Текст книги "Терпение (СИ)"

Автор книги: Анастасия Дмитриева

сообщить о нарушении

Текущая страница: 8 (всего у книги 12 страниц)

          – А это уже не твоего ума дело, – бросил ей Стас, допивая свой кофе.

          Это был его неизменный ритуал – прежде чем отвезти ее домой, он обязательно выпивал чашку кофе и выкуривал сигарету.

          – Да и потом, – сделав последний глоток, продолжил он. – Зачем тебе замуж? Ты рыбка золотая! Поплаваешь, поблестишь. Ты такая еще долго будешь, а потом – растворишься. Как тебя и не было. Но ты не грусти,  каждого свое предназначение. Так что замуж тебе ни к чему. Жене надо думать, умнеть, мудреть, стареть, рожать наконец. А роды, я тебе скажу, ужасно портят не только женскую фигуру…

          – Я вообще-то замужем… – вспомнила Ас, – И сын у меня есть.

          – Ужас какой – буркнул Стас, застегивая рубашку.

          – Тебе вообще никогда никого не бывает жалко? – спросил Ася, жалея в этот момент себя и сына, и даже Колю.

          – Людей мне не жалко, – невозмутимо ответил Стас, и пояснил, заметив вопросительный взгляд Аси, – Ну вот ты сегодня кушать рыбку изволила. Ты же ее не жалела? А тоже живое существо, между прочим, двигалось и кушало до этого. Или ты когда икру поглощаешь, ты же не думаешь о том, что одним жевком уничтожаешь массу рыбьих зародышей?

          Ася не понимала почему человеческие жизни Стас упрямо сравнивает с рыбьими.

          – Но люди-то не рыбы, – попыталась возразить она.

          – Человеческая биомасса. Говорящий поросенок, вот кто человек, а не какой не венец творения. Да и какого творения? Чьего? – усмехнулся Стас, – Ошибка природы, так вернее.

          – Не все же – ошибка…

          – Интеллект – вот признак человека. Причем сегодня мало иметь такой разум, который додумается изобрести колесо, сегодня нужно быть человеком с очень высоким уровнем интеллекта, постоянно совершенствоваться, чтобы иметь право носить звание человека разумного.

          – Знаешь, что? Тебе, конечно, не интересно, что я думаю…

          – Да нет, почему же, это даже может быть забавно, – перебил ее Стас.

          – А я думаю, что такие как ты и взрывают бомбы на стадионах. – Ася сама испугалась своих слов.

          – Я понимаю террористов лишь отчасти, – покачал головой Стас, – Я считаю, что не рационально убивать всех подряд.

          – А кого убивать рационально, по-твоему?

          – На бомжей, алкашей, и всякую им подобную шваль и сил тратить не надо. Их как крыс потравить – и все. Остальным я бы давал работу и испытательный срок. Если серость не способна работать на пользу нормальным людям – отстреливать ее и все. Серость оправдывает свое существование только способностью обслуживать. А на остальных не стоит тратить природные ресурсы и обслуживающую способность человеческих существ.

          – Я пойду, пожалуй, – вдруг поднялась с кровати Ася. – Не провожай меня сегодня, я сама дойду.

          – Поздно уже, я подвезу, – как ни в чем не бывало, сказал Стас.

          – Я сказала – не надо, – отрезала Ася, одеваясь, – сама дойду.

          – Не понял, – Стасу не понравилось ее поведение.

          – Что ты не понял? – застегивая кофточку, спросил она, – не хочу я больше от тебя ничего, так тебе понятно?

          Стас неестественно засмеялся.

          – Ты чего это бунтуешь, рыбка?

          – Я не рыбка! – почти закричала Ася, – Живи сам в своем аквариуме! Только ты-то не акула, нет, ты тина, знаешь, которая на дне речки растет, противная такая. Она тоже, небось, думает, что она королева, а ее рыбы жрут и думают, что она жратва. Понял? Или интеллекта не хватает?

          – Ничего себе фокус! – присвистнул Стас, – Да ты, оказывается, еще и кусаешься?

          – Да пошел ты!

***

          Любка уже собиралась закрывать магазин, когда услышала шаги на крыльце и недовольно поморщилась – она не любила, когда покупатели приходили прямо перед закрытием, такие обычно набирали много продуктов и вовремя закончить работу не получалось. Но она тут же улыбнулась – в магазин зашел Колян.

          – Купаться пойдешь? – без приветствия спросил он.

          – Можно! – согласилась Люба, – А Костик где?

          – Да, его тетка Аня забрала, и отдавать не хочет, соскучилась, наверное!

          – Ну как же, соскучилась, она же его каждый день видит! – рассмеялась Люба.

          Они вместе закрыли магазин, Люба быстро отнесла ключи домой и надела купальник, после чего они отправились на Осугу. Они пришли на то место, которое когда-то считали своим Любка с Роськой. Она уселась на знакомое бревно и закрыла глаза.

          – Ну, и че? Купаться-то будем? – проворчал Колька.

          – Счас, Коль, устала я сегодня что-то… Суматошный день какой-то был… – не открывая глаз, ответила она. – И есть охота…

          – Ну а чего ты тогда, поела бы сначала…

          – А ты?

          – А я бы подождал…

          – Вот ты всегда такой… – открыла глаза Любка и посмотрела на Кольку с укором.

          – Какой? – не понял он.

          – Ну, ты сходи, я подожду, – занудила она, как бы передразнивая его.

          – Ты чего это?

          – Ничего, Коль, злая я и голодная… – Любка тряхнула головой, – Можешь ты решить что-то раз и навсегда? Или так и будешь – покорный и грустный, как Иа?

          – Как кто? – усмехнулся Коля

          – Иа! Ослик такой! Вини Пуха смотрел? – засмеялась Любка.

          – Что-то я тебя не пойму! – покачал головой Колян.

          – Ну вот скажи, любил же ты Аську? Смог же ее как-то завлечь, чтобы она за тебя замуж пошла? – неожиданно заговорила Люба на закрытую до этого тему.

          – Ты к чему все это? – Коля отвернулся от нее.

          – К тому, что сам мучаешься, и всех мучаешь! Может быть и с Асей был бы, если бы был порешительней!

          – Кого я мучаю? – тихо спросил Коля.

          – Меня! – крикнула Любка, и добавила тише, – неужель не видишь?

          Он повернулся и посмотрел ей в глаза. Любка покраснела и опустила голову.

          – Погоди, Люба… – сказал он тихо, почти шепотом и охватил голову руками.

          – Да ладно, – махнула она рукой, – не бери ты в голову!

          Коля молча поднялся и пошел к дороге.

          – Ты куда? – испуганно спросила она.

          – Я приду к тебе!  – не оборачиваясь, ответил он.

          Любка пришла домой, отказалась от ужина и легла спать. Но заснуть так и не смогла. Она разглядывала трещины на потолке, благо вечер был светлый, и думала о том, что произошло на берегу, опасаясь, что испортила отношения с Коляном. На краешек кровати тихонько присела Нюрка.

          – Любк, ты чего? – спросила она.

          – Нормально все… – с трудом разлепив губы проговорила Люба.

          – Там тебя Колька спрашивает…

          Любка так неожиданно подскочила на кровати, что Аня чуть не упала.

          – Уже? – испуганно спросила Любка, – я счас!

          – Пошли!

          – Ты тоже идешь? – натягивая джинсы, спросила Люба.

          – Ну, я-то с Роськой… – улыбнулась сестра.

          – Понятно! – Любка натягивала свитер.

          – Он сказал, что у магаза будет! – со смехом сказала Аня, – Ты как на пожар! К чему бы это?

          – Маленькая еще все знать! – протараторила Люба и выскочила из избы.

          Она почти подбежала к магазину, около которого сидел Коля. Они посмотрели друг на друга и засмеялись – оба были одеты в джинсы, резиновые сапоги и куртки даже были почти одинаковые.

          – Пошли! – Колян поднялся и достал из-под лавки пакет.

          – Чего это у тебя? – спросила Любка.

          – Это? Пир на весь мир! – хитро улыбнулся Коля.

          Они снова пришли на то место, где уже говорили сегодня вечером. Колька достал из пакета коробку белого вина, налил в пластиковый стаканчик, протянул его Любе. Себе налил самогонки из пластиковой бутылки.

          – У Маринки Шишковой самогон брал? – спросила Люба.

– Ну да, она добрый гонит.

Они чокнулись, Колька выпил все, Любка только чуть пригубила. Только после этого села на бревно, поставила стаканчик в траву, обхватила колени руками.

– Ну, и по какому поводу пили? – спросила она.

– Ты вот меня тут обвиняла, что я Асю удержать не мог, что нерешительный, ослом обзывала… – Коля сел рядом с Любой, – Было?

– Ну, не ослом, а осликом, но так – да, – согласилась Люба. – Что, за это и пили?

– Нет, так, для храбрости… – вздохнул Коля.

Они долго молчали. Почти белая летняя ночь опустилась на Осугу. Соловьи за рекой все еще продолжали свое вечное вокальное соревнование, иногда ветер слегка трогал листву, и она отзывалась на его ласки нежным шуршанием. Луна одиноко  гляделась в реку, оставляя на ней длинный белый след. В Прямухино иногда лаяла собака, рассерженная молодежными ночными гуляньями.

Колька закурил, жадно затягиваясь, Люба терпеливо ждала, когда он, наконец, заговорит.

– Аську я не любил никогда, – хоть она и ждала, когда он нарушит молчание, но все равно вздрогнула от его голоса. – И не завлекал ее ничем. Так что и держать мне ее нечем было…

– Как же вы тогда…

– Ты торопишься-то куда? – перебил ее Коля, – потерпи, все скажу…

Люба коротко кивнула.

– Про то, что Леха женится на другой,  я знал от Вики, он ей сам все рассказывал. Все-то просто догадывались, а я знал точно. Ну и жалко ее стало, видел, как она его ждет, мучается, пришел к ней и все рассказал, как есть. Чтобы не ждала, чтобы неожиданностей не было никаких у нее. Вот, так… – Колька помолчал, но Любка уже боялась торопить его. – Она, конечно, плакать стала, чуть вообще в обморок не грохнулась от этого всего. А потом сказала, что удавится, потому что ей жить дальше нельзя никак, я говорю, что ничего такого, пережить это можно. А она мне, как, говорит, я переживу, если я беременная? Ну вот тут мне совсем уж не по себе стало и ее жалко. Я и говорю ей, давай тогда поженимся с тобой, я ребенка признаю… – тут Любка вскочила, до нее только что дошло, о чем говорит Коля.

– Так Костик Лехин получается? – чуть не закричала она, вскакивая.

– Ну да… Не кричи только, сядь…

Любка послушно села. Колька налил себе еще самогонки, выпил.

– Ну, я ей сказал еще, что у меня другая на сердце, но ее не обижу, жить  с ней честно буду. И чтобы она тогда уж тоже нормально жила. Думал, что получится все у нас.

– Другая? – тихо переспросила Любка.

– Ну да… другая… – Колька затушил сигарету и закурил новую, – а потом пошло-поехало… Она к Лехе в клеть бегать стала, на меня вообще побоку… Я думал сначала, что стерплю, обещал же не обижать ее… А она вообще внаглую стала уходить к нему. Ну я один раз сорвался, поколотил ее… А потом еще и еще… она еще и пить стала… Так я обозлился до того на нее, что в последний раз чуть обще не убил… До сих пор удивляюсь – как она живая осталась, даже синяков почти не было, а ведь бил когда – помню – она отключилась даже…

Колька услышал, как тяжело дышит Любка, взял ее за руку, но она убрала ее.

– Я знаю, что нельзя вроде как бить… Но ничего тогда поделать не мог… Вот. А потом она уехала, ну и дальше ты все сама знаешь.

Любка нашла в траве свой стаканчик, допила вино.

– Еще налить? – спросил Коля.

Любка кивнула, он налил еще.

– Так что же на той другой не женился? – спросила Любка, опустошив стакан и снова уткнувшись в колени.

– А, – махнул рукой Колька, запустив далеко в траву окурок, – какой жениться, она меня в упор не замечала…

– И ты даже не поговорил с ней?

– Даже и не думал. Она другого любила. С ума по нему сходила. С ней здороваешься, она даже может и не ответить – так о чем говорить было?

Любка выпрямилась и посмотрела на Кольку, он улыбался.

– Ты чего улыбаешься-то? – спросила она и добавила, набравшись смелости, – Кто она такая-то хоть скажешь?

– А ты не поняла? – весело спросил Колька.

Она пожала плечами, не понимая, ни его веселости, ни о ком он говорит.

– Да ты, Люба… Ты…

          Коле показалось, что она перестала дышать. Он взял ее за руку, на этот раз Люба не отняла ее.

          – Какая же я дура! – вдруг всхлипнула она.

          – Ты чего? Не плачь! – он обнял ее за плечи.

          – А я сижу, гадаю, кто там у тебя на сердце… не мог сразу сказать! – плакала она.

          – Ну прости ты меня… – растерялся Коля.

          – Аська-то значит, знала? – спросила Люба.

          – Про тебя-то? Я ей сначала не говорил, но она потом как-то сама догадалась.

          Люба уткнулась ему в грудь и затихла.

          – Вот такой я ослик… – проговорил Коля.

          Она подняла заплаканное лицо и покачала головой.

          – Ты самый лучший… – прошептала она.

          Коля поцеловал ее, чувствуя, как синхронно бьются их сердца.

          ***

          Тихое счастье Коли и Любы никому не бросалось в глаза. Когда он, отработав, приезжал в деревню, они брали Костика и просто гуляли, купались, играли с мальчиком. Почти никогда не оставаясь наедине, они как будто всегда были только вдвоем, даже когда он был в другом городе.

          Но Надежда однажды утром, собираясь на работу, тихо, чтобы не разбудить еще спавших мужа и Нюрку, спросила у дочери:

          – Что-то ты все с Колькой бродишь?

          Люба улыбнулась, жуя бутерброд.

          – Чего ты улыбаешься? Смотри… – покачала головой Надя, – Плохая слава пойдет, не отмоешься…

          – Мам, ты чего? – тоже полушепотом ответила Любка, – Почему сразу плохая-то?

          – А что же у вас с ним? Любовь? – Надежда намазывала дольку батона маслом, поглядывая на дочь.

          – А если и да? – Любка отложила недоеденный бутерброд и хотела выйти из-за стола.

          – Ты сиди… – остановила ее мать, – Послушай меня…

          Любка покорно села.

          – Любка, ты это надумала-то, не потому ли, что Роська с Нюркой женится? Или правда любовь у вас?

          – Не потому, мам… Я, может быть только с Колькой и поняла, что к Роське у меня что-то детское было такое…

          – Что же ты страдала так? – спросила Надежда, тоже забыв про свой бутерброд.

          – Мама, знаешь, как я Роську любила? – неожиданно для самой себя разоткровенничалась Люба, – На грозу похоже – все мелькает, гремит, страшно и красиво, и все в шоке вокруг, и здесь – она показала на грудь, – разрывается все, и голова кругом идет… Только потом, гроза проходит, тучки разбегаются, и – все… Как и не было этой грозы-урагана, куда подевалось? И следов никаких не осталось… А вот с Колькой все не так… У нас как в плесе на Осуге – что-то такое тихое, красивое, глубокое, свое, родное…. И никуда не денется, сколько ни пройдет… Вон, Осуга сколько веков течет, и столько же еще течь будет… Понимаешь, мама?

          Надежда вздохнула и снова принялась за свой завтрак.

          – Значит, все серьезно у вас?

          – Да…

          – И он тебя любит?

          – Любит, мам… – заулыбалась Люба.

          – А Наталья-то знает про вас?  – вдруг спросила Надежда.

          Люба пожала плечами. У нее как камень с души свалился, от того, что мама так спокойно отнеслась к их с Колькой отношениям.

          Она продолжала жить своей радостью, наслаждаясь душевным равновесием, любовью, счастьем… Они с Колей никуда не торопились, жили одним днем, радовались единому мигу. Не строили планов, не таились от людей, но оставались незаметными для других. Но недолго это продолжалось. В августе, когда Люба в магазине снимала занавески, намереваясь их постирать в ближайший выходной, она увидела в окно, подъехавшую незнакомую машину, из которой вышла пассажирка, достала сумку на колесиках и большого игрушечного медведя.

          Любка спрыгнула с подоконника, метнулась за прилавок и остановилась, напряженно глядя на дверь – больше деваться ей было некуда.

Через минуту она услышала, как отъехала машина, а в магазин зашла Ася.

          – Привет! – весело поздоровалась она, – Хорошо, что ты работаешь, я видишь, сразу к тебе!

          – Привет! – тихо ответила Любка и спрятала задрожавшие руки под фартук. – Какими судьбами?

          – Дак к Роське на свадьбу! Пойдем покурим! – Ася повернулась к выходу.

          – Пошли… – с неохотой покинула свое убежище Люба.

          На улице Ася уселась на лавку рядом с медведем, достала из маленькой сумочки сигареты, предложила Любке.

          – Не курю, – отказалась она, глядя на неимоверно длинные, украшенные причудливыми рисунками ногти Аси.

          – А я вот стала, – проговорила Ася, щелкнув золотистой зажигалкой.

          Ася изменилась до неузнаваемости. Сделала короткую модную косую стрижку, покрасив волосы в черный цвет, стала ярко краситься, делать огромные стрелки у глаз, длиннющие ресницы, пользовалась темно-фиолетовой помадой. Кожа у нее была бронзового цвета, на ногах шпильки такой длины, какой Любка даже и не видела.

          – Ты как с обложки журнала… – проговорила Любка, но умолчала, что Ася закрасила всю свою красоту.

          – Ты садись! – кивнула Ася на свободное место на скамейке.

          – Да я постою лучше, мне привычней так…

          – Ну, как хочешь… – Ася глубоко затянулась и долго задумчиво выпускала  тонкой струйкой дым, – Какие новости-то?

          Любка пожала плечами.

          – Как Костик-то? Вырос, наверное?

          – Ну, ты сходи, посмотри…

          – Да… Вот, видишь, Любк, даже приехать к сыну было все некогда…Колька-то не нашел себе никого?

          – А ты, что… насовсем вернулась-то? – вместо ответа спросила Любка.

          – Да не знаю, – пожала плечами Ася.

          – Не больно-то хорошо тебе в Твери, да? – догадалась Люба.

          – Да не знаю я! По Костику соскучилась, а так – нормально все… Кто рыбы, кто акулы…

          – Какие рыбы? – не поняла Люба.

          – Да знаешь, мне один человек сказал, что все люди – как аквариум, кто стекло, которое никто не видит,  кто – рыбы за стеклом, которых все замечают…

          – И что же? Ты – рыба?

          Ася пожала плечами, глядя под ноги.

          – Ты иди, Костик у тетки Ани сегодня как раз… – тихо проговорила Люба.

          – А Колян на работе?

          – Сегодня вечером приедет.

          – Ну вот, заберу Костика, да в Мытницы пойдем… Как ты думаешь, ждет меня Колька-то? – Ася поднялась с лавки, взяла подмышку медведя.

          – Ты это у Кольки и спроси… – пожала плечами Люба.

          – Ну ладно, пока тогда, – Ася выкатила сумку на дорогу.

          – Ты, главное, акулой не стань, – проговорила ей вслед Любка и ушла в магазин.

          Ася повернулась, долго смотрела на пустую скамейку, потом увидела, что запылилась обувь, нагнулась, чтобы оттереть ее, но только испачкала пальцы.

          – Е-мое! – психанула она и зашагала в сторону дома матери.

          ***

          – Что, сына повидать времени не было совсем у тебя? – спрашивал Колька у Аси, сидя напротив нее за столом.

          Он приехал с работы и не без удивления застал дома жену. Ася пришла в Мытницы одна, мать не отдала ей Костю, мотивировав свой отказ тем, что го родителям прежде всего надо разобраться между собой без ребенка.

          Ася ковыряла пальцем разрез на клеенке, постеленной на столе, и молчала.

          – Дальше что думаешь делать? Надолго приехала? – безучастно спросил Колян.

          – Роська женится, – не отрываясь от клеенки, ответила Ася, – Да и по Костику соскучилась.

          – Значит, на развод у тебя время будет?

          – Какой развод? – впервые посмотрела на мужа Ася.

          – На какой… на наш…

          – А ты развестись хочешь? –  она снова занялась клеенкой.

          – А ты думала, – усмехнулся Коля. – Ты, что ли не хочешь?

          – Нет…

          Колька поднялся, нашел сигареты в дорожной сумке, закурил, взял блюдце под пепельницу, сел снова за стол.

          – Дай закурить, – попросила жена.

          – У нас не курят, – буркнул Коля.

          Ася вздохнула, достала свои сигареты, закурила.

          – Ты чего вообще хочешь? – спросил Коля.

          – К тебе вернуться, – глядя на него сквозь табачный дым, ответила Ася, – Если примешь…

          – А тебе оно надо?

          – Ты мой муж пока еще… Да и Костик у нас…

          – Что, – усмехнулся Колян, – не сказала ты Лехе про сына?

          Ася отрицательно покачала головой.

          – Ну надо же!  Как это у тебя ума хватило?

          – Ты, если разведешься, я Костю-то заберу… – тихо проговорила Ася.

          – Так, значит? – спросил Коля.

          – А что мне остается? – развела руками Ася.

          Они еще долго молчали. Потом Колька молча ушел, а Ася так и осталась сидеть за пустым столом.

          Колян шел к Любе с тяжелым сердцем. Ему не хотелось огорчать ее, волновать известием о приезде Аси. Поэтому, не доходя до Прямухино, он свернул налево и  пошел в Коростково к матери.

          Наталья обрадовалась, конечно, приходу сына, стала кормить его ужином, но на ее сердце лежала тревога, и она не знала, как ее развеять. Она страшилась откровенного разговора с сыном, который пришел к ней сегодня какой-то потерянный, задумчивый. Он быстро поужинал, дождался, пока мать перемоет посуду и сядет напротив него, и сказал то, что мучило его в этот вечер.

          – Аська приехала…

          Наталья вздохнула.

          – Насовсем, Николаша? – спросила она.

          – Вроде да…

          – А ты-то что?

          – Мам, я не могу ее принять…

          – А сын-то как же?

          – Отобрать она грозиться его… Но я все равно не могу….

          – Ох, сынок… – Наталья собралась с духом и осторожно спросила, – Не из-за Любы ли?

          Коля удивленно посмотрел на нее.

          – Ты разве знаешь?

          – Значит, из-за нее? – Наталья вытерла фартуком набежавшую слезу, – Я все надеялась, что кажется мне…

          – Тебе не нравится Люба, да? – напряженно спросил Коля.

          – Да что ты! – Наталья поглаживала ладонью стол, – Люба хорошая девушка… Только тебе-то надо с Асей бы жить попробовать… Сын же у вас.

          – Ма, я не могу… – снова повторил Коля, – Мне тебе не объяснить наверное, но я не могу…

          – Что же я, понять не смогу… – обиделась Наталья.

          – Да если рассказать тебе, то поймешь…. Только как рассказать-то, если я сам себе не объяснял этого никогда. Ты скажи мне, как я Асю могу принять, если Люба есть?

          Наталья снова заплакала.

          – Я сам себе раньше не признавался, что люблю ее никому до этого не говорил, даже про себя никогда такого не проговаривал, но каждую ее черточку помнил, как сквозь стены чувствовал, что она к Ромке приходила, была рядом, и, если проверял – точно, никогда, ни разу не ошибся. Да ведь и я знаю, чувствую, вижу, что Люба меня приняла, что она любит меня. Она уже внутри меня где-то есть, и это уже никуда не вытравить. Как я могу ее бросить теперь? Как теперь, когда она рядом, мне Асю принять? Мама, как?

          Наталья все вытирала слезы, но они никак не останавливались.

          – Ты не плачь, мам. Что же теперь поделать? Знаешь, как от любви отказаться тяжело? – медленно проговорил Коля.

          – Знаю, сынок, – с трудом сказала Наталья. – Ты послушай, я тебе про жизнь свою расскажу, как на исповеди. Если сможешь, простишь меня тогда. Но я должна была тебе рассказать, давно уже надо было, как только стала замечать, что тебе Люба нравится. Теперь-то уж точно время пришло.

          Коля поднял глаза на мать, и стал слушать ее длинный рассказ, ни разу не перебив…

***

          Замуж я вышла рано. Было у меня платье белое, в синий цветочек, мне бабушка Асина сшила на выпускной. Они вообще-то все такие хозяйственные, и бабка ее и мать. На все руки мастерицы, небось и Асю-то Анна научила всему. Так вот, отгуляла я выпускной в этом платьице, в нем же и замуж пошла. Выпуск-то у нас в июне был, а в августе я уже с Олегом жила. Я до этого ни с кем не дружила из парней, да и вообще о любви и не думала как-то. Мы все больше в куклы играли, да уроки учили. Хотелось мне в педучилище поступать. У нас девчонки-то многие туда поступали. Да родители мои решили по-своему. Я и не знала, а они уже с отцом Олега сладили. Приходят, мне и говорят – так, мол, и так, мы тебе жениха нашли, сосед наш Олег. Я сначала вроде как расстроилась, думаю, какой мне Олег, не охота мне еще замуж. А потом как-то и согласилась. Вот мамка мне из тюлины фату на голову нацепила, да и расписались мы с ним. Он мне еще на свадьбе сказал, что любит меня, что давно все на меня смотрел, а я, мол, не замечала его. Да и куда мне его замечать, и в голове еще ничего такого не было. А потом уж мне батька-то признался, что они меня за него отдали из-за дома в Мытницах. Ну ладно, приехали мы в Мытницы, стали жить. Олег и, правда, меня любил, тут я ничего не скажу. Когда Вика родилась, он мне помогал всегда, и что попросишь, сделает, и чего только подумаешь, и то, смотришь, он уж сам догадался. Пожили мы с ним маленько, Вику растили, да я, как на грех, сдружилась чего-то с Надькой Семеновой. Ну, сдружились мы тогда крепко, в гости все ходили, ни дня не проходило, чтобы не виделись. Ну в гости-то ходили, а у нее муж там, Юрка, сядет тоже с нами, балакает, мы семечками трещим, он нам байки говорит. А сам красивый такой. Глазастый. Ну я и влюбилась в него. Да так влюбилась, что аж дышать больно было. Помучилась-помучилась, да ему и призналась, что так, мол, и так, люблю тебя, не могу. Я же не знала тогда, не понимала, что этому бабнику все равно с кем лежать, лишь бы с девкой. Да и откуда мне понимать это было? Ничего я в мужиках не понимала. Ну призналась я ему, значит, и сладили мы с ним. Сперва-то мы еще таились, я к нему прибегу потихоньку, и убегу так же. А потом пошло-поехало. Олег узнал, Надя узнала, да что там – вся деревня знала, что у нас с ним шашни. А я так его любила, что мне все это нипочем было. Вот через ту любовь мою и беды все пошли. Мамка позора такого не выдержала, померла. Я от Олега ушла к отцу жить. Говорю ему – все, не люблю тебя, не могу с тобой жить никак, ухожу, у бати поживу пока, а там видно будет. И все еще я волновалась, чтобы он Юрке чего-нибудь не сделал. Ну ушла я, а Олег у меня потом Вику отобрал. Ты, говорит, аморальная, дочку заберу, воспитаю сам, а то ты из нее такую же сделаешь. А ведь похоже на то, что так и вышло. А тогда  все только боялась, что Юрка меня бросит. Смешно, у него семья, а я все думаю – только бы не бросил. Только бы приходил ко мне. Дурочка была. Но он все приходил ко мне, и я про дочку забывала, вообще про весь белый свет забывала с ним. А скандалов-то было! То Надька придет, в космы мне вцепится, то батька на меня орет, то Олег придет, тоже доводит. Это я уж потом поняла, что он приходил меня обратно звать, жалел он меня все же. А тогда мне до ужаса он раздражал. Вот мы все ругались, а папашка мой и так-то без мамки зачах, так еще и скандалы тут эти. Он посмотрел-посмотрел на все это и тоже помер. Года без мамки не пожил. Вот сколько я бед натворила. Но если б на этом-то и конец. Так все ниточка тянется. Потом я поняла, что Юрка и не любил меня никогда. Смотрю, Надька беременная, Юрка ходить ко мне перестал, значит, все, думаю, пора мне к Олегу возвращаться, пока еще зовет. И он принял меня. Не простил, но принял. А уж потом, когда ты родился. Он стал бить-то меня. Начал-то потому что узнал – снова с Юркой встречаюсь. А я дурочка тоже – последний раз с ним увидеться захотела. Я-то с ним увиделась, да потом неделю дома лежала, встать не могла. Ведь у нас потом еще ребеночек народился, да умер сразу, слабенький был. Я все думаю, потому что он меня беременную бил, а там – кто его знает, может, на роду ему так написано было. Из-за этого тогда такая обида на Олега появилась. И решила тогда, что как только вы с Викой вырастете, я от него и уйду. И ведь какое сердце у меня жесткое – хоть бы раз его пожалеть. Ведь он намучился со мной. Бил, правда, сильно, но ведь не от радости же он меня так. Тяжело ему было. Пьет, пьет где-то, потом домой придет, и начинается канитель. Как дома пьет, еще ничего, бывает и тихо пройдет. Но как только где за порогом напьется, все, тут точно злоба попрет. Ему видать там мужики-то, с которыми он пьет еще пуще накрутят, какие бабы стервы и все такое, ну он и приходит злющий. Сразу за ремнем. У него в гардеробе уж так и висел ремень-то, я прятать его пыталась, но он нашел и повесил. И как чуть что – в гардероб. А ремень хороший кожаный, пряжка железная. Потом, правда, что-то он все больше кулаками стал, да ногами. Уж он приходит злющий, я сразу на двор, чтобы вас-то с Викой не будить. Вот он там изголяется. А потом еще в сарай, как ты прямо. Бьет, а сам плачет. И потом все коленки целует, прощения просит, говорит, что больше не будет. А я слушаю, да думаю, чтобы он хоть меня прибил-то однажды. Вас только жалко, а так – что за жизнь-то? Вот так я и жила. На Юрку тайком уж потом ходила смотреть, вроде как в магазин приду, да все на его крыльцо кошусь – так увидеть хотелось. Встречаться он со мной уже больше не стал, ему и Олег накостылял уже, да и Надька, конечно, всего пропилила из-за баб. А потом как-то стерпелось мне. Забыть-то, конечно, не забыла, где тут забудешь, когда навечно уже одной ниточкой повязаны. Вот. Так что ты Асю-то бил, а мать-то у тебя недалеко от нее пошла. Знаю, сынок, знаю я любовь. Так же как знаю, то перетерпеть ее можно. Трудно, больно, мучительно, но можно. Вот так. Я была бы рада сейчас за тебя, что тебя девушка хорошая полюбила, что она тебе так дорога. Была бы у тебя с ней счастливая судьба. Только сынок, родной, любимый мой мальчик мой, прости меня, нет мне прощения. Одним поступком все жизни я перечеркнула – свою, Олега, твою, Любину, Асину… Это ведь не Ася виновата в том, что ты так мыкаешься, не Ромка, что Любке счастья нет, не спьяну папка умер. Ты ни в чем не виноват.  Я же видела все, догадывалась, чувствовало мое сердце, что Любка тебе нравится, что ты вздрагиваешь, когда о ней речь заходит. Как я молилась, чтобы ты ее не выбрал, не полюбил ее.  Ведь родила я тебя от ее отца, Коленька. Прости меня, сынок… Любка сестра тебе…

***

          После приезда Аси, Коля так и не пришел к Любке. Она помрачнела, замкнулась, никого не подпускала к себе. Сначала она ждала его, смотрела в окно с надеждой, слушала шаги на дороге, сердце замирало от каждого стука в их дверь, стояла у храма, надеясь встретить его на мосту через Осугу. Но прошло три дня, душа болела нестерпимо от постоянных уколов разочарования, когда очередные шаги и стуки оказывались не принадлежащими Кольке. На четвертый день после приезда Аси, Любка увидела в окно, что к ним в калитку заходит мать Коли. Она так испугалась ее прихода, что через окно убежала из дома и спряталась в бане.

          Наталья прошла к дому Семеновых с замиранием сердца и не успела постучать, как дверь отворила Надя, которая тоже видела в окно ее приближение.