Текст книги "Отдай туфлю, Золушка! (СИ)"

Автор книги: Анастасия Разумовская

сообщить о нарушении

Текущая страница: 18 (всего у книги 21 страниц)

– Малолетний идиот, господи. Должно быть, отец был безумно доволен, что сын всё самое сладкое оставил ему, а?

Юта всплеснула руками, закрыла лицо и расплакалась. Марион перестал смеяться. Задумчиво посмотрел на свою великую любовь. Вздохнул. Вытащил платок, грязный из-за долгого пребывания в кармане, протянул ей.

– Прости. Меня несёт. Это странно, да? Давно должен был успокоиться.

– Наверное, ты до сих ещё меня любишь? – она шмыгнула носом. – Потому злишься. Тебе, должно быть, до сих пор больно.

Он покачал головой.

– Нет. Хотя первые годы я страдал просто ужасно. Да, очень любил. Но уже – нет. Прости. Это лишь привычка. Просто память. Рана, которая давно зажила, но ты её всё равно продолжаешь чесать. Успокойся, Юта. Я больше не буду тебя обижать. Прямо сейчас иди и вели заложить экипаж именем королевы Белоснежки. Отправляйся в Эрталию. Думаю, Белоснежка предоставит тебе убежище от Дезирэ. Возьми, этот жетон подтвердит твой приказ.

Он вложил половину медяка в её руку и снова двинулся к кабинету. Вдруг обернулся:

– Юта… Ещё один вопрос: как ты смогла напрясть золото из соломы?

Королева сглотнула.

– Сделка с Фаэртом? – уточнил принц.

– Да, – тихо призналась девушка.

– И что он потребовал взамен?

– Первенца…

Марион побледнел:

– Тот малыш… он не ведь умер от лихорадки, да?

Юта повесила голову, став бледной, словно полотно. Принц закусил губу, рывком распахнул двери в кабинет отца, ворвался, захлопнул и заложил щеколдой.

– Фаэрт! – заорал, сдёргивая чёрное полотно с огромного зеркала напротив королевского стола. – Я хочу говорить с тобой, сволочь белобрысая! Явись передо мной, дракон блохастый! Ублюдок ведьмы и болотного комара, тебя вызывает принц Марион.

Зеркало замерцало, и в нём возник беловолосый принц Фаэрт. Он стоял посредине тёмного зала с высокими сводами.

– И тебе здравствовать, Марион, – холодно поприветствовал Чертополох.

– Верни мне Дрэз.

– Вот так? Прямо сразу? Без предисловий?

– Именно так.

– Дай время подумать, – издевательски протянул Фаэрт, приставив палец к подбородку. – Сегодня… завтра… гм… Пожалуй, нет. Никогда. Слишком поздно, племянничек, ты спохватился.

– Выходи из зеркала и сразись со мной! – завопил Марион, размахивая шпагой.

– Гм. Пожалуй, не хочу.

– Зачем, тебе эта девочка, урод красноглазый?

– Просто так. Забавная.

Принц украдкой перевёл дыхание. Дрэз жива. Это главное. Схватил какой-то документ со стола, не глядя, потряс так, чтобы свисающая со шнурка печать заболталась в воздухе.

– Приказ короля, – прошипел яростно. – Король хочет посмотреть на девчонку.

Фаэрт наклонил голову. Чёрный правый глаз блеснул насмешкой.

– Дрэз – моя собственность. Моя игрушка. Даже король не может её забрать. Сделка завершена и пересмотру не подлежит. Так что, милый Марион, иди и женись на своей любимой Золушке. За твою свадьбу дорого заплачено. Наш разговор окончен.

Поднял руку, чтобы щёлкнуть пальцами. Но Марион недаром гордился быстротой реакции. Прыжок. Плечо вперёд, и, прежде чем пальцы в белых перчатках коснулись друг друга, принц провалился в зеркало, одновременно обнажая шпагу в прыжке.

И оказался в зеркальном коридоре среди бесконечных отражений.

Глава 28
Ко мне возвращается память

По зеркалам побежали молнии, похожие на раскалённые ручейки магмы. Жжение в лёгких становилось практически невыносимым. Я открыла рот, силясь вдохнуть.

– Готова? – заорала Мари.

– Да!

– На счёт три. Раз.

Она схватилась за огромный рычаг, чёрный, с серебряной звездой в навершии.

– Два.

Я шагнула к отражению, в котором блестела мокрая асфальтовая мостовая, и жёлтый свет преломлялся в лужах. Большая Зеленина. Узнаю эти угрюмые «шестиэтажные громады». Мари повисла на рычаге. Он поддался не сразу. Дрогнул, нехотя. Скрипнул. А затем вдруг тяжело наклонился. Часы зазвенели разбитым хрусталём.

– Три!

И я прыгнула, зажмурившись.

Коленки обожгло болью. Холодный – камень? асфальт? – сбил кожу. Мне кажется, или лица коснулись капли мелкой мороси? Получилось? Сердце застучало так, что едва не проломило рёбра. Не веря в своё счастье, я открыла глаза.

Зеркала. Чёрный камень. Рычаги.

Я завопила, вскочила и пнула металлический штырь.

– Давай ещё раз, Мари! Что-то пошло не так! На счёт два, да? Так быстрее.

Но она не ответила. Я оглянулась и попятилась. У рычагов темнела (или белела, если говорить о волосах) зловещая фигура Чертополоха. Мари не было.

– Где… где… Что ты с ней сделал, урод⁈ – закричала я и бросилась на него.

Попыталась ударить апперкотом в челюсть. Фаэрт перехватил мою руку. Стиснул запястье. Затем схватил вторую. Я ударила ногой в его пах. Он резко выдохнул, отшвырнул меня в стену.

– Прекрати, – рыкнул зло.

Но я снова вскочила и бросилась на него, опустив голову. Тогда он снова схватил меня за запястья, крутанул и моими же руками прижал спиной к своей груди. Притиснул, фиксируя. Я изо всех сил дёрнулась, но это было бесполезно. Тиски. Металлические тиски. Я ударила пяткой по его сапогу. Смешно. Атласные туфельки, конечно, страшное оружие…

– Аня, перестань. Я ничего с ней не делал.

– Что? – прошептала я.

Это мир потемнел или с глазами что-то произошло?

– Я не делал с Мари ничего.

Я облизнула губы.

– Как ты меня назвал?

– Твоё настоящее имя – Анна. И, если ты перестанешь вырываться и пытаться причинить мне вред, я отвечу на твой вопрос, где Мари Рапунцель.

– Хорошо, – выдохнула я.

– Дай слово.

Я истерично рассмеялась:

– Нет уж! Мы это проходили. Никаких сделок, Фаэрт. Больше – никаких сделок.

Он раздражённо выдохнул, защекотав дыханием моё ухо:

– И как мне тебе верить?

– Никак. Не верь. Твоё право.

– Вы стоите друг друга, – проворчал Чертополох. – Хорошо, я поверю. Но тогда сам дам обещание тебе: ещё одна попытка ударить меня, и я ударю в ответ. Я не бью женщин и, видимо, ты станешь первой.

– Точно первой?

Он подумал.

– Нет, – признался с новым вздохом. – Так ты меня услышала, Аня?

– Услышала.

– Тогда спустимся в комнату и поговорим нормально.

– Нет уж. Знаю, там действует магия, а здесь – нет. Мне сложно будет идти против тебя с магией.

– Идти против меня без магии так же безнадёжно, – возразил Фаэрт и разжал руки.

Я тотчас отпрыгнула и обернулась к нему:

– Так где Мари? Куда ты её отправил, твоё колдуншество?

– Её отправил не я, её отправила ты.

– Что? Ещё смешнее что-нибудь придумай, – я нервно рассмеялась.

Но на его лице не было и следа насмешки. И я вдруг поняла: он говорит правду. Сглотнула. Попятилась:

– Что значит – я? Как это?

– Вы открыли портал между мирами и остановили время. Поэтому Рапунцель затянуло в Первомир.

– Но она же не… Это же я шагнула в отражение! Это я должна была вернуться. Домой!

Я кричала и, кажется, заплакала. Голос мерзко задрожал.

– Это не так работает, – устало выдохнул Фаэрт. – Ты не можешь вернуться в Первомир, Аня. Никогда. Но если портал открыт, то кто-то должен в него войти. Или портал затянет того, кто стоит рядом. Рядом оказалась только Мари.

– Скажите, что вы лжёте. Пожалуйста! – я вытерла слёзы, но они, проклятые, всё бежали и бежали. Я снова вытерла.

Фаэрт молчал. Чёртов колдун!

– Почему? – прошептала я, глотая слёзы. – Почему я не могу вернуться?

Чертополох протянул мне руку ладонью вверх.

– Пошли вниз. Мне нужна магия, чтобы вернуть тебе память.

– То есть, ты не только сердце у меня забрал?

– Не только.

– Будь ты проклят.

Он всё ещё протягивал мне руку, но я демонстративно проигнорировала её и решительно направилась к лестнице. Верить Чертополоху нельзя, я знаю, но… Выбора у меня не было ведь.

Через несколько ступенек колдун щёлкнул пальцами, и мы тотчас оказались перед портретом неизвестной темноволосой красавицы.

– Вина?

– Иди ты.

– Сядь.

Я не стала спорить и опустилась на диван. Стиснула руки.

– Может и сердце вернёшь?

– Нет.

– Тогда давай, начинай.

Он подошёл и положил мне руки на виски. Мир закружился, заискрился радугой. Голова загудела, словно трансформаторная будка.

* * *

Песочница. Какой-то пьяный дядька пристаёт к моей маме, а я луплю мерзавца совочком. Я ужасно большая и сильная. И появляется он…

* * *

Папа. Огромный, кудрявый, красно-рыжий. Его чёрные глаза смеются. Он подхватывает меня на руки.

– Шлем всегда одевай, слышишь?

– Надевай, – поправляет вредная мама.

– Без горшка только белые воротнички гоняют…

* * *

Овсянка…

* * *

Наш рыжий толстый кошарик…

* * *

– Не говори маме! Я исправлю, я честно выучу эту долбанную теорему. Ну, пап! А то я расскажу, как ты звездонулся в прошлую субботу.

– Засранка, – ворчит папа. – Если к выходным не пересдашь, точно заложу.

Мир вертится, вертится…

– Дрон, ты умеешь целоваться?

– Положим.

– Докажи.

И мы целуемся. Конопатому Дрону четырнадцать, мне тринадцать, и мне очень интересно узнать, что такое поцелуй.

– Ну и как? – жадно интересуется мальчишка.

– Слюняво, – кривлюсь я.

* * *

– Ты бы хоть платье надела, Ань, – ворчит мама. – То, голубое, красивое, которое я тебе купила неделю назад. Восемнадцать лет раз в жизни бывает.

– Девятнадцать тоже раз в жизни. И двадцать, и двадцать один, – хохочу я, застёгивая косуху. – Да и всё уже, осталось полтора часа до следующего дня! Мам, я утром вернусь. Мы с ребятами в Выборг метнёмся. Да и за рулём Серёга будет, а у него стаж – ого-го!

Папа стоит в дверях и подмигивает за маминой спиной. А потом жестами показывает на башку, дескать, Анька, горшок не забудь. Как будто я когда-то ездила без шлема! Ну, после лихих шестнадцати.

– И всё равно я бы хотела, чтобы ты осталась сегодня дома…

Я обнимаю мою интеллигентную мамочку, целую в щёчку.

– Пока! – и бегу вниз, туда, где мне уже сигналят братаны.

Вот только Серёга пьян, и за штурвал придётся сесть мне.

* * *

Нам навстречу летят огни, фары слепят глаза. Позади орёт пьяный Серёга, мой бывший, но расстались мы друзьями. Его лапы сжимают мою талию. Ночь, а потому трасса практически пуста.

– Дом мой – покой, – кричит он мне на ухо, – бог сна, вечная тьма…

Я подпеваю. Правда вряд ли наш вой можно назвать песней. Ветер обжигает лицо прохладой. Вдруг Серёга начинает целовать мою шею. Там, где над седьмым шейным позвонком чёрный дракончик кусает шипастую розу.

– Отвали, Серый, – рычу, но он, кажется, не слышит.

Ветер не даёт слышать.

– Детка, ты такая вкусная! – хрипит пьяно.

И его рука ползёт мне под косуху, туда, где грудь натянула футболку.

Сволочь!

– Руки убрал! – ору ему, на секунду обернувшись назад.

– Не киксуй…

Я снова оборачиваюсь к трассе, и – чёрт! – бэха перед моим носом спешно встраивается в ряд. Выворачиваю, колесо ведёт. Что-то лопается. Мир летит к чертям. Байк пробивает ограждение. Чёрная вода. Врыв сверхновой в лёгких. Темнота…

Только лампочки. Обычные светодиоды в потолке.

Полумрак. В коридоре на скамейке из стульев двое: мужчина и женщина. Ждут. Я парю рядом, пытаясь позвать папу. Но он меня не слышит, обнимает мать, прижимая к себе. Папа рано начал лысеть и разом сбрил свои крышесносные красно-рыжие кудри. А мама такая худенькая и маленькая, словно испуганная девочка. Они сидят перед дверью реанимации, а я не знаю, что мне делать и что сказать, и надо ли вообще чего-то говорить.

Из темноты коридора появляется странный очень высокий темноволосый мужчина в чёрном длинном пальто и старомодной шляпе и подходит к ним.

– Майя, – зовёт маму. Они знакомы? Я вроде знаю всех друзей моих родителей. – Время пришло.

Мама вскакивает, бросается на него с явным намерением расцарапать лицо. Папа обнимает её, удерживая.

– Это ты! – кричит мама. – Ты всё подстроил, Волк!

– Нет. Я лишь знал тогда, что это будет.

– Я тебе не верю.

– Ей осталось жить пять минут. Решайся, Майя. Если ты отдаешь мне тыкву, я просто ухожу.

– А если Аню? – хрипло уточняет отец.

– То я возьму её с собой. И она продолжит жить.

Отец прижимает мать к себе, гладит по светлым волосам, но не сводит мрачного взгляда с незнакомца, лица которого я не вижу, только широкоплечую спину.

– Мы увидим её?

– Нет. Но она будет жить. Просто в другом мире.

– Поклянись, что с ней всё будет хорошо, – просит мать дрожащим голосом.

Мамочка ещё пытается чего-то требовать, хорохорится, но я вижу: отчаяние её сломило. Мужчина тяжело вздыхает, и по этому вздоху, полному безгранично-холодного терпения, я вдруг понимаю, кто перед мной.

– Она будет жива.

– Ты не причинишь ей зла? – настойчиво допытывается мать. – Поклянись…

– Майя, Анин отец – мой младший брат. Осталось несколько секунд. Решайся.

– Аня – твоя племянница? Почему…

– Майя!

– Как мне это сделать?

– Скажи: я отдаю тебе Аню, мою дочь.

– Я отдаю тебе Аню, мою дочь.

– Сделка состоялась. Сделка завершена.

– Нет! – кричу я. – Нет! Я не желаю….

Колдун достаёт из кармана золотую брошку в форме тыквы, нажимает, и она вдруг, щёлкнув, распахивается. Я пытаюсь схватиться за что-нибудь, за двери, за сиденья. Незнакомец прямо смотрит сквозь меня чёрными глазами:

– Аня, – говорит жёстко, – перестань сопротивляться.

И меня затягивает в тыкву.

– Может всё-таки вина? Правда бывает жестока.

Я распахнула глаза и сквозь слёзы увидела, что Фаэрт сидит передо мной на корточках и устало смотрит в моё лицо. Я всхлипнула, снова закрыла глаза и лицо руками.

– То есть там, – прошептала, – дома, я мертва?

– Да.

– Поэтому я не смогла вернуться?

– Да.

Я подобрала ноги на кресло, уткнулась в колени.

– Ты меня поэтому лишил памяти, чтобы я не тосковала по дому и не страдала?

Он помолчал, ответил неохотно, сквозь зубы:

– Да.

– И ты с самого начала знал, кто я? Когда мы вот прямо там, в беседке, когда…

– Нет. Я видел тебя только двухлетней белобрысой девочкой и понятия не имел, как ты выглядишь взрослой.

– И ты вот просто взял и… и закинул меня, не глядя, в незнакомый мир и бросил одну, дядя?

Я нарочно с издёвкой выговорила последнее слово.

– Не совсем. Аня, я не мог знать, куда тебя занесёт. Это особенность прохождения через портал. Но я сделал всё, чтобы узнать тебя при встрече. Я оставил тебе брошку-тыкву и наделил её способностью отражать магические атаки. Кто же знал, что ты отдашь свой единственный амулет первой встречной девчонке?

Он выдохнул с раздражением и поднялся.

– Я не знала, что Синди – первая попавшаяся девочка, – заметила я, вытерла слёзы и тоже встала. – Я считала её сестрой. Сводной сестрой. И не представляла, что эта золочёная хрень настолько важна. И ещё… Я думала, что сплю. И что мне снится сказка. А Золушка ведь ехала в тыкве. Но я не могла превратить тыкву в карету, и решила, что хотя бы так…. Ты поэтому пощадил её тогда? Когда догнал нас на дороге после бала?

– Верно. У неё была тыква, и я решил, что Синди это ты.

Я рассмеялась. Зло.

– Не познакомишь меня со своим братом? Хочу узнать, кто мой генетический папашка. Родного-то я знаю и, спасибо, теперь помню.

– Аня, мой брат не тот человек, с которым стоит знакомиться.

– Ещё хуже тебя?

– Ещё хуже меня.

– А он знает о том, что я… ну… здесь?

– Он не знает даже о том, что ты вообще существуешь. И будет лучше, если не узнает.

– Ясно, – я почувствовала, что устала просто до безумия. – Что будет с Рапунцель в Первомире?

Фаэрт прошёл и сел рядом с клавесином. Коснулся белой клавиши пальцем.

– Я не знаю. Равно как и не знаю, куда её занесёт. Принцип тот же: в любое место.

– Она тоже не будет помнить, кто она?

– У неё нет блока на память. Скорее всего, не сразу, но постепенно вспомнит.

Бедная, бедная Мари! Если бы я только знала! У меня закружилась голова.

– И что будет дальше?

– Всё тоже, что сейчас. Ничего не изменилось, Аня. Ты – пленница моего замка. Я – твой хозяин. И дядя.

– Понятно. Я очень устала, дорогой дядюшка. А вообще, вы все – уроды.

Я отвернулась и направилась к стене. Камень растаял передо мной аркой. Я не удивилась и спасибо тоже не стала говорить. А ну их всех к лешему этих колдунов, вершителей чужих жизней. Одно радовала: Аня звучит намного лучше жужжащего имени Дрэз. А ещё… пусть я никогда не увижу ни маму, ни папу, но теперь я их хотя бы помню. И все наши вечера, и завтраки, и походы в парк каруселей, и… Всё.

В небе до сих пор светила луна, и я удивилась ей. Мне казалось, что с момента, когда я ворвалась в чёрную башню с Рапунцель в волосах, прошла целая вечность.

Мир вдруг закачался. Я нелепо взмахнула руками. Фаэрт, неожиданно оказавшийся рядом, поддержал меня, а затем просто подхватил на руки и молча понёс куда-то. В комнату, очевидно. Или квартиру? Будем ли правильно называть это место моей квартирой?

Я обессилено положила голову на его плечо.

Боже, как же я устала!

Он действительно принёс меня в мою комнату, осторожно посадил на постель. Стеклянные двери захлопнулись самостоятельно.

– Помогите ей раздеться, – велел, ни к кому конкретно не обращаясь.

И тут же туфельки соскользнули с моих усталых ног. Для одного дня как-то многовато переживаний. Спать, боже, как я хочу спать!

– Доброй ночи, Аня.

Чертополох решил проявить вежливость? Ну надо же! Внезапно я кое о чём вспомнила.

– Подожди. Отец часто рассказывал мне сказки об Эрталии. И очень просил меня их запомнить. То есть, я думала, что это всё – сказки. А, выходит, правда. И правда то, что мой папа, мой настоящий папа, из Эрталии? А Белоснежка – его двоюродная сестра? Или какая там… Троюродная?

– Верно.

– Но тогда… Сколько сейчас лет королеве Белоснежке? Она мне показалась очень юной.

– Вы ровесницы.

– Как это может быть? Когда мама была в Эрталии, Белоснежка была подростком, а мне… мне было два года!

– Поговорим завтра.

Я схватила его за рукав, буквально вцепившись:

– Нет. Сегодня. Сейчас.

Фаэрт задумался. Поколебавшись с минуту, кивнул:

– Хорошо. Идём в мой кабинет. Я покажу тебе, как работают миры и время.

Ничего себе предложение! Вся усталость разом с меня слетела. Я вскочила.

– Миры? Их много? А я могу путешествовать по ним? Ну, не в Первомир, но… в другие?

– Да, сможешь. Если, конечно, я разрешу.

Мы шагнули в чёрный прямоугольник зеркала, и оказались в уже знакомом мне кабинете. Фаэрт подошёл к столу. Коснулся пальцем странных спиралей, проходящих сквозь друг друга, которые я видела ещё в первый раз. Они тихо зазвенели под его рукой.

– Миров неисчислимое количество, – начал Фаэрт. – Они влияют друг на друга и проходят сквозь друг друга. Это сложно объяснить так, как оно есть. Если хочешь, можешь считать Эрталию, Родопсию и Монфорию порождением человеческого разума обитателей Первомира. И другие миры, в основном, тоже. Это не будет истиной, но будет близко к ней. Однако с тем же правом можно сказать и то, что сказки, легенды, фантазии людей Первомира это плоды влияния других миров.

Профессор универа, ни дать, ни взять. Я нахмурилась:

– То есть, Эрталия – всё же выдумка? Ставшая явью? Потому что её придумали братья Гримм?

– Не совсем, – Фаэрт поморщился.

– Не совсем, но я близка к истине? То есть, если я в детстве сочинила сказку про Кандрату, королеву синих шнурков, то где-то образовался мир Вонючих Носков и город Рваных Колготок?

Он покосился на меня:

– Странные фантазии для девочки… Нет. Не значит. Не всякая фантазия влияет на иные миры. Для этого она должна ожить. И, согласно сорок восьмому закону термодинамики, ожив, она отразится в среднем на пяти-шести уже существующих миров. Вселенная похожа на зал со множеством различных зеркал, которые отражают друг друга.

– А Первомир?

– Тоже зеркало. И тоже отражает отражения других зеркал, иногда перехватывая то, что изначально послало само, но через миллионы отражений оно может выглядеть совсем иначе.

– Поняла. А время? Мама рассказывала, что пока она была в Эрталии, у нас время не двигалось, а если так, то… То наоборот же! Белоснежка должна была прожить счастливую жизнь до глубокой старости и умереть, а мне бы и пяти лет не исполнилось!

– Время не столь прямо пропорционально, как принято считать, – Фаэрт устало присел на край стола. Он выглядел каким-то почти измученным и бледным. – Им можно управлять, его можно ускорять и замедлять. Так же, как и пространство. Каждый поворот времени вспять добавляет зеркал миров во вселенную.

– Тогда верните меня в тот день, когда я поехала в Выборг! И я просто никуда не поеду. А вам достанется ароматная тыква. Тоже неплохо.

Чертополох провёл рукой по лицу и мрачно взглянул на меня:

– Нет. Время Первомира изменить невозможно. Только в отражениях. Смотри, – он коснулся рукой шпингалета, перекрывающего модель, – это Первомир. Через него протягивается спираль остальных миров. Первомир в каждой секунде бывает лишь однажды.

– Не понимаю…

– В нём нет времени. В Первомире есть только миг: здесь и сейчас. Нет ни будущего, ни прошлого, только настоящее. Время в остальных мирах можно вращать, можно ускорять и замедлять, но тогда точки пересечения с Первомиром меняются.

Я сжала виски. Зачем так сложно-то⁈

– Хорошо, а тогда можно вернуть меня в день пробуждения в Эрталии? Я не стала бы запускать сказку и…

– Можно, – Фаэрт усмехнулся. Его кривая усмешка мне не понравилась.

– Я могу это сделать?

– Нет. Только хранитель времени.

Он выразительно помолчал, и я задала естественный вопрос:

– И какой ценой?

– Вот этой, – он коснулся изуродованной щеки. – Нарушать законы времени запрещено.

– Кем?

– А кем запрещено нарушать законы гравитации? Или законы сохранения массы? Нарушение любых законов всегда приводит к определённым последствиям.

Мы помолчали. Я попыталась вместить в себя всё услышанное. Вмещалось с трудом.

– Мама рассказывала, что фея Карабос уже помогала Золушке… Но Синди…

– Спираль, Аня. Это почти круг, но спираль. В трёхкоролевствии может быть тысячи Золушек. И тысячи Белоснежек. Сюжеты повторяются, разнясь лишь нюансами. Люди разные, их жизнь – разная. Сюжет – неизменен.

– А Кара это Карабос?

– Да.

– Другая, не та, которая помогала маме?

– Та же. Герои сказок меняются, но феи… Они вечны. Их невозможно убить, и невозможно лишить магии.

– А как же сожжение на костре?

Чертополох хмыкнул:

– Все сделали вид, что помогло.

– И ты… бессмертен? Как Кощей?

– Да.

Я вздрогнула. Поёжилась. Стало зябко.

– Аня, ты можешь уехать из Вечного замка с Гильомом. Ты можешь остаться со мной. Я даю тебе возможность выбора.

– Ха. С чего такая милость?

– Мне нужен ученик, – Фаэрт встал и подошёл к окну. – Возможно, я смогу тебя обучить чему-то толковому.

– С чего вдруг такие перемены?

Но колдун вдруг нахмурился и резко вытянул руку по направлению к городу.

– Что за… – пробормотал зло.

Обернулся ко мне. В его лице уже не было ни тени прежней усталости. Гнев. Удивление. Досада.

– Оставайся здесь, – бросил Чертополох. – Я скоро вернусь.

И шагнул в зеркало. А я опустилась в кресло и уставилась на макет спиральной вселенной.