Текст книги "Черная Скала"

Автор книги: Аманда Смит

сообщить о нарушении

Текущая страница: 13 (всего у книги 18 страниц)

Дорогая Селия,

Пожалуйста, извини за почерк. Это моя третья попытка. Другие были неудачными, теперь ты понимаешь, почему в школе я был на плохом счету. Пишу, чтобы узнать, как ты поживаешь. Я спрашивал Марву, когда ты вернешься, но она не знает. Так что я надеюсь, ты сама мне скажешь.

Твой, Вильям.

P.S. На прошлой неделе я посмотрел «Жижи»[30]. Девушку играла Лесли Кэрон, и она напомнила мне тебя.

Тетя Сула привстала с кресла:

– Все в порядке?

Довольно резким голосом – хоть и непреднамеренно – я ответила: нет, но разве я могла ожидать чего–то другого? – и выбежала из дома. Я слышала, как Долли зовет меня, но не остановилась. Я добежала до конюшен, обогнула большой дом, побежала дальше, мимо навесов, где хранилось какао. Я поднялась на вершину холма, промчалась между тенистыми деревьями какао к границе поместья и выбежала за ворота. Там, на дороге, я перешла на шаг. Я шла очень быстро, как будто за мной кто–то гнался. Я прошла мимо ореховой рощи, мимо скалистого участка, где сверху свисали белые цветы «ангельских труб», и дошла до водопада. Какие–то люди сидели на траве и ели; я увидела дымок от костра. Кто–то сказал «Добрый день», но я не ответила. Я продолжала идти, я дошла до ручья, где когда–то видела купавшихся ребятишек. Я шла, пока край неба не начал темнеть, и я поняла, что у меня нет другого выхода, кроме как вернуться назад.

Когда я дошла до дома, было уже почти совсем темно. Тетя Сула ждала на веранде, вглядываясь в темноту. Лампа освещала ее встревоженное лицо. Джозеф Карр–Браун, как обычно разбросав ноги, потягивал пиво. Я услышала, как он говорит:

– Эй, вон она идет. – И обращаясь уже ко мне: – Я говорил твоей тете: не волнуйся, Порт–оф–Спейн слишком далеко, чтобы идти туда пешком.

По воскресеньям мы ходили в церковь. Идти было довольно далеко, поэтому мы надевали шляпы и несколько раз останавливались в тени передохнуть. Седар шла вместе с Долли и по дороге часто пела. У нее был красивый, но какой–то странный, не от мира сего, голос. Старинные песни навевали воспоминания о Черной Скале и о песнях, которые пела миссис Мэйнгот: «Когда родилась моя малютка» и «Ине, ине катуке»[31]. С нами шли еще три семьи работников, которые жили на территории поместья. Всего, вместе с детьми, в том числе Таттоном и Рут, нас было девятнадцать человек. Если нас обгоняла машина Карр–Браунов, то все махали, как будто приветствовали короля и королеву Англии.

Церквушка была очень простой, без всяких витражей, совсем как церковь Сент–Джон в Черной Скале. Несмотря на это, она всегда была заполнена, в основном деревенскими. Впереди всех обычно стояли Карр–Брауны – мистер Карр–Браун в белом костюме и его миниатюрная жена в длинном платье и шляпке, похожей на шкатулку. Я только один раз мельком видела ее в доме. Оливковой кожей и глубоко посаженными темными глазами она походила на испанку.

В то утро мистер и миссис Карр–Браун первыми вышли из церкви. Мы с тетей Сулой, не торопясь, вышли следом и остановились в тени под пальмой, глядя, как они садятся в машину. Они, казалось, нас не замечали. Я спросила тетю Сулу, нравится ли ей миссис Карр–Браун. Она ответила, что за все эти годы так по–настоящему и не узнала миссис Карр–Браун. Люди считают ее очень застенчивой и склонной к уединению, но тетя Сула в этом не уверена.

– Она всегда была невеселой.

А сейчас, когда дети выросли и покинули дом, стала еще печальнее, несмотря на то что они часто приезжают в гости и привозят внуков.

– Не понимаю, как можно чувствовать себя несчастной, когда у тебя есть дети и внуки и они так часто тебя навещают, – покачала головой тетя Сула.

– Я даже ни разу с ней не разговаривала, – сказала я.

– Ничего страшного, ты еще успеешь с ней встретиться.

Но я никак не ожидала, что наша встреча будет такой странной.

Я проходила мимо большого дома, когда меня окликнула Седар.

– Мисс, – сказала она, поманив меня, – пойдемте, я вам что–то покажу. Пойдемте скорее.

Гадая, что бы это могло быть и почему она так возбуждена, я пересекла газон и поднялась по ступенькам на веранду. Девочка стояла, наклонившись, и рассматривала что–то на полу. Сначала я не разглядела, что это, из–за того, что доски были очень темными. Но, подойдя поближе, я увидела огромного черного скорпиона, самого большого из всех, каких я когда–либо видела, с длинным черным туловищем и грозно выгнутым толстым хвостом, готового нанести удар. Я закричала. Вслед за мной закричала и Седар: ее высокий пронзительный вопль заставил меня содрогнуться. И вдруг скорпион начал приближаться к Седар, нацеливаясь прямо на ее босые, слегка косолапые ноги – а я знала, что скорпионы любят жалить между пальцами ног, поэтому, подбежав ближе, я с размаху опустила ногу в ботинке на спину скорпиона. Я била снова и снова, пока окончательно не растоптала его. Седар закричала: «Она убила, она его убила!» – и, к моему изумлению, разразилась слезами и начала орать, как будто я только что убила ее лучшего друга. Я так разозлилась, что она кричит и плачет из–за того, что я убила тварь, которая была готова ее ужалить, что не выдержала и сделала что–то, чего никогда еще не делала: я ее ударила. Ударила по лицу. В ту же секунду на веранде появилась миссис Карр–Браун и спросила:

– Что происходит? Что случилось, Седар?

Мне показалось, что она обвиняет меня в том, что Седар в таком состоянии, и я сказала:

– Скорпион мог ее ужалить.

Джозеф Карр–Браун тоже вышел посмотреть, что случилось. Он завтракал, когда услышал крики.

– Ради всего святого, что это? – сказал он. – Такой шум, можно подумать, кого–то убили.

Я сказала:

– Кое–кого действительно чуть не убили, сэр.

Седар, прижимая руки к лицу, бросала на меня свирепые взгляды. Миссис Карр–Браун обняла ее за плечи и спросила:

– Это племянница Сулы?

И Джозеф Карр–Браун ответил:

– Да, да, это ее племянница.

И его жена, и Седар смотрели на меня с отвращением, как на кучу гнили. Развернувшись, я побежала к дому тети Сулы. Я слышала, как мистер Карр–Браун зовет меня по имени, но не оглянулась.

Тетя Сула лежала на кровати.

– Не волнуйся, – сказала она. – Всякое бывает. Ни для кого не секрет, что у Седар не все дома. Насчет миссис Карр–Браун тоже не переживай. Она всегда будет искать повод, чтобы тебя невзлюбить. Извинись перед Седар, и все будет в порядке.

Я была так расстроена, что даже не догадалась спросить: а почему миссис Карр–Браун будет искать повод, чтобы меня невзлюбить? И почему моя тетя среди бела дня лежит в постели, когда в это время она обычно работает? Мне даже не пришло в голову, что она может быть больна.

В тот же вечер, едва я вошла в дом, в дверях возник задыхающийся Таттон. Он сказал, что не знает, от кого письмо, потому что еще не научился читать, но «миссис Карр–Браун сказала, что это для племянницы Сулы».

Я посмотрела на марку и на штамп. Письмо пришло из Порт–оф–Спейн, адрес был напечатан на машинке.

– Спасибо, Таттон, – сказала я и продолжала молча стоять, пока он не понял, что я не собираюсь вскрывать письмо в его присутствии. Я подождала, пока он не скрылся из виду. Убедившись, что тетя Сула занята приготовлением ужина, я села на ступеньки и с бешено колотящимся сердцем вскрыла маленький белый конверт. В письме говорилось:

«Пожалуйста, приезжай при первой возможности. Доктор Эммануэль Родригес».

24

Я собиралась выехать в Порт–оф–Спейн сразу после ланча, но, вернувшись домой из конюшни, сразу поняла, что что–то неладно. Тетя Сула в ночной рубашке сидела у стола. Боль, сказала она, то схватывает, то отпускает.

– Где у тебя болит?

Она положила руку на низ живота.

– Вот здесь. – Она заметила кровянистые выделения, кроме того, ей больно мочиться. Тетя Сула помассировала поясницу. – Здесь тоже сильно болит.

Сейчас у нее нет температуры, но ночью была, и довольно высокая. Как и боль, жар то появляется, то исчезает.

– У тебя уже такое было?

Она кивнула.

– Да, и через пару дней я была на ногах. – Затем: – Ты возвращаешься в Порт–оф–Спейн? Обязательно скажи мистеру Карр–Брауну, чтобы он нашел кого–то помогать с лошадьми.

– Как же я могу сейчас уехать? Кто–то должен за тобой ухаживать.

– Не надо за мной ухаживать. Я сама могу о себе позаботиться.

Но мы обе знали, что это неправда. Я помогла ей подняться, мы вместе прошли в спальню, и она легла. Она не захотела разбирать постель.

– Я просто немного полежу. Утром заходил мистер Карр–Браун, кое–что принес. Он еще сегодня зайдет.

– Что он принес?

– Там все лежит на буфете. Девочка моя, пожалуйста, не беспокойся. Поешь что–нибудь и поезжай. Нет никакого смысла тебе здесь оставаться. Ты сможешь найти машину? Возьми деньги из коробочки.

В пакете, который принес мистер Карр–Браун, было множество полезных вещей: мыло, сок, два горшочка вареного риса, тушеный цыпленок, лук, хлеб, масло, сахар. Разложив все по местам, я нарезала овощи для бульона и поставила их вариться. Потом я заглянула к тете Суле: она лежала на спине, приоткрыв рот, и тяжело дышала.

Джозеф Карр–Браун приехал, когда я закончила поливать огород и отмывала руки. На ступеньках раздались его тяжелые шаги. Выглянув в окно, я увидела привязанного к дереву Сифера.

– Сула, – мягко произнес мистер Карр–Браун, раздвигая висящие на двери занавески. Потом он увидел меня. – Привет, как твоя пациентка?

Я сказала:

– Она лежит.

– Ей хоть чуть–чуть полегчало?

– Не знаю, сэр, она спит. У нее были сильные боли.

Через кухню он прошел в спальню тети Сулы.

Мне было видно, как он остановился, глядя на нее, потом раскрыл окна, поправил покрывало, подошел к изголовью и пощупал ее лоб. Затем он взял ее руку, но из–за его широкой спины мне не было видно, считает ли он пульс или просто держит ее ладонь в своей.

– У нее опять жар. Если до завтра не пройдет или станет хуже, мы отвезем ее в больницу. Похоже, ее болезнь то уходит, то возвращается.

– Может быть, ей уже сегодня нужно в больницу?

– Нет, не думаю. Не стоит паниковать. Сула терпеть не может больницы. Очень хорошо, что ты здесь, есть кому за ней присмотреть. – Он сказал это, как нечто само собой разумеющееся. Но, видимо, прочитав что–то на моем лице, тут же уточнил: – Ты же будешь здесь, правда?

– Сэр, я собиралась уехать в Порт–оф–Спейн. Мне необходимо туда вернуться. – Я уже открыла рот, чтобы объяснить, что теперь, раз тетя Сула заболела, мои планы изменились, но он меня перебил:

– Ты уж извини, Селия, но твоя тетя тяжело больна. Ей нужен уход. – Он обвел глазами комнату и заметил мой сложенный саквояж. – Несколько дней Родригес может и подождать. В конце концов, он сам услал тебя сюда на целый месяц.

Хоть я и чувствовала себя пристыженной, но вдруг вспылила:

– Он послал меня сюда отдыхать, а не работать. Сверкнув глазами, Джозеф Карр–Браун твердо и холодно произнес:

– Дай мне знать о своем решении. Если ты все–таки уедешь, я найду кого–нибудь, чтобы за ней ухаживали.

В течение ночи я несколько раз вставала взглянуть на тетю Сулу. Мне показалось, что в основном она довольно крепко спала. Один раз ей понадобилось сходить в туалет. Мы обе почти ничего не видели; если не считать нескольких звезд, безлунное небо было угольно–черным. Держа в одной руке свечу, а другой поддерживая тетю, я свела ее вниз по ступенькам. Мы медленно шли по влажной темной траве.

– А ты помнишь, как ты и моя мама играли в злых духов и называли себя Пилил и Лала?

– Кто это тебе рассказал?

– Тетя Тасси. И еще она рассказала, как однажды ночью вы спрятались за гуавой, подкараулили ее и вдруг выпрыгнули, как две дикие кошки. Она притворилась мертвой и перепугала вас обеих. Она сказала, вы трясли ее, как мешок с мукой!

– Да, детка, – сказала тетя Сула. – Я помню. Я не думала, что ты все это знаешь.

Не в силах заснуть, я наблюдала за светлячком, который то вспыхивал, то снова гас. Я начала думать о докторе Родригесе. О том, как мы встретились первый раз в Лавентиле. Как тяжело я тогда болела, едва не умерла; может быть, я бы и умерла, если бы не он. Потом я вдруг вспомнила, как Джозеф Карр–Браун говорил что–то насчет того, что до ближайшего доктора надо ехать не меньше трех часов, и у меня мелькнула идея: если тете Суле нужен врач, ей следует показаться доктору Эммануэлю Родригесу. Он вылечил меня от желтой лихорадки, значит, сможет вылечить и ее! Почему я раньше об этом не подумала?

Утром тетя Сула чувствовала себя немного лучше. Приготовив для нее чашку чаю и бутерброд, я направилась к большому дому. Долли сказала, что ей не составит труда присмотреть за тетей Сулой, пока меня не будет. Никакого беспокойства. Да, и на ночь она тоже может остаться. Даже на несколько ночей, если понадобится.

– Ты что, боишься потерять работу?

– Да, – сказала я. – Они просили меня приехать еще вчера. Когда мистер Карр–Браун обо мне спросит, скажи, что я завтра вернусь.

Я быстро дошла до границы поместья и свернула на тропинку, чтобы срезать путь до главной дороги. До сих пор я никого не встретила, если не считать двух работников, которые обрезали ветки какаовых деревьев и не обратили на меня внимания. Если я потороплюсь, думала я, то успею на автобус до Аримы, а там пересяду на другой, который отвезет меня в Порт–оф–Спейн. Это займет все утро, а может быть, даже целый день, если придется долго ждать второго автобуса. Я чувствовала радостное волнение; на сердце у меня было легко и весело. Но в Ариме на обочине дороги я увидела дохлую летучую мышь с истончившимися, как прозрачный шелк, крыльями и оскаленными желтыми зубами. Кажется, у нее была сломана шея. Я испугалась: дохлая летучая мышь никогда не предвещала ничего хорошего.

25

К тому времени, когда я добралась до дома Родригесов, было уже почти темно. Я не ожидала застать там Марву, но, войдя через заднюю дверь и увидев ее на кухне, тут же поняла, что она полностью взяла ведение дома в свои руки. Стоя спиной ко мне, она вынимала вещи из корзины для грязного белья. Я думала, что она одна, пока не услышала его голос.

– Специалисты говорят, единственное, в чем она действительно нуждается – это полноценный отдых.

– Кто бы мог подумать, сэр, – сказала Марва, как будто речь шла о каком–то чуде. – Изабель с удовольствием заботится о сестре. Впервые за много лет им удалось провести вместе столько времени.

Я собиралась впорхнуть с таким видом, будто уехала только вчера, но мои ноги вдруг приросли к полу. Я прислонилась к стене, чтобы они меня не заметили.

– Наконец–то мадам получила возможность как следует познакомиться со своими племянниками и племянницами, – сказала Марва, – и полакомиться английскими фруктами, о которых она столько рассказывала.

– Да, она уже слегка поправилась. Наверно, ест много шоколада!

Они дружно рассмеялись.

– Вот и прекрасно, сэр, – сказала Марва. – Она будет встречать вас в аэропорту?

– Да, и потом мы вместе поедем в деревню.

У меня упало сердце.

– Хорошо, что дети смогут пообщаться со своими кузенами и кузинами.

– Ну конечно, сэр.

Теперь Марва наполняла раковину. Я слышала стук тарелок и звон ножей и вилок. Потом она сказала:

– Настало время вашей семье собраться вместе.

– Привет, Марва, – сказала я, показавшись в дверях. – Здравствуйте, сэр.

Доктор Эммануэль Родригес смотрел на меня с испуганно–растерянным видом, как будто к нему в дом вторгся незнакомец.

– Извините, что потревожила, – сказала я. – Я не хотела вас пугать. – И, повернувшись, направилась в свою комнату, отчасти готовая к тому, что увижу свои вещи запакованными, а на их месте – вещи Марвы, совсем как когда я первый раз появилась в этом доме и одежда предыдущей горничной еще лежала в комоде. Но, к моему удивлению, в комнате все было так, как я оставила.

Поздно вечером, когда Марва ушла, а дети легли спать, я вошла в кабинет доктора Эммануэля Родригеса.

– Когда вы собирались мне сказать?

Он выглядел смущенным, как будто не вполне понимал, о чем я говорю.

– О чем сказать, Селия?

– Я слышала, вы собираетесь в Англию?

Он опустил глаза.

– Я собирался сказать тебе об этом завтра. Нам вообще нужно поговорить. Поэтому я тебе и написал.

– Когда вы уезжаете?

– В субботу.

До субботы оставалось четыре дня.

– Надолго?

– На два месяца. – Он говорил деловито и равнодушно, как будто разговаривал с полузнакомым человеком, более того, с человеком, который ему не очень–то симпатичен. Небрежным движением он поправил стопку бумаг и переложил на край стола.

Я не ожидала, что он уезжает так надолго. Меня охватила слабость. Внутри все задрожало – так бывает, когда у человека жар, а он стоит на холодном ветру.

– А что же мне делать?

Доктор Эммануэль Родригес встал.

Я еще раз повторила:

– А что мне теперь делать?

– Селия, мне нужно, чтобы к тому времени, как мы вернемся, тебя здесь не было. Я не могу позволить, чтобы Элен тебя застала. – Он прижал руку ко лбу, как будто ему было трудно говорить. – Ее последний срыв произошел из–за тебя. – Он быстро исправился: – Из–за нас. – Он обошел стол с другой стороны и оперся на него. – Оказалось, что она уже давно все знала. Я не могу еще раз подвергать ее этому. Она согласилась вернуться только при условии, что тебя здесь не будет, когда она приедет. Я не мог ей отказать: она мать моих детей. Моя жена.

Мы стояли, глядя друг на друга. Потом он подошел ко мне, и я сделала шаг назад. Он положил руки мне на плечи; в этом не было ничего сексуального, это был отечески–успокаивающий жест.

– Это просто не может повториться еще раз. Элен на четвертом месяце беременности.

– Беременности?

– Да, представь, мы понятия не имели. У детей появится братик или сестричка. – В его голосе прозвучала радость. Я продолжала смотреть на него, чувствуя, как мои глаза наполняются слезами. Вот они уже покатились вниз по щекам. – Ты можешь оставаться здесь, пока не устроишься. Не знаю, может, тебе будет лучше в Тамане, или ты поищешь другую работу где–нибудь тут. – Он говорил уже гораздо мягче. – Но в любом случае, к нашему возвращению ты должна отсюда уйти.

Упоминание о Тамане заставило меня подумать о тете Суле.

– Моя тетя очень больна. Я хотела, чтобы вы поехали со мной в деревню. Отчасти ради этого я приехала.

Я видела, что он не знает, можно ли мне верить.

– До нашего отъезда уже ничего не получится. У меня еще слишком много дел. Но если хочешь, я могу поговорить с доктором Андерсоном.

Я не стала слушать, что еще он скажет.

На следующее утро я встала очень рано и убрала свою комнату. Там накопилось много пыли, на полу в ванной валялось с полдюжины дохлых тараканов. Я открыла жалюзи, чтобы проветрить.

Вильям, увидев меня, и удивился, и обрадовался.

– Когда ты приехала? А мне никто и не сказал. – И вслед за этим: – Ты получила мое письмо?

– Да, Вильям. Извини, пожалуйста. Я собиралась тебе написать.

Я объяснила, что приехала не больше чем на пару дней, только для того, чтобы забрать кое–что из одежды, и что мне нужно обязательно вернуться в поместье, потому что моя тетя больна.

Он выглядел так, будто его стукнули по голове.

– Ты что, собираешься там жить?

– Сейчас мне просто ничего другого не остается. Ты бы не мог попросить Соломона отвезти меня?

Он кивнул:

– Жаль, что я не умею водить.

– Я не забираю все свои вещи. Я вернусь за ними, когда решу, где я буду жить.

– У тебя есть дом в Лавентиле, – сказал Вильям. – Пожалуйста, помни об этом.

Я провела в Порт–оф–Спейн еще два дня. Слоняясь по дому, я искала случая поговорить с доктором Эммануэлем Родригесом. Но это оказалось невозможным. Он либо работал допоздна, либо уезжал к больному; или отвозил куда–нибудь детей, или, наоборот, забирал их; он навещал друзей в Маравале, Сент–Энн и Диего–Мартине. Один раз я все–таки поймала его на лестнице. Я сказала: пожалуйста, очень прошу, можем мы поговорить? Он так вжался в перила, что казалось, он готов скорее упасть с лестницы, чем оказаться рядом со мной. Я пошла в больницу и попробовала записаться к нему на прием. Регистраторша дала мне формы, попросила их заполнить и сказала, что придется долго ждать. Она предложила мне пойти к другому врачу, который начинал работать с понедельника. В ту ночь я подошла к двери спальни доктора Родригеса и позвала его по имени. Сначала совсем тихо, потом чуть–чуть громче. Он вышел, прижимая палец к губам, и велел мне замолчать, чтобы не разбудить Джо. Я думала, что сейчас взорвусь.

Под утро я стала громко звать доктора Эммануэля Родригеса. Я так отчаянно кричала, что он должен был поверить, будто случилось что–то серьезное. К тому моменту, когда он прибежал ко мне в комнату, я лежала голая под простыней – так, как бывало прежде. Сначала он рассердился, но потом оттаял и позволил мне его поцеловать, и раздеть, и вскоре он уже лежал в моей постели. Но даже когда он уже был во мне, его взгляд все равно оставался каким–то холодно–отстраненным. Это был взгляд, которого я никогда раньше у него не видела, взгляд, который мне совсем не нравился. Как только все закончилось, он оделся и ушел. Когда он уже был в дверях, я спросила: «Что же мне делать?» Он не ответил.

Между тем в дневное время Марва сновала по дому, укладывая в чемоданы теплую одежду и подготавливая все необходимое для поездки. Я избегала Вильяма: почему–то в его присутствии я чувствовала себя особенно несчастной и уязвимой. И все это время где–то в глубине моего сознания, как птица в клетке, билась мысль о тете Суле.

В пятницу после обеда я сложила свою сумку и попрощалась с детьми. Марва ушла в аптеку, и я была рада, что могу побыть с ними наедине. Консуэла не понимала, что теперь мы не увидимся очень долго, а скорее всего, вообще никогда.

– Ты уже большая девочка, – сказала я и держала ее на руках, пока она не вывернулась и не побежала к своей кукле. Схватив куклу, она стала укачивать ее, как ребенка.

– Знаешь, когда я пришла сюда, ты была чуть больше, чем эта кукла.

– Кукле пора спать, – сказала Консуэла. Помахав мне на прощание, она стала подниматься по лестнице.

Я знала, что Джо гораздо лучше понимает, что происходит. Он стоял в кухне, прислонившись к буфету, поглядывая на вазу с апельсинами. Выбрал один и начал крутить его в ладошках.

– Не знаю, почему мамочка так тебя ненавидит. Я к тебе отношусь хорошо, ты мне даже нравишься.

– Ты мне тоже нравишься, Джо.

– Она и Бриджит ненавидела.

Это меня удивило. Я знала, что Бриджит неожиданно уволилась, но не знала, что отношения были настолько напряженными.

– Почему она ненавидела Бриджит?

– Из–за папы.

– Откуда ты знаешь?

– Бриджит всегда крутилась вокруг него. Однажды я видел ее у него в машине, и, похоже, они целовались. Я никогда не рассказывал маме.

– Почему?

– Потому что папа сказал, что это ее только огорчит. А Марва сказала, что мамочка их слышала.

– Это она тебе сказала?

– Нет, она сказала Бриджит. Я стоял под дверью и все слышал. Марва сказала, что они тогда были в сарайчике для инструментов.

С доктором Эммануэлем Родригесом я так и не попрощалась. Он оставил для меня тридцать долларов, вложенных в стандартную карточку с надписью «Желаем удачи». Вильям сказал, что мы все равно скоро увидимся, так что можно обойтись без прощаний. Он донес мою сумку до грузовичка Соломона и потом стоял у ворот, глядя, как мы отъезжаем.

И так в этот серый, душный полдень, когда тяжелые тучи собирались над горами Норд–Рейндж, угрожая нам грозой и дождями, Соломон вез меня, онемевшую и уставшую от боли, сначала по оживленному шоссе из Порт–оф–Спейн до Аримы, в которой в этот день почему–то было необыкновенно людно, и дальше в Сан–Рафаэль, через Бразил и Талпаро, по дороге Эль–Квамадо до самой Таманы.