Текст книги "Терпение (СИ)"

Автор книги: Анастасия Дмитриева

сообщить о нарушении

Текущая страница: 3 (всего у книги 12 страниц)

***

          Прошли морозы, началась оттепель, растаял снег, вышла из берегов Осуга, набухли на деревьях почки, дороги по-русски развезло под припекающим апрельским солнышком. На Пасху Надежда собрала дома всех родственников. С Любкой и Нюркой они чуть ли не неделю красили яйца, пекли куличи, пироги, намывали избу. Ночью все, кроме Юрия, пошли постоять на службу в храм. Даже Егора с Федюшкой Юля привела.

          Надежду впечатлила праздничная служба. Сама себя она к особо верующим не причисляла, да и церковь в Прямухино только недавно стала действовать, а до этого в ней был сырзавод, клуб, поэтому и службу большинство сельчан увидели только, когда к ним прислали молодого батюшку, который потихоньку начал восстанавливать старинный Троицкий храм.

          Днем, выспавшись после бессонной ночи, за одним столом собрались Надежда с Юрой, их дети – Павел, Любка и Нюрка, сноха Юля с внуками Егором и Федором. На праздник к ним приехали сваты – родители Юли.

Позвали и Асю с ее мамой – Анной Сергеевной. Расселись шумно, охотно выпили по первой крепкой самогонки, нагнанной специально для такого дня, только девчонкам налили красненькой. Закусили окорочками с картошкой да салатом. Налили по второй, помянули Андрея. Замолчали, задумались, уронили горькую слезу. Молчание нарушил Пашка.

          – Ну, как там сегодня поп сказал? Сегодня горевать – грех… – спокойно проговорил он. – Батя, наливай ащо!

          В самом деле, даже грусть в такой праздник посветлела. Надежда захмелела, с нежностью смотрела на своих, даже Юрка ей показался родным, надежным. Поверилось, что плохое позади, все теперь будет по-другому, так, как в детстве мечталось. Даже зашедший к Пашке Колян, сын Натальи Самсоновой, с которой гулял Юра, не нарушил спокойствия Надежды. Она и его с радостью посадила за стол, тем более что он был другом ее любимого сына, их сдружила совместная служба в армии, а все, что связано с ее любимым Пашенькой Надежда принимала неизменно с радостью. Пусть даже это сын любовницы мужа. Надежда выпила еще рюмочку, громко вздохнула и затянула песню красивым низким голосом:

          – То не ветер ветку клонит,

             Не дубравушка шумит,

             То мое сердечко стонет,

             Как осенний лист дрожит.

          Потихоньку песню подхватили дочери, у них получалось хорошо спетое трио:

          – Извела меня тоска-кручина,

            Подколодная змея.

            Догорай, гори моя лучина,

            Догорю с тобой и я.

          И остальные уже нестройно, но от души присоединились:

          – Расступись, земля сырая,

            Дай мне, милая, покой,

            Приюти меня, родная,

            В тесной келье гробовой.

Мне постыла жизнь такая,

Съела грусть меня, тоска...

Скоро ль, скоро ль, гробовая

Скроет грудь мою доска?

          Каждый пел о своем. Все вместила в себя грустная песня. И скорбь Юли по мужу, и тоску Любки, и надежды Аси на счастливое будущее, и думы Надежды о своем будущем. Кто знает, о чем печалились остальные, но так уж повелось, что в такие минуты погрустить есть о чем каждому. На самом веселом русском празднике бывают у русских такие минуты единения, общей тихой грусти, порыва души…

***

          Но Надежда и предположить не могла, какое потрясение готовит ей судьба. Недели через две после пасхи, Надежда пришла домой после смены в магазине, и стала, как обычно, готовить ужин. У печки курил Юра, о чем-то напряженно думая. Наде почему-то казалось, что его думы касаются ее, поэтому она нерешительно спросила: «Чего задумался-то?».

          – Да я про Пашку… – со вздохом ответил муж и  вопросительно посмотрел на Надежду.

          – А чего о нем думать?

          – А он к Юльке ушел…

          – В каком смысле?

          – Ну в каком… – Юра пожал плечами, – понятно в каком – подженился.

          Надежда почти швырнула кастрюлю на плиту так, что половина щей расплескалась по кухне.

          – Ну-ка не шуми! – грозно проговорил Юра.

          – Как это подженился? – Надя ошалело смотрела по сторонам. – Как это так?

          – Тьфу ты, что за баба! Ну, жить к ней ушел…

          Любка, присутствовавшая при этом разговоре, убежала в избу, где Нюрка сидела с уроками.

          – Нюрк! Там такое! – прошептала она сестре.

          – Ну чего там? – спокойно спросила Нюрка, не отрываясь от учебника.

          – Пашка то наш к Юльке ушел!

          – Ну я знаю.

          – Как это знаешь? Откудова?

          – Так от Паши.

          И Нюрка рассказала Любке, как сегодня днем, когда она пришла со школы, Паша уже собирал вещи.

          – Ты никак снова уезжаешь от нас? – спросила Нюрка.

          – Я это… к Юльке ухожу… насовсем значит. – как-то неуверенно ответил Паша.

          – Как так уходишь? – Нюрка присела на диван, прижав к груди руки. – Женишься что ли?

          – Ну, могу и жениться.

          – А разве так бывает?

          – Как? – Паша сел рядом.

          – Ты любишь ее, да? – шепотом спросила Нюрка.

          – Ох, девчата, – усмехнулся брат, – все-то вы про любовь! Надо она вам? Я жалею ее, понимаешь? Жалею!

          – А она? Она согласная?

          – Ну вот и посмотрим.

          – Так ты уже и вещи собрал, а не знаешь, может она и не примет тебя-то?

          – Я все решил за себя. Приду к ней, все скажу. Пусть дальше она решает.

          – Непонятно все у вас как… – покачала головой Нюрка.

          – Маленькая ты еще! – Паша обнял сестру. – Поймешь когда-нибудь!

          Любка на рассказ сестры отреагировала однозначно.

          – Даст им мать трепки… Точно даст.

          – Наверное, – согласилась Нюрка.

          В эту самую минуту они услышали крики на кухне.

          – Не лезь ты к ним! – кричал на жену Юрий. – Какое тебе дело, пусть живут!

          – Как же это, какое дело! – плакала Надя. – Двоих детей себе вешает!

          – Так не чужих же!

          – Так и не своих-то! Мало девок ему?

          – Да тебе какую не приведи – все не та будет! Он же у тебя любимый сынок! – Юрий плюнул в сторону печки, – Тебе принцессу надо!

          – Знаешь что? – разозлилась Надя, – Это тебе все равно на ком лежать! По себе не суди!

          – А не твое дело на ком мне лежать! – Юрий вскочил и стал надвигаться на жену. – Твое дело молчать, да щи варить!

          – Ага, – Надежда понимала, что пора уже молчать, чтобы не вышло драки, но остановиться не могла, – а твое дело детей по деревням строгать! Кобелина чертов!

          – Дура! – рявкнул Юра, и хотел было уже ударить Надю, но вспомнил про то, что в соседней комнате сидят дочери, и выскочил из избы.

          Тяжело дыша, Надежда опустилась на лавку.  «Проклятая сволочь», –  шептала она, вытирая слезы. Любка с Нюркой потихоньку вышли из комнаты и встали у порога.

          – Ну, че встали? – угрюмо спросила мать.

          – Ма, че вы опять? – Любка покачала головой, – Из-за Пашки, чтоль?

          – А твое какое дело? – Надежда поправила волосы, собранные в пучок,– сидите тут. Батька вернется – жрать ему дадите.

          – А ты? – тихо спросила Нюрка.

          – Я пойду Юльке мозги вправлять!

          – Может, не надо? – спросила Любка.

          – Ты меня поучи еще, сопля, – проворчала Надежда.

          Для Любки с Нюркой осталось загадкой, как мама поговорила с Юлькой, что у них там произошло, но после этого вечера Пашка навсегда остался жить с Юлей, а Надежда никогда больше не проявляла своего недовольства этим обстоятельством.

***

          Деревня жила по графику дачников: замирала зимой и оживала летом. Исключение составляли новогодние и майские праздники. В этом году на первое мая к Асе приехал Леха. Пока учился в школе, он приезжал на все каникулы. В прошлом году он поступил в университет, и приезжал только на полтора месяца летом, а вот в этом году неожиданно сделал сюрприз Асе – приехал в мае на несколько дней.

          – А как же учеба твоя? – спрашивала у него Ася.

          – Да все в ажуре. Я, считай, уже второй курс закончил, так, ерунда, пара зачетов осталась.

          – Здорово как, что ты приехал, – Ася смотрела на него влюбленными глазами, которые просто светились от радости.

          Вечером, когда уже сумерки начали опускаться на Прямухино, Леха с Асей вышли из деревни, держась за руки. Они медленно брели в сторону Мытниц, болтая сначала ни о чем, но постепенно Лешка стал сворачивать разговор в определенную сторону.

          – Я ведь не просто так приехал-то, Ась…

          – А что?

          – Специально, бросил все и к тебе рванул… Понимаешь?

          – Ну классно же, – пожала плечами Ася, – только почему не просто так?

          – Соскучился я очень, – проговорил Леха, притянул к себе Асю и поцеловал ее.

          Ася только счастливо вздохнула, она действительно сегодня блаженствовала рядом с ним.

          – А еще, я вроде как решился остепениться… – загадочно заулыбался Леха.

          Они стояли друг напротив друга посреди дороги. Они были одни в целом мире. Она растворялась в нем.

          – Как это? – тихо спросила Ася.

          – Ну вот, так.… Женюсь вроде как…

          Сердце у Аси чуть не выскочило из груди и не понеслось на радостях навстречу рассвету. Она даже и не задумывалась, хотелось ей или нет выйти замуж за Лешку. Все ее существо, каждая клеточка тела, вся душа, все помыслы и чувства уже растворились в нем, так как она могла задумываться, идти за ним, или нет? Горячая, страстная, сильная любовь решила все за Асю. Она же подсказала ей повиноваться, когда он позвал ее к себе домой.

          – Чего нам мерзнуть-то? Не лето… Айда ко мне, у меня в клети комната, все супер… Посидим по-нормальному. – сказал Леха.

          -Неудобно мне… – замялась Ася. – Бабушка твоя еще увидит…

          -Да ну! – Лешка усмехнулся, – она так спит, что ее пушкой не разбудишь! Посидим нормальком! Там обогреватель, Аська, не морозь меня, пойдем, погреемся!

          – Ну, давай…

          Они пробрались в бабушкину клеть, где у Лешки в самом деле была обустроена теплая комната. Откуда-то появилась бутылка шампанского.

          – Шампуня будешь? – хитро улыбаясь, спросил Леха.

          Ася не любила шампанское, ей было неуютно в клети, боязно, что Лешкина бабушка их застукает, неспокойно на душе, но она кивнула согласно, выпила, улыбнулась, позволила себя поцеловать… Лешка смотрел на нее влюблено, ей показалось, что он выглядит по-настоящему счастливым, и с ней приключилась какая-то счастливая эйфория…  Она разрешила даже не Леше, а себе все, чего опасалась, не позволяла все это время, она торопилась стать его женой, пусть пока не по закону, но по плоти.

          Утром, вернувшись домой, она замерла на мгновение от страха: «Что же теперь будет?», но, вспомнив ночные ласки, улыбнулась счастливо, и забылась таким сладким сном, какого не видела, наверное, с самого детства.

          Все эти несколько дней, что Лешка провел в Прямухино, они с Асей почти не разлучались, только на время ее работы и на пару часов для сна. Большую часть времени они проводили в его клети, уже даже не опасаясь бабушку, а иногда просто гуляли, стараясь никому не попадаться на глаза, потому что им хотелось просто быть вдвоем. Эти сказочные дни закончились не менее сказочно, Лешка подарил Асе колечко, тоненькое золотое колечко с каким-то красным камушком, и заверил ее, что приедет сразу после сессии.

          Он уехал, а Асе хотелось кричать, что она ему жена, что она счастлива, что мечты сбываются, и что, если действительно любишь, то обязательно будешь любим…

          Только дважды чудесные дни чуть было не омрачились. Один раз мама высказала Асе свое недовольство ее ночными гулянками, но дочка только счастливо улыбалась в ответ. И все вопросы показались ненужными.

          И еще Любка как-то попыталась вызвать Асю на откровенный разговор.

          – Ты что, все с Лешкой оп ночам шляешься? – спросила она.

          – Чего это шляюсь? – нахмурилась Ася, – гуляю.

          – Ну да… – Любка о чем-то задумалась. – Как у него дела-то?

          – Какие дела?

          – Ну там… Вообще, чего делать собирается, как в Твери там своей живет?

          – А тебе че?

          – Ты смотри, Аськ, мне-то ни че… Просто всякое бывает, может у него там кто есть?

          – Ты дура? – разозлилась Ася. – Че блин несешь-то?

          – Да ты не кипятись так…

          Но Ася не могла реагировать по-другому. Ей хотелось, конечно, по большому секрету рассказать Любке про то, что Лешка подумывает жениться, но она дала ему слово молчать пока что. Ему надо было сначала уладить какие-то дела с родными, и он не хотел, чтобы раньше времени пошли слухи. Поэтому Ася молчала, она никак не могла нарушить слова, данного своему Леше, но она таинственно улыбалась, предвкушая удивление и, может быть, даже зависть своих друзей, когда они узнают ее тайну.

***

Жаркий май сменился дождливым тоскливым июнем. Небо то поливало землю яростным злым ливнем, то кропило слегка изморосью, но просохнуть никак не позволяло. Дома, деревья, трава, дороги, пашни разбухли, почернели. Люди заметно приуныли от такой погоды. Скучали по солнцу. Шлепали по грязи в резиновых сапогах, но терпели, в надежде, что со дня на день погода переменится.

          Любка совсем затосковала, глядя на вечный дождь и счастливую Асю.  И пошла за утешением почему-то к Юльке.

          Юля приняла Любку с радостью. После того, как свекровь перестала с ней общаться, хотелось видеться хоть с сестрами Павла.

          – Хорошо как, что ты зашла! – улыбалась Юля, наливая в чайник воду. Вода лилась большей частью мимо чайника, но она этого не замечала. – Как у вас дела?

          – Да нормально, – Любка с улыбкой наблюдала за Юлей, – ты же мимо льешь-то все…

          – Да ерунда… – отмахнулась Юля, – а Анюта чего не зашла?

          – Та, Нюрка хочет поступать у нас в университет, сидит, читает…

          – Так ей же в следующем году-то…

          – Ну она уже готовиться начала… Пусть сидит, хочет если, дак че..

          – Молодец она…

          – Ну да… Это мы здесь сидим, как дураки…

          – Почему дураки? – Юля наконец справилась с чайником и села рядом с Любкой.

          – Так были бы мы умные, разве бы тут сидели?

          – А где бы мы сидели?

          Любка пожала плечами.

          – Ну ты вот, например, почему учиться не поехала? – спросила Юля.

          – Да ну… Вон, Аська год промучилась, и че? Надо оно ей было-то?.. Не в учебе счастье…

          – А в чем?

          – Я вообще-то у тебя пришла спросить про это… – улыбнулась Любка.

          – Почему у меня?

          – Кажется, ты знаешь…

          Они замолчали. Наконец, закипел чайник, Юля разлила кипяток по чашкам, добавила заварки. Снова села за стол, теперь уже напротив Любки.

          – Так мне тоскливо, Юль… – вдруг заговорила Любка. – Как Андрюху похоронили, не знаю, в какой угол ткнуться… Как сама в могилу зарылась… Понимаешь?

          – Но ведь ты вроде как и не по Андрею тоскуешь?

          – И по нему тоже… Конечно, не хватает его. Но мы все же как-то больше с Пашкой ближе были. Да и не в этом дело. Какая-то жизнь другая стала. Взрослая. И как не моя. Раньше я думала, что все понимаю. Теперь не знаю. Есть ли счастье-то вообще? А любовь? И какая она? И как понять, любишь, или так… маешься от чего-то…

          – Так  у тебя с Ромой-то что? – перебила Юля.

          – С ним вообще никак не понятно… – вздохнула Любка. – Как в сказке, чем дальше, тем страшней… Я к нему, так он от меня, он ко мне, так у меня задвиг какой-то…

          – А ты сама-то что думаешь, любит он тебя?

          – Ну, тут по-разному тоже думать можно. Вроде как он со свадьбы соскочил, когда я с ним поговорила, а вроде как глупостям всяким поверил. Я не знаю, может, он до сих пор сомневается… Мне бы пойти с ним нормально поговорить, да стремно как-то… Чего на него вешаться теперь? Сама довыпендривалась…

          Эх, Любаша, – улыбнулась Юля, – знаешь, как говорят, к настоящему, верному делу, которое нам нужно, к нему идти придется трудно, потому что чертям охота все доброе поломать. Может поэтому  у вас и непросто все так.

          – А у вас с Пашкой непросто? – Любка пристально посмотрела на Юлю.

          – У нас по другому… – Юля кротко вздохнула и опустила глаза. – Ты осуждаешь нас, да?

          – Да не… Не знаю, если честно… Как-то быстро у вас все. Я вот кроме Ромки ни на кого смотреть не могу…

          – Люба… Я очень любила Андрея… И сейчас люблю… Просто Паша другой совсем. Их никак не сравнить… Андрюша, думаю, не обижается на нас. Он наверное знает, что все у нас чисто и искренне. Жалко только, что дети папу так мало знали… И еще жалко, что мы так и не повенчались…

          – А с Пашкой будете?

          – Будем.

          – Я бы тоже хотела… – мечтательно вздохнула Любка…

***

          Только конец июня порадовал солнышком. Сперва оно робко проглядывало сквозь рвущиеся тучи, постепенно набирало силу, и вот, наконец, засияло в полную силу. Счастливые люди закинули подальше надоевшие резиновые сапоги и потянулись к вышедшей из берегов Осуге,  с удовольствием подставляли свои тела под горячие лучи, окунались в мутную воду. Теплыми ночами деревня не засыпала – молодежь, яростно отмахиваясь от назойливых комаров, выходила на прогулки, устраивала шумные посиделки у костров и не менее шумные дискотеки в прямухинском клубе.

          Ася ждала Лешку, но он все не приезжал. Каждый прошедший день крал у нее ее радость, оставляя вместо нее какую-то паутину страха и сомнения. Любка каждый вечер звала ее погулять, но Ася отказывалась выходить. Только вечером накануне Иванова дня они вместе пошли за богатинками.

          Богатинки – невзрачные цветочки, которые нужно было нарвать нераспустившимися, заткнуть накануне Иванова дня за матицу по одной на каждого члена семьи, чтобы утром посмотреть – чья расцвела. Смысл этого гадания состоял в том, что распушившаяся богатинка сулила ее хозяину здоровье и достаток, а вот завядшая – неприятности.

          Любка с Асей прошли на берег Осуги, где обыкновенно росло много нужной травы. Солнце уже клонилось к закату, струилось на землю мягким желтоватым светом. Ася села на землю, обхватила руками колени и закрыла глаза. Любка озадаченно выбирала приличные богатинки.

          – Душно как… – проговорила Ася.

          – Да ладно… – возразила Любка. –  Тепло, хорошо, купаться охота…

          – Не-а… спать охота…

          Любка молча пожала плечами.

          – Любк, чего Роська-то, приходил к тебе? – спросила вдруг Ася.

          – А чего?

          – Да так… я думала, может вы с ним сладили опять…

          – Да когда сладишь-то… Он в городе все сидел, вот Колян говорит, что завтра на праздник должен приехать… – ворчливо проговорила Любка.

          – И Лешка че-то не едет… – вздохнула Ася.

          – А должен?

          – Ну так… А чего ты так много рвешь? – Ася показала на букетик в руках Любки.

          – Ну дак на нас всех, еще на Юльку с пацанами…

          – А чего Юлька сама не нарвет?

          – А ей не положено, она в церковь ходит, – пожала плечами Любка. – Так что там насчет Лехи-то?

          – Да ни че… Приедет он скоро…

          – А… – протянула Любка. Хотела спросить еще что-то, но передумала.

          Ася с неохотой поднялась и сорвала три богатинки, почти не глядя – на дом, на маму и на себя.

          Дома она протянула свой скудный букетик маме.

          – На, воткни! – буркнула она.

          Мама послушно принесла табуретку, забралась на нее и заткнула за матицу три богатинки. Она верила в это гадание. Как верила и ее мать и бабка.

          Анну воспитывала мать. Отца она видела только на фотографиях. Он прожил с матерью Анны полгода и ушел от нее к другой женщине, не дождавшись даже появления на свет дочери. Анна знала, что он жил где-то в Калинине, но искать его ей даже в голову не приходило. Они жили с матерью бедно, тихо, только бабка по отцу иногда к ним захаживала, и то, чтобы напомнить Анне лишний раз, что у нее есть бабка, за которой в случае чего нужно будет ухаживать. Но случая не представилось – бабка поехала навестить сына, Аниного отца, в Калинин, там попала под трамвай, да так ее там и схоронили. В то время Анна как раз заканчивала школу. Ей хотелось учиться дальше, но вместо этого пришлось остаться в колхозе – у матери не было  денег даже на дорогу до какого-нибудь учебного заведения. Единственное, что могла сделать для Ани мама, так это сосватать ее за Григорьева Витьку. Нравился ли Витя самой Анне, она и сама не знает. Как не знает, почему он стал за ней ухаживать. Виктор отучился в техникуме, вернулся работать в родной колхоз. Нужно было искать жену – вот и подвернулась Анна, тихая, робкая, с какой-то виноватой улыбкой, выходила она к нему по вечерам, смотрела себе под ноги, почти ничего не говорила. Виктор тоже по натуре был мягким и тихим, поэтому в Анне ему именно ее незаметность и нравилась. «Такая гулять не будет», – рассудил он про себя и быстро сделал предложение. Анна также молча согласилась. Жили они вместе с тещей, а потом – в один год – сначала умерла Анина мама, а потом Виктор утонул в Осуге. Как это случилось – толком никто не знает, то ли выпил лишнего, то ли плохо ему стало. Как жил тихо, так и умер. Асе было два года, когда они с мамой остались вдвоем.

          Анна даже и подумать не могла, что у нее может быть другой муж. Она окончательно замкнулась, почти ни с кем не общалась. Так и жили они вдвоем. Анна была хорошей хозяйкой, чему и научила Асю. Поэтому они всегда хорошо одевались – шили на себя сами, да иногда шитьем прирабатывали.

          Утром Анна проснулась по обыкновению рано. Не одеваясь, она прошла на кухню и посмотрела на матицу. Нахмурившись, она тихо поставила табуретку, поднялась на нее и поменяла местами свою и Асину богатинки. Богатинка дочери завяла, и Анна думала отвести от нее беду, поменяв ее местами со своей.

           ***

          У Самсоновых уже все были на ногах. Надежда топила печь, пекла пироги, Любка ей в этом помогала. Нюрка увлеченно делала поливалку – приспособление для прицельного разбрызгивания воды – в крышке пластиковой бутылки сделала отверстие, в которое вставила нижнюю часть шариковой ручки.

          – Не поможет тебе это… – покачала головой Любка, глядя на брызгалку, – против ихних поливалок это все – фигня.

          – Ну и что мне… – пожала плечами Нюрка. – Пусть ведрами льют. Зато весело.

          – Ага, весело тебе.… Вот полоснут из колодца – зубы потеряешь, как застучат…

          – Чего это?

          – А того… Вода-то холодная! – засмеялась Любка.

          – Дети, мать вашу… – проворчала Надежда. – Уж обои замуж собирались бы, а они играются все.

          – Ну так мам, ведь сегодня Иван Купала – надо поливать всех, и обижаться нельзя! – и Нюрка навела на мать прицел своей брызгалки.

          Надежда с улыбкой махнула на нее рукой.

          Весь день Любка работала. Уже под вечер в магазин забежала Нюрка. Любка глянула на нее и ахнула – сестра была мокрой до нитки – с волос, с одежды стекала вода, образуя на дощатом полу мелкие лужицы.

          – Это кто тебя? – спросила Любка, наблюдая, как Нюрка выжимает длинную косу.

          – Ромка там, – Нюрка кивнула на дверь, – с ведром!

          – Во как… – только проговорила Любка.

          – Как водичка? – крикнул с улицы Роська.

          – Нормальная! – прокричала в ответ Нюрка.

          – Ну так она с речки, не должна быть особо холодной-то! – Роська зашел в магазин, облокотившись на косяк, наблюдал за Нюркой.

          – Чего ты смотришь? – смутилась Нюрка, – Любк, есть у тебя полотенце какое?

          – Для рук только…

          – Ну неси хоть для рук… – сказала Нюрка, выживая футболку прямо на себе.

          – Привет, что ли, – кивнул Любке Роська.

          – Здорова… – Любка почему-то пожала плечами. – Ты чего обливаешься?

          – Так Иван Купала, – усмехнулся Роська.

          Любка хотела ответить, что мог бы и ее облить, раз уж так нужно было обливаться, но промолчала.

          – Полотенце мне принесешь? – спросила Нюрка. – А вообще-то не надо. Я до дома добегу.

          Нюрка выскочила из магазина и Роська молча вышел за ней.

          – Вот и повидались, – буркнула Любка.

***

          Вечером молодежь собралась у костра на берегу Осуги. Любка пришла с Асей и Нюркой. У костра уже сидели Роська, Колян, Илья с Викулей. Позже подошли еще ребята, и даже Паша с Юлей.

          – Чур не обливать! – замахала руками на Илью Вика, увидев у него в руках бутылку.

          – Ты чего, мать? Кто ж  самогоном поливает? – засмеялся уже подвыпивший Илюха.

          – Ага, сначала полить, а потом – поджечь, – засмеялся Роська, а за ним и остальные.

          – Ты потише там… С шутками, – крикнул Илюха, тоже смеясь.

          После того, как Роська сбежал со свадьбы, Викуля уехала в Кувшиново, к Илье. Они снимали там квартиру, Илья хорошо зарабатывал на лесопилке, Вика работала официанткой в кафе. История с несложившейся свадьбой как-то забылась. Отношения у всех наладились, даже Любка перестала злиться на Викулю.

          Когда подошли Паша с Юлей, все как-то неловко замолчали.

          – Куда малых-то дели? – спросила Любка.

          – Юлькина мать приехала же, – ответил Паша. – Она сидит.

          – Ясно. Молодцы, что пришли, – кивнула Любка.

          – Да… – протянул Илюха. – Щас бы гитарку сюда…

          Любка испуганно посмотрела на Юльку – на гитаре обычно играл Андрей.

          – И Лехи нет… – спохватился Илья. – Хоть бы он слабал чего… Когда он приедет-то? – спросил он у Аси.

          – Скоро должен, – тихо ответила Ася.

          – Ванька придет  с гитарой, – проговорил Колян. – Наливай давай лучше.

          Илюха с Роськой достали из пакетов пиво, вино, самогонку. Девчонкам налили вина в пластиковые стаканчики, только Вика взяла бутылку пива. Пацанам налили самогонки.

          – Первый – не чокаясь, – хмуро проговорил Роська. – За Андрюху.

          Выпили. Илюха запил самогон водой.

          – Ну, ты как красная девица, – поморщился на него Роська. – Еще разбавь.

          – Да иди ты, – отмахнулся от него Илья.

          – А вот и Ванька, – сказала Любка. – С гитарой.

          – Здорово! – кивнул Ванька всем сразу. – О, а тута гудят уже!

          – Тута всегда гудят, Ванек! Не отставай! – сказал Илья, протягивая стакан.

          – Хорошее дело, – согласился Ванька.

                    Выпили еще.

          Ванька взял аккорд на гитаре и блаженно улыбнулся.

          – Давай Цоя ввалим! – предложил Илюха.

          – Не, – отказался Ванька. – Цой – это Андрюхино.

          – Да ладно тебе, не ломайся! – сказал  Роська. – Пачку сигарет давай!

          Ванька взял еще несколько аккордов и запел, подражая голосу Цоя:

          – Я сижу и смотрю в чужое небо у чужого окна,

            И не вижу ни одной знакомой звезды.

             Я ходил по всем дорогам и туда, и сюда,

             Оглянулся –  не смог разглядеть следы.

          Припев запели уже хором, и не запели даже, а закричали:

          – Но если есть в кармане пачка сигарет,

             Значит все не так уж плохо на сегодняшний день,

             И билет на самолет с серебристым крылом,

             Что, взлетая, оставляет на земле лишь тень.

          Куплеты знали не все, поэтому продолжили только Ванька с Роськой:

          – И никто не хотел быть виноватым без вина,

             И никто не хотел руками жар загребать.

             А без музыки и на миру смерть не красна,

             А без музыки не хочется пропадать.

          И снова все подхватили:

          – Но если есть в кармане пачка сигарет,

             Значит все не так уж плохо на сегодняшний день,

             И билет на самолет с серебристым крылом,

             Что взлетая оставляет на земле лишь тень.

          – Еще давай! – закричал Роська.

          – Чего давать-то? Выпить или спеть? – засмеялся Ванька.

          – Ну если ты предлагаешь, можно и выпить!

          – И спеть!

          Вдруг Любка красивым, сильным голосом затянула:

          – Ромашки спрятались, поникли лютики,

             Когда застыла я от горьких слов.

          И остальные девчонки тут же подхватили ее песню, и поплыл, заструился над Осугой стройный хор нежных голосов:

          – Зачем вы, девочки, красивых любите,

             Непостоянная у них любовь.

             Зачем вы, девочки, красивых любите,

             Непостоянная у них любовь.

             Сняла решительно пиджак наброшенный,

             Казаться гордою хватило сил.

             Ему сказала я – всего хорошего,

             А он прощения не попросил.

             Ему сказала я – всего хорошего,

             А он прощения не попросил.

             Ромашки сорваны, завяли лютики,

             Вода студеная в реке рябит.

             Зачем вы, девочки, красивых любите,

             Одни страдания от той любви.

             Зачем вы, девочки, красивых любите,

             Одни страдания от той любви.

          Любка пела и красноречиво смотрела на Роську. Но тот то ли делал вид, что не замечает Любкиного взгляда, то ли в самом деле его не видел.

          Ася вздохнула и прошептала сидящей рядом Любке: «Пойду я домой».

          – Чего это ты?

          – Устала чего-то, спать охота.

          – Ну, и я с тобой тогда пойду.

          Девчонки поднялись.

          – Куда это вы? – хмуро спросил Ванька.

          – Домой пойдем. Спать хотим, – за двоих ответила Любка. – Нюрка, ты идешь?

          – Я потом приду. – Почти прошептала сестра.

          – Ишь ты, – усмехнулась Любка,– большая типа стала? Ну ладно!

          – Пока всем! – буркнула Ася.

          – Покедова! – отозвался Ванька.

          Остальные промолчали.

          Любка с Асей поднялись на Прямухинскую гору и остановились у храма.

          – Погоди, чего-то я еле поднялась, – тяжело дыша, проговорила Ася.

          – Да ты вообще… Хмурая какая-то стала…

          – Да жара меня эта заманала, – отмахнулась Ася.

          – Ну да, я так и подумала, – задумчиво проговорила Любка и вопросительно посмотрела на подругу. – Че-то ты темнишь…

          – Чего это мне темнить-то?

          – Ну, я думала, может, из-за Лешки чего там переживаешь…

          – А чего мне из-за него переживать?

          – Ну там… Мало ли… Че-то не приезжает он.

          – Блин! – вспылила Ася. – Ну приедет! Че ты пытаешь?