Текст книги "Некролог"

ГЛАВА 1. МЕРТВЕЦЫ

Блаженны нищие духом, ибо их есть Царство Небесное.

Мф. 5

Благословенны сильные, ибо будут они вершить судьбу мира. Прокляты слабые, ибо наследство им – ярмо!

Черная Библия

Погода менялась. Все стихло в ожидании первой грозы, и голоса прохожих отчетливо разносились по двору: матери собирали ребятню, игравшую в песочнице, старики освобождали лавочки и спешили оказаться дома до того, как начнется дождь. Варе, напротив, хотелось оказаться под ливнем, а вместе с тем оставить все мысли о прошлом, о своей судьбе и проблемах, которые ей предстояло решить. В ее размышлениях крылась пустая надежда отмыться, ведь именно такое желание вспыхивает вместе со стыдом. Ее мучал всего один вопрос: кто же она такая на самом деле? Общее представление о себе Варя, конечно, имеет, но все ее воспоминания, будто собранные за сотни других жизней, смешались воедино в ее больной голове.

Варя подошла к подъезду панельного дома, открыла дверь своим магнитным ключом и, продолжая смотреть под ноги, вошла в стоявший на первом этаже лифт. Он показался ей незнакомым, когда она выходила на прогулку, надписей на его стенах не было. Выйдя на одиннадцатом этаже, Варя удивилась тому, что межквартирная дверь была совершенно другой – красной, а не черной, и ее ключ к ней не подходил. Она подняла взгляд на дверные звонки и поняла, что ее квартиры № 400 не было, здесь они начинались от 348 и заканчивались 351. Варя подошла к окну и убедилась в том, что по своей невнимательности ошиблась на целый дом, и нужный ей был ниже по улице. Вид из окна выходил прямо на почтовое отделение, а из ее дома виден был лишь его край, и то только с верхних этажей.

Признаться, с ней постоянно случалось нечто подобное, не проходило и дня, чтобы она не забыла о чем-то важном или же попросту не заблудилась в хорошо знакомом ей городе. Происходило это из-за того, что Варя всеми известными ей способами бежала прочь от реальности, в которой, как ей самой казалось, для нее не было места. Природная красота и острый ум лишь омрачали ее внутренние состояние, так однажды жизнь этой изящной куколки чуть не оборвалась по ее собственной же вине. Уже к шестнадцатилетнему возрасту она постигла основные жизненные правила и принципы, из-за жестокости и несправедливости которых она стремилась выйти из игры.

…В приемное отделение городской больницы врач бригады скорой медицинской помощи внес на руках еле живую девочку, по ногам и рукам которой на пол стекала кровь, а ее зрачки уже не реагировали на свет. Лишь на мгновения Варя приходила в себя и видела все, как в тумане: санитары с каталкой, другие пациенты, преследующие по коридорам лечащих врачей.

– Что случилось? – спросил врач и стал щупать ее пульс, после скомандовал что-то жестом санитару.

– Феонина Варвара Николаевна, – врач скорой с жалостью посмотрел на нее. – Соседи нашли ее при входе в квартиру, дверь была не заперта. Думаю, попытка самоубийства. У нее вены вскрыты в подмышках, под коленями, на бедре и на голени, у самой стопы, справа.

Врачи стали еще больше вокруг нее суетиться: к каталке подбежала полненькая медицинская сестра, выслушала хирурга и побежала вперед по коридору. Варя смотрела ей вслед, на то, как двигаются ее мягкие ягодицы, как хлопают во время бега ее белые резиновые тапочки, как плавно открылись, а потом закрылись створки двери приемного отделения. Варе хотелось, чтобы последние секунды длились дольше обычного, ей о многом нужно было подумать, в свете приближающейся смерти все приобретало новое значение и ценность. Она верила в то, что смерть прекрасна в каждом возрасте, и не обязательно дожить до старости лет, чтобы наконец осознать всю ничтожностью человеческого бытия и распознать в смысле жизни лишь насмешку разума над бренным телом, ощущающим мнимое присутствие бессмертной души. Ей хотелось умереть, и нечто таинственное звало ее за собой. Ее жизнь оборвалась быстро: эквалайзер кардиограммы покорно вытянулся в линию, и раздался громкий писк подключенных к ней приборов.

Пришла темнота, которая сменилась ярким светом. Варя обнаружила себя стоящей посреди хорошо знакомой ей улицы, проходящей недалеко от родительского дома. Она осмотрела на свои руки: никаких следов порезов и крови, рукава кофты чистые. Ей безумно захотелось рассказать обо всем этом своей маме, сказать ей, что все хорошо и ей не о чем переживать. Варя со всех ног по лужам побежала в сторону дома. Она не имела при себе ключей от квартиры, по крайней мере в сумочке их не было, поэтому воспользовалась домофоном. Он работал с перебоями, но ей открыли. По лестнице она поднялась на пятый этаж и стала дожидаться, пока мама впустит ее в квартиру. Но женщина, открывшая ей дверь, хоть внешне и не отличалась от ее матери, но ею не являлась. Она и вовсе не имела детей. Варя заглянула ей за плечо и не увидела своих всюду разбросанных кед, совместных фотографий и прочих следов своего пребывания в этом доме.

– Мам? Пап? – Варя пыталась привлечь к себе внимание.

– Я живу здесь одна, – женщина смотрела на нее с недоумением. – Вам вызвать врача? Вы потерялись?

Варя вспомнила, что мать вышла за муж за ее отца только потому, что уже была ею беременна и не знала, как дальше себя обеспечить. Это сейчас они стали любящими друг друга стариками, вечно живущими на курортных лайнерах и в частых пансионатах в Альпах. В случае если бы она не родилась на свет, никакой брак бы не состоялся.

Она не стала ей ничего объяснять, кидаться к матери на шею и убеждать ее в подлинности своего существования. Вместо того она всем сердцем ощутила горесть утраты, жгучую боль, будто это ей сказали, что все ее близкие мертвы. Они уже никогда не будут рядом с ней: настоящие родители горюют над телом дочери, а другие и вовсе не существуют. И чувство того, что она не в силах ничего исправить, разрывало девушку на части. Варя вышла во двор и в последний раз взглянула на окно некогда своей квартиры, ей подумалось: «Стало быть, я все-таки мертва. И по-прежнему не имею возможности с ними попрощаться. А ведь там, в мире живых, все совсем иначе. Вы знаете, что у вас была единственная дочь, которая вот так вот, не объясняясь, от вас ушла! Ушла навсегда! Обманула ваше доверие и предала!»

Варе захотелось разрыдаться, плач принес бы ей облегчение, но она не смогла обронить ни единой слезы. Ничего не могло появиться из пустоты, образовавшейся внутри нее. Она стала пустым мусорным пакетом, которому ничего не оставалось, кроме как лететь по ветру. Привычным маршрутом она направилась в сторону метро, смотрела на все эти рекламные вывески, афиши и листовки, которые вечно раздают студенты около метро. И ей становилось мерзко от того, что мир так мало переменился: деревья цветут, выходят новые фильмы и газеты, люди продолжают свой бег, хотя могли бы обернуться и хотя бы на миг задержать на ней свой взгляд. Это дало бы Варе возможность на тот самый миг вновь почувствовать себя живой.

В тот же день девушка оказалась на улице Арбат, где бесцельно шаталась и наткнулась на ночлежку, созданную будто специально для нее. Когда она вошла в полуразрушенную пятиэтажку, никто из проживавших в ней чудовищ ее не остановил, ни о чем не спрашивал. И она решила оставаться в этой импровизированной коммуналке ровно до тех пор, пока ее не выгонят. Варя прошлась по всему дому и на четвертом этаже нашла незанятую койку. Комната, в которой она расположилась, была маленькой, и Варя делила ее с другой молоденькой девушкой, работавшей неподалеку на панели. В основном в заброшенном здании общежития гнездились именно проститутки и наркоманы, а еще множество клопов и постельных клещей. Каждое последующее утро Варя, открывая глаза, видела, как с потолка падают капли воды и разбиваются об алюминиевый таз, в тот же таз блюет ее соседка по комнате. Мокрицы и тараканы, прячась от солнечного света, разбегаются по щелям в набухшем подоконнике и рваном линолеуме.

Варя лежала в своей кровати, укрывшись сырым ватным одеялом, ей даже нравилось так просыпаться – спокойствие, пусть даже ветхое и гнилое, как и все то, что ее окружает. Днем она попрошайничала, а по ночам мыла в ресторанах посуду и собирала мусор во дворах. Она даже стала задумываться о том, что может претендовать на работу и с большим окладом, да и вообще начать откладывать деньги и снимать другое жилье. Но все эти мысли не претворялись в жизнь, в этом не было никакого смысла. Вот уже пять лет она растила в своем сердце пустоту, появившуюся там с потерей семьи. Пять лет она возвращалась в свое убежище, где ее ждала безвкусная еда, ржавая вода и непрерывное гудение оголенных проводов. Ложась в кровать, девушка долго прислушивалась к шорохам и стонам, доносившимся из-за тонких межкомнатных перегородок. Но однажды утром все закончилось так же быстро, как и началось.

Она вновь открыла глаза, только уже находилась в залитых светом больничных покоях. На спинке стула, стоящего у изголовья ее кровати, висел медицинский халат, и Варя знала, что врач за ним скоро вернется. Девушка с сожалением подумала: «Именно этого я и боялась! Вечерняя тоска все время к утру проходит. И зачастую мне приходится жалеть о том, что я в унынье натворила. Отчего же я не умерла?»

– Она пришла в себя, доктор, – тихо произнесла медицинская сестра, приоткрывшая дверь ее палаты.

Варя не желала открывать глаза, ей была неприятна даже мысль о том, что сейчас с ней могут заговорить. Ее всегда раздражали утренние разговоры. Но любопытство взяло в ней верх, и она приоткрыла глаза, чтобы посмотреть на врача, вошедшего в палату. Он – брюнет с яркими синими глазами, высокого роста. Ей стало не по себе от того, что все ее мысли о смерти разбились о его искреннею улыбку. Даже в том возрасте, хоть Варя еще оставалась невинной, она знала, что падка на мужчин. В них ей нравилось абсолютно все: развитые плечи и руки, грубый голос, склад ума и внутренняя сила. Она со многими флиртовала и относилась к этому как к хобби, хоть порою и стыдилась этого. Ей было сложно противиться всеобъемлющему влечению, так как она хорошо знала свои достоинства и запоминающиеся черты: узкий подбородок, длинная шея и ноги, большие серые глаза и мягкие локоны каштановых волос. Она притягивала к себе мужские взгляды, и, конечно, врач тоже подметил то, что перед ним лежит нимфетка, воскресшая из мертвых.

– Я не стану расспрашивать тебя о случившемся, – произнес он, заметив, что пациентка за ним наблюдает. – Но позже тебе придется со мной об этом поговорить. Я – твой лечащий врач, Спартанский Вадим Викторович. Ты можешь звать меня Вадиком.

– Вадим, лучше бы ты попросил меня рассказать о случившемся. – Она немного помедлила. – Мне стоит понять, о чем мне говорить с матерью и отрепетировать свою речь. Мои родители уже здесь?

Врач кивнул головой – они прилетели из Австрии, как только узнали о случившемся. Она задумалась о предстоящем разговоре и еще глубже осознала свою вину.

Варе еще предстояло провести длительное время в больнице: швы от порезов нужно было обрабатывать, чтобы предотвратить попадание инфекции, а также Варя чувствовала сильную слабость и днем в основном спала. Ночи проходили в бреду, и ее мама была вынуждена беспрерывно читать ей вслух книги – это был единственный способ помочь Варе заснуть, как только она переставала читать, девушка снова открывала глаза или начинала ерзать на кровати.

Дальше ее бред только прогрессировал, как сказали врачи: он стал проявляться и в дневные часы активности. Варя и сама обратила внимание на то, что ее память стала раздробленной и превратилась в болото, в котором тонули все ее мысли. Происходящие с ней события казались ей сном, далекими и нереальными, будто все чувства, кроме тоски, покинули ее. Существо, звавшее ее за грань, снова заговорило с ней, вело с ней переписку – Вариной же рукой отвечало на заданные ею вопросы. Но случалось это крайне редко, и Варя потеряла все бумажки, на которых вела записи подобных диалогов, или же Сущность сама забрала их, чтобы скрыть их от посторонних глаз. Но Варя чувствовала в этой Сущности учительскую заботу, строгость и доброту. Но со временем Варя забыла даже об этом, ее нутро померкло.

Варе сняли бинты, и она вновь осмотрела свое тело: тонкие шрамы на белоснежной коже. Девушка подошла к зеркалу и увидела в нем свой удивительно стройный и красивый силуэт, но кое-что в отражении насторожило ее – взгляд, он стал другим, и из-за него она не узнавала саму себя. Девушка испугалась того, что в зеркале отражается другой человек, словно, умерев, она породнилась и вобрала в себя неизвестную ей Сущность и тем самым стала с ней единым целым. Радужка ее глаз таинственно светилась, как холодная вода в лучах весеннего солнца.

Врачей насторожила Варина молчаливость, ее отчужденность от мира и отсутствие живого интереса к чему-либо. Коллегия врачей сочла это достаточным основанием для того, чтобы рекомендовать ее родителями перевести девушку в психиатрическую клинику для дальнейшего лечения. И они дали свое согласие. Лечебница располагалась за городом, походила больше на пансионат или дом отдыха. Особый курс лечения для Вари не подбирался, в основном она принимала общие успокоительные препараты и общалась с пожилым врачом-психиатром Александром Михайловичем. Порой он наливал ей рюмку коньяка, когда переставал замечать их разницу в возрасте, и она начинала казаться ему взрослой, по-своему мудрой. Но беседовала Варя с ним без какого-либо желания, все ответы врачу приходилось из нее выуживать. Временами у нее случались приступы говорливости, и она становилась сама не своя: могла рассказать подробности своих видений, снов, которые мучали ее по ночам. Но рассказы ее были сумбурны, непоследовательны и эмоциональны.

Во время одной из таких бесед психиатр стоял у окна, он наблюдал за тем, как его пациенты гуляют во дворе. Врач смотрел на них так, как люди обычно смотря на лес или океан – на пейзаж. Варя сидела в его кресле и рассматривала бумаги, разложенные у него на столе. Он попросил ее рассказать о причинах, по которым она пыталась покончить с собой, и, собравшись силами, она произнесла:

– История, которую я могла бы вам рассказать, банальна, скучна, и новых знаний обо мне вы в ней не сыщете. Поэтому я скажу вам самое основное и не стану вдаваться в подробности. Он никогда не любил меня, а я никогда не любила его. Последнее я поняла совсем недавно, но тогда мне нужен был повод, любой повод для того, чтобы расстаться с жизнью. То, что я в действительности люблю, никогда не станет моим, а я этому всецело принадлежу, это – помутнение.

– И все же! В чем же кроется причина столь глубокой тоски, что вы попытались уйти из жизни?

– Петля Мебиуса. А если быть хоть каплю серьезней, я все равно умру. Лет в двадцать пять меня попросту не станет.

– Что вы имеете в виду? – Александр Михайлович включил диктофон.

– В этом возрасте я уже, должно быть, выйду замуж, нарожаю детей. И, да, материнский инстинкт, как анестезия, смягчит скорбь от утраты своей личности, но из-за него же я начну возмещать себя в своих детях. Это уже будет не моя жизнь, и на мою она будет похожа лишь тем, что я снова буду существовать не для себя и по принуждению обстоятельств и тех, кто будет говорить мне о своей любви ко мне.

Александр Михайлович невольно вздрогнул, когда увидел, как один из его пациентов, резвившийся с мячом, получил качелями по затылку и упал на землю. После врач отошел от окна, посмотрел на Варю: она сидела в его кресле, подобрав под себя ноги, притихла и интереса к общению с ним больше не проявляла.

– Вам следует побыть на свежем воздухе. – Он медлил. – Прогуляйтесь, поговорите с кем-нибудь из пациентов. Вам надо отвлечься от гнетущих вас мыслей, а вы только и делаете, что концентрируетесь на своих негативных ощущениях.

Девушка молча вышла в коридор, прихватив с собою красное яблоко, лежавшее у него на столе. Вокруг нее никого не было, и, когда за ее спиной закрылась дверь кабинета Александра Михайловича, чувство безысходности усугубилось. Она вышла на запасную лестницу, на которой иногда можно было встретить сотрудников клиники, собравшихся перекинуться в карты и выкурить по сигаретке. Варя прошла несколько пролетов и обнаружила то, что искала – открытую пачку сигарет, и забрала из нее три штуки. Встав на пятом этаже у двери, она закурила. Внезапно она почувствовала себя хуже: возникло жжение во лбу, подкосились ноги, во рту пересохло. Девушка потушила сигарету и направилась к выходу, ей хотелось оказаться в общем коридоре, но там было пусто. Это был этаж интенсивной терапии, но, на удивление, пациентов в нем не было, как и медицинского персонала. В одну из палат была приоткрыта дверь, внутри находился Спартанский Вадим.

Варя встала в дверном проеме и продолжала молчать. Ее тело слегка покачивалось, ноги отяжелели, а позвоночный столб закаменел и держал ее спину неестественно прямо – сводило мышцы. Она пыталась размять пальцы рук, перекладывая из одной руки в другую яблоко, но они только еще больше немели, а после и вовсе сами собой разомкнулись, и яблоко со стуком упало на пол и покатилось в сторону Вадима. Он обернулся и увидел перед собой девушку, побледневшую и слабую. Она пошла к нему навстречу, но ее ноги стали ватными, а в животе чувствовался страшный холод и тянущая боль. В ушах у нее стояло шипение, будто от радиоприемника, настроенного на неисправную частоту. Варя постепенно двигалась вперед, борясь с желанием упасть на колени. Она схватилась рукой за живот, и ее ладонь наполнилась кровью, которая стала стекать на пол. Она открыла рот, пытаясь что-то сказать, но лишь жадно хватала губами горячий воздух. Вадим подбежал к ней и схватил за талию, не дав ей упасть, когда она была готова потерять сознание.

Он занес ее в палату и положил на койку, вернулся к двери и закрыл ее на щеколду. Аккуратно, будто боясь спугнуть момент, он отвел сторону ее руки и приподнял майку: на животе у нее ничего не было, но девушка продолжала сжиматься в клубок, пытаясь спрятаться. Варя видела, как ее кровь впитывается белоснежной простыней и не останавливается, вытекая до последней капли.

– Я решительно ничего не понимаю! – закричал Спартанский.

Варя попыталась встать, но врач стал ее удерживать, прижимая за плечи к кровати. Девушка знала, что в палате есть кто-то еще, она, будучи обездвиженной, попыталась осмотреться и краем взгляда зацепилась за соседнюю койку. Там лежал молодой человек с белоснежными волосами и кожей. Он выглядел женственно: утонченные руки и шея, чисто выбритое лицо и объемные губы. Варя заметила, что на кистях рук, на простыне рядом с животом были размытые следы крови. Его веки дрожали, он стонал, мучаясь от кошмарного сна, и в сознание не приходил.

– Закройся от него! – скомандовал знакомый ей голос прямо внутри головы. – Ну же! Не думай о нем, перестань его чувствовать. Он намерено покончил с собой и желал умереть. Теперь же, когда это случилось, он всеми правдами и неправдами хочет выиграть себе время и остаться среди живых. Не умирай его смертью, прибереги себя для меня.

Варя стала отталкивать от себя Вадима, едва она поняла, что врач не мог слышать этого таинственного голоса и не видит парня, лежащего на соседней кушетке, она смирилась с тем, что медицина не в силах ей помочь. Он продолжал ее удерживать, и тогда девушка перевесилась через поручень каталки и под тяжестью своего веса упала. Несмотря на удар об пол, она быстро вскочила на ноги и подбежала к двери. Открыв щеколду, Варя выбежала в коридор и скрылась на лестнице, оставив врача недоумевать над происходящим.

Варя бежала вниз по лестнице и остановилась у выхода в прогулочный дворик, ей стало значительно легче – боль и слабость отступили, и она уже могла ровно стоять на ногах. Девушка чувствовала себя немного потерянной и потому решила встать в темном углу на выходе, чтобы не пришлось никому ничего объяснять. Не успела она расслабиться, как ее охватила новая волна паники, когда все пациенты клиники, гулявшие в саду, собрались в одну группу и, не говоря ничего членораздельного, просто мыча, двинулись ей навстречу и сомкнулись вокруг нее. Она выставила вперед руки и закричала что есть сил, но этого было недостаточно, и они продолжали наступать. Девушка потеряла сознание и упала навзничь.

Очнулась она, уже будучи в своей палате, в абсолютном одиночестве и темноте. Ее тревожила мысль о том, что увиденное этим днем было лишь галлюцинацией или сном, ей нужно было еще раз подняться в отделение интенсивной терапии или встретиться с Вадимом и расспросить его о произошедшем. Варя подошла к зеркалу и посмотрела на свое отражение: глаза чужие, зловещие, с зеленоватым оттенком, прежде она в себе этого никогда не замечала.

За ужином пациентка возила вилкой по тарелке, аппетита у нее, как всегда, не было, и даже если бы она умирала с голоду, никакой кусок не полез бы ей в горло. В столовой играл вальс, в больнице часто звучит классическая музыка, но в тот момент струны ее души страдали больше, чем это старое фортепьяно в неумелых руках музыкантши.

– Почему Ты слышишь меня, только когда Тебе самому это нужно или удобно? – прошептала Варя, уставившись в тарелку.

Кто-то сзади коснулся ее плеча, и она всем телом вздрогнула. На секунду чувство сна развеялось, но как только она поняла, что Вадим, ее разум снова погрузился в грезы.

– Днем меня не пустили к тебе в палату. Как твое самочувствие?

– Он жив? – Варе не хотелось говорить о себе.

– О ком ты говоришь?

– О пациенте, который должен был или лежал в той самой палате, где ты удерживал меня.

– Этот мужчина скончался в отделении реанимации от послеоперационных осложнений, от вторичного инфицирования. В этом у меня нет никаких сомнений, я шесть часов пытался спасти ему жизнь, но он отказывался мне помогать. Ты видела его?

– Зачем ты задаешь вопросы, получив ответы на которые, ты не поверишь?

– Поверю! Я и сам слышал, когда зашивал его, как какая-то тень просила его спасти, не отпускать, – но Вадим не верил и своим собственным словам. – Это была страшная сущность, и она просила спасти его.

– Чтобы продлить его мучения, чтобы еще ненадолго оставить выпотрошенного мертвеца среди еще живых, – безучастно произнесла Варя. – Обсудим это в другом месте, если ты не против?

– Выйдем покурить?

– Лучше будет уехать подальше от этого проклятого места.

– Это место не проклято, прокляты те, кто поступают сюда на лечение. Но все же я постараюсь что-нибудь предпринять и на вечер вытащить тебя отсюда.

Варя вернулась в свою палату, чтобы собраться, в тот момент она чувствовала себя хорошо, и ее всюду преследовал запах свежескошенной травы и луга. Она посмотрелась в зеркало и заговорила:

– Мне без Тебя сложно! Ты существуешь только в моих снах, а привязалась к Тебе так, словно всегда могу Тебя найти и попросить о помощи. Мне хорошо только здесь, на траве, среди криков ночных птиц и под порывами северного ветра. – Она чувствовала, что бредит.

– А ты не просыпайся, – лукаво ответил ей незримый Собеседник.

– Мне кажется жизненно важным к Тебе прикоснуться.

Он ей ничего не ответил и пропал. Варя каждый раз печалилась этому и каждый раз верила в то, что на этот раз Он не будет самим Собой и останется с ней подольше или вовсе не уйдет. Девушка поспешила собраться, ей больше не хотелось оставаться одной в темной палате. Она специально не включала в ней свет, он был слишком яркий и только мешал и пугал ее еще больше, чем тьма.

Когда она уже оказалась в автомобиле Вадима, то уже не думала ни о каких демонах и прочей мистике. Она наслаждалась уютным салоном и белым вином, бутылку которого врач отдал ей в руки.

– То, что я делаю – неправильно! – Вадим был напряжен. – Ты же еще совсем ребенок.

– Не волнуйся, я никому не скажу о том, что мы делали, – Варя улыбнулась. – Даже если мы переспим.

– Я боюсь, что все закончится именно этим.

Они направились в центр города, где оставили на подземной парковке автомобиль и направились гулять по набережной. Они допили одну бутылку вина и купили вторую. Разговор у них был прост – обо всем на свете и ни о чем личном. Варю совершенно не волновало, кто он такой. Но ее настрой изменился:

– Скажи мне, известно, почему он покончил с собой?

– Кажется, это было связанно с тем, что ему не одобрили операцию по смене пола. Он утверждал, что является женщиной, запертой в мужском теле.

– Это не так! – Варя точно знала, о чем говорит, но не могла понять откуда.

Вадик видел в ней полную энергии девушку, которая на деле старше своих лет и опытней, чем ее сверстницы. Но не видел в ней человека, который совсем недавно пытался уйти из жизни.

– Знаешь, в чем залог страданий человека? – Варя выпустила из рук отловленную ею бродячую кошку.

– Я знаю, в чем залог моего страдания, но хотел бы услышать твое мнение о человеке в целом. – Ему хотелось общаться с ней искренне, хоть в ее поведении и улавливалась фальшь.

Она примеряла одну из своих масок, училась актерскому мастерству, а вместе с тем всему, что в дальнейшем позволит оставаться ей неуловимой и никем до конца непонятой.

– Речь. – Варя сделала паузу. – Спросишь меня, откуда у меня такая мысль? Однажды я очень сильно хотела писать, нужда застигла меня посреди улицы, и мне пришлось терпеть до дома. И, когда я вбежала в квартиру и с разбегу плюхнулась на унитаз, заметила собаку, которая ждала меня у порога. Я утром выводила ее на прогулку, но после она долго оставалась дома одна и, конечно, хотела вновь выйти на улицу. Она весь день терпела, но терпела молча. Может ли человек так терпеть? Существо, умеющее говорить, напоминать о себе, никогда не промолчит. Речь – инструмент нытья, без нее мы не смогли бы бесконечно докучать друг другу расспросами, демонстрировать глубину своей печали и выставлять напоказ свои проблемы. Мы же не станем показывать пантомиму на темы: пришла маленькая зарплата, налоги быстро растут, жена перестала ходить в спортивный зал, других нелепых проблем быта. Мы не станем приглашать к себе в гости друга только для того, чтобы он сел на диван и понаблюдал за тем, как жена и дети дерутся на кухне, чтобы не было нужды иным способом объяснять ему причину своего беспокойства. Сами наши мысли – это продукт страха и переживаний, которыми мы охотно друг с другом делимся, в надежде, что страх оставит нас, если мы расскажем о нем другому, не менее напуганному существу. А еще мы верим, что животные проживают свою жизнь в неведении о своей смертности и потому не боятся умереть. Мы полагаем, что им непонятен страх перед неизвестностью, но вывод об этом мы делаем лишь потому, что видим, как животные судят друг друга по поступкам и поведению, а не дают друг другу ложных обещаний и пустых надежд, как это делает человек. Все, о чем человек говорит, плодится и множится с тем, что мы больше придаем этому значения. Поэтому мы привыкли много говорить и мало делать.

– Люди словами выражают также свою заботу и сочувствие. Наставляют на путь истинный и дают полезные советы. – Вадим не был столь пессимистично настроен.

– Как скажешь, но тут есть еще одна мелочь: в голове все это звучало куда чище и умнее, нежели когда я произнесла это вслух. Эмоции придали этому совершенно другую окраску, а еще иначе ты это слушал, так как испытываешь другие, отличные от моих эмоции.

Он испытывал к ней смешанные чувства, ее инфантильность раздражала его и в то же время радовала. Ему было приятно наблюдать за ней, она была живой и полной сил, идея. Ему так хотелось, чтобы она берегла это в себе как можно дольше и не разменивала на пустяки, которые ей взамен предложит жизнь. Варе же его лицо казалось знакомым и привлекательным. Они не станут вешать друг на друга ярлыков, настаивать на дальнейшем общении и писать длинные письма.

– Скажи мне, почему ты на самом деле решила уйти из жизни? – робко спросил Вадим.

– Мертвецы! Я повсюду вижу мертвецов! – Варя засмеялась.

– Ты и раньше их видела?

– Нет, в тот раз это было впервые.