Текст книги "Заклинатель драконов"

Автор книги: Аманда Хемингуэй

сообщить о нарушении

Текущая страница: 6 (всего у книги 22 страниц)

находится правильная сторона. Наша задача состоит в том, чтобы не вести, но и не идти следом, только быть там. Я так давно наблюдаю, что трудно

припомнить, когда я сам участвовал в действиях. Человечество… это клуб, из которого меня изгнали много столетий назад.

Но… – И Гэйнор замолчала, не набравшись храбрости задать вопрос, который побоялась даже сформулировать.

Но?.. – мягко повторил Рэггинбоун.

Кто вас определил на это место? – спросила все–таки Гэйнор. – Должен же быть кто–то… Кто–то, на кого вы работаете. Кто–то, отдающий вам приказы…

Приказов не бывает, – сказал Рэггинбоун. – Никто не говорит нам, добились ли мы успеха или потерпели поражение, поступаем мы правильно или ошибаемся. Мы работаем на всех. Мы делаем нее то, что может сделать каждый – слушать голос сердца и надеяться. Мне бы хотелось думать, что и за нами наблюдают, да еще и дружеским взглядом.

Ты от него никогда не добьешься прямого ответа, – сказал Уилл. – Только нечто закрученное. Он может найти кривизну и в абсолютно прямой линии. Рэггинбоун, Брэйдачин сказал: то, что выходило из зеркала, не было Элайсон, а было тэннасгилом. Что он имел в виду?

– Это духи умерших, которые боятся пройти Врата. Они давно забыли, кто они такие или почему остались здесь. Существует лишь земная оболочка их эмоций, это – как изнурительная болезнь. Ненависть, алчность, горечь – вот те страсти, которые удерживают их на земле. У них уже нет жизни, и они страстно желают ее, но на это уже нет сил. Как бы то ни было, Старейший часто использует эти инструменты.

Как же это могло быть похожим на Элайсон? – спросил Уилл.

Люди и действия оставляют след в атмосфере. Эти создания – паразиты, они питаются памятью окружающих, приобретают их очертания. Нет сомнения, что тэннасгил видел Элайсон в зеркале.

Зеркала запоминают, – сказала Гэйнор.

Именно так.

Они некоторое время молча шли к скале, где однажды, давно, Рэггинбоун показал Уиллу и Ферн Врата Смерти. Сюда изредка доносился звук проезжающего по дороге автомобиля, но рядом слышался лишь стрекот насекомых и писк взлетающего к небу жаворонка. Цвета пейзажа пожухли под надвигающимися облаками, подул холодный ветер.

– Что мы можем сделать, чтобы защитить Ферн? – спросила Гэйнор, дрожа теперь уже от холода, а не от ужасных воспоминаний.

Я не знаю, – ответил Рэггинбоун.

Я рассчитывала, что вы нам что–нибудь посоветуете, – негодующе возразила Гэйнор.

Уилл расхохотался.

– Совет – очень опасная вещь, – ответил Наблюдатель. – Его можно давать только очень редко и осторожно, малыми дозами и со скептическим к нему отношением. Что я могу сказать? Берегите свои нервы. Пользуйтесь собственным разумом. Предчувствие – плохой советчик в делах, но перед вами я вижу тень, она мешает мне смотреть вперед.

Запомните: Старый Дух – не единственное зло в мире. Есть и другие, может быть, не такие древние, менее сильные – буря не так страшна, как земле

трясение, цунами менее опасно, чем извержение вулкана, – но так же грозящие смертью. Возможность умереть дает тем, кто наделен Даром, некоторое преимущество перед бессмертными. Твой сон с совой, Гэйнор, озадачил меня. Из всего, что ты мне рассказала, он единственный почти необъясним. В нем есть что–то такое, что я должен распознать, но некоторые детали ускользают… Шагай очень осторожно. Перед тобой – черная тень.

– Мы рассчитываем завтра отпраздновать свадьбу, а не попасть на похороны, – печально сказал Уилл.

– Может быть, – сказал Рэггинбоун.

Расставшись с Рэггинбоуном, Уилл и Гэйнор набрели на одиноко стоящий паб и зашли в него, чтобы перекусить. Как ни странно, Лугэрри сопровождала их. Они покормили собаку, дав ей немного чеддера и хлеба.

Что скажет Ферн, если собака придет с нами домой? – спросила Гэйнор. – Или миссис Уиклоу?

О, они к ней привыкли, – ответил Уилл. – Собака приходит, когда ей захочется. Она ведь очень ненавязчивая. Она несомненно думает, что за нами

надо следить.

– Она может спать у меня в комнате, – сказала Гэйнор, – если ей это понравится.

Но Эбби приняла присутствие Лугэрри без особого энтузиазма.

– Не могли бы вы сказать своему другу, что это не очень удобно? – недовольно спросила она.

Уилл ответил, что он должен заботиться о собаке, пока отсутствует ее хозяин.

Я знаю, вы рады, когда она здесь, и она всегда ведет себя очень хорошо, но – она слишком большая. Она может напугать Йоду. Он весьма возбудим. Я уверена, она на самом деле ничего плохого ему не сделает, просто…

Она великолепная сторожевая собака, – перебил ее Уилл. – Здесь кто–то бродит по ночам. Вряд ли Йода справится с грабителем.

Нет–нет, не справится, – согласилась Эбби. – Он тут как–то напал на паука, большого, с шишковатыми ногами, но… Обещайте – вы постараетесь,

чтобы она была подальше от Йоды?

Я постараюсь, – ответил Уилл.

Тем временем суета продолжалась. Со стороны старого амбара был устроен навес, и шеренги столов и стульев промаршировали под него. Туда–сюда сновали люди, перетаскивая коробки со стеклянными бокалами, вилками, ножами, салфетками, скатертями и тарелками. Все было аккуратно расставлено и разложено, а потом переставлено и переложено, чтобы освободить место для оркестра. И, как часто бывает в подобных случаях, все вокруг было бледно–розовым: скатерти, розы и гвоздики в вазах и гирляндах, губная помада на губах дамы–устроительницы, которая отдавала распоряжения и преследовала Ферн с требованием подписать какие–то бумаги. Ферн подписывала, улыбалась, говорила «спасибо», отвечала на телефонные звонки, разговаривала по полчаса с поставщиками и по пять минут с Маркусом Грегом.

Гэйнор решила, что Ферн выглядит очень уставшей, не столько от того, что не выспалась, сколько от ощущения предстоящей скуки, которое проскальзывало в ее застывшем взгляде, в жестах, в медлительности при ответах на вопросы. Несмотря на всю ее вежливость, мысли ее блуждали где–то далеко. Легкие недоразумения оживляли атмосферу. Эбби сильно удивила миссис Уиклоу, приказав ей подавать всем чай с закусками, хотя последняя считала, что это относится к ее собственной юрисдикции. Триша неожиданно разразилась плачем, каким–то образом узнав, что ее жених отказывается от помолвки. Мать подружек невесты, семилетних близнецов с одинаковыми лицами, локонами и одеждой, объявила, что на платье одной из них, спереди, пятно от сока. («Она может прикрыть пятнышко букетом», – сказала Ферн.) Кто–то, перенося коробку с бокалами для шампанского, споткнулся об Йоду и с проклятиями упал, причем несколько бокалов разбилось. Так или иначе, к семи часам карточки с именами гостей были разложены по местам, лишние помощники удалились.

Ферн и Гэйнор вышли, чтобы проверить результаты их бурной деятельности. Навес выглядел похожим на свадебный торт. Свадебный торт выглядел похожим на маленький шатер. В кухне Эбби и миссис Уиклоу беседовали с Тришей, причем Эбби ее успокаивала, миссис Уиклоу была строга, а Уилл временами врачевал Тришу порциями шерри. Рядом находилась тетя Эди, ассистировавшая ему при отмере доз «лекарства», пробуя снадобье на вкус.

– Ну, – сказала Ферн, – ничего не поделаешь.

Боюсь, я так ничем и не помогла, – виновато произнесла Гэйнор, вспомнив о том, как она провела этот день.

Ты – здесь, – сказала Ферн и взяла подругу за руку. – И это очень важно. В любом случае организовывать – моя работа. Все это – как спустить судно на воду. Свадьба Ферн – дань сельскому представлению о шикарной жизни. Надеюсь, дождя не будет.

Серый день сменялся мрачным вечером. На горизонте сгрудились облака. Если свет и искал хоть какую–нибудь щелочку, чтобы объявить о заходе солнца, то ему не удалось найти ни одной. Гэйнор внезапно ощутила подавленность. Все предсвадебные приготовления, которые казались ей легкомысленными и почти гротескными, после того, что случилось предыдущей ночью, представлялись дурным предзнаменованием, чем–то смертельно опасным, стремящимся к невообразимому моменту кульминации. Разум говорил ей, что завтра все пойдет соответственно намеченному плану, Ферн выйдет замуж и сюрреалистический мир, дыхание которого она почувствовала, исчезнет. Но в наступающих сумерках ее сердце дрогнуло, перед ней предстали бесконечные часы тьмы. Она знала, что надо улучить момент и пересказать Ферн то, о чем говорил Рэггинбоун, предупредить ее, но появился Робин, и удобная возможность была упущена.

Нервничаешь? – спросил Робин у дочери.

Немножко. – Тусклое спокойствие Ферн не допускало никаких расспросов.

У тебя все будет хорошо. Маркус очень славный парень. Немного староват для тебя, но… – Он замолчал, несомненно припомнив список тем, которых Эбби не велела касаться.

Ферн озорно улыбнулась:

– Мне нравятся те, которые постарше. Это мой эдипов комплекс.

Робин усмехнулся, почувствовав облегчение, и они пошли в дом.

Ферн отказалась от идеи девичника дома, и Эбби предложила пообедать в каком–нибудь ресторане или местном пабе, но в суете дня никто не позаботился заказать места.

Если вы не возражаете, – решительно заявила Ферн, – я хотела бы поехать куда–нибудь с Гэйнор и просто поговорить. Это не будет именно девичником – никакого кудахтанья, – обычный спокойный ужин вдвоем с подругой. Согласны?

Я – с удовольствием, – ответила Гэйнор.

По рекомендации Уилла они заказали столик в «Зеленом человечке», пабе в получасе езды от дома. Гэйнор взяла ключи от машины, так что Ферн могла позволить себе выпить, и Уилл нарисовал им план, как ехать. Лугэрри, которая весь день игнорировала Йоду, забралась в машину, собираясь их сопровождать, но Ферн отказалась брать собаку с собой.

В ресторанах не любят, когда приезжают с животными. С нами все будет в порядке.

Погода неважная, – заметил Уилл. – Похоже, надвигается буря.

Вот и хорошо, – сказала Ферн. – Мне нужна буря. Это как раз по моему настроению.

Рэггинбоун сказал…

Он слишком много разговаривает.

Странное, почти бессознательное состояние охватило Ферн. Эта бессознательность родилась не из приподнятого настроения, а от пустоты, когда последние мосты сожжены, последний спасательный жилет утонул, а впереди маячит будущее, в котором нет лазейки, чтобы из него выскользнуть.

Когда Гэйнор выехала из долины Ярроу, внезапно налетел ветер, толкая их машину, как спичечный коробок. В разрывах облаков виднелся следующий слой туч, громоздившихся огромными башнями. Одна туча была похожа на борца сумо, она нависала над головой, и из ее громадного брюха уже готов был пролиться дождь.

Это выглядит устрашающе, – сказала Гэйнор. – Может быть, следовало остаться дома.

Это выглядит великолепно, – возразила Ферн, и Гэйнор, искоса глянув на подругу, увидела в ее лице что–то дикое.

Так что же говорил Рэггинбоун? – после не долгого молчания спросила Ферн.

Гэйнор стала рассказывать, стараясь ничего не пропустить, но реакция Ферн была весьма неожиданной.

Остерегайтесь Мартовских ид, – легкомысленно произнесла она. – Или Апрельских, в данном случае, если в апреле есть иды. Решается ваша судьба. Рэггинбоун постоянно твердит об этом – это его любимая тема. Судьба. Судьба. Возможно, на мою свадьбу пожалует Эзмордис и поразит всех напыщенной речью. Сверкающим взглядом окинул он праздник – все гости затихли, как малые дети. Затихли и ждут от него наказанья: Эзмордис один всем владеет на свете.

Я думала, что называть его имя – опасно?

Так говорят. Эзмордис. Эзмордис! Пусть он придет.

Остановись, – сказала Гэйнор. – В машине ему не хватит места.

Извини. Ничего днем не ела, выпила слишком много джина, где было слишком мало тоника. Я стану лучше, когда поем.

«Она вовсе не пьяная, – подумала Гэйнор, пытаясь справиться со страхом. – Она обречена…»

Первый шквал рванул еще прежде, чем они добрались до паба. К счастью, Уилл все очень хорошо объяснил, и Гэйнор легко нашла дорогу к ресторану, хотя его можно было заметить только лишь по свету цветных фонариков, просвечивавших сквозь сплошную пелену ливня. Гэйнор поставила машину на стоянке, и они побежали ко входу. Оглядывая зал, Ферн сказала:

– Я здесь уже бывала. – У нее онемело лицо, она остановилась, будто не желая двигаться вперед. Но Гэйнор подтолкнула ее локтем, чтобы она сдвинулась с места.

Они сели за столик в углу и заказали выпивку. Ферн, которая обычно мало пила, попросила принести ей двойной джин, Гэйнор – «Сан Клемент». Подошел официант и зажег свечи в подсвечнике, стоящем посреди стола. Ферн неотрывно смотрела на пламя, колышущееся, извивающееся, заканчивающееся ярким конусом. Затем она переставила подсвечник на край стола.

– Мне тебя не видно за этим светом, – сказала она Гэйнор.

Гэйнор показалось, что фраза имеет двойной смысл.

Ты уверена, что хочешь остаться здесь? – спросила она тихо. – Мне кажется… что у тебя какие–то непонятные воспоминания об этом месте.

Это не важно, – ответила Ферн. – Это все было давно. Смешно – никогда не замечала ни этого паба, ни самой деревни. – Она чуть помолчала. – Так или иначе, я никогда особенно не помню, где что ела, но Уилл ведь сказал, что здесь самая лучшая еда в округе. Я не так уж хорошо знаю окрестности, нам пришлось бы долго искать, прежде чем мы нашли бы еще какой–нибудь ресторанчик.

А что случилось здесь? Если не возражаешь, расскажи об этом.

Сейчас не хочется. – И Ферн покачала головой.

Принесли напитки, Ферн медленно наливала в свой стакан тоник, следя за тем, как поднимаются вверх пузырьки.

Я чувствую себя так, будто провела последние двенадцать лет – около двенадцати лет, – глядя на жизнь с обратной стороны телескопа, поэтому все

казалось маленьким, холодным и очень далеким. И вот прошлой ночью телескоп перевернулся, и теперь мир стал огромным, очень ярким и приблизился. Это должно было бы напугать, но мне не страшно. Возможно, я слегка окоченела.

А как же свадьба? – не удержавшись, спросила Гэйнор.

Но Ферн больше не пыталась защищаться.

– Странно, я не могу поверить, что это действительно произойдет. Когда мы сегодня стояли в шатре и я видела накрытые столы, когда я на все это смотрела, на розовые скатерти, розовые салфетки в вазах, мой разум говорил мне, что это – конец, но мой инстинкт отказывался верить. Мой разум говорил: она будет замужем и дальше начнется счастливая жизнь. А инстинкт возражал: чепуха.

Знаешь, я себе этого не представляю. Не могу представить себя надевающей платье, выступающей рука об руку с папой, говорящей «Да». Я не могу представить себе никакого будущего. – Казалось, дрожь пробежала по ее спине. – Так или иначе, если ты не можешь чего–либо себе представить, этого и не может произойти.

– Нет. Это произойдет, – уверенно сказала Гэйнор, – если, конечно, ты этого не отменишь.

Бедный Маркус, как я могу отменить? Это его так унизит. Не разобьет его сердце, а просто унизит. Знаешь, когда я с ним сегодня разговаривала, он показался мне таким… далеким. Дело не в том, как он говорил, и в этом нет вины телефонной линии. Я слышала его так, будто голос доносился из давнего–давнего прошлого… – Она засмеялась, пожала плечами, от этого возникло ощущение ее неуверенности в том, что она говорит. – Может быть, смерч сметет с земли свадебный шатер и всех свадебных гостей и унесет их на радугу. Может быть, жучки продырявят церковный фундамент и все здание рухнет. Может быть, Маркус заблудится на пустоши и его похитят призраки.

Что за призраки?.. – не поняла Гэйнор.

Меня саму это часто удивляет, – ответила Ферн. – Какие–то особые йоркширские эльфы, наверное. – И тут они обе рассмеялись, напряжение прошедшего дня куда–то улетучилось, и Гэйнор увидела, что между ней и ее любимой подругой исчезла возникшая было тень отчуждения. Они изучили меню и сделали заказ, чтобы затем вернуться к задан

ному ранее вопросу.

Ты собиралась рассказать, что здесь когда–то произошло. С кем ты тогда была?

С человеком по имени Джейвьер Холт. Он был арт–дилером или чем–то вроде этого, содержал в Лондоне галерею, где работала Элайсон. Не знаю, была ли ей известна правда о нем…

Правда?..

Он был амбулантом, – сказала Ферн, глянув на озадаченную Гэйнор. – Человеком, которого использует чей–то дух. В данном случае – то был Старейший из всех Духов. Что стало с истинным Джейвьером Холтом, я не знаю. Пропал или оказался в преисподней. Или прошел сквозь Врата Смерти раньше времени. Тот Джейвьер, которого я знала, был проводником. Марионеткой с глазами кукловода. Мертвое тело, которое говорило и дышало только потому, что кто–то нажимал нужную кнопочку. Мы сидели с ним здесь, разговаривали о литературе, драматургии и колдовстве, и неожиданно стены ресторана исчезли, и мы оказались в голой степи, где в тумане плыли деревья, а над деревьями проплывали звезды. У Джейвьера была энергия того, кто его захватил, он мог заклинаниями воссоздавать прошлое или иллюзию прошлого, используя это против тебя. Так он поступал уже не раз. Я помню, как горело и истончалось пламя свечи, стоявшей между нами. Я смотрела на него и думала: «Я ужинаю с демоном».

Страх и любовь к подруге отразились на лице Гэйнор.

Ты, наверное, была в ужасе, – сказала она.

Нет, – ответила Ферн. – Не тогда. Я чувствовала опасность и веселилась.

В ресторане не было музыки, и беседа прервалась от какого–то удара снаружи, затем раздалось вибрирующее рычание, будто вокруг здания бродило безумное дикое животное. Замигали лампочки.

– Хорошенькая погодка для свадьбы, – сказала Гэйнор с оттенком бравады. Она не любила бури.

В какой–то момент стал слышен шум дождя, его сильные струи скатывались по стеклам окон.

– Не обращай внимания, – сказала Ферн. – Нам повезет, к тому времени, когда нужно будет уезжать, все это закончится.

Она перешла с джина на красное вино и выпила уже полбутылки, тогда как Гэйнор – всего лишь бокал. Несмотря на постоянные вечеринки, на которых Ферн присутствовала по необходимости, обычно она пила немного, поэтому Гэйнор не знала, стоит ли ей беспокоиться. Но Ферн, открыв шкаф с воспоминаниями, казалось, хотела выложить наружу все его содержимое, и Гэйнор, позабыв свои пустяковые волнения, все слушала и слушала. Ей больше не нужно было задавать вопросы. Если бы все это она не слышала своими собственными ушами, если бы она не знала так хорошо свою подругу, то отнеслась бы к ее рассказу скептически или даже с определенным цинизмом. Но это была Ферн, холодная, прагматичная Ферн, пережившая внезапное столкновение с темной стороной Бытия, сны и странствия духа за границами нормального мира, Ферн, которая искала ключ для того, чтобы открыть Дверь во Вселенную и во Время. В конце она подошла к последней части своего повествования, к безнадежной авантюре в Запрещенном Прошлом, к гибели Атлантиды, которая произошла более десяти тысяч лет назад.

Принесли десерт, убрали его почти не тронутым, а Ферн все крутила в руках бокал с бренди, глядя, как напиток плещется о его стенки.

– Самое плохое в прошлом, это то, – сказала Ферн, – что оно прошло. История себя хорошо оберегает. Где бы ты ни находился, ты думаешь, что принадлежишь этому месту. У меня было тамошнее прошлое, история моей жизни, груда воспоминаний. Я знала, что должна делать, но не совсем понимала зачем. Я не знала точно, что происходило раньше и что наступило. Я прибыла в город, ведомая судьбой, и все, что мне досталось, было изумлением по этому поводу. Там жили люди, которые стали моими друзьями, были и враги. И я влюбилась. Мы встретились в темнице, и вместе бежали из города, и укрылись в пещере на берегу. У нас было два… три дня. Я не могу четко вспомнить, как это все происходило, каковы были чувства, даже, как он выглядел. Остались случайный всплеск памяти, раненые чувства, что–то вьющееся внутри… Смешно, я пыталась вытравить это из сознания, боялась вспоминать, а теперь – теперь я хочу вспомнить и не могу. Но я никогда не забуду звук морского прибоя. Иногда я его слышу в раковине или, прогуливаясь здесь по берегу, прислушиваясь к волнам, слышу эхо волн, бьющихся о берег там. А иногда во мне все смешивается, золотые пляжи Атлантиды превращаются в серебряные, где под звездами я скакала на спине Единорога по Краю Мира.

Гэйнор, не понимая того, о чем говорит Ферн, молча смотрела на нее, но та меньше всего думала сейчас о подруге.

– Я послала своего возлюбленного на смерть, – сказала Ферн. – Я не знала этого, я пыталась его спасти, но послала на смерть. Атлантида была разрушена землетрясением и поглощена бурей. Все погибли. И Единорог никогда больше не придет. Я уже не могу его приручить. – Она замолчала, все еще играя с бокалом бренди. Снаружи гремела гроза, только что раздался сильнейший удар грома. – Человек в шестнадцать лет слишком молод, чтобы терять столь многое. Слишком молод, чтобы достигнуть столь многого – жить так долго – так долго умирать. Ты говоришь, Эзмордис хочет взять реванш? Ему это не требуется. Я сама себя наказала. Я до сих пор бегу – от боли, от ответственности, от… от Дара. – Казалось, эти слова дались ей с большим трудом. Она отняла правую руку от бокала и всмотрелась в ладонь, будто полагала, что увидит там начертания своей судьбы. Но линии судьбы были мелкими и тонкими. – Ну, хватит, – закончила она. – Наступило время открыть глаза. – Она улыбнулась недоброй улыбкой, приглушенной пламенем свечи. – Полагаю, что наступил момент, когда надо выбирать.

Ответ Гэйнор потонул в раскате грома прямо над их головами, он был таким громким, что задрожали стены зала. Гэйнор плотно закрыла уши ладонями, она смотрела на других посетителей, на стулья и столы, прыгающие, как блохи в коробке. Следующий удар грома заставил вибрировать пол. Разряд молнии был таким близким, что должен был ударить в дом. Он высветил добела окна и сделал прозрачными занавески.

И затем света не стало.

Лишь лицо Ферн, словно отделившееся от тьмы: золотистый овал, очерченный светом свечи. И больше ничего не было видно.

Исчезло жужжание голосов гостей ресторана, наступила абсолютная тишина. Медленно, с трудом Гэйнор огляделась вокруг. Они находились в абсолютной темноте. Но постепенно, напряженно вглядываясь, она смогла что–то различить – бледное мерцание снега, радужные ветви зимних деревьев. И высоко над ними сияли звезды, маленькие и твердые, как зерна мороза. Ей стало ужасно холодно.

Рядом раздался шепот:

– Ты звала меня, Фернанда, – и Гэйнор каким–то образом поняла, что тихий голос звучит рядом с Ферн. – Ты звала меня, и я пришел. Чего ты хочешь?

Целую минуту Ферн не отвечала, а потом она заговорила на языке, которого Гэйнор не понимала, да и голос Ферн трудно было узнать. Слова резко срывались с ее губ:

– Envarre! Varre inuur ai nean–charne!

Призрачная снежная сцена затуманилась. Вокруг них, еле видные в неверном свете свечей, снова возникли стены. Вернулись на место столы, люди… Они, разинув рты, смотрели на говорящую Ферн. Бочком приблизился официант.

– Свет будет очень скоро. Что–нибудь еще для вас?

Ферн подняла свой бокал с бренди, сделав из него последний глоток.

– Еще один.

Прошло еще какое–то время, и перед Гэйнор появился кофе.

Это моя вина, – нетрезвым голосом проговорила Ферн. – Я вызвала его. Я надеялась, что он придет.

Чего ты хочешь? – спросила эхом вопроса Эзмордиса Гэйнор.

Хочу все закончить, – сказала Ферн. Но второй бренди был уже лишним, ей трудно было говорить членораздельно, она просто тупо смотрела на свой бокал. Гэйнор видывала выпивших лишнего в подобном состоянии, но никогда не видела такой Ферн и, мысленно соединив вместе все, что случилось, очень разволновалась.

Она, пожалуй, хватила лишнего? – спросила подошедшая официантка.

Она выходит замуж, – ответила Гэйнор.

Тогда все понятно.

Зажегся электрический свет, и Гэйнор пошла к телефону, у нее не было мобильного, а Ферн оставила свой в Лондоне. Гэйнор знала, что Уилл приедет помочь ей, она чувствовала, что нуждается в еще чьей–то физической силе. Но телефонная связь из–за бури была прервана.

– Буря закончилась, – сообщила официантка, желая, видимо, одного – поскорее улечься в постель. – Только идет дождь.

Она хотела помочь Гэйнор довести ее подругу до машины, но Ферн, как оказалось, хорошо стояла на ногах, и Гэйнор только попросила зонтик, который вернула, усадив Ферн на пассажирское место. Вымокнув, она вернулась к машине, включила зажигание и отопление. «Дворники» не справлялись с сильнейшим ливнем. Она надеялась, что не заблудится по дороге домой, у нее ведь были инструкции Уилла, но завеса воды совершенно изменила ландшафт, и фары не спасали положения.

– Ты в порядке? – спросила она Ферн и порадовалась тому, что получила хоть какой–то ответ, хотя и абсолютно нечленораздельный.

Боковая дорога, на которой стоял паб, не имела никаких световых обозначений, но, когда ей все–таки удалось выехать на главную магистраль, там горели «кошачьи глаза», они подмигивали ей в темноте. Она держалась их, они были ее проводником в лабиринте. Дождь, чуть ослабев, накинулся с новой силой, с жестокостью муссона. Гэйнор убеждала себя, что нет ничего сверхъестественного в таком ливне, но после ужаса, пережитого в ресторане, казалось, что даже стихии нельзя доверять, казалось, что, преодолевая каждый ярд пути, она соревнуется с невидимой силой.

Она чувствовала себя очень слабой и беспомощной. Боковым зрением она увидела, что голова Ферн откинута на спинку сиденья. Поняв, что Ферн спит, Гэйнор немного успокоилась, немного испугалась, потому что теперь, когда Ферн была практически без сознания, наступило полное одиночество.

Гэйнор поехала медленнее, стараясь не пропустить ни одного дорожного знака. Рано или поздно она увидит поворот на Ярроудэйл. Заросли остроконечных хвойных деревьев выросли слева от машины, она пыталась их объехать, но не смогла. Другой дороги не было. Она почти убедила себя, что оказалась не на той дороге, когда впереди появился дорожный знак. И там был остро заворачивающий направо поворот, не обозначенный белой линией. Она вывернула машину, оставив позади дружелюбные «кошачьи глаза». Фары высвечивали только черный блеск асфальта и длинные линии дождевых струй.

Путешествие превратилось в ночной кошмар, в бесконечную борьбу во имя достижения неизвестной цели. Минутная надежда мелькнула в душе, когда показался поворот, высвеченный двумя близорукими лучами фар. Сознание Гэйнор почти не работало, все ее чувства сконцентрировались на машине.

Она так никогда и не поняла, как это произошло, – что–то с силой пролетело в луче света, машина задрожала от удара, раздался звук разбитого стекла. Правая фара мигом погасла. Гэйнор остановила машину, у нее бешено колотилось сердце. Когда она осмелела и вышла наружу, то и не заметила, что ее длинные волосы превратились под дождем в крысиный хвост, а юбка тяжело прилипла к ногам. На дороге лежал упавший сук, хотя деревьев рядом не было. Толстое стекло, защищавшее фару, было вдребезги разбито. Она отбросила в сторону сук, больше ей делать было нечего. Затем вернулась обратно на водительское место.

Через минуту погасла и вторая фара. В этот раз ничто мимо не пролетало, просто раздался взрыв, яркий блеск и потом – полная темнота. Судорожно дыша, она вцепилась в руль. Постепенно глаза привыкли к темноте, но неясное свечение вокруг и то, что дождь как–то изменился, напугало ее. Вместо водяной завесы белые пятнышки капель мерцали на фоне нависшей в небе тени. В местности, где не было деревьев, Гэйнор увидела вздыбленные ветви, похожие на рога оленя. Она выключила мотор, и ее блеклым одеялом окутала тишина. Гэйнор потрясла Ферн, сначала слегка, потом сильнее, но безрезультатно. Она закричала: «Ферн! Ферн!» – но на ее тревожные возгласы спящая не откликнулась. Гэйнор уже не боялась за себя, теперь она стала волноваться из–за подруги, что было еще хуже. Гэйнор видывала пьяных, но их можно было растолкать, хотя бы услышать от них какое–нибудь хрюканье. Гэйнор могла бы выйти из машины и пешком пойти искать помощь, но куда идти? И снаружи падал снег, снег в апреле – если это был апрель и если это был снег. Эзмордис мог создавать иллюзию прошлого, как сказала Ферн.

– Это дорога, – громко произнесла Гэйнор. – Это асфальт, широкий и безопасный. Снега нет, нет и деревьев. Есть просто дорога и пустошь. – Она включила зажигание. Нервно, словно отвечая ее ужасному состоянию, машина чуть двинулась вперед.

Под колесами почувствовалась гладкая дорога. «Дворники» начали чистить ветровое стекло, но снег усилился. Она сопротивлялась отчаянному желанию жать на педаль и как можно скорее уехать из снега, от иллюзий, от страха. Она услышала, что твердит сама себе: «Не паникуй, не паникуй. Если бы это не было таким реальным, то было бы просто смешным. Гэйнор – идиотка. Тупая идиотка. Это лее просто снег. Нам можно бояться снега?»

Сова с такой скоростью налетела на машину, что у Гэйнор не было времени увернуться. Она увидела белые крылья, несущееся прямо на нее лицо призрака с вытаращенными глазами. Сова была больше лобового стекла, размером с машину. Рефлекс подвел Гэйнор, она крутанула руль, машина резко свернула с дороги, вышла из–под контроля. Под колеса бросилась неровная почва, на нее кинулся олень, его огромные рога заполнили, казалось, все небо. «Это иллюзия, просто иллюзия». Нога нажала на тормоз, и машину занесло в сторону, колесо ударилось о ствол дерева, и раздался хруст. Гэйнор пыталась вывернуть колеса, но они прокручивались, скользя по грязи. Сова исчезла. Гэйнор выключила мотор и упала головой на руль. Рядом с ней все так же спала Ферн, ее удерживал ремень безопасности, ее ничто не растревожило.

Постепенно пульс Гэйнор пришел в норму, она откинулась на спинку сиденья и стала осматриваться. Около машины стояло одинокое дерево. Покров белого снега сделал мир бесформенным и незнакомым. «Я около Ярроудэйла, – подумала она. – В миле или в двух. Я должна пойти за помощью. Иначе Ферн умрет от переохлаждения». Гэйнор не хотелось снова включать мотор, потому что ей казалось, что откуда–то капает бензин. Но и выходить из машины ей не хотелось, Глянув на часы, она увидела, что уже сильно за полночь. «Кто–то начнет нас искать, – подумала она. – Я должна просто ждать».

Время шло, становилось все холоднее. Гэйнор прикоснулась к руке Ферн – она была ледяной. Нельзя было включить «дворники», чтобы очистить лобовое стекло, но Гэйнор изогнулась и протерла стекло со своей стороны, потом перегнулась через Ферн и сделала то же самое с ее стороны. Однако когда она попыталась закрыть окно, стекло заклинило. В отверстие проникал ледяной воздух. Ее снова обуяли страх и ярость, ничего подобного она еще не испытывала. Гэйнор выскочила из машины и пробралась к дверце со стороны Ферн. Но эту дверцу тоже заклинило. Она колотила руками по кузову и кричала, призывая на помощь. Но туман поглощал ее крики, никто не отозвался. Поднимающийся туман смешивался со снегом, и в нем происходили какие–то изменения: что–то вздымалось, ускользало, как дым. Щупальцами вились бескостные руки: колыхалось, как отражение в воде, лицо, похожее очертаниями на череп, зияли провалы глазниц и ноздри, челюсти сужались, исчезая. Гэйнор вспомнила описание существа, которое видел в зеркале Брэйдачин, то, что сама приняла за зеркальное изображение Элайсон. Прямо перед ней череп медленно принимал очертания женщины, за спиной которой, подобно волосам, развевались струи тумана. В зыбких нечетких очертаниях лица сквозь узкие губы мелькнула полоска зубов. Гэйнор отскочила к машине и, непослушными пальцами, прикрывая щель, попыталась закрыть отверстие в окне, но тень–дымка уже просочилась внутрь. Даже не коснувшись Гэйнор, тень заморозила ее, отняла ее силы. Она видела, как тень обвилась вокруг Ферн, подтолкнула ее вверх, будто вытащив душу из тела. Теперь образовалось два фантома, туман рядом с туманом, хотя один из них был инертен и голова его сонно свисала набок. Гэйнор хотела ухватить их, но руки ее окоченели, и фантомы уплыли прочь. Она старалась вспомнить слова на незнакомом языке, которые повторяла в ресторане Ферн, пытаясь удалить Эзмордиса.