Текст книги "Черная Скала"

Автор книги: Аманда Смит

сообщить о нарушении

Текущая страница: 17 (всего у книги 18 страниц)

– Но я виделась с ней и до того, как она заболела.

– Сула заболела уже очень давно.

Я прижала руки к лицу.

– Селия, она хотела, чтобы ты была счастлива. А если бы ты узнала, это перевернуло бы твою жизнь вверх ногами.

– Но какая разница, тогда или сейчас?

Слезы застилали мне глаза.

– А как же тогда Грейс?

– Да, она умерла. Грейс умерла от туберкулеза наследующий день после того, как ты родилась.

– И поэтому вы говорили, что она – моя мать?

– Сула считала, что так будет правильно.

– Правильно или удобно?

Тетя Тасси покачала головой.

– А как же ты?

Она развела руками:

– Что я могла поделать?

Тетя Тасси смотрела на противоположный берег реки, поросший густой высокой травой. Через некоторое время я заметила, что выражение ее лица изменилось, и поняла, что последует что–то еще.

– Все было очень сложно. Она не могла взять тебя с собой в Таману из–за твоего отца.

– Моего отца?

Тетя Тасси твердо посмотрела мне в глаза.

– Джозефа Карр–Брауна.

И перед моими глазами сразу же возник Джозеф Карр–Браун – широкополая шляпа, длинное лицо, голубые глаза.

Я уставилась на тетю, как на привидение.

Она кивнула.

– Сула любила его. Они любили друг друга.

Я снова увидела, как они сидят вдвоем на веранде, играют в карты, пьют чай.

– Я так и не знаю, сказала она ему о тебе или нет. Конечно, он мог и сам как–нибудь догадаться. – Помолчав, тетя Тасси добавила: – Она очень тебя любила.

Я не могла шевельнуться. Я не могла говорить. Слышно было только журчание воды и шелест ветерка в сухой листве.

– Мне очень жаль, Селия. Я понимаю, как тебе тяжело. Это и не могло быть легко.

– Как долго?

Тетя Тасси непонимающе смотрела на меня.

– Как долго они были вместе?

– Больше десяти лет.

Это был шок. Я ожидала, что она скажет – год, может быть, даже меньше. Десять лет – это огромный, огромный срок.

– Это началось вскоре после того, как она стала у них работать. Она не хотела этой связи, но не хотела и возвращаться сюда. Поэтому она осталась. В те времена выбор был невелик.

– А что его жена?

– Говорят, что она была в курсе. У него уже случались связи до Сулы; он всегда любил женщин, но никогда не относился к другим так, как к Суле. С ней все было по–другому. И пока он не позорил жену внебрачным ребенком, миссис Карр–Браун закрывала на все глаза. Так часто бывает. Но потом Сула забеременела. Она сказала, что поедет на Тобаго, чтобы ухаживать за Грейс – та к тому времени была уже очень больна. У него не было причин ей не верить. Она провела здесь шесть месяцев.

Я сделала глубокий вдох. Слишком много всего на меня обрушилось. Я чувствовала, что еще немного – и я не выдержу.

Тетя Тасси поднялась и протянула мне руку:

– Пойдем, детка.

Никогда, никогда я не могла представить себе ничего подобного.

Тетя Тасси обняла меня и потрепала по спине.

Дома Вера и Вайолет вели себя очень тихо. Они оставили меня одну в моей прежней комнате. Я сидела на кровати и смотрела в окно. Не знаю, долго ли я так просидела. Потом я легла и стала смотреть в потолок. У меня было ощущение, что или я попала в другой мир, или мой мир перевернулся вверх ногами.

Я перебирала воспоминания о Тамане, натыкаясь на свидетельства, которым раньше не придавала значения: ежедневные чаепития, близость и мягкость между тетей Сулой и Джозефом Карр–Брауном. Знает ли он? И если знает, то почему ничего не сказал? Почему тетя Сула хранила все в секрете? Если бы я знала, вся моя жизнь сложилась бы иначе. Если бы я знала, я давно уехала бы из Черной Скалы и поехала в Таману, я сама была бы другой, я бы по–другому воспринимала все – свой дом, себя, свою жизнь. Я подумала о миссис Карр–Браун – так вот почему она заранее была настроена против меня.

Ночью тетя Тасси пришла ко мне в комнату и села на край кровати. Ее плечи сгорбились, как будто на них давили все тяготы мира.

– Я всегда говорила Суле – ложь только порождает новую ложь. И это так и есть. Чем больше ты уклоняешься от правды, тем труднее вернуться назад.

Я спросила, знал ли Роман, и она ответила, что нет.

– Сула тобой очень гордилась.

– Какое у нее было право гордиться? – внезапно разозлившись, возразила я. – Забеременеть и родить – это несложно.

Тетя Тасси взглянула на меня с жалостью; потом протянула руку и завела мне за ухо выпавшую прядь. По моим щекам катились слезы.

Следующие несколько дней я в основном оставалась дома. Тетя Тасси всегда старалась быть поблизости. Она сказала, что готова ответить на все мои вопросы. Она готовила мои любимые блюда, и я удивилась, обнаружив, что ем с удовольствием. Она ухаживала за мной, как будто я приболела. Я никогда не знала ее такой.

Тетя Тасси разыскала старые фотографии – она, Сула и Грейс, которых я раньше не видела. Одна из них была снята неподалеку, на берегу в Черной Скале. Я пристально всматривалась в Сулу и – да, я узнавала себя. Я спросила, нет ли у тети Тасси фотографий Джозефа Карр–Брауна. Нашлась одна, очень старая, на которой он стоял на помосте для сушки какао. Именно таким я увидела его, когда в первый раз приехала в Таману навестить тетю Сулу. Мою маму.

– А почему Саутгемптон? – спросила я.

– Да просто я знала это название. У меня была открытка от одного человека, который туда ездил. От отца Кармайкла, помнишь его?

– Она родила меня на Тринидаде?

– Нет, она приехала на Тобаго заранее, когда еще ничего не было заметно, чтобы никто ничего не знал.

Я приложила руки к своему маленькому твердому животу.

– Ты присутствовала, когда я родилась?

– О да. Сула и плакала, и смеялась одновременно, впервые в жизни она сказала, что счастлива. Она сказала: «Какой у меня чудесный ребенок». И она проплакала всю дорогу, возвращаясь на Тринидад. Это была ее самая большая ошибка. Она сама мне призналась, когда приезжала сюда. Сказала, что ей надо было оставить тебя у себя, что ты важнее, чем все остальное. Что она прислушалась к голове, когда надо было слушать сердце.

Тетя Тасси улыбнулась:

– Помнишь, она приезжала и вы нашли на дороге опоссума–манику?

– Да, – сказала я. – И Роман швырнул в тебя тарелкой.

– И Роман швырнул в меня тарелкой, – ровным голосом повторила она.

Как–то, когда мы были на кухне, я спросила:

– А почему ты на все согласилась?

Тетя Тасси перестала чистить батат и положила его на стол.

– К тому времени я уже встретила своего мужа – отца Веры и Вайолет. Я никуда не собиралась. Сула всегда присылала деньги на твое содержание.

Я вспомнила ежемесячные посылки.

– И потом, ты была таким прелестным ребенком, разве же я могла сказать «нет»? Не всегда легким ребенком, – добавила она, смеясь, – но очень красивым.

Очень часто я думала о Джозефе Карр–Брауне и его дочерях. О том, как им повезло иметь такого отца, знать, что он их отец.

– Может быть, мне стоит съездить в Таману и поговорить с ним.

Тетя Тасси пожала плечами:

– Почему бы и нет? Теперь, когда Сулы нет, от этого никому не будет вреда.

– Но он может мне не поверить.

– Ну что ты, почему он вдруг не поверит?

Я думала о том, как быстро и без усилий я приспособилась к жизни в Тамане, о том, как легко ладила с лошадьми. Может быть, я унаследовала это от отца? Я вспомнила, как моя мать однажды сказала, что я «храбрая, как Джозеф Карр–Браун».

Когда первый шок миновал, я стала воспринимать все уже по–другому. Думая о тете Суле, о том, как она умерла, так и не открыв мне правды, я сердилась и в то же время грустила. Я все время вспоминала ее лицо в тот последний день, когда мы стояли на ступеньках и осматривали ее садик. Я представляла их вместе – мою мать и моего отца. И каким–то странным и неясным для меня образом их отношения представлялись совершенно понятными.

Известие, что мой отец живет на Тринидаде и нет нужды отправляться в далекую Англию, чтобы разыскать его, в каком–то смысле тоже принесло облегчение. Но как он ко мне отнесется? Увидит ли он во мне свою дочь? А может быть, я буду лишь грустным напоминанием о Суле? Захочет ли он мне помочь? Конечно, он будет ожидать, что я попрошу у него денег. Но этого, пообещала я себе, я никогда не сделаю.

И все это время я продолжала думать и о своей жизни. Теперь я совсем иначе относилась к ребенку, которого носила под сердцем. Теперь было ясно, что я повторяю судьбу своей матери. Если бы моя мать от меня избавилась, я никогда бы не узнала, что такое жизнь. Я обязана сохранить своего ребенка. И доктору Эммануэлю Родригесу пока что совсем не обязательно знать о моем решении. Но скоро я должна буду во всем признаться тете Тасси.

Черная Скала совсем не изменилась. И школа Сент–Мери стояла на прежнем месте, только снаружи ее покрасили в приятный светло–зеленый цвет. Проходя мимо, я через окно увидела мисс Маккартни, проводившую урок. Она выглядела так же, как и раньше: зачесанные вверх рыжие волосы, длинная юбка и блузка. Я решила как–нибудь зайти к ней. Я расскажу ей о себе, обо всем, что случилось с тех пор, как мы виделись в последний раз. Надеюсь, она не слишком во мне разочаруется. Мне хотелось спросить у нее: можно ли на самом деле стать всем, чем ты хочешь стать?

Я прошлась по центральной улице и заглянула в церковь. Она всегда мне нравилась: чистые белые стены, деревянный алтарь. Присев на минуту, я закрыла глаза. Я думала о своей матери – видит ли она меня сейчас? Я очень отчетливо помнила ее лицо, ее округлые скулы, слегка раскосые глаза.

Зайдя в маленькое почтовое отделение, я проверила, нет ли чего–нибудь для меня. Остановилась возле бара Джимми, но не стала заходить, а пошла дальше, к бару дядюшки К. Там не было никого, кроме старого бармена. В помещении пахло табаком и несвежим пивом. Бармен спросил, может, я кого–то разыскиваю.

– Призрак Романа Бартоломью, – ответила я, криво улыбнувшись.

Бармен удивился, но потом сделал жест, как будто отмахивался от мухи:

– Роман сейчас там, где ему самое место – в аду.

Потом я зачем–то взобралась на Каменистый Холм и дошла до дома старого Эдмонда Диаза. Отсюда начиналась узкая тропинка, устланная толстым слоем листьев, которая вела к дому миссис Джеремайя. Все было точно таким, как мне помнилось. Где сейчас миссис Джеремайя? Хотелось верить, что она покоится с миром.

Домой я пошла по Курланд–Бей. Там не было ни одного рыбака. Пеликаны ныряли в море, а потом высоко поднимали головы с наполненными рыбой мешками под клювами. Волны, более высокие в это время года, разбивались о черные скалы. Я прошла дальше, туда, где пляж становился уже. На песке лежали кучки разбитых кораллов, раковины, прибитые к берегу деревяшки. При прикосновении дерево оказывалось мягким. Я подошла к темному раскидистому мангровому дереву, кишевшему голубыми крабами, они меня больше не пугали.

Джоан Мэйнгот жила в маленьком домике на участке за домом ее матери.

– Селия? – неуверенно спросила она, прищурившись, будто меня было так трудно узнать.

– Да, Джоан, – сказала я. – Помнишь меня?

И я рассмеялась, а потом рассмеялась и она. Джоан пригласила меня в дом и дала подержать своего сына. Его назвали Уилфридом, в честь ее отца.

– Ты не представляешь, как мы до сих пор скучаем по папе. Дня не проходит, чтобы я о нем не вспоминала.

От маленького Уилфрида пахло мылом и детской присыпкой; его кожа была нежной, как кожица молодой сливы. Я заглянула в его влажные темные глазки.

– Как хорошо, – сказала Джоан. – Наверно, ты ему понравилась – до этого он целый день капризничал.

Джоан повзрослела и немного поправилась. Она показала мне свой дом. Видно было, как она им гордится, особенно когда она завела меня в их с мужем спальню. На стене висела их свадебная фотография. Джоан в длинном белом кружевном платье выглядела очень элегантно. Лицо ее мужа показалось мне знакомым, но я не могла вспомнить, как его зовут.

– Не знаю, как долго ты здесь пробудешь, может быть, успеешь с ним познакомиться, – сказала сияющая Джоан. – Он сейчас в Гайане, моет золото на приисках.

С Уилфридом на руках я пересекла лужайку и подошла к дому миссис Мэйнгот, где нас уже ждала тетя Тасси.

– Вы только посмотрите на него! – воскликнула она и ловко взяла мальчика на руки.

Во дворе росла крупная агава и несколько помельче, с более короткими шипами.

– Сейчас у него такой возраст, что за ним глаз да глаз нужен, особенно с этими колючками, – заметила тетя Тасси, поднимаясь по ступенькам.

Мы расселись на веранде, и миссис Мэйнгэт подала чай, а к нему сладкие булочки и кокосовый кекс из кондитерской в Бакуу.

– Селия так шикарно выглядит, – сказала Джоан и наклонилась, чтобы получше рассмотреть серьги, подаренные мне доктором Эммануэлем Родригесом. Она спросила, какие у меня планы.

– Еще точно не знаю.

– Ты всегда говорила, что хочешь уехать в Англию.

– Говорила, – сказала я и посмотрела на тетю Тасси.

Миссис Мэйнгот сказала:

– А помнишь, мы все время говорили, какая странная девочка Селия?

– Ну, как видишь, все наладилось, – ответила тетя Тасси.

Мое сердце наполнилось теплом и любовью.

В течение дня Вера и Вайолет работали в отеле Блу–Рейндж, но по вечерам возвращались домой. Они казались вполне довольными жизнью: шили, болтали, слушали радиоприемник, деньги на покупку которого скопили совместными усилиями.

Как–то вечером, при свечах, я стала учить их играть в «сердечки». Они быстро ухватили суть. Увидев, как я мастерски тасую колоду, тетя Тасси широко раскрыла глаза:

– Где ты этому научилась?

Я ответила:

– У своего отца. В карточном салоне Сулы.

И мы все переглянулись.

Все это время я чувствовала, как растет мой ребенок. Скоро мое состояние можно будет заметить, я уже чувствовала, что одежда стала мне тесна. Я слышала, как это бывает: вроде бы ты такая же, как была, и вдруг в одну минуту становишься огромной, как бочка, и всем уже все понятно. Я готова была рассказать тете Тасси. Но в то же время мне хотелось подождать еще несколько дней, чтобы все как следует успокоилось и утряслось.

34

Около шести утра нас разбудил стук в дверь. Петух еще только собирался закукарекать. Я услышала, как одна из сестер встала и подбежала к двери. Потом я услышала ее громкий голос:

– Кто вам нужен? Вы пришли не в тот дом!

Выпрыгнув из кровати, я натянула платье и выбежала из комнаты. На ступеньках стоял запыхавшийся, разгоряченный Вильям, в старенькой рубашке, брюках и сандалиях. Я воскликнула:

– Вильям, почему ты не предупредил, что приедешь?

Тетя Тасси уже стояла позади меня.

– Кто это, Селия? Ты его знаешь?

– Да, – ответила я. – Я его знаю.

После взаимных представлений, когда я объяснила, что Вильям – мой близкий друг и что он только что прибыл с Тринидада, все успокоились. Девочки пошли одеваться, тетя Тасси отправилась на кухню варить кофе, я отвела Вильяма на веранду.

Не зная, что сказать, я спросила:

– Как прошло путешествие?

– Нормально, – ответил он, но я видела, что он чем–то удручен. Он выглядел как человек, который давно не спал, в глазах появилось что–то диковатое.

– Что происходит? Я вижу – что–то случилось.

Он бросил взгляд в сторону кухни, затем спросил:

– Как ты?

– Много новостей, с тех пор как я сюда приехала, но ничего плохого. Я потом тебе расскажу.

Тетя Тасси принесла горячие пышки и поставила на небольшой круглый столик.

– Вы уже бывали на Тобаго, Вильям?

– Да, миссис Д’Обади. Я был в Скарборо несколько лег назад.

– Может быть, Селия покажет вам Черную Скалу.

– Это было бы хорошо, – ответил он, поглядев на меня.

Тетя Тасси ушла к себе, почувствовав, что мы хотим остаться вдвоем, мне сразу стало легче.

Вильям почти не ел. Вместо этого он разглядывал двор, он казался взволнованным и растерянным. Наконец он сказал, что хотел бы пойти куда–нибудь, где мы могли бы поговорить наедине. Теперь я тоже занервничала.

Я сказала тете Тасси, что мы пойдем прогуляемся по берегу. Она тихонько спросила, все ли в порядке, и я ответила: да.

Сначала мы шли в молчании. Вильям время от времени поглядывал вперед, но в основном смотрел себе под ноги и казался погруженным в какие–то тяжелые размышления. Он взял с собой большую дорожную сумку. Я сказала, что он может оставить ее в доме, где она будет в полной сохранности, но он настоял на своем.

– Эго не Лавентиль, люди здесь целыми днями не запирают ни окна, ни двери.

Мы свернули на узкую тропинку. С ореховых деревьев уже опали листья, под ногами была коричнево–зеленая трава, вскоре сменившаяся мягким песком.

Пройдя между высоких деревьев, мы вышли на берег. Солнце уже палило вовсю.

– Давай пойдем куда–нибудь в тень, – предложила я.

Мы уселись под морским виноградом, ветки которого были усыпаны розовато–зелеными ягодами.

– Знаешь, говорят, здесь жила одна ведьма, приехавшая из Африки. Не знали Ган Ган Сара. Через какое–то время она захотела вернуться домой, но не смогла, потому что ела соль. Не могила здесь недалеко, в деревне Голден–Лайн.

Вильям смотрел на меня, его глаза наконец–то, перестали бегать.

– Иногда я чувствую себя, как Ган Ган Сара. Мне кажется, что я все равно останусь здесь, как бы я ни старалась отсюда вырваться. – Я вынула из кармана осколок черной скалы – тот самый, что мне дала миссис Джеремайя. – Я когда–нибудь тебе уже это показывала? Этот камень мне дала одна ясновидящая. – И потом: – В прошлом году она умерла.

Вильям осмотрел камень, подержал его на свету.

– Ты достойна гораздо большего, чем эта деревня, – сказал он, глядя на море.

– Скажи мне, Вильям. Объясни, что случилось. А потом я расскажу тебе свои новости.

Вильям обхватил голову руками.

– Мне нужно поскорее удирать, Селия. Я вообще не должен был сюда приезжать. Меня могли засечь, когда я садился на корабль.

У меня пересохло во рту. Кажется, все еще хуже, чем я опасалась.

– Ну, говори, что бы это ни было.

Вильям посмотрел на меня.

– Соломон убил человека.

Это не стало такой уж неожиданностью; я знала, что Соломон на это способен.

– Но ты–то какое имеешь к этому отношение?

Я уговаривала себя: если ты будешь сохранять спокойствие, он во всем тебе признается. Если ты начнешь паниковать, то только все испортишь. Я никогда не видела Вильяма в таком состоянии.

– Соломон сказал, что поедет повидаться с Натаниэлем и хочет, чтобы я поехал с ним. Он сказал, что на востоке наклевывается кой–какая работенка. Я спросил, что за работа, и он ответил, что должен получить с кого–то деньги. Так что мы доехали до Аримы, там остановились, он купил несколько бутылок пива и распил прямо там со своим приятелем из винной лавки. Я тоже немного выпил. Но только один стакан, потому что он сказал, что я ему нужен трезвым.

Вильям сосредоточенно смотрел вниз, стараясь припомнить все детали.

– Мы поехали дальше, он по–прежнему помалкивал. Потом мы доехали до дороги Эль–Квамадо. Он поставил машину в стороне и велел мне из зарослей следить за дорогой. Я должен был просигналить, когда увижу приближающийся автомобиль. Я сказал, хорошо, но я хочу знать, что происходит. Он сказал, что лучше мне ничего не знать. Я спросил, лучше для кого? Он ответил, что для меня.

– Потом я увидел, что он с кем–то разговаривает. Это оказался Натаниэль. Дальше я их уже не видел. Прошло минут десять – мимо проезжает старый грузовичок. Я, как и договаривались, подаю сигнал. Жду. Ничего не происходит. Проходит еще пятнадцать минут. На этот раз приближается белая машина. Я слышу, как она едет и вдруг останавливается. Потом слышу лай собаки и крики, много криков, и шум, будто лопается бамбук, и понимаю, что происходит что–то неладное. Потом опять крики и вдруг выстрел.

Вильяма уже трясло от волнения.

– Продолжай, – сказала я.

– Я увидел, что Соломон бежит по дороге с пистолетом в руке, как будто за ним кто–то гонится. Я завел мотор, Соломон прыгнул за руль, и мы поехали. Мы проехали мимо белой машины, там лежало тело, и мы чуть его не переехали. Я закричал, чтобы Соломон его объехал, и он послушался. А потом мы помчались, как будто за нами гнался сам дьявол, и гнали так до самой Аримы.

– Пока что я не вижу, чтобы ты был в чем–то замешан. Другое дело – Соломон.

– Когда мы добрались до Аримы, я спросил у Соломона, что же все–таки случилось. Он сказал, что все пошло наперекосяк. Ему нужны были деньги, чтобы начать свой бизнес. И он знал, что мистер Карр–Браун каждый последний день месяца везет из Порт–оф–Спейн целую сумку наличных, чтобы заплатить своим работникам.

Я не сводила глаз с Вильяма, намечался какой–то совершенно неожиданный поворот.

– Натаниэль и Соломон перегородили дорогу бревном. Белая машина, которую я видел, была машиной мистера Карр–Брауна.

Вильям взглянул на меня. Я почувствовала, как у меня внутри все перевернулось.

– Говори.

– Мистер Карр–Браун доехал до бревна, остановился и вышел, чтобы его оттащить. В этот момент Соломон наставил на него пистолет и потребовал денег. Если бы он отдал им деньги, все пошло бы по–другому. Но тут пес мистера Карр–Брауна прыгнул на Соломона. Если помнишь, тогда в Тамане он сразу невзлюбил его. Ну, тот самый черный пес. Соломон выстрелил в него. Мистер Карр–Браун так рассвирепел, что бросился на Соломона, ударил его, и тут пистолет выстрелил. И мистер Карр–Браун упал на дорогу. Мистер Карр–Браун мертв, Селия. Мистер Карр–Браун мертв.

Я смотрела на Вильяма, не в силах поверить, что он говорит правду. Он прижал ладони к лицу, так что я видела только его глаза и лоб, на котором выступили крупные капли пота.

– Мне очень жаль, Селия. Я знаю, как хорошо ты относилась к мистеру Карр–Брауну.

Я молча смотрела на него.

– На следующей неделе у нас должна была начаться работа. Не эта, а настоящая. Об этой я ничего не знал. Я подозреваю, Соломон меня надул.

Еще несколько мгновений мы продолжали смотреть друг на друга. Это не может быть правдой, это невозможно.

Каким–то чужим голосом я спросила:

– Ты уверен, что он умер?

– Да. Когда мы проезжали, я видел, что у него изо рта текла кровь. Он казался таким огромным, когда лежал там на дороге.

Теперь уже и Вильям перестал быть Вильямом. Это был кто–то чужой, кого я почти не знала.

– Полиция наверняка прочесывает Порт–оф–Спейн – ищет Соломона и, скорее всего, и меня тоже. – Он подтянул колени к подбородку. – Закон строг, когда речь идет об убийстве такого человека. Они берутся за дело всерьез. – Потом добавил: – Селия, пожалуйста, скажи что–нибудь.

Но я не могла говорить. Опустив голову, я смотрела на мягкий белый песок. Мне хотелось перенестись куда–нибудь далеко. Или быть кем–нибудь другим. Или чтобы все это оказалось сном.

Наконец, голосом слабым и тонким, как готовая порваться нить, я произнесла:

– Я хочу, чтобы ты ушел. – И показав на дорогу, ведущую в деревню, уточнила: – Мне нужно, чтобы ты ушел.

Поднявшись, я пошла туда, где ярко светило солнце, подальше от тени, подальше от Вильяма. Земля была раскаленной, как в аду. Знакомый ярко–белый свет на мгновение ослепил меня, я остановилась, но потом пошла дальше, к морю. Я шла и шла, пока вода не лизнула мне пятки, потом поднялась до щиколоток, потом до колен, до пояса, до самой шеи.

И наконец вода сомкнулась у меня над головой, и все вокруг стихло.