Текст книги "Черная Скала"

Автор книги: Аманда Смит

сообщить о нарушении

Текущая страница: 10 (всего у книги 18 страниц)

19

Мы с Вильямом вышли на Мэри–стрит. Как подобает джентльмену, он держался внешней стороны. Мы шли не очень медленно, потому что надо было прийти пораньше, чтобы занять хорошие места. В то же время, сказал Вильям, торопиться тоже нет смысла. Вечер был прохладным, по бледно–голубому небу плавали желтые хлопья облаков. В вечернем свете газоны казались темно–зелеными; все бордюры и живые изгороди были аккуратно подстрижены, как было принято в ухоженных виллах квартала Сент–Клер, где ничто и никогда не могло расти как попало. В парке молодая парочка сидела на качелях, держась за руки. Интересно, подумала я, какими они видят нас. Меня, в ситцевом платье с узором, которое мне подарила Элен Родригес («мне оно уже велико, а тебе нужно что–нибудь симпатичное»), и в кожаных босоножках без каблуков, и Вильяма в лимонно–зеленой рубашке, которую я раньше не видела, темных брюках и сандалиях. От него пахло одеколоном с ароматом лайма.

Вильям был очень тихим, вероятно, стеснялся. В конце концов, это было наше первое свидание. Марва сказала, что он уже две недели был сам не свой от ожидания.

– Он только что не прыгал от восторга, как щенок, – сказала она мне утром, – никогда не видела его таким веселым. Вильям же всегда такой спокойный, обстоятельный.

Она была права, он действительно был оживленнее, чем обычно. Хотя, если бы Марва не упомянула об этом, я бы и не заметила. Все эти дни моя голова была занята другим.

Я спросила:

– Как поживает твоя мама?

– Она говорит, тебе давно пора прийти в гости. Я сказал, что ты очень занята.

– Просто я ждала приглашения.

– Ты что, пришла бы к нам в Лавентиль?

– Конечно. Только сейчас трудно вырваться. Миссис Родригес не хочет оставаться одна с детьми. Она с ними не справляется. Ты ведь знаешь, какая она.

– Соломон говорит, что ты из тех девушек, которые получают то, чего им хочется, и исчезают. Но мать говорит, что это потому, что он сам такой. Всегда ищет, где бы чем поживиться.

– Пусть Соломон говорит, что хочет. Мне нравится твоя мама. Она была ко мне добра. Как и ты. – Я улыбнулась, и у Вильяма засветилось лицо.

Мы выбрали места на балконе, хотя обычно Вильям сидел внизу. Сиденья были удобными, мы оказались в середине ряда, прямо напротив широкого экрана, по обе стороны которого висели занавеси. Какие–то люди, сидевшие позади нас у самого кинопроектора, вели себя очень шумно. Вильям сказал, что они ходят сюда не для того, чтобы смотреть фильмы.

В первые минуты, когда лампы начали плавно гаснуть, я ощутила смутное беспокойство и даже подумала: боже мой, зачем я сижу здесь, в кинотеатре «Делюкс», я хочу, чтобы это поскорей закончилось, и я могла пойти домой, к доктору Эммануэлю Родригесу. Но потом на экране появилось огромное яркое изображение – величественный белый дом, изумрудно–зеленые поля, ухоженные галопирующие лошади, девушки в роскошных кружевных платьях, заиграл оркестр – и я забыла обо всем на свете. Что–то во мне перевернулось, и я оказалась там – в самом сердце Юга Соединенных Штатов.

Фильм был таким длинным, что когда в перерыве включили свет, я решила, что это уже конец, и встала. Вильям встревоженно посмотрел на меня:

– Тебе не нравится фильм?

Потом мы оба поняли, в чем дело, и рассмеялись – сначала я, а потом и он.

– Ему давным–давно следовало ее бросить, – сказала я, когда мы шли домой по улицам Саванны. Под деревьями горели цветные фонарики, по аллеям гуляли люди. На углу стояла компания моряков. Они уставились на меня, и я поняла, что нравлюсь им. Впервые за очень долгое время я чувствовала себя свободно и непринужденно.

– Кому – ему?

– Этому ее мужу, Баттлеру. И как это могло быть, что эта девушка – Мелани – всегда была так добра к Скарлетт, когда та только и делала, что гонялась за ее мужем.

– Есть такие женщины.

– А ведь он даже не был красивым.

– Тебе понравился фильм, Селия?

– Да. Но если бы я была на ее месте, я бы не позволила ему уйти просто так.

И так всю дорогу до самого дома.

Когда мы оказались возле задней двери, я быстро повернулась и вошла внутрь.

– Спокойной ночи, – пожелала я Вильяму уже через стекло.

– Бог даст, увидимся в понедельник, – ответил Вильям.

Я прошла через кухню, на ходу одну за другой выключая лампочки и спиной чувствуя взгляд Вильяма. Доктор Эммануэль Родригес ждал меня у себя в кабинете; он хотел знать, как прошло свидание.

С тех пор мы с Вильямом раз в две недели стали ходить в кино. Среди фильмов, которые мы видели, были: Касабланка, История Льютон, Поющие под дождем, Саут Пасифик, Бен Гур, Незнакомцы в поезде, Интимный разговор, Эта упоительная бальная ночь, Афера на Тринидаде. Это только те, что я помню. Мы всегда садились на балконе и оставались до тех пор, пока не проходили последние титры и не зажигался свет. Потом мы шли домой через Квинс–Парк, Марли–стрит и Маравал–Роад, потом заворачивали возле колледжа – и всю дорогу я, не закрывая рта, обсуждала фильм: почему он мне понравился или не понравился, кто из актеров играл хорошо и кто – плохо. Вильям не позволял себе ко мне прикасаться, кроме одного случая, когда внезапно пошел дождь. Мы побежали к зданию церкви, чтобы укрыться под козырьком, и он заботливо обнял меня за плечи. В тот же вечер, прощаясь, он наклонился ко мне, и я поняла, что сейчас он попытается меня поцеловать, и сказала:

– Вильям, давай не будем торопиться.

– Я понимаю, – пробормотал он и опустил глаза.

За неделю до этого посреди фильма вдруг сломался проектор, и мы пошли в бар «Крикет», где я заказала кока–колу, а он – пиво, предварительно спросив, не возражаю ли я, если он выпьет чего–нибудь алкогольного. Я сказала:

– Конечно, нет, если только ты не напьешься так, что мне придется вызывать полицию.

Он рассмеялся:

– Иногда мы приходим сюда с Соломоном и потом не всегда помним, как нам удалось добраться до дому.

Мы подолгу гуляли по городу, останавливаясь у витрин дорогих магазинов. Там всегда находилось что–то, что мне нравилось: платье, туфли, украшение, новый крем.

– Ах, Вильям, как бы мне хотелось иметь много денег. Тогда бы я могла все это купить.

– Не все можно купить за деньги. Посмотри на миссис Родригес: она не нуждается в деньгах и все равно несчастна.

– Ты так считаешь? Так ли уж она несчастна?

– Я слышу ее. Я работаю как раз под ее окном.

– Слышишь, как она плачет?

– Да, как малое дитя.

Я сказала:

– Может, она знает, что ты там, и делает это специально?

– Ну что ты, зачем бы она это делала?

Во всех фильмах, которые мы видели, женщины были так красивы! Мне хотелось выглядеть, как они: Рита Хэйуорт, Элизабет Тейлор, Одри Хепберн, Грета Гарбо… Они настолько совершенны, думала я, что будь я мужчиной, я бы хотела жениться только на такой женщине. Вильям же считал, что они хорошенькие, но не более того.

– Тринидадские девушки – самые красивые в мире, – сказал он. – Кто угодно тебе это подтвердит. – Потом он добавил: – А ты лучше всех.

Доктор Эммануэль Родригес был не такого высокого мнения о тринидадских девушках, как Вильям. Да, соглашался он, на Тринидаде рождаются красивые женщины, в основном благодаря смешению рас, но и на других карибских островах женщины не хуже. И разве он может говорить, что английские девушки некрасивые, когда он сам женился на одной из них.

– Трудно представить себе что–нибудь более английское, чем моя жена. Она была воплощением того, что называется «настоящая английская роза».

Мы лежали в моей постели, было уже довольно поздно.

– Она и сейчас английская роза?

Он не ответил. Вместо этого спросил:

– А как насчет тринидадских мужчин? Они тебе нравятся?

Я знала, что он имеет в виду Вильяма.

– Некоторые – да. Но далеко не все.

– Кто был твоим первым мужчиной, Селия?

Доктор Эммануэль Родригес, казалось, не имел ничего против того, чтобы мы с Вильямом встречались. Да и мог ли он возражать, если это была его собственная идея. Я ужаснулась, когда он впервые предложил, чтобы я время от времени ходила куда–нибудь с «садовником» (так он иногда называл Вильяма), потому что это положит конец всем подозрениям, которые может питать относительно нас его жена или кто–то еще.

– Как я могу встречаться с кем–то другим?

Он сказал:

– Дело совсем не в этом. Тебе вовсе не нужно хоть что–то ему позволять. Тебя это ни к чему не обязывает. Дело в том, чтобы положить конец разговорам. Пустить по ложному следу.

Очень скоро я убедилась, что он был прав.

На следующее утро после нашего первого свидания Элен Родригес, даже не умывшись, прибежала на кухню в халате и тапочках.

– Как все прошло, Селия? – приглушенным голосом спросила она. – Ты довольна?

Я продолжала протирать полки шкафчика.

– Да, миссис Родригес, спасибо, я очень хорошо провела время.

– Прекрасно! – сказала она, явно сгорая от желания узнать подробности. – Приятно слышать. Вы ходили в кино?

Не оборачиваясь, я ответила:

– Да, мадам. Мы смотрели «Унесенные ветром».

– Как романтично! – Из узла у нее на голове выскочила прядь, она подняла ее наверх и заколола. – Как ты думаешь, вы еще пойдете куда–нибудь вместе?

Это прозвучало, как будто мы были подругами и привыкли обмениваться секретами.

Я прополоскала тряпку в тазике и тщательно выжала. Потом я стала протирать большие керамические горшки, старательно счищая грязь с ручек и крышек. Их уже давно не чистили.

– Посмотрим, – сказала я. – Я не хочу торопить события.

– Конечно! Но теперь, когда он у тебя на крючке, нельзя позволить ему ускользнуть. Вильям – очень хорошая партия.

Она широко улыбалась.

– Нет, мадам, – сказала я, вытирая руки о фартук и глядя ей прямо в глаза. – Не беспокойтесь, уж теперь я его не упущу.

С тех пор так и пошло: «А не сказал ли он чего–нибудь особенного? Проявляет ли он к тебе внимание? Заходили ли вы куда–нибудь после кино?»

Я никогда не вдавалась в подробности. Обычно я просто улыбалась и кивала, предоставляя ей домысливать все, что вздумается. Моя сдержанность ее не останавливала, а, наоборот, только раззадоривала. Если рядом оказывалась Марва, Элен Родригес многозначительно кивала и подмигивала. Марва обычно отвечала:

– Эта девчонка не любит раскрывать свои карты. – Или: – Да из нее никогда слова не вытянешь.

Мне хотелось спросить, с чего вдруг Марва так заинтересовалась моей личной жизнью.

– Дело в том, – сказала я однажды, когда они вдвоем начали уж очень досаждать мне расспросами, – что нельзя много рассказывать – можно сглазить.

– Да это все предрассудки, Селия! Если Богу угодно, чтобы вы с Вильямом были вместе, то ничто не в силах этому помешать.

Элен Родригес начала дарить мне одежду. Она так сильно похудела, говорила она, что уже никогда не сможет надеть эти платья и юбки; не выбрасывать же их на улицу.

– Пожалуйста, возьми это себе, – говорила она, раскладывая вещи на своем швейном столике. – Так важно чувствовать себя хорошо одетой, когда встречаешься с молодым человеком.

Вначале мне было неловко. Но потом я подумала: почему бы и нет, сама я ведь никогда не смогу купить себе такие вещи. В те дни, когда Вильям должен был за мной зайти, Элен Родригес часто спускалась вниз посмотреть, что я надела. Она могла поправить воротничок или лямку, одернуть подол. Если при этом присутствовал доктор Эммануэль Родригес, он обычно просил ее не суетиться.

– Оставь ее в покое, Элен. Она сама знает, что ей надеть.

Марва говорила, что я, наверно, родилась под счастливой звездой:

– Я никогда не видела, чтобы она о ком–нибудь так заботилась. Посмотри, сколько одежды она тебе отдала. Она обращается с тобой почти как с дочерью.

Возвращаясь домой, я часто замечала свет в окне спальни Элен Родригес или слышала ее шаги наверху и понимала, что она дожидалась моего возвращения. Это очень раздражало доктора Эммануэля Родригеса, который предпочитал наведываться в мою комнату, убедившись, что его жена уже спит.

– Ты держишь хозяйку в тонусе, – полушутя говорил он, – а заодно и меня.

В тот вечер мы вернулись, посмотрев «Злые и красивые» с Ланой Тернер и Кирком Дугласом. Вильям прошел на кухню выпить воды, и в это время Элен Родригес прокричала сверху, что на столе меня ждет письмо. Его сначала по ошибке отнесли в другой дом, и кто–то уже вечером бросил его в наш почтовый ящик. Я сразу же пошла в столовую. Письмо было от тети Тасси. Еще не открыв его, я откуда–то уже знала, что оно содержит хорошие новости.

Но все было даже лучше, чем я могла надеяться.

Тетя Тасси писала, «чтобы сообщить» мне, что «случилась ужасная беда». Романа по ошибке обвинили в чем–то «нехорошем», чего он якобы не совершал. В дело вмешалась полиция. Романа арестовали, и тете пришлось срочно искать деньги, чтобы внести за него залог. Все дело «было сплошным недоразумением», и Роман ужасно переживал. В тот день, когда его выпустили под залог, он остался дома и напился – напился гораздо сильнее, чем обычно. Когда все легли спать, он вышел из дома и направился на Курланд–Бей. Тетя Тасси не сомневалась, что он пошел туда, чтобы «подумать о разных вещах». Потому что время от времени каждому из нас нужно побыть одному и как следует подумать. Какие–то люди – возможно, те рыбаки и бродяги, которые вечно околачиваются на Курланд–Бей – эти подонки, это отребье, вероятно, прослышав обо всей той напраслине, которую возвели на Романа, набросились на него и избили. Они избивали его палками. Они забили его до смерти. Они изуродовали его так, что его невозможно было узнать. На следующий день двое ребятишек нашли его на песке, и все вокруг было черно от крови. Тетя Тасси сокрушалась, как это она заранее не поняла, что нужно ждать беды, ведь именно в тот вечер она видела, как из башмака Романа выполз скорпион – верный знак смерти.

Тетя Тасси никак не может прийти в себя от потрясения. Все знают, как сильно она любила Романа. Вера и Вайолет тоже в ужасном состоянии. Они не могут поверить, что их папочка умер. Тетя Тасси надеется, что когда–нибудь я все же вернусь в Черную Скалу и мы помиримся. «Что ни говори, родная кровь есть родная кровь», – отмечала она. Куда вдруг подевались все ее бывшие друзья? А она знает, сердцем чувствует, что Роман не мог совершить того, что на него наговаривают. И она всегда знала, что дочка Маккензи – выдумщица и лгунья. Почему же все поверили ей, а не тете Тасси? «Не зря говорят, – добавляла она в конце, – что друзья познаются в беде».

Дочитав письмо, я закричала:

– Благодарю тебя, Господи! Благодарю тебя!

В комнату вбежал Вильям:

– Что такое? Что случилось?

Я воскликнула:

– Неважно, неважно, просто есть что отпраздновать!

Вильям обрадовался, потому что как раз собирался пригласить меня завтра сходить на Шарлот–стрит послушать, как поют «Нью–Таун Сингере». Все время, пока мы шли домой, он раздумывал, как бы мне об этом сказать, но так и не решился, потому что был уверен, что я откажусь. Я сказала:

– Конечно! Конечно, давай сходим на Шарлот–стрит послушать музыку!

В дверях уже стояла Элен Родригес:

– Что это, Селия? Хорошие новости?

Ночью, у меня в комнате, доктор Эммануэль Родригес тоже захотел узнать, почему у меня такое хорошее настроение.

– Твои глаза так и сияют. Селия, я никогда не видел тебя такой. Что случилось? Это как–то связано с твоей тетей? С той, что на Тобаго?

И тогда я сказала ему:

– Вы всегда хотели знать, кто был мой первый мужчина. Так вот, его звали Роман Бартоломью, и сегодня я узнала, что он умер. И я ужасно счастлива, потому что это значит, что есть Бог на свете.

20

Мы сидели на веранде, пили английский чай, наслаждались прохладой уходящего дня, и тетя Сула учила меня вязать. Я быстро ухватила главное, чем очень порадовала тетю: накинуть нитку на палец, поддеть снизу крючком, протащить через петлю.

– Ты совсем как я. Я тоже очень быстро научилась и потом вязала все эти годы. Когда ты выйдешь замуж, захочешь, чтобы у тебя в доме были вязаные вещицы. Лучше начать уже сейчас. Можно вязать и детские вещи – это просто и быстро.

Мне было очень трудно представить, что когда–нибудь я выйду замуж.

– А ты, тетя Сула? Почему ты не вышла замуж?

– Нужно встретить человека, который тебе подходит.

– А ты когда–нибудь была влюблена?

Она слегка улыбнулась.

– В кого?

– Все вопросы да вопросы! Это было очень, очень давно.

– Как ты поняла, что любишь его?

– Ну, мне хотелось все время быть с ним. Когда я видела его, сердце начинало стучать, как барабан. – Она похлопала себя по груди.

– А он? Он любил тебя?

– Говорил, что да.

– Почему же тогда он на тебе не женился?

– Можно любить кого–то, кто тебе не пара.

Да, подумала я, именно так, как я.

Мы собирались прогуляться вверх по ручью, но тетя Сула плохо себя чувствовала. Она не жаловалась, но когда Джозеф Карр–Браун привез какие–то особые травы, которые он получил для нее в Четырех Дорогах, тетя заметно обрадовалась. Пока она смешивала травы с порошковым молоком и разводила теплой водой, он рассказал мне, что эти травы прислала Хазра.

– Женщина, которую мы подвозили в прошлый раз, помнишь? Она сказала, что они помогают от всех болезней. У Хазры не только приятная внешность, она много знает и умеет. – Мне было непонятно, действительно ли он сам в это верит. – Она выращивает травы в своем садике, высушивает, чтобы потом можно было их заваривать. – И он спросил: – Каково это на вкус, Сула? Бьюсь об заклад, ужасная гадость. Похоже на глину.

– Да, мистер Карр–Браун, похоже на глину, только еще хуже.

Он уже собирался уходить, но внезапно небо потемнело и начался ливень. Подул такой сильный ветер, что мы зашли в дом. Тетя Сула ушла к себе в спальню, мы остались наедине с Джозефом Карр–Брауном, если не считать Тени, и я недоумевала, о чем мне с ним разговаривать, когда он достал из кармана какой–то вытянутый серебряный предмет, приложил к губам и начал дуть. Позднее тетя Сула объяснила мне, что предки Джозефа Карр–Брауна приехали из Шотландии и он научился играть на этом инструменте у своего деда. Раньше мне никогда не приходилось слышать игру на губной гармошке. Тень, насторожив уши, преданно смотрел на хозяина, тетя Сула вышла из спальни и остановилась в дверях. Мелодия – тягучая и временами печальная – была так хороша, что хотелось и смеяться, и плакать одновременно. Когда музыка смолкла, тетя сказала:

– Пожалуйста, сыграйте это на моих похоронах.

– Ну, видишь ли, – ответил мистер Карр–Браун, – если все пойдет естественным чередом, то я умру намного раньше тебя.

Я вспомнила о Романе – где его похоронили? Наверно, рядом с его матерью в Спейсайде. Утром, когда я приехала в Таману, тетя Сула сказала:

– Селия, нам не обязательно говорить о Романе, но давай просто упомянем, что он умер.

– Умер, – сказала я. – И пусть теперь его душа горит в аду.

После ужина, как обычно, тетя Сула настояла на том, чтобы самой вымыть посуду. Я у нее в гостях, сказала она, я приехала не для того, чтобы работать. Глядя на нее, я подумала: какая у нее прямая и изящная спина, не то, что у тети Тасси, которая, как ни старалась, никогда не могла похудеть.

Я спросила:

– Моя мама была красивой?

Тетя Сула подняла взгляд от раковины и рассеянно посмотрела во двор.

– Разумеется.

– А люди оборачивались, когда она проходила мимо?

– Непременно.

Маленькая ящерица высунула головку из–за картины и сразу же юркнула обратно. Только краешек хвоста еще торчал снаружи.

– Она была веселая?

– О да.

Ящерица ловко добежала по стене до окна, перепрыгнула на подоконник и исчезла.

– Я на нее похожа?

Тетя Сула обернулась и некоторое время изучающе меня рассматривала, затем покачала головой:

– Не очень.

Мне показалось, что она выглядит огорченной.

– В таком случае я должна быть похожа на своего отца, – сказала я и уселась в кресло–качалку, положив руки на гладкие, полированные подлокотники. Если долго сидеть, плетеные сиденье и спинка отпечатывались на коже.

– Тетя Сула, ты была знакома со своим отцом?

– Я очень мало его знала. У него был тяжелый характер.

– Что ж, в один прекрасный день я тоже хочу встретиться со своим, – заявила я.

– И когда же это будет?

– Еще не скоро. Пока что у меня нет денег. Как только накоплю достаточно, поеду в Англию и разыщу его. В наше время до Англии не так уж сложно добраться.

– Надеюсь, ты скажешь мне, когда соберешься. – Тетя Сула вытерла руки о фартук. Достав из шкафа свежее полотенце, она начала вытирать посуду. – Не торопись, всему свое время. Возможно, в нужный момент жизнь сама расставит все по своим местам. Знаешь, как говорят: человек предполагает, а Бог – располагает.

Когда стемнело, тетя Сула включила радио. Как обычно, я с удовольствием улеглась в приготовленную для меня в гостиной постель. Здесь всегда так хорошо спалось. Тетя Сула говорила, что это от деревенского воздуха.

Когда пришло время прощаться, она уложила в большую корзинку грейпфруты, манго, сливы и ананасы.

– А он не будет возражать, что ты столько всего мне даешь?

– Кто, мистер Карр–Браун? Ну конечно же, нет.