Текст книги "Черная Скала"

Автор книги: Аманда Смит

сообщить о нарушении

Текущая страница: 11 (всего у книги 18 страниц)

21

Не знаю, в ком первом я заметила перемены: в докторе Эммануэле Родригесе или в его жене. К тому времени у Элен Родригес появилась привычка проводить долгие часы у себя в спальне. Она жаловалась на дожди, на жару и на мух. Из газет она вычитывала истории о грабежах, убийствах и вымогательстве. Один случай – жестокое убийство двух молодых женщин – произвел на нее особенно сильное впечатление. У несчастных жертв были зашиты веки, половые органы изуродованы.

– Это место – вовсе не рай, а его полная противоположность, – заметила она однажды, ни к кому не обращаясь, – настоящий ад на земле.

Еще ей не давал покоя убийца по прозвищу Бойси Сингх[29], известный тем, что вырезал у своих жертв сердца и затем якобы натирал ими копыта лошадей, чтобы обеспечить им победу на скачках.

– Эти карибские острова порождают настоящих чудовищ. Никто не может чувствовать себя в безопасности.

Случались дни, когда она становилась очень тихой и уходила в себя. Иногда, наоборот, она бывала веселой и подвижной, как бабочка. Но это никогда долго не продолжалось. Думаю, что в эти хорошие дни она изо всех сил старалась как–то наладить отношения с мужем.

– Вот уже целую вечность мы никуда не ходили обедать, – однажды утром сказала она ему за завтраком. – Хорошо бы сходить в этот новый ресторанчик рядом с отелем.

– Ради Бога, Элен, как тебе будет угодно, – отозвался доктор Эммануэль Родригес, не отрывая глаз от журнала. – Мы можем пойти в ресторан, мы можем остаться дома. Обычно ты предпочитаешь сидеть дома, поэтому я перестал тебя куда–либо приглашать.

На минуту мне стало ее жалко.

– Ну, хорошо, тогда почему бы нам не заказать там столик? Это внесет приятное разнообразие.

– Действительно, – сказал он. – Почему бы и нет.

Как–то она решила поехать с Джо за покупками. Ему нужны школьные ботинки, сказала она. Я спросила, не хочет ли она, чтобы я поехала с ними, но она отказалась. В тот день стояла невыносимая жара.

– Почему бы вам не поехать завтра с утра, – предложила я, – когда будет хоть чуть–чуть прохладнее.

Но Элен Родригес выплыла из комнаты, будто не слышала меня. Она позвала: «Джо! Джо!», и они уехали. Их не было весь день. Уже темнело, когда подъехала машина. Джо вбежал в кухню, и я сразу увидела, что он чем–то огорчен. Следом вошла его мать, нагруженная многочисленными магазинными пакетами.

– Это не все, остальные в машине, – задыхаясь, сказала она.

Они объездили весь Порт–оф–Спейн, добрались даже до Чагуанаса. Джо и я отнесли пакеты наверх и выстроили туфли в ряд; мы насчитали восемь пар.

Увидев их, доктор Эммануэль Родригес всплеснул руками:

– О чем ты думала?! – Элен Родригес, побледнев, непонимающе смотрела на него. – Нужно завтра же вернуть туфли в магазины. – Затем, обращаясь ко мне, добавил: – Селия, пожалуйста, положи туфли обратно в коробки и разложи по пакетам, только не перепутай, что из какого магазина.

Его жена, всхлипнув, убежала в спальню и захлопнула за собой дверь.

В другой раз она вернулась из парикмахерской очень сильно накрашенной. В салоне появился новый консультант. Ресницы Элен Родригес отяжелели от черной туши, веки сверкали оттенками серебристо–зеленого и серебристо–голубого, на губах розовела перламутровая помада. Марва сказала, что она выглядит как кинозвезда. Однако когда в полдень появился доктор Эммануэль Родригес, он уселся напротив своей преобразившейся жены и спокойно съел ланч, ничего не заметив.

– Но ты же видишь разницу? – со слезами на глазах спрашивала она потом Марву. – Видишь?

– Конечно, мадам, – отвечала Марва. – Разумеется, я вижу.

Со мной он был совсем другим. Наоборот, в последнее время я заметила, что он стал гораздо чаще расспрашивать о моих делах, особенно после того, как я вернулась из Таманы. Впервые за то время, что я здесь работала, я взяла несколько дней отпуска.

– Что там в этой Тамане? – спросил он. – Ты же не собираешься туда переезжать?

– Я езжу туда в гости к тете, – с удивлением ответила я. – И Джозеф Карр–Браун очень хорошо ко мне относится.

– Пожалуйста, не говори с ними обо мне, хорошо? Понимаешь? У нас с Карр–Брауном много общих знакомых.

Кроме того, его, судя по всему, начали раздражать мои частые походы в кино. Мне же, наоборот, начали доставлять удовольствие наши свидания с Вильямом. Еще больше мне нравилось кино; возвратившись домой, я всегда начинала обсуждать фильм, который только что видела.

– Ты ведешь себя так, будто это настоящие люди, будто ты их хорошо знаешь. А это актеры, которым платят за то, чтобы они произносили свои реплики. Ты не можешь погрузиться в фильм и жить в нем!

– Я и не хочу в нем жить. Мне просто нравится смотреть кино.

Доктор Эммануэль Родригес больше не предупреждал меня заранее о своих визитах; он уже не стучал в дверь, а сразу заходил в комнату. Если я в это время чем–нибудь занималась – принимала душ, расчесывала волосы, подметала или раскладывала одежду, – он просто садился на мою кровать и ждал, пока я закончу. Я не задавала вопросов о его жене, полагая, что она уже спит. И когда он был во мне, это тоже было иначе, как будто он торопится и не может насытиться, как человек, который голодал много дней и перед которым наконец поставили тарелку с едой. По утрам он начал раньше вставать и иногда выходил посмотреть, где я. Как в то туманное утро, когда я рвала во дворе тимьян, и мы с Вильямом обсуждали, пойдет ли дождь. Подняв глаза, мы заметили доктора Эммануэля Родригеса, наблюдавшего за нами из своего окна. Вильям помахал ему, но доктор не ответил.

С каждым днем вопросов становилось все больше и больше: не пытался ли Вильям тебя поцеловать? Я сказала, что Вильям – самый воспитанный человек из всех, кого я знаю. Он попробует меня поцеловать, только если я ему разрешу. А если ты разденешься и встанешь перед ним, он хоть будет знать, что делать? Вильям – мужчина, отвечала я, так что, разумеется, он будет знать, что делать! Я старалась обратить все в шутку, но доктор Эммануэль Родригес становился все настойчивее. У Вильяма раньше уже были девушки? Как насчет миссис Шамиэль, одобряет ли она выбор своего сына? Кому принадлежит дом в Лавентиле?

Я отвечала, как могла. Я не понимала, почему он так себя ведет. Я не могла поверить, что мои отношения с Вильямом заставляют доктора Эммануэля Родригеса ревновать.

Помимо этого, случилось еще кое–что. Доктор Эммануэль Родригес узнал, что его брат Джордж на Антигуа тяжело заболел; позвонила Сири и сказала, что если брату станет хуже, то доктору придется приехать. За исключением жены и детей (и матери, с которой он не поддерживал отношений), Джордж был его единственным родственником. А доктор Эммануэль Родригес совершенно не выносил, когда заболевал кто–то из членов семьи – об этом мне рассказала Марва.

– Когда умер Александр, доктор Родригес творил такое, о чем наверняка сейчас горько сожалеет.

– Что именно?

– Неважно. Сейчас это все уже в прошлом. В далеком прошлом.

– Расскажи мне, Мавра.

– Скажем так, он заставил других людей страдать. Очень сильно страдать.

Однажды ночью он вручил мне маленькую черную коробочку. В ней лежали сверкающие серебряные серьги.

– Надеюсь, тебе понравится. Я купил их в «Де Лима».

Я вдела серьги в уши и приподняла волосы, чтобы он смог оценить. Он сказал:

– Потрясающе. Как только я их увидел, сразу понял – они созданы для тебя. Никогда раньше не видел, чтобы ты носила серьги.

Полюбовавшись на себя в зеркале, я сняла серьги, положила в коробочку и спрятала подальше в шкаф. Кто–нибудь обязательно спросит, откуда у меня такая вещь.

– Скажешь Элен, что их прислала тебе тетя с Тобаго.

– Тогда она увидела бы посылку среди почты.

– Ну хорошо, скажи, что тебе их подарил поклонник. Или ты накопила денег и сама себе купила.

– Как я могла скопить столько денег?

– Селия, я хочу, чтобы ты их носила. – Это прозвучало как приказ. – Не нужно говорить, что они настоящие. Сейчас везде продают бижутерию, которую на вид не отличишь от настоящих драгоценностей.

Это было все равно что напрашиваться, чтобы нас разоблачили.

В следующую субботу он настоял, чтобы после обеда я вместе с ним поехала на сахарные плантации, где он должен был заехать в местную больницу. Как выяснилось, Элен Родригес была приглашена в гости. Она должна была взять с собой детей, более того, планировалось, что мероприятие займет весь день. Робинсоны недавно построили плавательный бассейн, поэтому всех попросили захватить купальные костюмы. Даже у Консуэлы были крошечные пляжные бикини. Миссис Скотт предложила заехать за Элен и детьми, а вечером привезти их обратно; таким образом, доктор Эммануэль Родригес получал машину в свое распоряжение.

– Сегодня до конца дня ты можешь быть свободна, – сказала мне Элен Родригес, укладывая в большую корзину пляжные полотенца. – Думаю, Вильям с удовольствием воспользуется случаем, чтобы тебя куда–нибудь сводить.

Нам предстоял довольно долгий путь на юг в сторону Сан–Фернандо. Несмотря на возможность побыть наедине, я опасалась уезжать так далеко от дома. Если сломается машина или произойдет что–то другое, что вынудит нас задержаться, как мы объясним мое присутствие?

– Жизнь слишком коротка, – сказал доктор Эммануэль Родригес, глядя прямо перед собой. – Когда–нибудь ты это поймешь. В юности ты считаешь, что перед тобой вечность. Но такой штуки, как вечность, просто не существует.

Вскоре по обе стороны дороги появились заросли сахарного тростника высотой в человеческий рост. Плантации уже начали выжигать, и мы слышали сладкий запах гари. Где–то вдали виднелись поднимающиеся в небо облака дыма.

– Отчасти это делают для того, чтобы избавиться от всех насекомых, – пояснил доктор Эммануэль Родригес. – И от листьев. Потом стебли рубят на небольшие куски и делают сахар.

Я это уже знала, но промолчала. Иногда он говорил со мной, как с ребенком, как будто он был моим учителем или моим отцом. – И, как тебе известно, потом из сахара делают ром.

– Да, – подтвердила я.

– И это одна из самых важных статей тринидадско–го экспорта.

– Да, – еще раз сказала я.

Он высадил меня на молу, возле небольшого яхт–клуба.

– Я скоро вернусь, а ты пока можешь полюбоваться морем. – Он показал на серо–голубую гладь. – Если как следует приглядеться, можно увидеть Венесуэлу.

Стоявший на холме яхт–клуб Пуэнт–а–Пьер был украшен надувными шарами, вымпелами и флагами. Люди толпились у стойки бара. Какая–то девочка из тех, что играли на пляже, пробежала по молу и остановилась возле того места, где я сидела, глядя на качающиеся на волнах яхты. Девочка пристально смотрела на меня:

– Откуда вы приехали?

– Кто это спрашивает? – как можно дружелюбнее поинтересовалась я.

– Все хотят знать, кто вы такая. – Она мотнула головой в сторону бара.

– Я приехала из Порт–оф–Спейн.

– Моя мама тоже родом из Порт–оф–Спейн, – сказала девочка. – Может быть, вы ее знаете. Они говорят, что вы не имеете права здесь находиться, если вас кто–нибудь не пригласил.

– А может быть, ты тоже не имеешь права здесь быть, – ответила я. – Ты мне надоедаешь.

Смутившись, она отошла. Ее светлые волосы были завязаны в спускавшийся на спину хвост. Я смотрела, как она бегом взбирается на холм и с кем–то разговаривает. Еще немного – и они вызовут охрану. Что за ужасное место.

Я очень обрадовалась, когда появился доктор Эммануэль Родригес.

Мы поездили по поселку. Он выглядел довольно странно: все жилые дома казались одинаковыми – большие кирпичные дома с выкрашенными в белый цвет стенами и зелеными оцинкованными крышами. Приусадебные участки и сады содержались в идеальном порядке. На территории располагались поле для гольфа, теннисные корты и плавательный бассейн.

Оставив машину на площадке, мы прошли по дорожке между двух рядов высокой, как стена, живой изгороди. Бассейн был очень просторным. Какие счастливцы, подумала я, могут целый день прыгать с вышек, нырять и плавать в прозрачной бирюзовой воде. Какие–то загорелые девицы сидели в шезлонгах под зонтиками, что–то ели, пили и разговаривали. Они явно наслаждались жизнью. Почти все, кого я здесь видела, были белыми, кроме тех, кто возился с маленькими детьми – няни все до одной были черными и одетыми в форменные платья.

– Совсем другой мир, – сказала я, когда мы возвращались к машине. – У них, у этих людей, есть все.

Мы остановились у озера под огромным деревом самаан. Озеро было мелким, на отмели, как огромные бревна, лежали аллигаторы. Доктор Эммануэль Родригес потянулся ко мне и жадно поцеловал. Я поняла, что он хочет меня здесь и сейчас. Его рука залезла мне под платье и привычно нашла дорогу наверх. Еще секунда – и его пальцы уже были внутри, а другой рукой он начал яростно тереть себя. Вдоль озера прогуливалась пожилая пара с двумя детьми. Я сказала:

– Сюда идут люди. Разве вы не видите?

– Да, я вижу. Но я хочу кончить. – Он уже тяжело дышал, приближаясь к финалу. Я могла точно сказать, когда это произойдет.

Потом он потянулся назад, достал бутылку с водой, вылил немного на сиденье в том месте, которое он запачкал, и потер его носовым платком.

– Надеюсь, пятна не останется. К утру должно высохнуть.

После этого, вместо того чтобы поехать домой, доктор Эммануэль Родригес настоял на том, чтобы съездить в Вистабелло в заведение Чарли, где продавали самые вкусные на Тринидаде черные пудинги. Мы сможем купить парочку и привезти домой к обеду. Я спросила:

– Разве у нас есть на это время? Ведь это, кажется, в другой стороне?

Он не ответил.

Мы возвращались домой затемно, в машине вкусно пахло свежими булочками и наперченным черным пудингом. Мы почти не разговаривали. Против обыкновения, я не расспрашивала доктора Эммануэля Родригеса, о чем он сейчас думает или какую историю собирается рассказать жене. Было уже почти восемь тридцать вечера. У меня была наготове своя собственная история. Я ходила одна в кино на «Мост через реку Квай». У Элен Родригес не будет повода в этом сомневаться. В понедельник, если она вдруг упомянет об этом при Вильяме или Марве, я скажу то же самое.

В порту стоял корабль, пришедший с Тобаго, – тот самый, на котором я когда–то приехала. Из портовых ворот валила толпа; люди оглядывались в поисках такси; кто–то направлялся на трамвайную остановку. Мы остановились, чтобы дать перейти дорогу какой–то женщине, кутавшейся в простыню. Судя по ее жалкому виду, она была бездомной. Дойдя до середины улицы, она посмотрела на нас и подняла руку. В ярком свете фар я увидела культю, лохмотья кожи, и сразу узнала нищенку, которую два с лишним года назад видела возле почты. Женщина пристально смотрела на меня. Так пристально, что доктор Эммануэль Родригес заметил:

– Ты что, ее знаешь?

Он просигналил раз, потом другой, и женщина исчезла. Я вдруг почувствовала себя замерзшей и усталой. Мне хотелось как можно скорее очутиться в своей комнате.

Но когда мы подъехали к дому, он оказался темным и пустым. В гараже доктору Родригесу пришлось искать ключи при свете фар. Не успели мы войти, как раздался телефонный звонок. Я знала, что это звонит миссис Робинсон. Она хотела сообщить доктору Родригесу, что его жена в порядке и они прекрасно провели время. Но Элен не очень хорошо себя чувствует. Миссис Робинсон назвала это «нервным срывом». Скорее всего, ничего серьезного, и миссис Робинсон готова была отвезти миссис Родригес домой пораньше, но все решили, что лучше дождаться, пока кто–нибудь будет дома. Должно быть, она спросила: «Как зовут вашу горничную?», потому что он ответил: «Селия. Ее зовут Селия». Потом он добавил: «Да, я думаю, ее тоже целый день не было дома. Я и сам только что вернулся».

Джо выглядел бледным и уставшим. После ужина он уснул у Робинсонов на диване. Теперь он, сонный и сердитый, кое–как вскарабкался по лестнице. Элен Родригес, наоборот, выглядела так, словно не спала уже несколько дней; под красными, воспаленными глазами темнели синие круги, будто кто–то ее ударил. Она передала мне Консуэлу, и я понесла девочку наверх.

Потом я зашла к Джо пожелать спокойной ночи. Уставившись на свисающий с потолка самолет, он спросил:

– Что это было с мамой?

– Она просто очень устала, Джо.

– Почему? Я не знаю никого другого, кто так же устает.

– Я точно не знаю, но ты можешь спросить у папы. Очень хорошо иметь отца – доктора.

– Она хочет уехать в Англию. Она сама мне сегодня сказала, тут она все ненавидит. – Тут он взглянул прямо на меня: – И тебя она тоже ненавидит.

На следующее утро я уже собиралась войти в кухню, когда заметила, что возле раковины стоит Элен Родригес. Быстренько отступив, я увидела доктора Эммануэля Родригеса – он стоял, опираясь спиной о стену. Я услышала, как он говорит:

– Хочешь с кем–нибудь поговорить? – И затем: – Объясни мне, что происходит, Элен. Ты не можешь выставить меня из нашей комнаты и забаррикадироваться.

Она молча доставала что–то из шкафчика.

– Это потому, что ты скучаешь по Англии?

Молчание.

– Что тебя так тревожит? Для этого нет никаких оснований. Все в полном порядке. У нас двое чудесных детей и красивый дом.

Теперь она наливала воду в чайник.

– Если это все из–за Англии и ты хочешь туда съездить, это нетрудно организовать. Наверно, ты хочешь повидаться с Изабель.

Все так же молча она вышла в гостиную.

Элен Родригес позвонила Марве и попросила ее выйти на работу. Это было странным – Марва никогда не работала по воскресеньям. Потом миссис Родригес с очень оживленным видом начала доставать из кладовой все подряд: муку, сахар, масло, противни, миски. Джо крутился здесь же, наблюдая за ней. Она сказала:

– Сегодня мы устраиваем праздник. Выбери, кого из друзей ты хочешь пригласить. Как будто это твой день рождения. – Ее голос звучал очень четко и ясно.

Джо удивленно посмотрел на нее:

– Зачем?

– Не спрашивай «зачем», Джо. Просто пойди и составь список. Говори всем, чтобы приходили к трем часам.

– Разве мы не пойдем в церковь?

– У нас нет времени идти в церковь, – начала раздражаться миссис Родригес.

Джо посмотрел на меня. Я слегка кивнула, как бы говоря: иди составляй список.

К тому времени, как пришла Марва, мне было уже очень не по себе. Элен Родригес, никогда не интересовавшаяся выпечкой, замесила тесто для трех тортов: шоколадного, мраморного и лимонного, и теперь принялась за имбирный кекс. Она действовала по рецептам из кулинарной книги – такого я тоже за ней раньше не наблюдала. Ей уже не хватало противней и мисок. Она надела фартук прямо поверх ночной рубашки, узел из непричесанных волос вороньим гнездом торчал на макушке. Элен Родригес не оставляла нас с Марвой наедине, но при каждом удобном случае Марва поглядывала на меня, и я знала, что мы думаем об одном и том же.

В холле Джо разговаривал по телефону.

– Никакого особого повода, – объяснял он кому–то, – просто вечеринка.

Это прозвучало совсем не по–детски, и мне стало его жалко. Скоро он станет достаточно взрослым, чтобы сравнивать свою мать с мамами его друзей, и поймет, как сильно она от них отличается. Закончив звонить, Джо пришел на кухню и сообщил Элен Родригес, что у большинства его друзей на сегодня уже были планы. Многие уехали на острова. Только шестеро точно смогут прийти, сказал Джо. Он казался скорее растерянным, чем довольным.

Затем доктора Эммануэля Родригеса неожиданно вызвали к больному. У его пациентки начались роды, акушерка почему–то не пришла, женщина не могла добраться до больницы. Она жила в Диего–Мартин. Перед уходом доктор Эммануэль Родригес заглянул на кухню и взглядом оценил царящий там хаос.

– Не знаю, что тут у вас происходит, но надеюсь, что хоть кто–нибудь понимает.

Мы наделали бутербродов как минимум на десять человек – на всякий случай. Всего было три торта плюс имбирный кекс. В последнюю минуту Элен Родригес решила испечь еще и печенье в форме звездочек и полумесяцев.

– Если уж за что–то взялся, нельзя делать наполовину.

Пока печенье стояло в духовке, она разыскала в ящике под лестницей надувные шарики.

– Мы купили их три года назад для крестин Александра.

Мы с Марвой надули шарики, связали по несколько штук и развесили в гостиной. Элен Родригес казалась довольной. Она сказала:

– А что, если нам устроить пикату?

Я уже слышала про эту игру. Я знала, что для этого нужна какая–нибудь фигура из папье–маше, которую наполняют конфетами и подвешивают к потолку. Одному из играющих завязывают глаза, другие дети раскручивают его, дают ему заостренную палку и отпускают. Он должен вслепую проткнуть фигуру, чтобы оттуда посыпались сладости.

Элен Родригес всплеснула руками:

– Ладно, вижу, вы обе сегодня не горите желанием мне помогать.

Вслед за ней мы вышли во двор. Там на газоне лежало что–то круглое, прикрытое газетами.

– Я сделала ее сегодня утром. Ей нужно еще немного подсохнуть.

Миссис Родригес сияла; я никогда не видела ее такой счастливой.

К тому времени, как я вернулась из магазина, притащив пять пакетов со сладостями, она уже проткнула шарик внутри фигуры и теперь обклеивала ее кусочками синей бумаги. Это будет рыба, пояснила она, символ Христа. Сначала она собиралась сделать ослика, животное, на котором Мария добралась до Вифлеема, но это оказалось слишком сложно.

Я наполнила синий шар конфетами, а Элен Родригес принесла лестницу. Марва вскарабкалась на нее и привязала пикату к балке.

– Но нужна же еще палка, – вспомнила миссис Родригес. – Селия, пойдем со мной в сарай для инструментов, найдем там что–нибудь подходящее.

Мне совсем не хотелось идти вместе с ней в сарайчик для инструментов.

– Пойдем же, пойдем, некогда раздумывать. – И она, как была, босиком направилась в сад. Земля кое–где еще была мокрой после ночного дождя, но ее это не смущало. Она не обращала внимания на грязь, прилипшую к ее босым ногам.

Довольно быстро мне удалось найти старое древко, которое Вильям когда–то использовал для сбора фруктов. На нем уже не было крюка, но так было даже лучше.

– Как тут жарко, правда? – сказала Элен Родригес. – Удивляюсь, как Вильям это выдерживает. Сюда с трудом могут втиснуться два человека, не больше. – Она провела рукой по скамье. – Мой муж сделал эту скамейку, когда мы сюда переехали. Он часто сюда приходил. Думаю, и сейчас приходит. – Она посмотрела на меня, и я пожала плечами, как бы говоря: а мне–то откуда знать? Потом она залезла в коробку, где лежали старые простыни, и оторвала от одной из них длинную полосу: – Пригодится, чтобы завязывать глаза.

Дойдя до фикуса, Элен Родригес остановилась. Тяжело вздохнув, она перекрестилась.

– Ты знаешь, что у меня умер ребенок?

Я сказала:

– Да, мадам. Я знаю.

Она посмотрела на меня так, что я почувствовала себя маленькой и гадкой, словно ползающий в грязи таракан. Я не смогла выдержать ее взгляда и, повернувшись, побежала к дому, как будто я что–то там увидела. Она меня не остановила.

В два часа Элен Родригес велела Марве и мне принять душ и переодеться.

– Когда начнут приходить гости, мы все должны быть чистыми и нарядными.

Потом она наконец ушла к себе наверх. Мы с Марвой посмотрели друг на друга. Мы не знали, что сказать или сделать. Если бы только доктор Эммануэль Родригес был дома. Марва сказала:

– Мы должны попытаться его найти.

– Но как? – возразила я. – Никто не знает, где живет эта пациентка. Можно объехать весь Диего–Мартин и не найти ее.

До трех часов оставалось несколько минут, когда подъехала первая машина. Это были миссис Робинсон и ее сын Дамьен. Я вышла, чтобы их встретить. Миссис Робинсон, крупная блондинка с резким низким голосом, стояла возле своей желтой машины.

– Как здоровье миссис Родригес? Ей уже лучше?

Я могла бы предложить ей зайти, но мне не понравилось, как она на меня смотрит. Поэтому я сказала, что мадам еще одевается и что она чувствует себя гораздо лучше, благодарю вас. Миссис Робинсон спросила, когда ей можно забрать Дамьена, я ответила, что в пять будет в самый раз. Она позвенела ключами от машины.

– Я могу прийти чуть раньше, мне хотелось бы увидеться с миссис Родригес.

Миссис Робинсон поцеловала сына в лоб, сказала «До свидания» и уехала. Из дома выбежал Джо, повел Дамьена во двор, и они стали кататься на качелях. Следующими приехали Эмили и ее отец. Нельсон Скотт, наш сосед по улице, пришел со своей няней, Диной. Поскольку это не был день рождения, подарков никто не принес. Марк и Китти Алеонг, близнецы, немного младше, чем Джо, прибыли, когда начал накрапывать дождь. Вскоре он перешел в ливень, и все прибежали в дом. Включая Джо, я насчитала семерых.

Я пригласила детей за стол. Марва проверила, у всех ли есть салфетки и стаканы, и я налила в них лаймовый сок. Марва принесла бутерброды, и тут мы услышали, что по лестнице спускается Элен Родригес. Она напевала старинную песенку: «Ах, как хороши девчонки, ждут на пристани парней…» Все дети обернулись к ней. Марва прижала руку ко рту.

Элен Родригес была в длинном серебристом платье с шелковым шлейфом и элегантным квадратным вырезом. Она уложила волосы в прическу и сделала макияж. Она использовала ту же косметику, которую недавно купила в салоне. Только сегодня она выглядела совсем иначе. Глаза казались двумя черными дырами, помада нанесена неровным густым слоем. Когда она приподняла платье, я увидела грязные босые ноги.

– Здравствуйте, дети, – сказала она и уселась во главе стола.

Эмили начала хихикать, но миссис Родригес, казалось, не обратила внимания. Я почувствовала некоторое облегчение, когда Марва сказала:

– Ну же, дети, не стесняйтесь, ешьте.

Элен Родригес положила себе несколько бутербродов. Она должна была быть голодна, за весь день я не видела, чтобы она что–нибудь ела. Затем она обратилась к Нельсону Скотту, как ко взрослому:

– Как у тебя дела, Нельсон? – Ее голос звучал неестественно и напряженно.

– Очень хорошо, спасибо, тетя Элен.

И так же она заговорила по очереди с каждым из детей, как будто принимала у себя на обеде своих друзей и знакомых.

Марк, решивший, что это такая игра, отвечал в таком же духе. Видимо, Китти стукнула его под столом по ноге, потому что он вдруг подпрыгнул и заерзал на стуле, и прежде, чем мы поняли, что происходит, все начали крутиться на сиденьях. Эмили сказала что–то вполголоса и рассмеялась.

Высоким громким голосом Элен Родригес проговорила:

– Поделись с нами своей шуткой, Эмили. Несправедливо, чтобы ты одна смеялась.

Все замолчали. Я могла только гадать, что они думают. Затем заговорил Нельсон:

– Эмили только сказала, что вы похожи на персонажа из книжки.

– И на кого же это, Эмили?

– Я не помню ее имени, – в замешательстве пробормотала Эмили.

Я принесла торты и кексы, мы с Марвой начали их нарезать. Все это время я молилась про себя: скорее бы пришел доктор Эммануэль Родригес. Его не было уже больше четырех часов. Еще мне очень хотелось, чтобы здесь был Вильям, не знаю, чем бы он мог помочь, но, по крайней мере, он был физически сильным. Почему–то сейчас это казалось очень важным. Марва то и дело закатывала глаза, и я видела, что она волнуется. Пытаясь как–то разрядить обстановку, я сказала: «Вперед, дети, здесь целая куча кексов!» Элен Родригес внимательно наблюдала за детьми. Когда большинство из них закончили есть, она встала из–за стола со словами:

– А сейчас мы будем играть в пикату. У нас еще будет достаточно времени для кексов.

Дети переглянулись, затем все дружно встали и шумной толпой перешли в гостиную.

Элен Родригес села в первое попавшееся кресло, подобрав под себя ноги, так что ее грязные ступни оказались на сиденье. Дети рассматривали свисавшую с потолка синюю фигуру.

– Селия, достань палку, – сказала миссис Родригес. Я взяла в руки гладкую длинную палку. – Кто первый поднимет руку, тому водить.

Эмили быстро подняла руку.

Я завязала ей глаза, дети стали вокруг нее в кружок и начали ее раскручивать, да так, что видны были только мелькавшие косички Эмили. Мне пришлось сказать:

– Не так быстро, поосторожнее!

Я немного отпустила веревку, чтобы рыба опустилась пониже и была в пределах досягаемости. Придерживая Эмили за плечо, я слегка направляла ее. Она подняла палку, дети выкрикивали: «Выше! Выше! Левее! Теперь правее! Вверх!» – и так далее, пока Эмили безуспешно тыкала палкой в воздух. Наконец она ударила по пикате, но недостаточно сильно, из рыбы ничего не высыпалось. Эмили сняла повязку и отошла в сторону.

Следующим был Марк, небольшого роста мальчик с прелестными кудряшками. Он был сильнее, чем Эмили, но, ударяя по пикате, он перестарался, уронил палку и сам упал на пол. Мне пришлось его поднимать, после чего он сказал, что больше не хочет водить.

Дамьен поднял руку:

– Давайте я попробую.

Мы как следует раскрутили его, и он тоже с такой силой тыкал вверх палкой, что не удержался, выронил ее, и она с треском стукнулась об пол. Потом он все–таки попал в пикату, ударил ее как раз посередине, всем показалось, что она вот–вот расколется, раздались радостные крики, но пиката осталась цело и. Дамьен, потеряв терпение, сорвал с себя повязку. Следующим должен был быть Джо, но вдруг вмешалась его мать.

– А теперь я попробую, – сказала она таким тоном, что никто не осмелился возразить.

Марва завязала ей глаза, и, как и в предыдущие разы, дети встали в кружок и начали ее раскручивать. Сначала у них плохо получалось, потому что она была намного выше, чем они, но потом они как–то приспособились, и дело пошло на лад. Миссис Родригес кружилась в центре комнаты, проникающий через щели жалюзи свет искрами вспыхивал на ее серебряном платье. Подняв палку, она ударила перед собой, удачно попав по верхушке пикаты. Все обрадованно закричали и захлопали. «Еще раз, еще!» – воскликнул Марк. Но Элен Родригес наступила на шлейф своего платья и, неудачно размахнувшись, стукнула по полу. Потом она начала двигаться вправо; дети дружно кричали ей: «Левее! Левее!», но она не слушала. Следующим ударом она смахнула с полки вазу. Кто–то, кажется, Нельсон, вскрикнул: «Миссис Родригес!» Все были уверены, что это случайность, но Элен Родригес снова подняла палку, и на пол полетели статуэтки, безделушки и рамки с фотографиями. Эмили испуганно взвизгнула, к ней тут же присоединилась Китти. Видимо, это как–то подействовало на Элен Родригес, потому что она сорвала повязку, подошла к шкафу, распахнула дверцы и начала крушить все подряд: бокалы, парадные тарелки, блюда. К этому моменту уже все дети кричали и плакали. В завершение всего она подошла к пикате и с такой силой ударила по ней, что та упала на пол и раскололась, как бомба. Сладости рассыпались по полу, и несчастные перепуганные дети не могли понять, что им делать: то ли собирать конфеты, то ли поскорее убегать. Кое–кто уже побежал к дверям.

По всей вероятности, миссис Робинсон и доктор Эммануэль Родригес приехали одновременно и вместе вошли; подняв глаза, я увидела их побелевшие, похожие на маски лица. Доктор Эммануэль Родригес подбежал к жене, обхватил ее обеими руками, вырвал у нее из рук палку и заставил опуститься на пол. Она повторяла: