Текст книги "Мы победим! Тайные тюрьмы Сальвадора"

Автор книги: Ана Мартинес

Соавторы: Шафик Хандаль
сообщить о нарушении

Текущая страница: 9 (всего у книги 12 страниц)

ТЕЛЕФОН ВТОРОГО ОТДЕЛА

На втором этаже в помещении Второго отдела, рядом с кабинетом его начальника лейтенанта Хосе Антонио Кастильо, располагались столовая, душевые и туалет для полицейских. Для того чтобы подняться на третий этаж, где находились наши камеры, имелась лестница, у подножия которой стоял письменный стол полицейского, выполнявшего обязанности тюремщика, а также отвечавшего за ключи от камер.

На письменном столе находился телефон, на звонки которого он должен был отвечать. Камера, в которой я помещалась, располагалась почти прямо над этим местом. Когда дежурный разговаривал достаточно громко, я могла слышать его слова. Так мы смогли узнать о некоторых событиях, о которых я сейчас расскажу.

Телефон палачей снабжал нас информацией!

I. Стычка

В конце августа незадолго до полуночи зазвонил телефон, и я услышала следующее:

– Да, мой лейтенант, группа туда уже выехала, да, патрульная машина Национальной, в район Мирамонте. Да, я жду звонка, чтобы иметь полную информацию. Да, да, убит один полицейский. Слушаюсь, мой лейтенант!

Через некоторое время телефон зазвонил вновь, и послышался голос:

– Алло, только что звонил лейтенант, он хочет знать, что произошло… так, хорошо, если лейтенант снова позвонит… Да… пусть они его преследуют… Это их человек.

На следующий день нас спросили, знали ли мы человека, являвшегося возможным владельцем автомобиля, на котором ехали партизаны, с которыми произошла перестрелка, так как в автомобиле было обнаружено большое количество боеприпасов. Перестрелка произошла, когда наши товарищи перевозили оружие.

II. Наблюдение за демонстрациями

Во время студенческих волнений в конце сентября – начале октября 1976 года, вызванных повышением платы за обучение, прошли несколько демонстраций, и в одной из них, организованной по призыву Революционного народного блока, приняло участие несколько тысяч человек. Они направились в университетский парк, примыкавший к Национальному дворцу, где были сооружены подмостки, с которых велась постоянная агитация в пользу студенческих требований. Специальная полиция через своих агентов вела наблюдение за ходом этой манифестации. И в то время телефон звонил ежеминутно, сообщая и требуя сведений о ее ходе.

– Алло!.. Идут шесть тысяч человек, мой лейтенант. Проходят мимо ипотечного банка. Да, наверное, пройдут перед дворцом. Все сейчас там. Здесь только автомобиль. Все там. Нет, слушаюсь, мой лейтенант.

Так я следила за ходом этой манифестации. А со мной и все остальные товарищи, так как все вновь услышанное я тотчас же передавала им.

Все демонстрации сопровождались агентами полиции в штатском. 30 июля 1976 года наблюдение за демонстрацией велось до самого утра. В тот вечер меня привели на допрос, и я слушала переданное Кастильо донесение.

В нем сообщалось о выступивших на ней ораторах, количестве демонстрантов и дежуривших там агентах. Пьяница (сержант Росалес) рассказал лейтенанту, что вынужден был уйти, потому что во время выступления одного из ораторов к нему подошел его знакомый и спросил:

– Сержант, а ты что здесь делаешь?

– Так вот этот придурок чуть меня не угробил. Ведь если бы это услышали те, кто стоял рядом, не избежать заварухи.

Лейтенанту также сообщили, что с наступлением ночи количество народу уменьшилось.

Тогда Кастильо воскликнул:

– Эх, как хочется пойти туда и намять им бока, чтобы отбить охоту шуметь, верно, Росалес?

– Так точно, мой лейтенант. Мы с удовольствием, правильно я говорю, ребята? – поддержал тот, обращаясь к остальным.

На демонстрации ходят все полицейские агенты в штатском и с собой обязательно берут фотографа.

ВАРВАРСКИЙ ПОГРОМ В УНИВЕРСИТЕТЕ

Через несколько дней после смерти того полицейского произошло столкновение с парнями из Народных сил освобождения в тот момент, когда они закладывали пропагандистскую бомбу со своим коммюнике. Полиция попыталась их задержать. Завязалась перестрелка, в результате которой был убит один полицейский. Это случилось в разгар многодневных студенческих волнений в университете, вызванных увеличением платы за обучение. Демонстрации, митинги, захваты зданий. Именно в это время глубокой ночью агенты Специальной полиции разгромили все помещения студенческих обществ в университете, поломали ротаторы, сожгли архивы и документы, вывели из строя радиовещательную аппаратуру и т. д.

В этих акциях вандализма приняли участие Челе Мена и капрал Эрнандес, что стало ясно из их разговоров по возвращении после операции:

– У них, кроме этого барахла, ротаторов и бумаг, ничего не было, но мы там камня на камне не оставили.

Таким способом, обвинив в этих погромах студентов, они пытались создать ложное представление о выступлениях в университете, необходимое правительству для оправдания очередного запрета, наложенного на его деятельность и действовавшего в течение всей предвыборной кампании и февральских выборов 1977 года. Правительство хотело воспрепятствовать усилению активности студенческого движения.

Позднее это дело было представлено так, что ответственность за содеянное возлагалась на Фалангу.

Эти факты лишний раз подтверждают то, что уже ни для кого не является секретом относительно печально известных подпольных организаций Союз белой войны и Фаланга: под их вывеской действуют сами репрессивные органы государства.

Я уверена, что именно специальные службы и их руководители убили Агиньяду Каррансу, священников Рутильо Гранде, Наварро Овьедо, двух детей и старика, сопровождавших их, в то время как вина была возложена на Союз белой войны.

ОКТЯБРЬСКИЕ ХОЛОДА

Мы начали болеть. Чаще других болел Валье, и почти все мы страдали желудком.

Чтобы меньше болеть и дольше продержаться в тех условиях, мы были вынуждены обратиться за советом к доктору, и он установил некоторые нормы гигиены. Главная из них заключалась в том, чтобы заворачивать посуду в газеты, оберегая ее от тараканов, потому что ночью тарелки оставались в камерах, а на следующий день их не мыли перед тем, как снова принести еду.

По его словам, он никогда не думал, что человек может существовать в таких плохих условиях питания и гигиены, но именно он, менее привычный к этому, как ни парадоксально, оставался самым здоровым. Заболеть там действительно было настоящим несчастьем.

Наступил октябрь, а с ним несколько раньше обычного пришли холода. Это принесло дополнительные трудности, так как камеры постепенно остывали и после полуночи становилось холоднее.

Ко всему прочему у меня по-прежнему не было менструации. Доктор, каждое утро справлявшийся о моем самочувствии, стал как бы моим личным врачом, правда, лечившим только издали. Он инструктировал меня, как самой провести осмотр. Потом я описывала ему результаты осмотра. На 90 процентов он был уверен в отсутствии беременности и объяснял мне, что организму свойственно приспосабливаться к окружающим условиям.

Но при всем при том он считал, что мне все же лучше было бы попросить сделать лабораторные анализы.

– Вы имеете право на это. Не просите, требуйте, ведь они несут ответственность за ваше состояние.

Товарищи разъясняли ему:

– Но, доктор, неужели вы еще не поняли, что у нас здесь нет никаких прав, что они распоряжаются по своему усмотрению даже нашими жизнями и что нам дадут только то, что захотят? Вы еще думаете, что у нас есть демократия и уважение прав человека? Да они просто посмеются над этой просьбой об анализах. Или вы не видите, что им доставляет удовольствие измываться над нами?

Доктор возражал, говоря, что, по его мнению, у граждан страны имеются гарантии и что именно это побудило его вернуться в Сальвадор. Однажды на празднике, устроенном в военном казино, куда его пригласили коллеги, он разговорился с одним полковником, чье имя я не запомнила. Доктор поделился с ним своим желанием привезти жену, кубинку, и троих детей. И рассказал ему о своем намерении устроиться в Университет Сальвадора, а военный посоветовал ему именно так и поступить, потому что правительство являлось гарантом свободы личности и, после того как его положение будет полностью узаконено, ему не придется сталкиваться с трудностями в стране. Доктор простодушно поверил полковнику. Даже сейчас он еще окончательно не убедился в преступной природе правящей фашистской хунты и не осознал нашего нынешнего положения как похищенных, за которых правительство не отчитывалось.

При первом же случае я заявила лейтенанту Кастильо, что хотела бы как можно быстрее сделать анализы на определение беременности. Прошло несколько дней, а ответа на мою просьбу не было, но вот как-то в камеру заявился полицейский и сообщил, что мне сделают укол. Со шприцем в руках пришел не кто иной как полицейский Бэби Фейс. Этим уколом они хотели стимулировать месячные. Вообще всеми вопросами, связанными с медицинским обслуживанием, занимались санитары специальной помощи. Болевшего Валье лечил санитар отдела, они же делали уколы и мне.

Во избежание любых контактов с похищенными власти старались не прибегать к помощи посторонних лиц. Полицейским и офицерам, не имевшим отношения ко Второму отделу, был запрещен доступ в тайные тюрьмы, и многие из них даже не знали, где таковые находились. Таким образом они стремились предупредить любую утечку информации, поскольку только высшее командование вооруженных сил и президент республики были в курсе дел специальных служб.

Зная о значительном давлении со стороны родственников, добивавшихся сведений о похищенных и изыскивавших любые средства, чтобы узнать о нашем местопребывании, они тем самым гарантировали, что информация о пленниках могла исходить только от них самих. И чтобы лишить родственников возможности бороться за наше освобождение, они постоянно прибегали ко всякого рода лжи и дезинформации.

Я иногда слышала о попытках моих родственников получить сведения обо мне.

Прошло семь дней после того, как Бэби Фейс сделал мне укол, а результата не было. Товарищи беспокоились наравне со мной. Уже в течение месяца я делала ежедневную получасовую гимнастику живота в надежде, что если это беременность, то после таких упражнений у меня будет выкидыш. Я выждала несколько дней и попросила более надежной проверки, потому что, по мнению Мадриса, количества гормонов, возможно, было недостаточно для стимуляции нормальной деятельности эндокринной системы, и это была наиболее вероятная причина неэффективности укола, а не беременность.

Шел ноябрь. Недавно приходил начальник «Специальной» лейтенант Гарай и предупредил меня:

– Смотри, тебе бы лучше начать сотрудничать с нами, потому что сейчас мы можем тебе помочь, а после выборов – кто знает. Ты знаешь, кто выдвинут официальным кандидатом?

– Нет.

– Так вот, это мой генерал Ромеро, а он-то по-настоящему правый и поклялся покончить с вами. Так что подумай, может быть, лучше начать сотрудничать уже сейчас.

Передав карандаш и бумагу, он попросил меня описать наиболее важные моменты своей жизни. Поскольку в камере не было света, он приказал разрешить мне писать в коридоре. И я принялась перечислять события детских лет.

В те дни полиция была очень занята наблюдением за порядком на Международной ярмарке, в отелях «Камино Реаль», «Эль Сальвадор Шератон», а также охраной лиц, прибывавших в страну, поэтому полицейских в казарме было немного, а те, кто находился там, спали.

Сержант Паломо понаблюдал за мной, но, увидев, что я писала только о пустяках, разозлился и отвел меня обратно в камеру. Вернувшись, я рассказала обо всем товарищам. Больше всех расстроился доктор и попросил разъяснить ему слова Гарая. «Что он хотел сказать этим „настоящий правый“», – спрашивал огорченный Мадрис.

Тогда же Гарай упомянул про Амилкара, товарища, погибшего во время операции «Эль-Кармен»:

– Арсе Сабла, сын военного. Да, действительно плохи наши дела. Ты знала, что папа у него полковник?

– Нет.

– Так вот, его-то мы раскрыли уже давно, еще когда он убил Пушку, одного из моих ребят. Среди вещей, забытых в такси, на котором они бежали, была тетрадь с его фамилией. Поэтому о нем мы уже знали, но дело в том, что семье удалось его спрятать. Сейчас нам известно, что он находится по адресу 3-я улица Ориенте, № 401, в Сан-Мигеле, просто мы не хотим его пока брать. Зачем?

С операцией «Эль-Кармен» у Кастильо были особые счеты, в ней были убиты три полицейских и комендант этого городка. Главной задачей операции был захват трех винтовок, находившихся в распоряжении национальных гвардейцев гарнизона населенного пункта Эль-Кармен, департамент Ла-Унион. Необходимо было напасть на пост Гвардии, расположенный в центре городка, перебить охрану и захватить оружие. Выполнение задачи было поручено боевой группе под командованием товарища Рене Круса (Чона).

Другим двум группам, принимавшим участие в операции, вменялось в обязанность следующее: первой, которой командовал Бальтасар, нарушить телефонную и телеграфную связь во избежание немедленного прибытия карателей. Второй группе, командовать которой была назначена я, нужно было занять местную комендатуру и не допустить никаких действий со стороны коменданта.

В этой операции участвовали 14 бойцов Революционной армии народа, среди них товарищи Амилкар и Чон, являвшиеся в то время членами Национального руководства, член регионального комитета Орьенте товарищ Хуан Абарка (Тито) и рядовой член первичной организации нашей партии товарищ Сальвадор Мендоса (Тано). Оба геройски погибли, прикрывая отход после операции. В ней также участвовал товарищ Мигель Анхель Гамес (Хулио), входивший в состав группы по уничтожению гвардейцев, он погиб в бою 11 июля 1977 года в Санта-Элене, департамент Усулутан.

Общее руководство осуществлял товарищ Чон, нынешний начальник оперативного отдела Революционной армии народа, а его заместителем был товарищ Амилкар.

Во время допроса, устроенного мне Кастильо, об этой операции, считавшейся им самой крупной и самой сложной из всех предыдущих, он заявил, что на том посту находился и он сам, назначенный туда в наказание за грубость по отношению к вышестоящему начальнику вскоре после возвращения из США по окончании специальных курсов по ведению антипартизанской борьбы. Он уверял, что офицеров разведки с такой подготовкой во всей стране было еще четверо и что его должны были назначить руководителем разведки специальных служб страны. А поскольку Революционной армии народа это было известно, она намеревалась уничтожить его в этой операции.

Это было ложью и бахвальством с его стороны, потому что, прежде чем проводить операцию, мы получили исчерпывающую информацию относительно поста. Да, туда приезжал дважды какой-то офицер, но это был не лейтенант Кастильо, который не только не входил в личный состав поста, но даже никогда не появлялся там.

Кастильо преклонялся перед генералом Хосе Альберто Медрано, который, по его мнению, действительно подготовил весь аппарат, служащий сегодня правительству для подавления революционной борьбы. Во время одного из допросов, похваляясь успехами в борьбе против подпольных организаций, он сказал мне:

– Всей моей школой я обязан генералу Медрано. Смотри, – и он показал мне фотографию на обложке брошюры, являвшейся его дипломной работой на курсах ФБР в Вашингтоне. В группе людей находился Кастильо в форме.

– Благодаря ему я был там и еще на трех курсах по борьбе с вами. Именно он послал на учебу и Гарая. Мы, майор Д’Абуисон, лейтенант Гарай, я и бакалавр Адольфо Куэльяр, даже сидели из-за него в этих камерах, где сейчас находишься и ты. Нам поставили подслушивающие устройства. Потом нас на некоторое время вывезли из страны в Никарагуа, а оттуда в Панаму. Это было в тот период, когда решили не признавать заслуг генерала Медрано и сняли его с должности начальника Национальной гвардии. Сегодня все мы работаем в разведывательных органах. Я – здесь, Гарай – на таможне, майор Д’Абуисон – в аппарате разведки Генерального штаба, а бакалавр Адольфо Куэльяр – в аппарате Законодательного собрания.

Помню, два раза я плакала в присутствии моих похитителей. Первый раз это случилось спустя два месяца после моего похищения, когда принесли мое личное дело студентки медицинского факультета и лейтенант Кастильо спросил:

– Почему ты не закончила учебу и не стала врачом, вместо того чтобы заниматься глупостями?

Я возмущенно ответила:

– Удивительно, почему среди партизан нет больше студентов из медицинского, ведь они ежедневно видят боль народа и знают, что главными причинами смертности в стране являются желудочно-кишечные заболевания, дизентерия, обезвоживание и истощение организма и что смертность среди крестьянских детей в Сальвадоре – одна из самых высоких в мире. – При этих словах голос у меня задрожал и глаза наполнились слезами от негодования.

Разве я могла растревожить этой картиной тех, кто каждый день подвергает пыткам своих пленников. Лейтенант спросил меня тогда, а не расстраивалась ли я за детей солдат, убитых партизанами.

Услышав это, я тотчас же оправилась от душевного волнения и возразила, что значительно больше сирот оставили солдаты после своих карательных операций и бесчинств.

Во второй раз это произошло в октябре, когда меня как-то вечером привели в кабинет и сказали, что Мирейя погибла: ее застрелили в здании Национальной полиции. Это сделал команданте Хуан Пабло Веласко за то, что она, доведенная до отчаяния, плюнула ему в лицо.

Я подумала, что наш бывший товарищ, хотя и сотрудничала с ними, не выдержав нажима полиции, в последние минуты все же вела себя достойно, а они, увидев, что она перестала быть им полезной, избавились от нее.

Ее поступок взволновал меня, и помимо воли глаза наполнились слезами. Увидев их, полицейские спросили:

– За что же ты жалеешь ее, ведь она была твоим врагом и врагом организации?

Я ответила, что меня тронул только ее последний поступок.

ПРЕДВЫБОРНЫЕ ТРЕВОГИ

В ноябре проходило несколько чрезвычайно интересовавших нас мероприятий, призванных сыграть заметную роль в политической борьбе. Они были связаны с предвыборной президентской кампанией и Международной ярмаркой того года.

Поэтому я старалась прислушиваться к любой беседе внизу, а особенно важно было внимательно следить за разговорами по телефону.

В конце ноября я услышала следующее:

– Они собрались в доме полковника Кастро Морана… Я послал туда четверых на автомашине.

– Пусть наблюдают за всеми автомобилями, останавливающимися поблизости, запоминают количество собравшихся и имена тех, кого узнают.

– Слушаюсь, мой лейтенант. Да, я пошлю туда Жабу Валенсия на другой машине. После окончания собрания пусть остаются на своих местах. Хорошо. Вас понял, мой лейтенант. Да, я им повторю, чтобы обращали внимание на любые мелочи. Так точно, мой лейтенант.

Как видно из этого диалога, за всеми военными, находившимися в оппозиции, велось тщательное наблюдение.

Во время выборной кампании, уже в декабре, от некоторых полицейских можно было услышать различные суждения относительно создавшейся обстановки.

Однажды лейтенант Кастильо подошел к камерам, и доктор Мадрис, воспользовавшись этим, подозвал его. Он постоянно ждал такого случая, чтобы задать ему «свой вопрос», другими словами, спросить, когда его смогут освободить, поскольку ему не было предъявлено никакого обвинения. Даже Кастильо признал как-то, что действительно не было причины так долго его задерживать.

Политическая обстановка того времени заставляла их опасаться перемен в составе правительства, и было заметно, что они чувствовали себя очень неуверенно. Доктору Мадрису удалось несколько раз переговорить с лейтенантом Кастильо. Однажды вечером, когда принесли ужин, лейтенант находился недалеко от камер, и доктор Мадрис, услышав его голос, подошел к двери и окликнул его.

– Добрый вечер, лейтенант. Извините, могу я поговорить с вами?

– Добрый вечер. Да, я вас слушаю, – ответил лейтенант.

– Хочу сказать вам, что все это время я жду решения моего вопроса: мне даже не объяснили причину ареста. Я полагаю, что произошло недоразумение.

– Я вас понимаю, – согласился Кастильо. – Вас должны были выпустить уже через неделю, и я не знаю, почему наверху медлят, ведь действительно против вас ничего нет. Это несправедливо, что вы еще здесь. Во всяком случае, я надеюсь, что скоро все образуется, просто сейчас много работы в связи с выборами и т. п., – добавил он, как бы извиняясь.

Потом он сказал:

– Пока я прикажу выводить вас несколько дней на солнце и разрешить побриться. И если будет что-нибудь новое, я сообщу вам.

– Хорошо, большое спасибо, лейтенант. До свидания.

Уже в камере доктор Мадрис, очень взволнованный поделился с нами:

– Как вам нравится то, что сказал лейтенант? Не кажется ли вам, что это верх жестокости? Представьте себе: говорить, что я бы уже должен быть на свободе и что он не может объяснить, почему меня еще не освободили. Непостижимо, что человек способен сказать такое, зная, в каких условиях мы содержимся.

Это привело доктора Мадриса в очень подавленное состояние.

Через несколько дней лейтенант Кастильо вновь прошел неподалеку от камер во время ужина, и снова доктор попросил его поговорить с ним.

В этот раз разговор велся в основном о политической ситуации в стране, и лейтенант Кастильо проявлял явное беспокойство. Нам слышны были эти разговоры, потому что они велись у входа в камеру.

– Предстоящие выборы будут очень сложными, – говорил Кастильо, – как правые, так и левые выдвигают кандидатом военного, а именно это и скверно. Всем известно, что у всякого военного в вооруженных силах есть люди, поддерживающие его и идущие за ним. Кто знает, что произойдет на этот раз, ведь с одной стороны полковник Кларамоунт, а с другой – генерал Ромеро.

Как-то вечером во время ужина мы услышали, как сержант Боланьос, вскоре выходивший в отставку, а потому с особым рвением выполнявший поручаемые ему дела, разговаривая с одним из своих коллег о кандидате в президенты полковнике Эрнесто Кларамоунте, произнес:

– У этого человека безупречная биография, он честный военный, в этом нет никакого сомнения, – и с сожалением добавил: – Не знаю, как он согласился стать кандидатом от этих из Национального оппозиционного союза.

Всякий раз, услышав подобные разговоры, мы принимались обсуждать события, происходившие за пределами тюрьмы.