Текст книги "Дегустатор боли (СИ)"
Автор книги: Анастасия Леннон
сообщить о нарушении
Текущая страница: 13 (всего у книги 14 страниц)
Джон тоже начинал терять силы. Моники и Саманты уже не было (видимо, побежали звонить в полицию), лишь Джеймс и Ричард лежали в комнате на полу. Я видел, как Джону все труднее держаться на ногах, что он хватается за стены и стол, и это придавало мне новых сил. Я бил его то в лицо, то между ребер, получая нехилые ответные удары и мечтая, чтобы козлина свалился к своей ебанутой семейке, и через несколько минут мне это удалось. Я не представлял, как мне удалось одержать победу в этой неравной драке… Это было настоящее чудо. Если бы не Саманта с ее сковородкой, мне пришлось бы намного сложнее. Хоть я и привык драться, но мне всегда было больно физически. Все-таки я живой человек, а не робот.
Я знал, что Джон приехал сюда только по моей вине, и Моника с ее матерью пострадали также из-за меня. Но я смог защитить их, не позволил надругаться над девушкой и отстоял собственную честь, пусть это и стоило мне здоровья.
Как только драка закончилась, я упал на кровать Моники, пачкая ее грязью и кровью, но мне было похуй. Стоять я больше не мог – сил вообще не было, – поэтому я просто лежал на спине, боясь пошевелиться, и восстанавливал дыхание. Снова это отвратительное чувство ломоты после мордобоя. Я знал, что завтра будет еще хуже, догадывался, что эти мудаки могли что-то сломать мне, но радость от того, что я вмазал Джону и повалил его на пол, приносила в мою бочку негатива капельку счастья.
– Тэхен! Скоро приедет полиция, – в спальню забежала Моника. Она перешагнула через Джеймса и Ричарда, которые лежали без сознания, через Джона, который постанывал от боли и не мог двигаться, подошла ко мне и наклонилась вниз. – Боже мой, на тебе нет живого места… Срочно надо в больницу! Я скажу маме, чтобы она вызвала скорую.
– Похуй, заживет, – остановив девушку за руку, я прокашлялся, выплевывая густую кровь прямо на подушку. – Моника, прости, это из-за меня они здесь. Но я ведь защитил вас, верно? С вами все хорошо?
– С нами-то все нормально, а вот ты… Я не могу на тебя смотреть, я звоню врачам! – Мон вырвалась из моей слабой хватки и помчалась на первый этаж.
Я чертовски не хотел ехать в гребаную больницу, видеть людей в белых халатах, но сил останавливать Монику у меня не было. Единственное, на что я был способен, – лежать ничком и надеяться, что мои внутренности не превратились в кровавую кашу. Скоро приедут полиция, врачи, начнутся разборки, в которые меня обязательно втянут, и я вряд ли смогу нормально оклематься в привычных условиях – дома, на кровати, а не в стенах чужой, ненавистной больницы.
Я слышал какое-то копошение, возню, но не придавал этому значения. Либо Джон оклемался и хотел привести в чувства брата и отца, либо Саманта с Моникой прибирали за нами. Я даже не пытался посмотреть, что происходит вокруг меня. Было настолько похер, что я забил на все. Пусть хоть убьют меня – я слишком слаб, чтобы сопротивляться.
Шум прекратился, я погрузился в умиротворяющую тишину и наслаждался ею. Стало необычайно легко и хорошо… Будто тело вмиг избавилось от боли, голова перестала кружиться, а вкус крови во рту полностью испарился. Может, я умираю? Бог вдоволь поиздевался надо мной и решил забрать к себе под заботливое крылышко? Даже если это и правда, то я буду только рад – хоть обрету то желанное спокойствие, к которому я стремился всю свою жизнь, но никак не мог достичь. Если смогу найти смирение и ужиться с Богом, стану ангелом и буду оберегать родных людей, ну а если и на небесах не найду себе места, стану вторым Люцифером.
Бредовые мысли из моей головы вытеснил сначала один выстрел, заглушаемый женскими криками и звуками разбитого стекла, а затем и второй, но за ним уже следовала тишина. Я резко раскрыл глаза и чуть ли не заплакал, прямо как тогда в душе. Что там опять стряслось? Почему я не знаю ни секунды покоя? Какого хера в моей жизни творится бесконечно дерьмо, из которого я не могу выбраться? Сначала драка, теперь стрельба. Как же я устал от всего этого…
Аккуратно поднявшись с кровати, дабы ненароком не задеть свежие раны, я огляделся: Ричард все так же валялся на полу, но ни Джона, ни Джеймса уже не было. Выходит, пока я приходил в себя и слышал странные звуки, эти два козла встали и спустились на первый этаж. Получалось, что…
– Моника! – заорал я не своим голосом и, забыв про боль и ломоту, кинулся на первый этаж.
Да что же это творится, твою мать?! Сначала одно, затем другое. Пиздец когда-нибудь кончится в моей жизни или нет?! До каких пор я должен терпеть говнище, щедро выливаемое на меня судьбой?!
Быстро спустившись по лестнице вниз, я замер между гостиной и кухней как вкопанный, когда увидел, что же произошло. Джон стоял рядом с Моникой, на их лицах застыл живой ужас. На секунду отлегло – Моника жива, с ней все хорошо. Но я точно слышал два выстрела. Переведя взгляд на стекло, через которое с кухни открывался вид во двор, я увидел в нем кривую дыру и маленькие трещинки – след от пули. Первый выстрел. След от второго я никак не мог найти и все бегал глазами по телу Моники. Жива, здорова и невредима. Была еще Саманта. Саманта… Опустив глаза, я заметил тело женщины. Она лежала и не шевелилась, а вокруг нее становилась все больше лужица крови.
– Сука! – будто икнув, проговорил я, закрыв рот рукой.
Я отошел на пару шагов назад, не сводя глаз с бездыханного тела, а когда меня немного отпустило, я скользнул взглядом по кухне в целом и увидел Джеймса: он сидел в углу на полу, сжимал руками волосы и качался из стороны в сторону. Его губы судорожно шептали: «Я не хотел… Я не хотел… Я не хотел…» Я-то думал, что хуже уже не будет, но жизнь засмеялась мне в лицо и доказала всю свою мощь.
Что делать, я не знал. У меня не было ни сил, ни слов, ни эмоций. Я побледнел, медленно сел на пол и невидящим взглядом уставился на тело Саманты. Слишком много событий свалилось на меня за эти дни, слишком много… Я простой парень, никому не мешал, жил себе спокойно, но судьба решила отвесить мне знатную пощечину и запихнуть в самое пекло. И теперь, расплачиваясь за все то плохое, что я когда-либо совершал, я сидел в проеме между кухней и гостиной и смотрел на убитую мать девушки, которая стала мне по-особому дорога. Но ведь все люди грешат, никто не может быть святым, так почему же я должен нести неподъемный крест на Голгофу? Эгоист, я ведь совсем не подумал о Монике. Ей-то в разы было тяжелее!
Подняв голову, я взглянул на девушку. Она стояла, как прекрасная статуя, созданная гениальным скульптором, и даже не дышала. Ее круглые глаза, в которых затаился весь ужас смерти, смотрели на мертвую мать и отказывались воспринимать увиденное. Мне даже показалось, что если прикоснуться к Монике, то она рассыплется, превращаясь в волшебную пыль.
Мы пробыли все в этой убивающей тишине несколько минут, но было стойкое ощущение, что прошла целая вечность. Пока я приходил в себя, до меня медленно ползло осознание того, что произошло. Джеймс застрелил Саманту. Джеймс застрелил Саманту. Джеймс застрелил Саманту…
Вскочив на ноги, как обезумевший, я подбежал к мужчине, схватил его за воротник рубашки, чтобы поднять его, и начал наносить удары по омерзительной, наглой роже. Я бил с небывалой жестокостью. Меня даже никто не останавливал, ибо смысл?
– Урод! – удар по лицу. – Сука! – еще удар. – Ты хоть понимаешь, что наделал?!
Джеймс не сопротивлялся и молча плакал. Я вымещал на нем всю свою злость, но так дальше продолжаться не могло. Вздохнув, я с нескрываемым отвращением отбросил его на пол, усмирив порывы своей ярости.
– Нет, я не убью тебя… Ты так легко не отделаешься. Будешь гнить в тюрьме вместе со своими сынками-ебанатами. Скоро приедет полиция, так что держись, – я плюнул рядом с избитым лицом Джеймса и повернулся к Монике. Она стояла вся бледная и готова была дать волю истерике – это было заметно по ее безумному взгляду. – Мон…
Я сделал шаг к ней, желая обнять, но девушка дернулась назад и посмотрела на меня так, как пациенты психиатрических клиник смотрят на докторов с огромными уколами в руках.
– Не подходи ко мне, – прошептала она дрожащими губами. Из ее глаз полились горячие слезы, но Моника держалась, не срываясь на крики. – Уходи. Уходи, Тэхен.
– Подожди, – мягко попросил я ее, – тише, Моника. Я понимаю, как тебе тяжело, но в тебе сейчас говорят эмоции. Не гони меня, я должен быть рядом с тобой.
Без предупреждения я буквально набросился на девушку, сгребая ее в каменные объятия. Я не должен был ее отпускать ни в коем случае. Моника брыкалась и кричала, она плакала и обзывалась на меня последними словами, ее руки отчаянно колотили меня, но я не обращал внимания и продолжал сжимать ее в своих руках. Мне было больно и морально, и физически. Я рвался забрать хотя бы малейшую часть тех страданий, которые испытывала девушка, поэтому и прижимал ее как можно сильнее к своей груди. Я слышал, как она рыдает, чувствовал влагу от ее слез, дрожь, исходящую от ее тела, и плакал вместе с ней. Соленые капли предательски скатывались по моим щекам, раздражая ссадины на пылающей коже.
– Тише-тише… Я рядом, я не оставлю тебя, – приговаривал я, с огорчением понимая, что от моих слов легче не станет, но мое присутствие может как-то повлиять на ситуацию в лучшую сторону.
– Ее больше нет! Она умерла! – кричала Моника, захлебываясь в истерике. – Моя мама, мамочка! За что?! За что?! Почему все так?! Я не заслужила остаться сиротой! Я любила ее, очень любила!
– Я знаю, – спокойно отвечал я, гладя девушку по голове. – Поплачь, тебе станет легче.
И она плакала. Плакала до тех пор, пока не приехали врачи и машина скорой помощи. Мне пришлось оставить ее на минутку, чтобы открыть дверь, и когда в дом зашли люди в форме и в белых халатах, я ощутил весь груз, опустившийся на мои плечи. Это дерьмо никогда не кончится…
***
Когда я давал показания офицерам, когда на руки Джеймса надевали наручники, Монике снова стало плохо. Но это был не обычный приступ, который случался с ней ранее, это было что-то покруче. Без предупредительных знаков девушка упала на пол и затряслась в сильнейших конвульсиях. Ее глаза закатились, изо рта полилась слюна, и я сам чуть было коньки от страха не отбросил. Если и Моника умрет в эту роковую ночь, я точно не переживу всего этого…
Я вместе с врачами бросился к Мон, чтобы поднять ее и привести в чувства. Таблетки тут были бесполезны, люди в белых халатах вкололи ей лекарство и бурно переговаривались между собой, но я их не слышал. Я смотрел на искаженное болью и ужасом лицо Моники и понимал, что она не заслужила такой жизни. Она достойна быть счастливой, здоровой и свободной, но жизнь почему-то решила поиздеваться над ней и подкинула полный набор всего самого страшного, что только может произойти.
Врачи предлагали мне поехать в больницу, чтобы подлатать все мои раны, но я вежливо отказался. Они забрали Монику и Саманту, полиция же увезла в участок Джеймса и его сыновей (Ричарда еле привели в себя – удар по голове оказался слишком сильным для него). Меня предупредили никуда не выезжать из города, так как я был вторым главным свидетелем после Мон, но она была в таком состоянии, что на допросах и в суде вряд ли смогла бы присутствовать. От мыслей, что мне придется участвовать во всей этой волоките, стало настолько тошно, что я начал сметать все вокруг: посуда, стол, стулья, шкафчики, холодильник… Кухня превратилась в одно большое месиво благодаря моему необузданному гневу. Я кричал, как неандерталец, сшибал все, что попадалось на мои покрасневшие, безумные глаза, и плакал от собственного бессилия.
Упав на колени, я уперся руками в пол, опустил голову и громко зарыдал, совсем как баба, но мне не было стыдно, потому что боль душила меня цепкими лапами. Я даже не знал, почему именно я плакал. Потому что убили Саманту? Потому что Моника страдает? Потому что меня вечно бьют как мешок с картошкой? Потому что я заебался от такой жизни? Потому что я вечно выступаю героем и получаю по тупой башке? Была куча причин для истерики, и я имел полное право дать волю эмоциям. Настал и мой черед дегустировать боль.
Я больше не мог находиться в этом гребаном доме. Проклятое место… Настоящее чистилище для прогнивших душ. Вот и я оказался здесь за все свои заслуги. Поднявшись на ноги, я всхлипнул, вытер рукавом горячее, покрасневшее лицо и медленно, устало поплелся к двери. Я знал, куда хотел пойти, чтобы привести себя в порядок.
Пирс. Одинокий, тихий пирс, где я когда-то стоял вместе с Моникой. Сегодня море было на удивление спокойно. Даже оно, видимо, находилось в таком же шоке, как и я. Осторожно опустившись на влажные, холодные доски, я устремил взгляд в бесконечную темную поверхность воды, которая так и манила соединиться с ней. Там, на самом дне, нет ни проблем, ни криков, ни скандалов – все тихо и мирно, спокойно, как на небесах. Как же мне не хватало этого спокойствия. Я был готов нырнуть вниз, погрузиться максимально глубоко и захлебнуться, чтобы больше не испытывать всех земных тягот, но что-то здравое еще осталось в моей больной голове, и я не стал совершать безумства. Так и просидел на пирсе до рассвета, пока меня не потянуло в сон. Люди наверняка подумают, что сюда забрел очередной бомж, которому больше некуда пойти, но мне было похуй. Пусть думают что хотят, я слишком заебался, чтобы строить из себя интеллигента.
========== Глава XIII ==========
Рано утром меня, мокрого, уставшего, грязного и побитого, разбудил уборщик. Он тряс меня за плечо и с восточным акцентом требовал, чтобы я уходил с пирса. Разлепив красные глаза, я гневно посмотрел на мужика с огромной шваброй и повиновался. Разве у меня был выбор? С болью во всем теле я поднялся на ноги, отряхнулся от прилипшей грязи и воды и медленно-медленно, хромая как старый калека, направился в чертов дом, где происходило сплошное дерьмо. Если случится что-то еще, я не знаю, что сделаю… Я, наверное, убью кого-нибудь, дабы снять груз с души, иначе сдохну сам такими темпами. Не думал я, когда после лета возвращался к школьной жизни, что все обернется подобным образом. Я планировал совсем иные вещи, но кто бы мог подумать, что моя первая встреча с Моникой в дверях кабинета приведет меня к такому пиздецу? Надо было идти к гадалке что ли… Ну или думать головой, в конце концов, а не так, как я привык.
Редкие прохожие, что попадались мне на злющие глаза, щедро награждали меня то удивленным, то осуждающим взглядом. Они не знали, почему я находился в таком состоянии, почему так херово выглядел, но думали, что имели право унижать меня, пусть даже и зрительно. Мне хотелось вмазать каждому, избить до смерти, но я был слишком слаб, да и от творящегося вокруг меня беспредела конкретно устал.
В доме, на мое удивление, находился следователь. Я застал его на диване в гостиной, когда вернулся. Беспорядок, наведенный семейкой Уэйнов и мною, так и остался нетронутым. Да и кому тут было прибирать? Дом пустовал, а вся его женская половина полностью или частично исчезла…
– Ким Тэхен? – спросил мужчина, поднимаясь на ноги и снимая шляпу.
– Да, сэр, – кивнул я, пожимая руку следователю. – Как Вы попали в дом?
– Дверь была открыта, и я решил дождаться, пока кто-нибудь придет.
Мы облюбовали пятыми точками диван и начали диалог. Мистер О’Нил задавал вопросы, я устало, но честно отвечал на них. Хоть я и не видел, как именно Джеймс застрелил Саманту, я смог рассказать, когда и при каких обстоятельствах раздался выстрел. Мне было неприятно ворошить воспоминания роковой ночи, но, как свидетель, я был обязан дать все необходимые показания. Я очень надеялся, что не только Джеймс, но и его сыновья понесут справедливое наказание. Хотя бы за то, что они сломали жизнь несчастной Монике. Увидеть смерть собственной матери… Врагу не пожелаешь. Сначала девчонка потеряла отца, теперь и второго родителя. Что же за судьба такая у нее? За что ей все эти страдания? Да и мне, по сути, тоже. Я немало натерпелся и получил сполна, даже с перебором в худшую сторону.
– Значит, Вы не видели, как именно мистер Уэйн застрелил миссис Чандлер, но точно слышали два выстрела? – следователь хмуро сдвинул брови.
– Все верно, мистер О’Нил, – я кивнул, устало потирая переносицу. – До этого я слышал копошение в комнате, но не придал этому значения. Видимо, Джеймс как раз выходил из комнаты вместе с Джоном. Если бы я только очухался вовремя и смог их задержать…
– Вы были слишком слабы, чтобы что-то предпринять, – успокоил меня мужчина в бежевом плаще, – не вините себя. У каждого своя судьба.
– Это точно, – грустно улыбнувшись, я закрыл глаза и забросил голову назад.
Когда опрос закончился, я проводил мистера О’Нила, закрыл за ним дверь и поплелся в ванную комнату. Хотелось поскорее смыть с себя всю грязь, кровь и наконец взглянуть на свое избитое тело, чтобы знать, что именно пострадало больше всего.
Сбросив с себя всю лишнюю одежду, я осмотрелся и понял, что пострадало, в общем-то, все… Синяки, ссадины, царапины расползлись по каждому миллиметру кожи, заставляя вспоминать не о самых приятных вещах. Лицо находилось примерно в таком же состоянии. Я радовался, что хотя бы зубы и глаза на месте, а все остальное заживет со временем. У меня был такой вид, словно я вернулся из ожесточенного рукопашного боя где-нибудь под Афганистаном, но это была всего лишь драка с пьяным идиотом и его сынками, которая привела к физической смерти Саманты и душевной Моники. Слишком много негатива свалилось в этот дом, слишком много… И я надеялся, что не мое присутствие принесло столь черную полосу. Не дьявол же я, в конце концов.
Я привел себя в порядок, насухо вытерся и покинул пределы ванной комнаты. Ну и что же мне теперь делать? Как быть? Жить одному в этом доме? Нет, было слишком тоскливо и грустно оставаться в этих четырех стенах, где когда-то бурлила жизнь. Я остался один и не мог позволить себе распоряжаться чужой собственностью. Ко мне пришла мысль: собрать вещи, чтобы в любой момент сразу их унести, но сначала нужно наведаться в больницу к Монике. Я надеялся, что ее забрали в ту же, где она лежала с приступом после вечеринки. Туда я и отправился.
***
В больнице, название которой теперь я знал – Evertone Health Centre, – народу было дохрена. Всюду семенили пациенты, посетители, врачи и медсестры, охранники с суровыми лицами внимательно следили за бурной жизнью в стенах здания и тайно мечтали о том, чтобы поскорее свалить домой к любимым женам, вкусной еде и телеку. Я же совсем не тайно мечтал о том, чтобы найти беспрепятственно Монику, попасть к ней и лично убедиться в ее сохранности. В моей голове уже давно затаились самые страшные мысли, и я хотел избавиться от них, ибо они резали меня изнутри подобно ржавому ножу, оставляя глубокие, болезненные раны.
Стоило мне подойти к регистратуре, как медсестра в ужасе распахнула накрашенные глаза и испуганно уставилась на меня. Она бегло оглядела мой не самый лучший внешний вид и подумала, что это мне нужна помощь. Ну еще бы, ведь я выглядел как только что вернувшийся с войны раненный солдат.
– Доброе утро, сэр, – молодая женщина засуетилась, подготавливая какие-то хреновы бумажки. – Сейчас я вызову доктора, посидите пока в коридоре.
– Ту-ту-ту, – я попытался остановить бурный поток медсестры, махнув головой, – мне не нужна помощь, все в порядке. Я пришел узнать, поступала ли к вам Моника Чандлер?
Женщина пристально посмотрела мне в глаза и застыла. Она была похожа на рентген, желая изучить меня целиком и полностью. Врал я или нет? Почему при моем-то состоянии я отказался от медицинской помощи? И кто я такой, чтобы спрашивать о некой мисс Чандлер?
– Кем Вы ей приходитесь? – медсестра включила компьютер, загружая базу пациентов.
– Я ее парень, – на полном серьезе заверил я. – Так поступала она к вам или нет? Мне нужно срочно знать!
– Пока компьютер не загрузится, я не смогу Вам дать ответ.
И я ждал, пока загрузится компьютер. Терпение было на исходе… Хотелось самому залезть в это идиотское окошко, расколошматить там все и выведать, здесь ли находится Моника или нет. Сердцем я чуял, что ее привезли именно сюда, ведь в прошлый раз мы приехали в эту больницу, когда у нее случился приступ после вечеринки. Я не думал, что в Ливерпуле дохера таких больших и качественных больниц – одна, ну, может, две, но никак не больше. И если Мон здесь не окажется, я пошел бы искать дальше. Вариантов не так уж и много.
– Да, мисс Чандлер у нас. Подождите минутку, я позову ее лечащего врача, – медсестра не спеша встала со своего места, захватив какую-то бежевую папку, и удалилась, оставляя меня одного наедине с коварными мыслями, которые закопошились в моей голове еще активнее.
Долго стоять я не мог, так как тело страдальчески ныло, поэтому я решил подождать на длинной лавочке, что расположилась в чистом, стерильном коридоре. Я смотрел, как туда-сюда бегают врачи, таская в руках истории болезней и прочие необходимые документы, как устало, с поникшим видом волочат ноги пациенты. Некоторые из них стояли возле автоматов с едой и кофе/чаем и беседовали о чем-то своем. У каждого своя жизнь, своя судьба, каждый надеется только на лучшее, желая покинуть стены больницы полностью обновленным и здоровым, но одному Богу известно, как все сложится. Нам, простым смертным, остается тешить себя надеждами и верой – единственным, что у нас есть.
Я внимательно вглядывался в лица пациентов и пытался прочесть их мысли. Мне было интересно, что творилось у них в головах, о чем они думали, какими были людьми и что вообще из себя представляли. Вот прошла женщина лет пятидесяти: морщины уже исказили ее умиротворенное лицо, но она тщательно скрывала их под приличным слоем макияжа; ее темно-зеленые глаза, которые когда-то искрились счастьем молодости, теперь выражали не только мудрость, но и накопленный опыт. Я не знал, чем она болела, но судя по ее внешнему виду – больничный халат, растянутые штаны, полосатая футболка и пушистые тапочки, – она здесь уже давно. Мои покрасневшие глаза упали на другого пациента. Им оказался молодой мужчина лет тридцати. Он явно ненадолго в стенах больницы: загипсованная рука, легкая улыбка на губах и глаза, полные жизнелюбия. Мужчина попивал кофе и болтал с другой пациенткой. Девушка, чуть моложе него, открыто кокетничала со своим собеседником и глупо смеялась над его якобы остроумными шуточками. Даже здесь, в больнице, в месте, где люди не могут точно знать, что их ждет, где остается только надеяться на положительный исход событий, течет своя жизнь. Для некоторых больница стала родным домом, для некоторых – ненавистным адом. Чем же станет она для меня? Чем же стала для Моники? Я не мог знать и мучился от пугающей неизвестности.
Через несколько минут ко мне подошел доктор. Это был приятной наружности мужчина, на вид ему было не больше сорока пяти. Его внешний вид моментально располагал к себе, добрые глаза внушали доверие, а очки в прямоугольной оправе добавляли ему львиную долю интеллигентности.
– Вы к мисс Чандлер? – бархатным голосом спросил мужчина, протягивая мне руку, которую я тут же пожал. – Я ее лечащий врач, мистер Гейз.
– Да, здравствуйте… – я был скромен и сдержан как никогда. – Меня зовут Тэхен, я ее молодой человек. Скажите, док, как она?
– Мне бы хотелось сказать, что все хорошо, но Моника очень слаба. Я занимался ее лечением еще до того, как она уехала учиться в Лондон, и не припомню, когда ей было настолько худо.
– Что с ней происходит? Она мне ничего не говорит. Твердит про нервные срывы, но я чувствую, что она лжет. Док, прошу, скажите мне наконец, что творится с Моникой. Я должен знать.
Я смотрел мистеру Гейзу прямо в глаза и никуда не собирался уходить, пока он не раскроет мне все карты. Тон моего голоса звучал максимально твердо и жестко, всем своим видом я показывал, насколько сильно я настроен добиться правды, даже если она убьет во мне все живое. Пускай, но я должен знать, что происходит с девушкой, в которую я, кажется, влюбился.
– Идем со мной, – тихо, с оттенком грусти произнес доктор и повел меня за собой к себе в кабинет.
Кабинет мистера Гейза находился на четвертом этаже. Мы быстро поднялись на лифте и пока шли по коридору, с ним здоровались буквально все: и пациенты, и медсестры, и такие же доктора в халатах и масках. Я понял, что лечащий врач Моники далеко не последний человек в этой больнице, и раз именно он занимался ее лечением, то дело явно не ограничивалось простыми нервными срывами, про которые мне лживо твердила Мон.
Мистер Гейз раскрыл передо мной дверь своего кабинета и зашел следом. Внутри было просторно, светло и чисто, пахло дорогим одеколоном и кофе. Я с любопытством огляделся: парочка картин, висящих на стене, широкое окно с видом на дорогу, небольшой черный кожаный диван, шкаф с прозрачными створками, за которыми виднелись баночки с лекарствами и бутылки с элитным алкоголем, рабочий стол, сделанный из красного дерева… Я еле сдержался, чтобы не присвистнуть и не выразить свой восторг вслух. Ограничился лишь распахнутыми глазами, но мистер Гейз заметил мою реакцию и мягко улыбнулся.
– Проходи, садись, – он указал рукой на стул возле своего стола, а сам опустился в кожаное кресло с высокой спинкой. – Значит, Моника тебе ничего не рассказала?
– Нет, мистер Гейз, – я сделал то, что мне велели, и стал внимательно следить за тем, как доктор сосредоточенно копался в папках и бумагах. – Я несколько раз был свидетелем ее приступов. Ей помогали какие-то таблетки, после которых ей становилось лучше.
– Финлепсин? – уточнил доктор.
– Да, кажется.
– А ты замечал, после чего у нее случались приступы?
– Стоило ей понервничать, как ее сковывали судороги. Я даже верил, что это действительно на нервной почве, но сейчас понимаю, что дело совсем не в этом…
Мистер Гейз снял очки, устало потер глаза и посмотрел на меня. В его взгляде читалось нескрываемое сочувствие. Это одновременно и пугало, и странным образом расслабляло. Я не знал, что скажет доктор, и ощущал дрожь по всему телу. Впервые в жизни я боялся услышать правду, еще никогда мне не было настолько волнительно. От слов мистера Гейза зависело слишком много, и груз ответственности уже давил на мои плечи, хоть и еще не был озвучен его масштаб.
– Я не должен этого делать, ведь существует врачебная тайна, но я вижу, что ты нормальный парень и не обманываешь меня, – мужчина поджал губы, опустив голову, но через секунду уже снова смотрел прямо в мои глаза. Он тоже волновался, но вот почему? – Сейчас я дам тебе медицинскую карту Моники. Тэхен, пообещай мне, что ты воспримешь информацию адекватно.
Я уже закипал. От слов врача мне становилось все дурнее и дурнее. Неужели все настолько плохо? Неужели после оглашения диагноза моя жизнь может перевернуться так круто и резко, что мистер Гейз лично предупредил меня о том, чтобы я воспринял все как можно спокойнее? Я соврал бы, если бы сказал, что буду вести себя сдержано. Как можно держать себя в руках, если ты вот-вот узнаешь страшную правду, перед которой трепещет все твое нутро? Речь шла о Монике, о ее жизни, и я готов был расколоться на мелкие осколки прямо в кабинете ее лечащего врача.
– Я постараюсь… – будто не сказал, а икнул я, и снова повторил. – Да, я постараюсь…
Покачав головой, мистер Гейз выдержал небольшую паузу, и протянул мне то, что я так боялся брать в руки, боялся открывать и читать. Мои ладони вспотели, сердце сжалось в тугой узел, внутри полыхал самый настоящий пожар. Голова шла кругом от страха. Я не узнавал сам себя. Мне казалось, что Тэхен куда-то испарился, и на его место пришла чокнутая истеричка, которая вот-вот заплачет.
Карта Моники в моих руках. Стоит ее открыть, прочитать диагноз, и все встанет на свои места, но я никак не решался. Я тупо смотрел на светлую обложку, сминал ее взмокшими пальцами и дышал как ненормальный. Мистер Гейз отнесся к моим эмоциям с пониманием и не стал меня торопить. Он молча ждал и, кажется, даже слышал отбойный стук моего сердца. Вернее, того, что от него осталось. Пора…
Заведение: Evertone Health Centre.
Фамилия, имя: Чандлер, Моника.
Место рождения: Лондон, Великобритания.
Далее следовала полная информация о Монике, по которой я быстро прошелся. Меня не интересовала дата ее рождения, мне было все равно, где она родилась, сколько весила, какой у нее был рост и тому прочее. Меня волновала одна единственная графа… Я все оттягивал момент, боясь опустить глаза ниже, но время шло, правда узналась бы рано или поздно. Вздохнув как можно глубже, я зажмурился, а потом резко посмотрел туда, где мои нервы собрались в колючий комок.
Диагноз: Опухоль головного мозга.
Если бы эти слова могли звучать, то они оглушили бы не только меня, но и все вокруг, как гром среди ясного неба. Все мои внутренности, включая остановившееся на миг сердце, рухнули вниз. Я даже ощутил эту пустоту, которая внезапно посетила мой организм. Сказать, что я был в ахуе? Сказать, что я готов был расплакаться? Сказать, что мне хотелось разнести всю больницу и весь ее персонал? Я не знал, что сказать. Я молча смотрел на диагноз Моники и постепенно выпадал из реальности. Перед глазами появилась светлая пелена, напечатанные на бумаге буквы стали расплываться, а потом и вовсе превратились в страшное, черное болото.
– Моника никому не говорила об этом, – нарушил молчание мистер Гейз, но я почти его не слышал. Ему нужно было что-то сказать, чтобы давать мне понять, что я все еще здесь, в реальном мире, а не где-то в аду. – Я предупреждал ее, чтобы она не уезжала из Ливерпуля, что в любой момент может случиться страшное, но у нее была мечта – учиться в элитной британской школе. И я, и миссис Чандлер в два голоса пытались ее убедить. Не убедили, как видишь…
– Саманта мертва, – прохрипел я не своим голосом, прожигая взглядом в карте дыру, – ее вчера застрелили прямо на глазах у Моники.
– Я знаю, мне сообщили об этом, когда доставили Монику. Тэхен, посмотри на меня, – доктор звал меня, но я не реагировал. Я смотрел в карту, по сотому разу перечитывал диагноз и не верил своим глазам. – Тэхен? Тэхен? Я понимаю, как тебе тяжело, но взгляни на меня, пожалуйста.
Я не хотел смотреть на доктора, я не хотел реагировать, двигаться, дышать, существовать. Я ничего не хотел. Мне больше ничего не было нужно. У Моники опухоль, Моника умирает, Моника никогда не будет моей. Не будет нас, не будет общего счастья, не будет той взаимной любви, которая так страшила меня. Не будет будущего.
Я ощутил невидимый, но мощнейший удар. Ни Джон, ни Ричард, ни Джеймс не приносили мне столько боли, сколько принесла ужасающая правда о состоянии здоровья единственной девушки, к которой я проникся всем сердцем, всей душой. Любовь только начала зарождаться, только распустились прекрасные цветы, но Бог протянул к ним свою руку и небрежно оборвал все то, что давало мне надежды на счастливую жизнь рядом с Моникой.
