Текст книги "Некролог"

ГЛАВА 24. ОТГОЛОСКИ

Несмелыми, робкими шажочками Варя приблизилась к распахнутой двери туалетной кабинки. На полу валялся брошенный Заболоцким журнал, на обложке красовалась стареющая шлюха, наряженная в нелепое детское платье, и никакой грим не мог скрыть усталость ее глаз и глубокие морщины. Варя взяла в руки журнал, его страницы начали с бешеной скоростью пролистываться вперед, и из него выпал небольшой клочок бумаги, он закружился в воздухе и завис у самого пола чистой стороной вверх. Но покойница знала, что эта за бумажка:

– Я не стану нагибаться и брать этот лист в руки, потому что он моментально превратится в золу, в пепел, коим и является. Откуда во мне эта уверенность? Нет, в сторону все сомнения – я же лично его сожгла.

Тут же записку охватило пламя, оставившее за собой только серые пласты выжженной бумаги, парившие в невесомости. В дыму возник темный силуэт – тень прошла сквозь перегородку, разделяющую кабинки, и почти коснулась Вариного плеча. Девушка прижалась к двери, ей ничего не оставалось делать, кроме как замереть на месте, притвориться мертвой – дверь заклинило. Тень не отходила от источника дыма, от письма, при этом не видела путей, ведущих ее Варе. Скиталица подумала: «Тень, способная подступить вплотную, становится опасной».

– Она же не могла украсть целое мгновение? – шепотом спросил женский голос.

– Тень и есть тот самым отрывок прошлого, который мы старались скрыть в тихих водах нашей памяти, – ответила незнакомке Варя. – Единожды насладившись им, мы с Владиславом обещали себе никогда к этому не возвращаться. Стоит мне лишь двинуться, сделать глубокий вздох, как она получит доступ к моему сознанию. Она почти достигла своей цели, следуя за мной по пятам, выбрав единственную нить Шелкового пути, ведущую ее от грязных вод к этому письму. Она находится так близко, что я могу разглядеть все увечья, нанесенные ей хозяином. Некогда ее плоть разрывалась под ударами плетей его совести, он, как мог, топил ее в тихом омуте прожитых дней. Я также вижу ожоги, причиненные ей моими взглядами, синяки, оставшиеся после моих поцелуев. Хоть эта тень и принадлежит Владиславу, но у меня есть своя такая же – зеркальная, иногда я ее навещаю. Скорбь приводит меня к ее последнему пристанищу.

Она обратилась к своему любовнику:

– Владислав, просто есть вещи, которые невозможно забыть. С первого мгновения мы знали, что все это навеки останется между нами. Мы не имели никакого права выбора, никакой власти над происходящим, так как не имели власти над собой.

Девушка подняла голову к потолку, но вместо белой штукатурки она увидела сгущающиеся синие тучи, бьющиеся друг о друга, как айсберги в бездонном океане. Ветер задул ей под ноги опавшие лепестки мака, и Варя в испуге толкнула спиной дверь кабинки. Она с грохотом отворилась, и когда Варя сделала шаг назад, то оказалась в комнате с приглушенным светом, но мебели в ней не было, как и самого источника света – он существовал сам по себе. Она села на пол и вспомнила особенный для нее день.

Она теребила в руках маленькую бумажку, на вид ничем не примечательную, такие лежат на каждом рабочем столе, рядом с телефоном, для заметок. Эту бумажку отличала лишь ее изрядная помятость, местами ее текст был затерт, смазан, но, впервые прочитав эту записку, Варя с точностью до расстановки знаков препинания запомнила ее содержимое: «№ 10631, 19:10, короткое платье (на твой выбор), пояс и чулки черного цвета. P.S. На момент нашей встречи не вздумай первой со мной заговорить».

Текст был выполнен твердой рукой, наспех, небрежно, но девушка знала, что его автору пришлось приложить немало усилий к его написанию. Чуть ранее она передала Сатарову шуточное письмо, тем самым ей лишь хотелось отвлечь его разум от повседневных дел, сгустить краски сладкой туманной неги и вывести его споры с самим собой на новый уровень. Никоим образом она не ожидала получить ответ, да еще такой.

Варя шла пешком по оживленной улице, рабочий день подошел к концу, и все люди стремились как можно быстрее оказаться дома, вечная городская суета обострилась с наступлением весны. Она хотела украдкой поправить чулок, который предательски начал сползать, его кружевная полоска уже показалась под подолом ее маленького платья. Выбрав менее людное место, она поправила свою одежду и закурила, ее пальцы впились в белый фрагмент бумаги, от которого все еще исходил некий эффект его присутствия. Варя прекрасно понимала, что от записки нужно избавиться, она поднесла к ней зажигалку, а после разжала пальцы, и бумага, охваченная пламенем, упала на садовую плитку.

Их негласным договором подразумевалось, что подобные письма категорически недопустимы, нельзя было оставлять даже малейших материальных следов своего существования, и, несмотря на то, что, передав первое письмо, Варя уже нарушила правила, она продолжала относиться к ним с прежним уважением и согласием. Наверняка знала, что переданный ею конверт, как и все его содержимое, также были уничтожены, пусть и не сразу после прочтения.

Варя могла воссоздать сцену, в которой Владислав вскрывает конверт, для данной абстрактной иллюзии ей было совершенно непринципиально додумывать, где именно и во сколько он это сделал, но все же ей всегда хотелось немного погадать на этот счет. Может, Владислав проходил с ним в кармане до позднего вечера и открыл его, только сев в свой автомобиль, может, и скорее всего, он сделал это раньше, еще в своем кабинете. Забавно думать, что скорее всего он выбрал второй вариант, и не в силу отсутствия у него терпения, а в силу хладнокровности и размеренности его мышления – от конверта исходил запах ее духов, он мог шлейфом остаться в салоне его автомобиля, что также было совершенно недопустимо. Однако, как Варе показалось, в его случае вполне допустимо носить такую пахучую «бомбу» в кармане своего пиджака, при этом совершенно не вызывать каких-либо подозрений. Этот пиджак не мог сохранить на себе посторонние запахи, так как его владелец отменно душится по утрам.

Отчетливей всего Варя представляла себе его взгляд, эмоции, с которыми Владислав читал все это впервые. Он мельком осмотрел конверт, не церемонясь его открыл, совершенно наплевав на его сохранность – сберечь его на память он точно не собирался, ну, или не имел такой возможности. Сатаров был раздражен, ему уже давно стало казаться, что все зашло слишком далеко, что эта девчонка, то есть Варя, забылась и заигралась, более того, она не имела никакого права вторгаться в его существование, присутствовать в нем. Бегло пробежавшись взглядом по тексту, Владислав понял, что на этот раз он действительно зол на нее. Как минимум письмо было длинным, а значит, по своему содержанию оно не что иное, кроме как романтическое послание, Владислав был уверен, что в нем она описывала свои чувства к нему, а их вообще у нее не должно было быть. У него не было ни малейшего желания вчитываться в текст, но воспитание и джентельменские принципы не позволили ему пренебречь посланием женщины.

Сатаров с самого начала понимал, что в их общении нет ничего невинного, ничего из того, что принято называть дозволенным, и его пугала сама необходимость читать ее мысли, которые он, кстати, не раз просил держать при себе. Каждый раз, проходя рядом с ней по коридору, обращая внимание на черты ее силуэта, Владислав испытывал желание. Каждый раз, прикуривая ей сигарету и прикасаясь пальцами к ее запястьям чуть дольше, чем это бывает «просто случайно», он испытывал краткое наслаждение. Отвечая на Варины сообщения, он совершенно реально видел перед своими глазами сцены, в которых он с жадностью снимает с нее одежду и обладает ею. Все эти мелочи были ему интересны, они словно отбирали его кислород, вызывая легкое головокружение, эйфорию. Но во всей этой пусть даже откровенной болтовне он находил место для мук совести, Варино фривольное общение с ним всегда было обременено обстоятельствами его жизни и воспитания. Владислав не был каким-то юнцом, к моменту встречи с ней у него сложился отточенный механизм мышления, сформировались принципы поведения и организации быта, и лишнего внимания ей он уделять совсем не собирался, хотя ему во всем казалось, что Варя его требует.

Получив это письмо, Владислав думал лишь о том, что атмосфера накаляется, и теперь, чтобы контролировать ситуацию, ему придется принимать в ней более активное участие. Как впредь ему больше не удастся избегать неловких для себя вопросов и пауз, просто сохраняя молчание, исчезая из поля зрения, как Дэвид Копперфильд.

Прочитав послание внимательней, вникнув в его суть, Сатаров снова почувствовал себя невольным, как ему хотелось думать, участником какой-то темной игры, затеваемой вульгарной девчонкой. Но едва ли у взрослого мужчины имеется возможность отмахнуться от осознания реальной картины происходящего. Внутри его головы, не взирая на постоянный прием антидепрессантов, загруженность на службе, да не взирая ровным счетом ни на что, разрасталась червоточина, обратив свой внутренний взор на которую, Владислав понимал, что абсолютно полностью разделяет с ней эту игру, интуитивно знает все ее правила и совершенно ясно, на всех уровнях своего восприятия, знает, чего хотелось бы ему самому. А в данном случае, как справедливо полагать, его желания можно было разделить на две группы – «что я хотел бы с ней сделать» и «я хотел бы оставаться хорошим». Последнее было не столько желанием, сколько кредо, которым ему во всем следовало руководствоваться, в противном случае он мог лишиться всего, что называет «своим».

Варя следовала по указанному в записке шифру, в № 10631, назвав водителю такси заранее уточненный адрес. Она волновалась, чувствовала себя немного смущенно, но ее подогревала мысль о том, насколько таинственна их грядущая встреча. И ее сильно волновал вопрос, будет ли Владислав следовать обрисованному в ее письме плану, или же ее ждет нечто совершенно другое. На секунду девушка испугалась, что ее ждет серьезный разговор, но эту мысль она быстро выбросила из головы – будучи наедине, они не смогли бы поддержать светскую беседу. Они, конечно, даже не пробовали этого делать, но по всем законам квантовой физики, термодинамики, биологии и геометрии какое-либо продолжительное общение между ними было просто невозможно.

Ранее в письме Варя подробно описывала их действия, но не рассчитывая на достижение реального соглашения, не представляя, как все это будет выглядеть взаправду. Если это хоть на каплю вышло бы из-под контроля, как-то неправильно было бы им или ею воспринято, то Вариной репутации мог быть нанесен серьезный ущерб. Хотя она никогда не мыслила в таком ключе, никогда не стремилась к безукоризненности, напротив, в столь узком кругу, состоящем из двух и не более лиц, могла не скрывать того, что порочна. Блуждая внутри своей головы, вступая в холодную войну со своими чудовищами, Варя стала нигилистом. Другой вопрос как бы это могло задеть ее гордость, в случае если в действительности ее в номере ждала бы воспитательная беседа, а не порка.

Выйдя из такси, Варя, расправив плечи и стараясь не выдавать свою тревогу, зашла в отель, посетила дамскую комнату, чтобы припудрить носик и поправить белье. На часах было 19:05, когда она закончила все необходимые ритуалы и готова была подняться к нему навстречу. Она немного поразмышляла, стоит ли ей выдержать паузу и немного опоздать, но эти мысли посетили ее уже в лифте и скорее звучали как шутка, она не могла себе позволить ни малейшего опоздания. Ранее ей не доводилось заниматься подобными вещами, но сама сущность происходящего кроется в необходимости следовать определенным правилам, подчиняться требованиям.

В письме Варя строго указала, что время и место встречи определяется мужчиной, и не могла знать, где окажется, в случае если предложенная ею забава зацепит Владислава. Но, оказавшись в коридоре, ведущем к его номеру, она в полной мере ощутила, что, как и на момент написания послания, находится где-то далеко от реальности, что все происходящее не имеет никого отношения к привычному ходу вещей. Все помещения отеля превратились в один большой затемненный склеп, который вот-вот пополнится новыми тайнами.

Варя подошла ко входной двери, посмотрела на циферблат часов – 19:10, а после поспешила снять их с запястья и убрать в сумку, ровно в это мгновение дверь открылась – на пороге стоял Владислав. На нем был повседневный рабочий костюм, его глаза сияли, впрочем, как обычно. Он держался спокойно, может, ему это давалось непросто, но ничего в его мимике и жестах не выдавало ни единой его мысли. Он сделал шаг назад, пригласив тем самым ее пройти в номер, в ее поле видимости находился высокий деревянный стол, зеркало в полный рост, гостевой диван. Даже сейчас Варя с легкостью смогла воссоздать до мелочей обстановку в той комнате. Свет, что сейчас падает на пол, исходил от высокого торшера, стоящего у окна. Помещение спальни размещалось отдельно, обзор на него был закрыт, как того и следовало ожидать. Пространство, которое они делили, было минимизировано, искусственно заставляло держаться их ближе друг к другу.

Владислав указал Варе на пуфик, стоящий у входной двери, на нем она оставила свою сумку и сняла обувь. Она следила за всеми его действиями, они происходили в полной тишине и были жесткими, прямыми. Он, направляясь к столу, снял с себя пиджак, с театральной простой бросил его на спинку стула, после обернулся в ее сторону, расстегнул пуговицы на рукавах рубашки и закатал их вверх по локоть. У нее отпали малейшие сомнения, что что-то могло пойти не плану.

Она медленно шла к нему навстречу, точнее, шла непосредственно к столу, чтобы занять удобную позу. Так сложилось, что в ходе общения они выяснили, что между ними не будет поцелуев, каких-либо других длительных физических контактов, так как их уже не выдать за невинное баловство. С их появлением над реальным миром Владислава, где Варе не было места и где оно ей и не требовалось, нависала угроза разрушения. Более того, вся томная игра гормонов могла исчезнуть, стоило лишь им хоть каплю привязаться друг к другу. Данный сценарий им обоим показался приемлемым в силу его новизны, а также в силу того, что подобные моменты обычно оказываются крайне яркими и надолго западают в голову.

Варя, постоянно следя за своей осанкой, за тем, чтобы руки прямо лежали вдоль тела, встала у противоположной ему стороны стола, открыв ему тем самым обозрение на свое тело, а себе возможность подсматривать за происходящим в зеркало, находившееся у него за спиной. Сатаров жестом руки показал ей, что следует продолжить, после чего она отодвинула назад свой корпус, вытянувшись так, что попа оставалась поднятой вверх, а грудь лежала на поверхности стола, вытянула вперед руки и сжала пальцы в замок.

Короткое платье приподнялось вверх, выставив напоказ Варины длинные и стронные ноги, достоинства которых выгодно подчеркивались тонкими черными чулками. Владислав подошел к ней сзади, встал примерно в метре от нее, и она могла видеть его действия только в отражении зеркала. Он осматривал ее, изучал ее линии и изгибы. Варя выглядела, как натянутая тетива, а ведь раньше Владислав и не думал, что к нему так просто, инстинктивно придет чувство власти над женщиной. Речь не идет о каком-то физическом или нравственном насилии, напротив, происходящее было совершенно естественно, несмотря на всю необычность преподнесения, он чувствовал, что Варя отдалась его власти, его томному и манящему взгляду. Она медленно изгибала линии своего тела, выгибала спину, наклонила вбок голову, открывая перед ним вид на хрупкую шею. Варя предлагала ему себя, покорно ожидая его действий.

В методичном, холодном ощупывании тела нет никаких романтических чувств, есть только растущее чувство голода, и, если прислушаться к тишине, повисшей в номере, можно было услышать звуки, по своей природе куда более откровенные, чем стоны и всхлипывания девочек-тинейджеров, отпросившихся у родителей на выходные поехать в загородным дом. Больше всего Варе хотелось услышать, как Владислав сделает глоток, необходимость сделать который возникает у человека в момент физического возбуждения. Этот звук, порождаемый рефлекторным глотанием, сигнализировал бы о том, что все его мысли куда-то ушли, что он остался один на один с ее телом и своей природной силой. Но в тот момент она слышала, как Сатаров медленно вытягивает из шлиц свой кожаный ремень, а после накручивает его вокруг правой кисти, зажимая в ладони пряжку. Он расстегнул верхние пуговицы рубашки, но все участки его тела, кроме шеи и рук, оставались закрыты от ее взгляда. Варя слышала, как скребется по поверхности стола ее кулон, Владислав также это заметил, подошел ближе, прижавшись приподнятым членом, обтянутым тканью брюк, к ее попе и переместил кулон ей на спину, так чтобы он не спадал вниз – положил его между ее лопаток.

Сатаров провел ладонью по ее щекам, коснулся пальцами ее губ и слегка их сдавил, не сдерживаясь, ощупал ее шею, талию и ноги, касаясь при этом поверхности кожи ремнем, который он еще плотнее сжал в своем кулаке. Варя открылась ему полностью, переминалась с ноги на ногу, стараясь немного сомкнуть свои бедра – он решил сменить ее позу. Приподнял ее одной рукой за подбородок и посмотрел ей в глаза, в которых отражалось желание, смешанное с первобытным страхом.

– Встань к углу стола. – Владислав провел по нему рукой, убедившись, что они округлые.

Варя медленно и аккуратно выполнила его просьбу, повторив свою позу с учетом появления на уровне ее промежности выступающего угла, который заметно давил на сам источник жара.

Сатаров расставил ее ноги чуть шире, ее правую руку завел ей за спину, прижав тем самым ее ближе к столу. На ней был тонкий бюстгальтер, так что она чувствовала, как ее затвердевшие соски уперлись в прохладную столешницу. Владислав нависал над ней всем своим телом, теперь в зеркало она могла видеть лишь свои ноги, его руки и спину.

– Вытяни вперед руки, – он пальцем указал ей на противоположную сторону стола, на то место, докуда должны были дотянуться ее ладони. Варя сделала все, как он велел, а после на секунду потеряла его из виду. Владислав вернулся и встал перед ней, его пах оказался на уровне ее лица, и сквозь рубашку она могла представить его тяжело вздымающуюся грудь и родинку внизу живота.

– Собери назад волосы.

Варя в спешке собрала волосы в пучок, а после вытянула вперед руки, так как он этого и ожидал, чтобы привязать их лентами от штор к ножкам стола. Когда Владислав обматывал ее запястья, он крепко сжимал их в своих руках, понимая для себя лишь одно, что ему будет трудно удержаться и не оставить синяки на ее теле.

Партнерша не могла сменить позу, разве, что могла свести вместе ноги, но делать это не желала, она прижалась низом живота ближе к столу, надавила на угол весом своего тела, а после поняла, что, даже будучи в трусиках, так намокла, что скользит по его поверхности.

Сатаров подошел к ней со спины, провел ремнем по ее бердам, приподнял им подол платья, левой рукой он сжал ее ягодицу, слегка ее отодвинул, выиграв для себя краткий миг обзора на ее прелести, взглянув на которые, решил приспустить ее трусики до уровня чулок. Варя источала сладкий аромат тепла, запах возбужденного женского тела забивал его ноздри, туманил сознание, и если до этого момента он и не знал, как ему следует поступать, не понимал, на что именно он согласился, то после никаких мыслей уже не осталось. Владислав проглотил сухой комок, образовавшийся у него в горле, занес руку в сторону и нанес ей первый удар ремнем по ягодицам. От неожиданности Варя всхлипнула, но, когда он занес руку во второй раз, она уже сладко стонала, а капли влаги потекли вниз по ее бедрам.

Владислав наносил ей удары, чередуя их с прикосновениями ладонями к ногам и попе, он не стал снимать с нее платье. Кожа на ее ягодицах заметно порозовела, ему захотелось ощутить жар ее кожи ладонью, поэтому он отбросил ремень, высвободил Варины руки из петель и подтолкнул к дивану. Сатаров сел на него первым, указав ей на то, что ей необходимо разместить так, чтобы, ложась поперек на его коленях, ее попа оставалась по центру. Он шлепал ее ладонью, от которой оставался яркий красный след, бледнеющий и исчезающий к моменту нанесения следующего хлопка.

Капля ее влаги, смешиваясь с потом, стекая все ниже, на момент очередного удара, сопровождавшегося тихими, покорными стонами, упала ему на брюки. Он поместил ей два пальца в рот, которые она начала посасывать, погружаясь в фантазии о его члене. Ему, несомненно, хотелось стащить с нее все тряпки, кроме чулок, осмотреть ее грудь и прикусить соски, дать ей в рот, протолкнув свой член как можно дальше, держать ее за волосы, не давая ей возможности выскользнуть. В голове у него возникла сцена того, как ее влажные и липкие губы размыкаются, высвобождая его член, за которым тянуться обильные нити ее слюней. Он, потерев бы ее киску, похлопав бы по ней ладонью, и, убедившись, что она достаточно возбуждена, засунул бы в нее два пальца, заставил бы Варю несколько раз подряд кончить, а после развернул бы ее к себе спиной и втолкнул бы в нее свой член. Владислав даже представил, как замер бы в то мгновение от наслаждения, упиваясь чувством растекающегося по его телу блаженства, а дальше резкими, грубыми движениями довел бы ее еще до парочки оргазмов и кончил бы, прижавшись пульсирующим членом, к внутренней стороне ее бедер. Жидкости бы смешались, потекли бы вниз по ее чулкам, а номере бы воцарился запах секса, который никогда ни с чем не спутаешь, который он навсегда бы запомнил.

Но правила, оговоренные в Вариной письме, как и сами реалии жизни, требовали недопущения ничего большего. Владислав получил ее в свои руки лишь для того, чтобы выплеснуть все накопившееся в нем животные чувства посредством порки, в которой он преуспел, судя по тому, как покраснели тогда ее ляжки. Варя была сильно возбуждена, ей хотелось взвыть, умоляя его трахнуть ее, но ей и самой было хорошо известно, что как только он устанет и потеряет к этому интерес – она покурит и уйдет. Для них это был второй по безобидности способ выразить чувства друг к другу, пусть это и звучит обманчиво, как некая лазейка, но поцелуй остается куда более опасным способом прикоснуться друг к другу.

Покидая отель, а вышли они с интервалом примерно десять минут, каждый из них подумал о том, что произошедшее между ними никак не умаляет легкости последующего их общения, ведь каждая их встреча, каждый диалог не имеют друг с другом ничего общего – все это коллаж, собранный из рваных фрагментов цветной бумаги и газет. Бессмысленный спектакль, сценарий к которому состоит лишь из вырванных из контекста фраз, из бульварного чтива, смешанного с дешевой шпионской прозой. Зато у актеров, каждый из которых является наглядным примером «вещи в себе», есть прекрасная возможность проявить себя в импровизации.