Текст книги "Волшебство на грани (СИ)"

Автор книги: Анастасия Калямина

сообщить о нарушении

Текущая страница: 16 (всего у книги 23 страниц)

Мария Радужникова тихо вскрикнула, телевизор показал фотографию Карсилины в короне с рубинами. Потом ещё несколько изображений с ней и королевской листонской семьёй.

– Похоже, мы её нашли. – Мрачно заметил Плитс, поглаживая Трапецию.

Затем, показали моего отца: «…Наша дорогая Карсилина Фротгерт была убита. Для Листона это большая утрата, а для её родных, друзей и близких, подавно…», и нас всех, кто стоял на крыльце.

Теперь у моей тётушки не осталось сомнений. Посмотрев на меня, она пришла в ужас, а когда показали ещё и то, как я теряю сознание, тётя Ира вскочила с кресла и ринулась в коридор.

Мария Радужникова безучастно посмотрела ей вслед, доставая носовой платок. Диктор объявляла о том, что в воскресенье покажут документальный фильм «Проклятие династии», про Фротгертов.

Тётя Ира спешно куда-то собиралась, Плитс удивлённо высунулся в коридор.

– Вы же хотели у нас переночевать. – Заметил он.

– Мне нужно в Чалиндокс. – Ответила она решительно. – Я должна забрать Семёна домой! Его там совсем загубили!

– К чему такая спешка? Может, вы ошиблись, и это был не ваш племянник…

– Но Маша уверена…

– Она тоже может ошибаться. Не спорю, эта девочка на неё похожа, но ведь наша Кари не была принцессой.

– Тем не менее, вы так её и не нашли! А я не собираюсь запускать ситуацию! Мне нужен живой и здоровый племянник, а не это болезненное существо, в которое его превращают!

– Ирин, вы обе что-то путаете.

Моя тётушка достала мобильник и попыталась до меня дозвониться, но трубку никто не брал. Её беспокойство усилилось.

– Не переживайте вы так! – попытался остудить её Шпаклёвич.

Тётя Ира не стала ему отвечать, и вышла из квартиры. Плитс был сбит с толку. Может, не надо было доставать из закромов шкафа прошлогоднюю бутылку шампанского «Грёзы»?..

***

Чалиндокс.

Я пришёл в себя, лежа в темноте на кровати. Голова раскалывалась. В окно заглядывал кусок луны, её тусклый мёртвый свет скользил по комнате.

А за дверью слышались чьи-то голоса. Вероятно, отец с кем-то разговаривал.

Я разобрал несколько слов: «журналисты», «надоедать», «истории» и «тяжело». Говорили, видимо, о том, как я потерял сознание у всех на глазах.

Почему бы им всем просто не оставить меня в покое?! Я забился под одеяло с головой, чтобы не слышать обрывки их фраз.

Разговор прекратился, и в комнату вошёл Прохор Мылченко. Свет он не включал.

Я притворился, что сплю. Отца и так за весь день наслушался. Мне не нужно было, чтобы все лезли со своими утешениями! Особенно он!

Он повздыхал-повздыхал, прошептал что-то и вышел, не решившись меня будить.

Главное, дождаться, пока все во дворце уснут, а потом осторожно спуститься вниз на фамильное кладбище. Карси ведь там совсем одна, и ей очень холодно!

Да и как могу уснуть после всего, что произошло! Мысль о том, что Карси больше нет, причиняла столько боли, что хотелось закричать, как я ненавижу Жизнь за то, что мне приходится всё это терпеть, за то, что Жизнь отдала Карсилину Смерти, как какую-то безделушку!

Я закрыл глаза, слушая, как по коридору ходят люди. Что же им не спится! Они ведут себя, как муравьи. Но муравьи – рабы своих инстинктов, они как роботы. Да и люди, по сути своей тоже винтики какой-то системы. Крутятся, вертятся на шарнирах, суетятся, что-то усердно делают, бесконечно кому-то, подчиняясь…. А зачем?! Им что, нравится быть винтиками?

Я высунулся из-под одеяла, зная, что больше никто не войдёт.

Карси. Ты ведь рядом! Подай мне сигнал, будет не так страшно за тебя!..

Наконец, дворец погрузился в сон, и я осторожно вышел из комнаты.

***

На кладбище династии Фротгерт было всё так же прохладно. Свечи вокруг Карсилины всё так же горели, даже не убывали.

Я опустился на колени, пытаясь держать себя в руках и не плакать.

Карси не умерла! Не умерла! Ясно вам всем!

Бывает же, что люди впадают в такое состояние, как летаргический сон, а их принимают за мёртвых. Говорят, так умер один писатель в девятнадцатом веке, его по – ошибке похоронили. Такие люди могут проспать очень много лет, а, проснувшись, не понимают, что творится вокруг, ведь, фактически, оказываются в другой эпохе.

– Пожалуйста, проснись! – умолял я Карсилину, но она не отвечала. – Не поступай так со мной. Я же люблю тебя!

Я просидел возле неё до самого утра, не сомкнув глаз, веря что она проснется.

Утром за мной зашёл отец.

– Семён, пойдём…

Прохор Мылченко был уверен, что я хоть какое-то время спал этой ночью.

– Нужно отсюда уйти. Скоро начнётся церемония.

– Карси не умерла!– Твердил я, как заведенный. – Не умерла!..

Не помню, как, но отцу удалось увести меня с кладбища. Я находился в каком-то забытье. Всё вокруг переставало существовать, становилось таким далёким и призрачным.

Он привёл меня в комнату, материализовал чашку с кофе, поставив на мой письменный стол.

– Выпей и успокойся. – Голос его был спокоен, но я знал, что он очень переживает, просто, старается не показывать этого.

Я, молча, посмотрел на кружку, не испытывая особого желания пить мутную горячую жидкость.

– Тебе станет легче. – Уговаривал отец.

Если бы можно было убрать эту боль, уничтожить пустоту в душе, заглушить, лишиться всех этих эмоций раз и навсегда! Кружка с банальным кофе мне не поможет. Она не вернёт Карси, не сделает меня бесчувственным бревном, и не исцелит от терзаний! Тут нужно средство посильней, например, пуля в висок…

– Тебе нужно успокоиться. – Отец пододвинул ко мне чашку и стал маячить за спиной, ожидая, пока я послушаюсь.

Мне вспомнилась Башня со Стрелкой Вечности. А потом возник образ Карсилины. Вот она смеётся, выглядывая из этой Башни, а потом говорит мне что-то. Слов я разобрать не могу…

– Выпей, пожалуйста! – к реальности меня вернул голос отца.

Я, нехотя, взял кружку. Кофе уже остыл. Очередное доказательство непостоянства нашей жизни. Ничто в ней не может быть вечно, даже теплота чашки с кофе.

Я сделал глоток и поморщился. Чуть тёплый кофе, разбавленный сливками, без сахара. Я обычно сахар добавлял. Но в данной ситуации он мог быть роскошью, или показывал, что Прохор Мылченко не любит сладкое.

– Вот и молодец. – Шепнул мне тот. – Я туда успокоительного добавил и чар всяких…

Смесь фармацевтической панацеи и магии? Я бы сказал «весьма забавно», но не сейчас. Сделал ещё один противный глоток. Жизнь становилась бесцветной, скучной и… никакой. Как содержимое этой чашки.

А затем мне дико захотелось спать. Может быть, сказывалась бессонная ночь, или то, что добавил в кофе отец. Я и сам не понял, как уснул прямо за столом, уткнувшись лбом в учебник по Самодисциплине.

Прохор Мылченко перетащил меня на кровать, затем, убедившись, что всё-таки сплю, вышел из моей комнаты.

***

Странно, но мне даже сон приснился, как будто меня затягивает большое серое и липкое облако, по структуре напоминающее сахарную вату. Оно поглощает меня, а я кричу и сопротивляюсь. Оно постепенно лишает способности двигаться. Я не могу даже пальцем пошевелить, весь увязший в субстанции. Потом это гадкое облако начинает сдавливаться, и мне становится трудно дышать. Оно хочет убить меня, превратить в себе подобное нечто! Я не могу сопротивляться.… И тут я вижу вспышку света, яркую-яркую. Серое облако верещит, растворяется, а я падаю на спину, на белый дощатый пол. Карси закрывает свой амулет и спрашивает «Семён, с тобой всё в порядке?». А я лежу неподвижно, и смотрю на неё, не в силах ничего сказать. На ней чёрное бархатное платье до колен, и корона с рубинами. «Всё хорошо, его больше нет» – С этими словами она дотрагивается до меня, и я снова обретаю способность двигаться. Я поднимаюсь на ноги, и говорю ей «Пожалуйста, не уходи!». Она смеётся, делает шаг назад и проваливается куда-то в бездну…

Проснулся я, когда в комнату вбежала перепуганная моими криками горничная. Собственно, она меня и разбудила.

Я тяжело дышал, пытаясь оправиться от кошмара. Она тут же принесла мне стакан воды. Я выпил его залпом и поднялся с кровати, меня пошатывало, и я едва не упал, благо, горничная усадила меня в кресло.

За окном шёл дождь и было темно. Тяжелые капли барабанили по стеклу.

Интересно, сколько я проспал, благодаря чарам, которые наложил на меня отец?

– А где все? – не знаю, почему я решил задать ей именно этот вопрос. Логичней было спросить, который час, или который день, долго ли я был в отключке…

– Внизу на фамильном кладбище. Прощаются с принцессой… – Ответила она, и, судя по тону, ей было грустно.

– Почему?!.. – Я попытался встать, но колени подкосились, и я упал обратно.

– Прохор Платонович запретил вас беспокоить. Вы слишком много нервничаете…

– Её нельзя хоронить! Карси не мертва!

Нужно им помешать! Они ведь не понимают! Они все ошибаются!!..

***

Они стояли возле мраморной плиты, на котором в открытом белом гробу лежала девушка. Казалось, она всего лишь заснула, и придет день, когда она, наконец, проснется. На голове у нее красовалась небольшая золотая корона с рубинами.

Возле мраморной плиты встали два здоровенных мужчины в черных фраках, на лица у них были натянуты прямоугольные маски серого цвета. Маски эти – Листонская традиция, никто не должен видеть лицо похоронщика.

– Приступаем! – сказал один из них, взмахнул рукой, и гроб поднялся в воздух.

Еще, кроме двух похоронщиков, здесь присутствовали Альфред с Мартиной, девушка едва сдерживала слёзы, Димка, Зольтер с Серебринкой и Прохор Мылченко.

Мраморная плита отъехала в сторону, открывая яму, метра два глубиной. Гроб стал медленно опускаться. Мартина, дрожа, прижалась к Димке, облачённому во всё тот же чёрный свитер, Серебринка тяжело вздохнула и взяла за руку Зольтера, Альфред тихо стоял возле Прохора Мылченко. Никто из них не проронил ни слова…

Я бежал по коридору второго этажа, затем по лестнице в подземелье, затем по коридору, ведущему до кладбища, выбиваясь из сил и не смея останавливаться. И я успел.

С яростью распахнул входные двери и прокричал:

– Зачем вы всё это делаете?!!

Все вздрогнули и обернулись. «Я думал, он как минимум два дня проспит» – шепнул Прохор на ухо Серебринке, словно оправдывался.

Я подошёл к ним ближе, с презреньем взглянул на похоронщиков, внутри меня всё кипело от злости.

– Значит, вы все сговорились, да?!

Серебринка непонятливо на меня посмотрела, Зольтер попытался что-то сказать, но я ему этой возможности не дал:

– Я вас ненавижу!..

– Пожалуйста, тише! – шикнул мне отец. Собственно, он меня тогда злил больше всех.

– Это подло!

– А что они сделали? – тут же вставил непонятливый Димка.

Лучше б он промолчал!

– Почему вы вдруг решили, что я должен спать, в то время, как вы хороните Карсилину! – продолжал бушевать я. – Как вы могли!

– А я ведь говорил твоему отцу, что это плохая идея. – Оправдывался Зольтер.

– Я думал, ты отдохнешь, наберешься сил… – В свою очередь изрёк отец.

Похоронщики вынуждены были приостановить церемонию, и непонятливо смотрели на Прохора, ожидая дальнейших приказаний.

– Продолжайте.

Впрочем, я был с этим не согласен:

– Стойте! Вы не можете!.. Она не умерла!..

– Успокойся. – Попросил Прохор.

– Пожалуйста! Карси жива, поверьте мне! Не надо ее хоронить!

И тут подал голос Альфред, он был очень мрачен, и тяжело переживал потерю сестры, хоть и старался держать себя в руках.

– Она мертва, Семён. Ничего не изменишь.

Я посмотрел на них с ненавистью, пытаясь придумать хоть какое-то утешение. Но не придумал.

Иллюзии разбились, я проиграл. Карси действительно умерла. Я должен был принять этот факт, рано или поздно.

Нужно было прекращать бредить!

Я встал рядом с отцом и замер, боясь потерять над собой контроль.

Гроб медленно опустился в темноту, и яму накрыла тяжелая мраморная плита. Один из похоронщиков провел своей жесткой серой ладонью по надгробию, и там появилась надпись: «Карсилина Фротгерт. «15.06.88. – 25.11.05.».

Мне показалось, что в тот момент я хоронил частичку себя самого. Эта боль была невыносима.

Это конец. Игра закончена…

Колени подкосились, я упал на мраморную плиту и зарыдал...

====== Глава 16. Психоз прогрессирует или вне восприятия ======

Думаю, не стоит говорить о том, как я не хотел покидать кладбище, и сопротивлялся уговорам отца, Серебринки и Зольтера. Я лишился рассудка и вёл себя не вполне адекватно. Мне хотелось просто лечь рядом с могилой Карсилины и умереть. Но, им всё-таки удалось увести меня оттуда. Я практически не сопротивлялся, так как был очень измотан.

Отец с Зольтером отвели меня в комнату и накачали успокоительными чарами. Ощущение было такое, что из головы испаряются абсолютно все мысли, словно их вытягивает неведомый пылесос.

Пока я пребывал в таком сомнамбулическом состоянии, отец уложил меня в кровать.

– Да ты весь горишь! – испугался он, касаясь моего лба ладонью.

Я отрешенно смотрел в потолок, при попытке подумать о Карсилине, мысли натыкались на преграду и блокировались, не давая мне переживать и нервничать. Да, успокоительные чары моего отца действовали безотказно. Только вот ощущение от них в голове какое-то не приятное.

Измерив мне температуру, которая зашкалила за сорок, Прохор Мылченко вызвал скорую, не понимая, что происходит.

– Экспресс Транс Скорая!

Тут же появился усатый врач в белом халате. В руке он держал чемоданчик. Он с интересом посмотрел сначала на Зольтера, потом на отца и спросил:

– Вызывали?

Ответить он им не дал, деловито подойдя ко мне и открыв чемоданчик. Так он меня осматривал несколько минут, а я все так же глядел в потолок, не проявляя к окружающей действительности ни капли любопытства.

Отец обеспокоено маячил за спиной врача, а Зольтер сидел в кресле. Наконец, осмотр был завершён, и врач изрёк.

– Юноша нуждается в срочной госпитализации.

– А без этого нельзя обойтись? – поинтересовался мой отец.

– Нельзя. – Не согласился тот. – Я попытался сбить температуру чарами, но она не хочет опускаться. Если не принять срочные меры, он умрёт.

– Но почему? – не понимал Золотский.

– Это мы в больнице выясним, при более тщательном обследовании.

***

Меня забрали в госпиталь.

Вокруг суетилось много докторов, они мне что-то кололи, применяли всякие чары, поили лекарствами, исследовали, словно я был загнанным в угол инопланетянином. Подключали ко мне какие-то приборы. Я не осознавал происходящего и не понимал, что они делают, находясь мысленно где-то между сном и реальностью, и подвергаясь воздействию новых успокоительных чар. Впрочем, им удалось ненадолго опустить температуру.

И они вкололи мне снотворное.

Изображение потолка комнаты с прямоугольными лампами погрузилось во тьму. Сном это назвать было трудно. Под действием успокоительного, уж не знаю, сколько доз они мне дали, абсолютно ничего не снилось, а голова была какая-то ватная. Мне ничего не хотелось, даже выбираться из этого пассивного состояния.

Не знаю, сколько дней они так мучили объект, пытаясь опустить температуру. Ясное сознание ко мне не возвращалось…

***

А между тем, тётя Ира прибыла в Чалиндокс, полная решимости забрать меня домой. «Зеркалатор31» на неё не действовал, ведь она не раз становилась свидетельницей моих магических выходок.

Выйдя из аэропорта и таща свой багаж, она попыталась поймать такси, но тут же удивилась количеству людей, летающих по улице на всяких полётных вещах. К ней подошёл паренёк, торгующий газетами, весь в веснушках и похожий чем-то на пеликана. Наверное, был этой птицей в прошлой жизни.

– Газетку купить не желаете? – предложил он радостно.

Тётя Ира одарила его взглядом типа «Я тороплюсь, не мешайте!», но газету взяла. Затем, поймала такси. Таксист, очень удивился, когда она ему заявила: «Везите меня в королевский дворец!», но спорить не решился. Желание клиента, как говорится, закон.

Пока они ехали, тётя Ира всё-таки взглянула на первую полосу газеты «Голос». Там было изображение меня и Карсилины. Мы стояли, обнявшись, на каком-то малозначительном фоне. И заголовок большими пляшущими красными буквами «Тайны принцессы Карсилины». И небольшая подпись под ним: «Возлюбленный покойной принцессы пытался покончить с собой, и теперь проходит принудительное лечение. Стр. 3»

Тётя Ира была шокирована всем увиденным. «Бедный мой племянник, что они с тобой делают» – покачала она головой.

– Вы о чём? – не понял водитель такси.

– А не всё ли равно?! – раздражённо отмахнулась тётя Ира.

Тётя Ира доехала до ограды дворца, заплатила таксисту и вышла из машины. Ворота оказались закрыты.

Она поставила рядом с собой чемодан, и стала стучать кулаком по ограде.

– Пустите! Откройте! У меня там племянник! – кричала она, пытаясь привлечь к себе внимание.

Она не стеснялась своего наглого поведения. Гораздо важнее было вызволить меня из «этого концлагеря». А ей, казалось (по всему тому, что она узнала), что они меня изводят.

– Я буду жаловаться! Я сообщу президенту Зебрландии, чем вы тут занимаетесь! Пустите, немедленно!..

Но внимания к своей персоне со стороны дворца тётя не получила, зато, сзади неё столпились люди, которым было интересно, чем это всё кончится. Вызовут ли охрану, приедет ли отряд боевых служащих «ДС», или же всё обойдётся.

Один мужчина попытался отвести её от ворот, но та, оскалившись, ударила его свёрнутой в трубочку газетой по шее. После этого мужчина решил с ней больше не связываться и отступил.

– Вам своих студентов мало, так вы ещё и над иностранными издеваетесь! – не унималась моя тётя.

Охранник, наконец, соизволил выглянуть из сторожки на «источник лишнего шума».

– Женщина, вы чего бунтуете? – не понял он.

– Там во дворце мой племянник! – принялась объяснять она. – Его держат силой!

– Гражданка, не надо клеветать… – Смутился охранник.

– А вы, значит, международного скандала добиваетесь?! – воинственно посмотрела на него тётя Ира.

– Кто? Я?? Да нет, что вы…

– Пустите меня!

Охранник нервно вытер ладонью вспотевший лоб.

– Пустите…

Но тут её перебил другой голос:

– Здравствуйте, тётя Ира, а вы что здесь делаете? – удивился Димка.

Он возвращался из больницы, куда ездил вместе с Мартиной и Альфредом, меня навестить.

– Димочка! – тут же спросила тётя Ира. – Что они сделали с Семёном?

Она даже хотела его обнять от переизбытка чувств, но передумала. Да и выглядел он вполне здоровым.

– Ничего. С ним всё в порядке... – Тут же бросил Димка и осёкся. – Ну, не совсем всё… далеко не всё...

– Говори! Прошу тебя, Димочка, мы этих извергов накажем!

– Что вы имеете в виду? – не понял тот. – Врачей не надо наказывать, они его спасти пытаются.

– Что с ним?! Он, правда, хотел с собой покончить?

– Нет, конечно!

– Отведи меня к нему, пожалуйста!

– Хорошо. – Согласился Димка. – Только, к Семёну никого не пускают.

– Пустят! – фыркнула тётя Ира. – Меня везде пустят!

– Я видел. – Ухмыльнулся Морквинов и повёл её к остановке.

А тётя Ира заметила, что на спине его чёрного свитера улыбается красный смайлик…

***

Отец вошел в палату, задернул штору, заслоняя солнечный свет, и сел рядом с моей кроватью.

Я спал, усмиренный чарами.

Отец положил мне руку на лоб. Я даже не пошевелился, да и не почувствовал этого. Прохор вздохнул и призадумался.

– Плохой из меня отец. Будь я хорошим, всего бы этого не произошло. Если бы я мог помочь…

Он посмотрел на занавешенную штору, медленно подошел к окну, одёрнул, пуская обратно солнечные лучи, и зажмурился.

– А еще, у тебя скоро будет сестренка… – Сказал Прохор Мылченко, глядя в окно. – Фольма уже на втором месяце. Мы даже имя малышке уже придумали. «Сельма», что с древнемасийского значит «счастливая»…

Люди за окном куда-то ходили, что-то делали. У них свои цели. А ради чего они живут? Ради выполнения поставленных мозгом задач, так называемых желаний. А если, все цели человека, который в этот момент радостно бежит на работу, ожидая повышения, будут достигнуты, и больше не к чему стремиться, не произойдёт ли в его маленьком мирке какой-нибудь сбой?

Прохор отвернулся от окна, стараясь об этом не думать:

– Эта вся ситуация, она какая-то… не правильная. Карсилина, такая хорошая девочка… Ты не должен губить себя из-за неё…

На этой ноте в палату вошёл доктор.

– Здравствуйте, Прохор Платонович.

– Вы смогли определить, что с ним происходит? – спросил отец.

– Понимаете, мы пытаемся опустить температуру до нормальной величины, но ваш сын снова её поднимает…

– Осознанно?

– Чародеи довольно странные люди. Если бы он был волшебником, или колдуном, либо ещё кем-то, было бы проще... Чародеи могут уничтожать себя с помощью магии. У вашего сына пропало желание жить, а если оно пропало, то насильно мы не сможем удержать…

– А вы постарайтесь! – рассердился мой отец.

– Мы делаем все возможное, но он подсознательно себя убивает.

– И что делать?

– Нужно вывести его из депрессии.

Прохор тяжело вздохнул, опустился на стул возле моей кровати и тихо проговорил:

– Снимите чары…. Верните его в сознание.

– Рискованно. – Отказывался доктор.

– Вы посмотрите, Семён под воздействием ваших чар даже на живого не похож!

– Если я их сниму, он продолжит себя уничтожать…

– Как же к нему должно возвращаться желание жить, если он не осознает ничего!

– Хм. – Смутился доктор.

– Просто дайте мне поговорить с сыном.

Доктор кивнул, и провёл над моим лицом ладонями, снимая чары. Затем, он отступил к дверям.

Отец с надеждой посмотрел на меня.

Я проснулся. Голова болела, горячая и тяжёлая, словно чугун. Я пошевелился, пытаясь понять, что происходит.

– Всё хорошо. – Сказал мне отец. – Не волнуйся.

Яркий солнечный свет бьет в глаза, на улице радуются птицы очередному тёплому дню. А моё сердце разрывается от потери. Ниточка, которая связывала меня с Карсилиной, безвозмездно оборвалась, скотч тут не поможет…

– Всё плохо. – Не согласился я.

Меня не интересовало, где нахожусь, и как здесь оказался. Эти факты, просто не запечатлелись в памяти.

– Жизнь должна продолжаться. Пойми ты это уже! – не выдержал мой отец и ударил кулаком по тумбочке.

Я даже не вздрогнул, а он продолжал, весь на взводе:

– Зачем ты себя убиваешь?! Так нельзя! Прекрати сходить с ума!..

– Я не могу без неё…

– Можешь! Всё ты прекрасно можешь!

Казалось, он сейчас взорвётся. Никогда раньше я не видел его таким сердитым.

– Не смей умирать! Кому ты что докажешь! – негодовал он.

– Я просто хочу быть вместе с Карси. – Слова давались мне с трудом, в глазах затуманилось от слёз. – Ты не понимаешь…

– Всё я понимаю! Ты не представляешь насколько! – Он снова ударил по тумбочке. – Думаешь, мне было легко, когда я потерял вас с Фолией!..

Странно, но эту историю он мне так и не рассказывал. Теперь же, было фиолетово, бросал он нас с мамой тогда, или нет.

– …Но я это пережил! – Он вытер пот со лба. – И не хочу терять единственного сына!

– Карси…

– Да опомнись, ты! Её нет! – он даже хотел меня встряхнуть, но, бросив взгляд в сторону доктора, не решился.

Тут доктор, который с опаской поглядывал то на меня, то на него, решил вмешаться:

– Прохор Платонович, извините, но дальше держать его в сознании нельзя. Вашему сыну становится хуже.

– Куда уж хуже! – Буркнул Прохор Платонович.

Доктор подошёл, усыпил меня, заблокировав мысли. И я отключился, как телевизор, выдернутый из розетки. Я ничего не чувствовал, мне ничего не снилось.

– И всё равно мне не нравится, что вы подвергаете его действию этих чар! – Сердито проговорил мой отец, поднимаясь.

– У нас нет другого выбора. – Кратко ответил доктор. – Юноша сейчас слишком подавлен, и волноваться ему категорически нельзя. Только так мы можем приостановить его подсознательное саморазрушение.

– Доктор, но, всё-таки, что может ему помочь? Веселящее волшебство? Оно ведь улучшит настроение…

– Сомневаюсь. Волшебнику, может, и помогло бы. Но в случае с чародеем, это даст обратный эффект…

***

Прохор Мылченко вышел из отделения. В вестибюле к нему сразу же подбежали Мартина и Альфред.

– Ну, как он? – обеспокоено спросила Мартина.

– Стабильно. – Кратко ответил Прохор Мылченко.

Ему не хотелось рассказывать близнецам, что со мной происходит.

– Это хорошо или плохо? – насторожился Альфред.

– А где Дмитрий? – спросил мой отец, пытаясь их отвлечь от этой темы.

– Ему надоело вас ждать, и он ушел.… И, всё-таки, что с Семёном? Что врачи говорят?

Похоже, придётся им все рассказать. Он уже собирался это сделать, но тут его внимание привлёк Морквинов, с которым шла какая-то темноволосая женщина в серой блузке и розовой до колен юбке. Женщина эта тащила большой розовый чемодан.

Приглядевшись, он с удивлением узнал в ней двоюродную сестру покойной жены. Вид у этой женщины был очень рассерженный.

Димка подвёл её к ним. Прохор неуверенно протянул ей руку для рукопожатия, сказав:

– Здравствуйте, Ирина…

Тётя Ира от рукопожатия отказалась, с подозрением глядя на него.

– Кого-то вы мне очень напоминаете. Только вот, кого…

– Это отец Семёна. – Тут же подсказал ей Димка.

– Значит, ты, Прохор Мылченко, бросил жену и сына, а теперь появляешься непонятно откуда?! Совесть проснулась? – Накинулась она на моего отца.

– Это долгая история. – Смутился тот, увёртываясь от удара газетой, свернутой в трубочку.

Пока они разбирались друг с другом, точнее, разбиралась тётя Ира, Альфред шёпотом поинтересовался у Димки:

– Слушай, а что это за женщина? И почему она себя так ведёт?

– А Семён вам не рассказывал о своей тетё, которая живёт в Зебрландии…

– Вроде, что-то рассказывал. – Вспомнила Мартина.

– Так вот, это она, собственной персоной.

– Я уже её боюсь. – Ухмыльнулся Альфред.

Тётя Ира тем временем выдохлась изливать моему отцу своё возмущение, и устало опустилась на скамью, обмахиваясь газетой.

– Вы… вы… – она, тяжело дышала. – Чёрствый сухарь.…

Прохор Мылченко, решив, с ней не спорить, опасливо присел рядом, материализовал стакан с водой и протянул ей.

Отпив три глотка, она чуть остыла, и просипела:

– Что с Семёном?

Морквинов подкатил чемодан, оставленный тётей посреди вестибюля, к скамье, Альфред с Мартиной сели по другую сторону от тёти Иры.

– Он болен. – Ответил мой отец, взял у неё стакан и отпил глоток. – Это я виноват, не доглядел! Теперь не знаю, как помочь. Врачи отключают ему сознание и блокируют мысли. Он словно не живой…

– Довольно! – перебила тётя Ира, снова закипая. – Почему вы позволяете им это делать?!

– Это единственное, что может…

– Так, всё! – она резко поднялась, и направилась к стойке регистратуры. – Никому не позволю так обращаться со своим племянником! Я его забираю!

– Ирина, это безумие. Вам не позволят! – попытался остановить её мой отец.

Та потребовала вызвать главного врача. Он явился в вестибюль через десять минут, и на него тут же обрушился гнев моей тёти.

– …Это что ещё за безобразие! – кричала она. – Как так можно!..

Оказавшиеся в вестибюле люди с интересом наблюдали за этой сценой.

Доктор пытался оправдываться, но тётя безжалостно отбивала все его аргументы, даже «Он может умереть, если не блокировать сознание», не подействовало на неё.

– Или вы прекращаете свои пигмейские методы, или я забираю отсюда племянника! – возмущалась тётя Ира. – И сама займусь его лечением!

Судя по тону, говорила она вполне серьезно.

Наконец врач сдался:

– Ладно, мы пересмотрим методы его лечения…

– Вы уж её простите, она в этой стране первый раз. – Извинялся Прохор Мылченко, чувствуя себя неловко…

***

Через три дня после этого разговора.

…Я проснулся.…

Пустота в голове. Неприятная и, почему-то, давящая.

А ещё я не помнил последних событий, как будто кто-то взял большую чугунную сковороду и шарахнул меня ей по затылку, обеспечивая кратковременной амнезией. Единственное, что я смог выудить из глубин воспоминаний, как отец выходит из себя, и бьёт кулаком по тумбочке. Но вот, что он мне говорил, не знаю.

Я присел на кровати, осознавая, что одет в мешковатую белую с бледно-зелёными вертикальными полосками пижаму, и принялся осматривать место своего пребывания.

Стены обклеены желтоватыми обоями. Такого цвета обычно бывает больной пересохший лимон. Прямоугольные лампы, в плафонах которых покоились прожаренные лампочками трупики мух, «украшали» потолок. Решёток на окнах нет, уже хорошо. Значит, меня не удерживают.

Вот и та самая тумбочка возле кровати, дверца её немного покосилась.

На тумбочке было пусто. Как и в ней. Интересно, где мои вещи, ну хоть какие-нибудь? В самой тумбочке тоже ничего нет.

Рядом с окном стояли два деревянных стула. На спинке одного из них висела моя одежда. Почему-то черная, слишком официальная. По сравнению с пижамой – точно.

Я почесал затылок, пытаясь вспомнить, что тогда было. Что отмечали Фротгерты? Какое официальное мероприятие они проводили? Но не смог. Память была наглухо заблокирована магией докторов.

Я поднялся, собираясь сделать пару шагов до двери. Тут же закружилась голова, и я вынужден был опуститься обратно на кровать.

Интересно, а кто-нибудь, кроме моего отца, знает, что я здесь?

Надо будет у Кари спросить, когда она придёт меня навестить, что случилось. Она, наверное, сейчас на какой-нибудь скучной лекции в институте… Интересно, сегодня понедельник, среда, или вообще воскресение?

Тут дверь в мою палату открылась, и вошёл Димка Морквинов. Он поправил съехавшую на бок клетчатую кепку и сказал, присаживаясь рядом:

– Привет. Я тут зайти решил, с утра пораньше, а то сегодня ещё посетители намечаются. Как самочувствие?

Я взвесил все свои ощущения, но ничего примечательного не обнаружил:

– Не знаю. А что со мной?

– Не в курсе…

– У тебя выходной? – перебил я.

– Воскресенье ещё никто не отменял. – Заявил Димка и улыбнулся.

– Понятно… – Я подумал, что это странно, если Морквинов встает раньше, чем Карсилина, когда и спешить, собственно, никуда не надо.

Может, зачёт завтра важный, и она к нему готовится? Ну, она же придёт в больницу меня навестить!

Димка поднялся, вспоминая:

– Я тебе принёс кое-что! Правда, твой папа запретил фотографии носить, но я думаю, это лучше, чем фотка!..

Минуту он что-то искал у себя в карманах, затем, с довольным видом, протянул мне амулет Карсилины на цепочке.

– Только ты его спрячь, а то Прохору Платоновичу это не понравится. – Бормотал он.

Я взял у него амулет и с недоумением посмотрел на друга:

– А Карси он что, не нужен? Или ты стащил?..

Тут уже Димка уставился на меня, в замешательстве, а затем сказал, уязвленным тоном:

– Он лежал у тебя в комнате на столе!

– Что он там делал?

– Ну, как бы, Карси… – Сказал он, и осёкся, поняв. – Так ты ничего не помнишь?..

– Помню, что-то одно, что-то второе и что-то третье! – съязвил я, начиная терять терпение. – Что случилось, я не понимаю!!

Морквинов хотел всё рассказать, но спохватился, не желая волновать, и сказал, глупо улыбаясь:

– Ничего страшного. Всё хорошо.

Я хотел возразить, мол, если бы было все так прекрасно, то я бы сейчас не находился в больнице, но Димка не дал мне и рта раскрыть: