Текст книги "Самарканд"

Автор книги: Амин Маалуф

сообщить о нарушении

Текущая страница: 20 (всего у книги 20 страниц)

XLVIII

Шербур, 10 апреля 1912 года.

Передо мной, насколько хватает глаз, Ла-Манш – спокойный, с серебряными барашками на поверхности воды. Рядом со мной – Ширин. В нашем багаже Рукопись. Вокруг нас – самая настоящая восточная толпа.

Столько разговоров было о знаменитостях, севших на «Титаник», что почти забылись те, ради кого был выстроен этот колосс: мигранты, миллионы мужчин, женщин и детей, которых не принимал ни один берег и которые мечтали об Америке. Пароход должен был послужить цели доставки этих людей в страну обетованную. Он подбирал всех: англичан и скандинавов – в Саутгемптоне, ирландцев – в Квинстоуне, а греков, сирийцев, армян из Анатолии, евреев из Салоник или Бессарабии, хорватов, сербов, персов – в Шербуре. На морском вокзале я наблюдал за выходцами с Востока: держась рядом со своим жалким скарбом, они с нетерпением ждали отплытия, стойко вынося все тяготы путешествия – заполнение формуляра, проблемы с багажом и т.д. У каждого в глубине взгляда притаилось либо любопытство, либо горечь, и все как некую привилегию воспринимали то, что им предстояло принять участие в первом рейсе самого могучего, современного и надежного из кораблей, когда-либо построенных человечеством.

Да и мои чувства мало чем отличались от их. Мы поженились в Париже три недели назад, и я повременил с отъездом в Америку с одной-единственной целью: подарить своей любимой свадебное путешествие, достойное той восточной пышности, к которой она привыкла. Это не было пустым капризом. Ширин долгое время весьма сдержанно относилась к идее поселиться в США, и если бы не разочарование, связанное с неудавшимся пробуждением ее родины, никогда не согласилась бы следовать за мной. Я был преисполнен решимости воссоздать для нее привычную среду и даже сделать ее более феерической.

«Титаник» как нельзя лучше подходил для этой цели. Казалось, он был задуман людьми, стремящимися создать в этом дворце на плаву возможность самого роскошного времяпрепровождения, существующего на земле, к примеру, восточные радости: щадящая турецкая баня, не хуже константинопольских или каирских, зимние сады с пальмовыми деревьями и даже электрический верблюд в гимнастическом зале среди перекладин и коней, предназначенный для имитации ощущений путешествия по пустыне.

Но исследуя «Титаник», мы не старались отыскать на нем только нечто экзотическое, порой предаваясь и чисто европейским удовольствиям, как-то: дегустации устриц или соте из цыпленка под лионским соусом – фирменного блюда шеф-повара Проктора – под вино Ко д’Этурнель 1887 года и музыку из «сказок Гофмана», «Гейши» или «Великого Могола» Людера, исполняемую музыкантами в темно-синих смокингах.

Это были незабываемые моменты и для Ширин, и для меня, для нас обоих, ведь на протяжении многих лет мы встречались тайно. Какими бы просторными и многообещающими ни были покои моей принцессы в Тебризе, Зарганде или Тегеране, я всегда чувствовал, что наша любовь приговорена быть взаперти с единственными свидетелями – зеркалами и отводящими глаза служанками. Теперь мы вкушали банального удовольствия быть на виду и вместе, быть парой, на которую устремлены взгляды, и допоздна не уходили в каюту, одну из самых просторных на пароходе.

Нашим самым большим наслаждением стала вечерняя прогулка. После ужина мы тотчас просили офицера, всегда одного и того же, отвести нас к сейфу, где хранилась Рукопись, чтобы долго-долго нести ее к себе через все палубы и коридоры. Сидя в ротанговых креслах в «Кафе паризьен», мы наугад открывали «Рубайят», прочитывали несколько четверостиший, а затем поднимались в лифте до прогулочного мостика, где, не очень-то заботясь, видит ли нас кто-нибудь, жадно целовались. Поздней ночью мы возвращались с Рукописью в каюту, где она проводила с нами ночь, а утром возвращали ее обратно в сейф. Этот ритуал приводил Ширин в восторг. Я даже поставил себе за правило не допускать ни малейших отклонений в его исполнении.

На четвертый вечер нашего плавания я наугад открыл книгу и прочел:

 
Вот вопрос из вопросов: что есть Человек?
Образ Божий. Но логикой Бог пренебрег
Он его извлекает на миг из пучины —
И обратно в пучину швыряет навек.
 

Мне показалось забавным, что речь идет о пучине, я хотел еще раз прочесть рубаи, помедленнее, но Ширин остановила меня:

– Умоляю тебя!

Она как будто задыхалась, я с беспокойством посмотрел на нее.

– Я знаю его наизусть, – каким-то безжизненным голосом произнесла она, – но такое ощущение, что слышу впервые, Словно… – Она не стала пояснять свою мысль, набрала воздуху в грудь и, слегка успокоившись, продолжала: – Скорей бы уж мы были на месте.

Я пожал плечами.

– Если и есть на свете корабль, на котором можно путешествовать без страха, так это «Титаник». Как сказал капитан Смит, Бог и тот не смог бы его потопить!

Я хотел успокоить ее, но добился обратного: она вцепилась в мою руку и зашептала:

– Никогда больше так не говори! Никогда, слышишь!

– Да что с тобой? Ты же знаешь, это всего лишь шутка!

– У нас даже атеист не осмелится выговорить такое.

Ее била дрожь. Я не понимал, что на нее нашло, и предложил вернуться в каюту. По дороге мне пришлось поддерживать ее, силы покинули ее.

На следующий день, казалось, она избавилась от страхов. Чтобы развлечь ее, я стал показывать ей имеющиеся на пароходе чудеса и даже влез на покачивающегося электрического верблюда, рискуя быть высмеянным Генри Слипером Харпером, издателем одноименного еженедельника, который провел с нами некоторое время и угостил нас чаем. Попутно он поведал нам о своих путешествиях на Восток, а после церемонно представил своему пекинесу, которого он счел возможным окрестить Сун-ят-Сеном[83]83
  Сун-ят-Сен (1866–1925) – китайский государственный деятель, президент Китайской Республики (1911–1912).


[Закрыть], в честь освободителя Китая. Но ничто не помогало разгладить складки на лбу Ширин.

Вечером, за ужином, она была тиха и молчалива, казалась ослабевшей. Я счел благоразумным отказаться от нашей прогулки и не доставать Рукопись из сейфа. Мы отправились спать. Ширин тут же забылась неспокойным сном. Я же, беспокоясь за нее и не имея привычки так рано укладываться в постель, провел добрую половину ночи, любуясь ею.

К чему лгать? Когда «Титаник» налетел на айсберг, я ничего не заподозрил. И только позже, когда мне сказали, в какой именно момент произошло это столкновение, я вспомнил, что незадолго до полуночи услышал какой-то глухой звук: как будто в соседней каюте рвали плотную ткань. И это все. Какого-либо толчка я не ощутил. В конце концов уснул и я, чтобы очень скоро проснуться от того, что кто-то барабанил в дверь и кричал – было не разобрать, что именно. Я взглянул на часы: без десяти час. Я набросил на себя халат и отпер дверь. Коридор был пуст. Но вдали слышались громкие разговоры, необычные для столь позднего часа. Ничуть не обеспокоясь, я отправился взглянуть, в чем дело, разумеется, не будя Ширин.

На лестнице я столкнулся со стюардом, который тоном, не допускающим ничего серьезного, известил меня о «каких-то небольших проблемах».

– Капитан просит всех пассажиров первого класса собраться на палубе Солнца, на самом верху, – сказал он.

– Стоит ли будить жену? Ей вчера немного нездоровилось.

– Капитан сказал: всех, – ответил стюард со скептической миной на лице.

Вернувшись в каюту, я как можно нежнее разбудил Ширин, погладив ее лоб, произнеся ее имя на ушко. Как только она издала первый звук, я шепнул:

– Нужно вставать. Придется подняться на верхнюю палубу.

– Только не теперь, мне очень холодно.

– Вовсе не для прогулки, дорогая, это приказ капитана.

Последнее слово возымело магическое действие, она вскочила с кровати:

– Ходайя! Боже правый!

Она быстро кое-как оделась. Я успокаивал ее, просил не торопиться. Однако когда мы поднялись на палубу, там царило волнение, а пассажиров распределяли по шлюпкам.

Стюард, с которым я недавно говорил, все такой же веселый, тоже был там.

– Женщины и дети, – произносил он, потешаясь всем своим видом над этими словами.

Я взял Ширин за руку, пытаясь отвести ее к месту посадки в шлюпки, но она отказывалась двинуться с места.

– Рукопись! – простонала она.

– Мы рискуем потерять ее в неразберихе. В сейфе она в большей безопасности.

– Я никуда не пойду без нее!

– Да вам и не надо никуда идти, – вмешался стюард, – мы удаляем пассажиров с парохода на час-другой. Если хотите знать мое мнение, в этом нет необходимости. Но хозяин на борту капитан…

Не скажу, чтобы это убедило Ширин. Она просто позволила увести себя, не оказав сопротивления, до передней палубы, где меня окликнул офицер:

– Сударь, сюда, вы нам нужны.

Я подошел.

– В этой лодке не хватает гребца. Вы умеете грести?

– Годами только тем и занимался в Чизапикском заливе.

Он предложил мне занять место в лодке и помог войти туда Ширин. Там уже было десятка три пассажиров и еще столько же пустых мест, но приказано было сажать только женщин и детей. Исключение делалось для мужчин, умеющих грести.

Нас спустили на воду, на мой взгляд, немного резко, но мне удалось восстановить равновесие. Я налег на весла. Куда следовало держать путь в этой бескрайней черной равнине? Об этом у меня не было ни малейшего представления, а те, кто отправил нас в море, не дали никаких указаний. Я решил удалиться от корабля на некоторое расстояние, примерно с полмили, и подождать сигнала к возвращению.

В первые минуты после спуска на воду все пассажиры лодки были заняты одним – как бы уберечься от холода. Дул ледяной ветер, заглушающий мелодию, которую все еще исполнял оркестр. Но потом, когда мы остановились, нам вдруг открылась правда: «Титаник» кренился вперед, его огни гасли. Мы потрясенно молчали. Как вдруг послышался чей-то зов: человек за бортом. Я стал подгребать к нему, Ширин и еще одна пассажирка помогли мне втащить его в лодку. Вскоре дали о себе знать и другие оказавшиеся за бортом люди, мы подобрали и их. Пока мы были заняты их спасением, «Титаник» исчез из поля нашего зрения. И вдруг Ширин вскрикнула. «Титаник» стоял вертикально по отношению к поверхности океана, огней не было вовсе. Он оставался в таком зависшем над пучиной положении пять долгих минут, а затем торжественно ушел под воду на встречу со своей судьбой.

15 апреля взошедшее солнце осветило измученных жалких пассажиров «Карпатии», которая, услышав SOS, подобрала всех уцелевших. Ширин тихо сидела рядом со мной. С тех пор как «Титаник» погрузился в океан, она еще не произнесла ни слова. Ее взгляд избегал встречи с моим. Мне хотелось встряхнуть ее, сказать, что мы счастливчики, что большинство пассажиров погибли, что нас окружали женщины, потерявшие мужей, и дети, оказавшиеся в одночасье сиротами.

Но я поостерегся говорить что-либо: мне слишком хорошо было известно, чем была для нее Рукопись: больше, чем игрушкой, больше, чем бесценным раритетом; в каком-то смысле это было оправданием того, что мы вместе. Ее исчезновение после стольких несчастий глубоко потрясло Ширин. Я понимал, что разумнее будет позволить времени залечить ее душевную рану.

Когда поздно ночью 18 апреля мы оказались вблизи Нью-Йоркского порта, нас ждал шумный прием: репортеры наняли лодки и вышли нам навстречу. Вооружившись громкоговорителями, они стали закидывать нас вопросами, на которые иные пассажиры умудрялись отвечать, сложив руки рупором.

Как только «Карпатия» пристала к берегу, к нам устремились и другие журналисты, пытавшиеся угадать, от кого можно услышать наиболее правдивый или сенсационный рассказ. Совсем юный редактор «Ивнинг Сан» выбрал меня. Он, в частности, интересовался поведением капитана Смита и членов экипажа. Поддались ли они панике? Скрыли ли правду от пассажиров? Правда ли, что спасали в основном пассажиров первого класса? Каждый из его вопросов заставлял меня думать, рыться в памяти. Мы проговорили довольно долгое время: пока спускались по трапу, пока шли по набережной. Ширин была рядом все такая же безгласная и безучастная, а затем куда-то отлучилась. Причин для беспокойства у меня не было, она не могла далеко уйти, наверняка бродила где-то поблизости, может быть, скрывалась за спиной того фотографа, что ослепил меня вспышкой своего аппарата.

Расставаясь со мной, журналист поблагодарил меня за мое свидетельство и попросил дать ему адрес, чтобы связаться со мной позже. И только тогда я огляделся и стал звать, все громче и громче. Ширин нигде не было. Я решил не сходить с того места, где она меня оставила, чтобы ей легче было меня найти. И стал ждать. Час. Два часа. Набережная опустела.

Где искать ее? Перво-наперво я отправился в контору компании «Вайт Стар», которой принадлежал «Титаник». Затем обошел отели, в которых на первую ночь разместили спасшихся пассажиров. Никаких следов моей жены. Я вернулся на набережную. Никого.

И тогда я решил отправиться в единственное место, чей адрес был известен Ширин и где, придя в себя, она могла бы меня найти: мой дом в Аннаполисе.

Я долго ждал от Ширин известия. Но так никогда и не дождался. Больше никто не произносил в моем присутствии ее имени.

Сегодня я задаю себе вопрос: существовала ли она вообще? Не была ли порождена моими восточными пристрастиями? По ночам в своей одинокой просторной спальне, когда это сомнение гложет меня, память отказывается служить, а разум не в состоянии ничем помочь, я встаю и зажигаю все светильники, а после бросаюсь к ее письмам и делаю вид, что распечатываю их, словно только что получил, вдыхаю их аромат, перечитываю, и сама холодность их тона вселяет в меня надежду, дает иллюзию, что можно заново пережить нарождающуюся любовь. И только тогда, испытав облегчение, я аккуратно складываю их и погружаюсь во тьму, готовый без страха предаться сияющему прошлому: та фраза, произнесенная в гостиной в Константинополе, две ночи без сна в Тебризе, жаровня, обогревавшая нас зимой в Зарганде. И еще одна сцена из нашего последнего путешествия: мы поднялись на прогулочный мостик, забрались в темный безлюдный уголок и надолго припали устами друг к другу. Чтобы взять в руки ее лицо, я положил Рукопись на швартовы. Заметив это, Ширин рассмеялась, отстранилась от меня и театрально произнесла, обращаясь к небу:

– «Рубайят» на «Титанике»! Цветок Востока, несомый жемчужиной Запада! Хайям, если бы ты видел прекрасный миг, который нам дано пережить!