, меня подняли за шиворот и поставили снова на ступеньки. Я почти уткнулась носом в его грудь, закрытую мягким бархатом. Упёрлась ладонями и отодвинулась. Фаэрт взял мою раненную руку, перевернул. Провёл пальцем по линиям ладони, и по коже прошла приятная прохлада.

– Спасибо, – буркнула я.

Хотя за что спасибо? Починил игрушку, только и всего.

– Откуда у Золушки брошка с тыквой? – вдруг спросило чудовище.

Я рассмеялась. Нервно и с долей истерики. Замечательный, а, главное, такой уместный вопрос!

– Заберите мои глаза, – предложила зло. – Не хочу вас видеть.

– Забрать? – переспросил Фаэрт.

Провёл рукой в сантиметре от моего лица. И мир тотчас потух. Словно разом выключили свет. Я закричала, рванула прочь и замерла, осознав, что стою на лестнице и это опасно. Протянула дрожащую руку. Коснулась его бархатного камзола. Мне показалось, что я в пещере с драконом. В пустоте было слышно его дыхание.

Чёрный мир и чёрный человек передо мной.

Я попятилась. Схватилась рукой за стену. И вздрогнула – такой ледяной она была. На мои плечи легли тяжёлые руки, останавливая.

– Так тебе больше нравится, девочка? – шепнул мне на ухо колдун. – Всё ещё уверена, что это стоит того, чтобы не видеть меня?

Надо было бы гордо ответить: «да», но меня трясло от страха. Беспросветная тьма, холодный мир.

– Вы – чудовище, – прошептала я, стуча зубами.

– Верно, – согласился он.

Моих глаз коснулось что-то мягкое и тёплое. Сначала правого, затем левого. И тьма начала рассеиваться. Я всхлипнула, ощущая полное бессилие. Постояла, вглядываясь в преображающийся мир. Снова уютный золотистый свет, словно настольная лампа. Снова внизу вишнёвый ковёр. Снова поблёскивает полированным деревом старинный клавесин…

– И чем же мне придётся заплатить за то, что я ослушалась? – я невольно отвернулась и обхватила себя руками, стараясь унять дрожь мимолётного ужаса.

– Ответь на мой вопрос. Только ответь правду.

– Это и будет плата?

– Да.

Я обернулась и уставилась на него. Лжёт? Впрочем, вряд ли. Зачем ему? Пожала плечами:

– Это была моя брошка. Я отдала… ну что бы… Я ж не могла из тыквы сделать карету. Хотела помочь сказке начаться. И помочь Синди.

Чертополох отвернулся и принялся спускаться вниз.

– У тебя получилось, – глухо отозвался он. – Сказка запустилась. А у тебя эта брошка откуда?

– Не знаю. Не помню. Нашла под подушкой. Я не хочу выходить замуж за Гильома. Я его не люблю.

– Без сердца любить затруднительно, – сыронизировал колдун.

Гад!

– Вы вернёте мне сердце? Ну, чтобы я могла полюбить Гильома?

Да, глупо. Но попытка – не пытка.

– Нет. Любовь к мужу не обязательна.

Фаэрт снова вернулся к клавесину. Сел на стульчик. Коснулся клавиши. Фа нижней октавы. Обернулся ко мне.

– Подойди.

Я послушалась. Мне несложно. Он пристально посмотрел на меня. Вгляделся в лицо, словно видел впервые.

– Почему у тебя волосы тёмные?

Неожиданный вопрос. Да что это вообще с ним?

– Такая уродилась, – я пожала плечами, мечтая оказаться где-нибудь подальше отсюда.

– Ты темноволосая от рождения?

– Зачем это вам?

– Просто отвечай.

Я перевела взгляд с лилового на чёрный глаз. Понять его выражение было сложно. Но оно не было злым, скорее усталым. И я немного приободрилась.

– Нет. На детских фотках я была светленькой. Они потом потемнели.

– Фотках?

– Ах да, вы же не знаете…

– Кто ты, Дрэз?

– Дрезилла, сестра Синдереллы, дочь Бель, падчерица Гастона…

По его лицу прошла мимолётная судорога. Колдун поднял руку, коснулся пальцами лба, ладонью скрыв глаза.

– Иди.

– И вы меня не накажете?

– Нет.

Я развернулась и…

– А где здесь выход?

– Там же, где вход.

– У вас есть нож? – мне пришлось снова обернуться к нему. – Вход ведь открывается кровью, а от вашей магии у меня все раны моментально зажили.

– Ты открыла проход в башню своей кровью? – уточнил он, не двигаясь.